Глава IV Эрик Соролайнен (ок.1546 - 1625)
Эрик Соролайнен явился преемником Паавали Юстена на епископской кафедре Турку и 28-м финским епископом (если отсчет вести от св. Генриха): этот пост он занимал на протяжении сорока с лишним лет - с 1583 по 1625 г., дольше, чем кто бы то ни было за всю историю лютеранской церкви Финляндии.
Уже одно это обстоятельство заставляет обратить пристальное внимание на его фигуру и ту роль, которую он сыграл в истории финской Реформации. Как мы постараемся показать в настоящем очерке, в его епископство заканчивается процесс утвержденияРеформации на финской почве, в общей сложности занявший одно столетие, и одновременно с тем исподволь начинается новый этап, который можно определить как период доктринально оформившегося, самодостаточного и замкнутого в себе ортодоксального лютеранства (фин. puhdasoppisuus),ставшего официальной (и единственной дозволенной) конфессией Шведского королевства и, следовательно, Финляндии. Некоторые историки называют Эрика Соролайнена «последним выдающимся деятелем Реформации в Финляндии» (ср. Kouri 1984,17 s.).
1. Эрик Соролайнен родился в 1546 г. в приходе Лайтила, расположенном к северу от Турку. Его родителям принадлежала там усадьба Сорола. Эти три названия - Лайтила, Турку (точнее, его шведский вариант - Або) и Сорола - входили в состав различных вариантов имени будущего епископа. От последнего из упомянутых названий была произведена форма Соролайнен, т.е. “уроженец Сорола”: под этим именем он и вошел в историю. Правда, сам Эрик Соролайнен и его современники, как правило, использовали латинизированную форму - Ericus Erici(“Эрик, сын Эрика”). Сделавшись епископом, Эрик Соролайнен начал именовать себя Ericus Erici Episcopus Aboensis,т.е. «Эрик, сын Эрика, епископ Або»: эта форма, помимо всего прочего, употребляется и в его сочинениях, написанных по-фински. Известно также, что в Ростокский университет он записался под именем Ericus Erici Laedalensis(“Эрик, сын Эрика, уроженец Лайтила”).
Отец будущего епископа по имени Ericus Jacobi являлся настоятелем прихода Лайтила на протяжении почти четверти века (с 1555 по 1579 гг.). Семейное предание гласило, что по происхождению он был венгерским дворянином из Трансильвании (!), будто бы сражался против турок в армии императора Карла V, затем неизвестно каким образом оказался в Ливонии (или Литве), где стал лютеранским пастором, а оттуда - также неведомым путем - попал в Финляндию (Ruuth 1927, 528 s.). Здесь он женился на вдове настоятеля прихода Лайтила и получил эту должность, так сказать, “по наследству”. Трудно сказать, насколько достоверен этот рассказ (исследователи давно уже высказывали сомнения в его подлинности - см. Haavio 1947, 29 s.), но в семье будущего епископа ему, безусловно, верили, позднее же, в начале семнадцатого века, на это предание ссылался (или все же его сочинил?) Ericus Erici Junior, т.е. Эрик Младший, сын Эрика Соролайнена (Holmstrom 1937, 7 s.; Kouri 1979, 172 s.).
В этой связи уместно обратить внимание на одно обстоятельство, которое с началом Реформации стало характерной сословной приметой лютеранского духовенства Финляндии (как и других стран, где это направление одержало верх): речь идет о постепенном складывании пасторских династий и формировании такого примечательного явления финской жизни, как pappilakulttuuri, (“культура пасторатов”), сохранявшего свою жизнеспособность едва ли не до середины ХХ века (Suolahti 1917-1920, 228-240 ss.). Семья Эрика Соролайнена являет собой один из ранних примеров такого рода: духовное поприще выбрал не только сам Эрик, но и оба его брата, причем один из них получил приход Лайтила почти сразу же после смерти отца и оставался там настоятелем на протяжении последующих сорока лет, примерно в те же самые годы, когда Эрик занимал епископскую кафедру (заметим, что приход Лайтила брат Эрика получил за два года до того, как тот стал епископом Турку, и, следовательно, ни о какой родственной протекции речи здесь не было).
Как показывает биография Эрика Соролайнена, его семья явно не бедствовала, коль скоро располагала возможностями дать всем трем сыновьям образование, необходимое для духовной
карьеры, что было не столь уж типичным явлением в этот период, отмеченный значительным материальным оскудением финской церкви и уменьшением доходов приходских священников.
Учитывая упомянутое выше семейное предание, трудно с полной определенностью сказать, какой язык был родным (“домашним”) для Эрика, но известно, что в зрелые годы он свободно говорил и писал на финском, шведском и немецком. Исследования лингвистических особенностей произведений Эрика Соролайнена, написанных по-фински, обнаружили следы значительного немецком влияния (Ikola 1949, 84 s), на основании чего было сделано предположение, что дома раньше всего он заговорил по-немецки (приведенная выше семейная легенда о трансильванском происхождении его отца, кстати говоря, не противоречит подобному предположению). Впрочем, ситуация билингвизма и даже трилингвизма не была чем-то уникальным среди высший сословий Финляндии этого времени.Духовная карьера Эрика Соролайнена, как и многих других его современников, выбравших эту стезю, начинается с кафедральной школы Турку, главного очага образования в Финляндии тех времен. Об этом заведении мы уже рассказывали в первой части нашей работы, а также в очерках, посвященных Паавали Юстену и Яакко Финно. Эрик Соролайнен поступил туда в начале 1560-х гг., когда ректором школы был Эрик Хяркяпя, много сделавший для повышению уровня тамошнего преподавания. Эрик Соролайнен проучился в школе восемь лет - по два года в каждом из четырех классов, что в принципе было обычным явлением среди юношей, предназначивших себя для духовного звания и желавших углубить свои познания в науках (Salminen 1970, 21 s.). По окончании кафедральной школы Турку он был посвящен в духовный сан епископом Паавали Юстеном и по заведенному тогда обычаю оставлен при школе ассистентом (вспомним аналогичный эпизод из биографии Паавали Юстена). В первой части нашей работы, а также в главе о Яакко Финно мы говорили о той важной роли, которую кафедральная школа Турку играла в распространении элементов гуманистической культуры в Финляндии. Известно, к примеру, что в 1560-е гг. в последнем классе ученики читали Вергилия и занимались греческим, что являлось заслугой Эрика Хяркяпя, в свое время учившегося у Меланхтона.
Годы учения в Турку заложили основы мировоззрения Эрика Соролайнена. В предыдущих очерках мы упоминали об ориентации ведущих представителей финского духовенства этого периода прежде всего на Меланхтона, поскольку многие учились либо непосредственно у “Наставника Германии”, либо у его ближайших учеников (Holmstrom 1937, 12-16 ss,
Kouri 1982, 38 s). К примеру, Паавали Юстен в 1540-е гг. слушал его лекции в Виттенберге, а Эрик Хяркяпя в первой половине 1550-х гг. учился там же, а затем в Ростоке, где меланхтоновское влияние также было ощутимым. В 1568 г. Хяркяпя был смещен с ректорской должности, на которую назначили магистра Яакко Финно, недавно вернувшегося после учебы в тех же Виттенберге и Ростоке - именно под руководством последнего Эрик Соролайнен окончил школу и начал свою духовную карьеру. В этот период учителя школы опирались в первую очередь на диалектические и риторические методы Меланхтона; помимо того, основы теологии преподавались по сочинению Меланхтона “Общие принципы теологии” (Loci communes rerum theologicum) либо по компендиуму меланхтоновской теологии, известному под названием Margarita theologicaи составленному учеником великого реформатора, Иоганном Шпангенбергом (это сочинение было тогда хорошо известно в Шведском королевстве, причем в 1558 г. был даже сделан его перевод на шведский: Kouri 1982, 39 s.). Назначенный в том же году кафедральным
пробстом Турку Хенрик Кнутсон (Henricus Canuti), выходец из Швеции, также окончил Виттенбергский университет в 1554 г., в период расцвета влияния Меланхтона. Вообще же, как мы отмечали в своем месте (см. часть I, гл. 2, § 1.1), в шведской церкви, направляемой архиепископом Лаурентиусом Петри, этот период был отмечен преобладанием “старомеланхтоновского” влияния, что не могло не сказаться и на церкви Финляндии. В то же время исследователи не исключают вероятности распространения и более свежих («филиппистских») веяний среди ведущих клириков Турку, учитывая то обстоятельство, что упомянутые Эрик Хяркяпя, Яакко Финно и Хенрик Кнутсон получили образование на континенте как раз в период, отмеченный особым распространением идей позднего Меланхтона и его ближайших учеников, т.н.
«филиппистов» (Kouri 1982, 37-38 ss.). Все эти обстоятельства стоит держать в уме для понимания некоторых особенностей мировоззрения зрелого Эрика Соролайнена и его поведения в сложных церковно-политических вопросах последней четверти XVI века.Кроме того, на него не могла не оказать влияние и непростая политическая обстановка в Шведском королевстве в период, когда он учился в кафедральной школе Турку и затем стал евангелическим священником. На его глазах произошло смещение герцога Иоанна его братом Эриком XIV, а четыре года спустя - свержение Эрика уже Иоанном. При этом духовенство Турку присягало и тому, и другому, каждый раз подписываясь под документами, осуждающими свергнутого монарха. Оба сына Густава Вазы самовластно вмешивались в церковные дела, что существенно осложняло жизнь епископу Юстену и главным членам капитула, стремившимся сохранить некоторую самостоятельность своей епархии и в то же время не желавшим ссориться с государем. В реальных условиях того времени соблюдать провозглашенный отцами лютеранской Реформации принцип четкого разделения двух властей - церковной и политической (potestas ecclesiastica et potestas politica) - было делом нелегким.
Исследователи отмечают, что конкретные политические обстоятельства Швеции-Финляндии 1560 - начала 1570-х гг. оказали существенное влияние на формирование представлений будущего епископа Турку о принципах взаимоотношений духовной и светской властей и на вытекавшую оттуда его собственную линию, ведь как-никак он сумел удержаться на епископской кафедре Турку в правление четырех монархов из династии Ваза (см. Kouri 1982, 42 s). С одной стороны, учеба в кафедральной школе и общение с ее преподавателями, а также специфика Финляндии, духовенство которой со времен Средневековья активно привлекалось к решению практических вопросов управления страной, укрепили его в представлении о желательности и оправданности весомой роли евангелическо-лютеранской церкви во всех сферах жизни общества и о необходимости усиления церковной автономии на фундаменте, заложенном Лютером и Меланхтоном.
С другой стороны, перипетии 1560-х гг. убедили его в желательности и неизбежности мирного сосуществования новой церкви с законным светским государем, рассчитывавшим на лояльное отношение к себе.2. В 1573 г. Эрик Соролайнен, получив стипендию капитула, отправился на учебу в Германию. Ему было тогда уже 27 лет, хотя, заметим, приступать к университетским занятиям в таком достаточно зрелом для студента возрасте (да еще в звании лютеранского священника) не было чем-то исключительным для финской церкви периода Реформации: вспомним Агриколу и Юстена,
примерно в том же возрасте начавших заниматься в Виттенбергском университете после нескольких лет преподавания в кафедральной школе и рукоположения в священники. Правда, Эрик Соролайнен (или Ericus Laedalensis,«Эрик из Лайтила», как он стал себя именовать в академическом мире) предпочел отправиться не в колыбель лютеранства, а в Ростокский университет, неоднократно уже упоминавшийся в предыдущих разделах нашей работы. Выбор этот, конечно же, не был случаен хотя бы уже потому, что непосредственные учителя Эрика по кафедральной школе, Эрик Хяркяпя и Яакко Финно, рекомендовавшие ему названный университет, окончили именно это заведение и сохранили о нем наилучшие воспоминания.
Как уже отмечалось (см. очерк о Яакко Финно), преподаватели Ростокского университета, и в первую очередь его ректор Давид Хитреус, тяготели к умеренному меланхтонизму, избегавшему агрессивности и полемичности, в то время столь характерных как для непосредственных продолжателей линии Меланхтона (“филиппистов”), так и для их противников (“гнесиолютеран”, т.е. “истинных лютеран”).
К сказанному о Ростокском университете в очерке о Яакко Финно добавим еще ряд деталей. Давид Хитреус окончательно отошел от филиппистского направления как раз к началу 1570-х гг., когда там стал заниматься будущий епископ Турку: он считал чересчур радикальной одну из основных идей сторонников филиппизма о необходимости т.н. “второй Реформации” и предпочел отмежеваться от взглядов позднего Меланхтона на природу евхаристии, приняв точку зрения Лютера. В отличие от других немецких протестантских университетов того времени, в Ростоке стремились придерживаться своего рода общелютеранской via media, по поводу же Хитреуса хорошо замечено, что “он был представителем меланхтоновской ортодоксии, тяготевшим к гибкости и компромиссам и почтительно относившимся к гуманизму и учению древней Церкви” (Kouri 1982, 46 s.). Именно Давид Хитреус вместе с такими известными лютеранскими богословами своего времени, как Якоб Андреэ (Jacobus Andreae) и Мартин Хемниц, как раз в 1570-е гг. пытался примирить между собой враждующие лютеранские группировки. Их усилия увенчались выработкой к 1577 г. т.н. “Формулы согласия”, в наибольшей степени отразившей представления Якоба Андреэ: правда, Давид Хитреус под конец отошел от участия в составлении этого документа и даже не подписал его, считая достигнутый результат чересчур догматизированным и жестким (Tiilila 1947, 713 s.). Современники отмечали широкую образованность Давида Хитреуса, его глубокий ум, склонность к спокойному, взвешенному обсуждению проблем. Серьезное влияние на него оказали взгляды Петруса Рамуса, в особенности же представления последнего о принципах школьного и университетского преподавания (об этом см. часть I, глава 2, § 1.2). Именно по этой причине в Ростоке основное внимание уделялось преподаванию риторики, прикладного богословия и церковно-исторических и общегуманистических предметов, в особенности древних языков и античной истории. На первый план выдвинулся текстологический разбор Священного Писания, тогда как сугубо богословская проблематика неизбежно отступала перед вопросами прикладного филологического и морально-этического характера. Устав университета требовал от его преподавателей приверженности трем символам веры древней Церкви, а также “Аугсбургскому вероисповеданию”, “Шмалькальденским статьям” и прочим сочинениям Лютера. Катехизис же, составленный самим Давидом Хитреусом и, кстати сказать, хорошо тогда известный в Скандинавии, опирался преимущественно на “Общие принципы теологии” (Loci communes)
Меланхтона, причем - и это важно выделить особо - первого издания, получившего одобрение Лютера.
Несомненно, эта среда оказала глубокое влияние на приступившего к университетским штудиям молодого лютеранского священника из Финляндии, тем более что именно это направление, обычно называемое “старомеланхтоновским”, преобладало в те годы и в церкви Шведского королевства. Из университета Эрик Соролайнен вынес основательное знание латыни, греческого и древнееврейского языков, церковной и античной истории и, судя по всему, получил неплохую риторическую подготовку (в соответствии с рамистской моделью образования владение риторическими приемами считалось обязательным для протестантского проповедника), что впоследствии проявилось в его сочинениях. Допустимо предположить, что он усвоил и преобладавшую в Ростоке установку на поиск компромиссов в церковной и политической жизни и достаточно широкое - без крайностей как “филиппизма”, так и “истинного лютеранства” (“гнесиолютеранства”) - толкование лютеранской доктрины в духе коренных идей ее основателя. Эрик Соролайнен покинул Росток в конце 1576 (либо в начале 1577) года. Хотя в более поздних документах и других источниках он неизменно именуется «магистром», у историков возникли серьезные подозрения, что по какой-то причине он не сдал необходимого экзамена, поскольку в списке магистров Ростокского университета его имя не значится (Paarma 1980, 143 s.).
Из Ростока Эрик Соролайнен направился не в родной Турку, а в Стокгольм, где сразу же получил место придворного проповедника. В этом назначении, вероятно, не последнюю роль сыграли знакомства со студентами из знатных шведских семейств, завязавшиеся во время учебы в университете, что дало ему возможность найти более перспективное место в сравнении с провинциальным Турку, но конкретно об этом ничего не известно. В свое время аналогичным образом из Виттенберга в Стокгольм попал Мартин Тейтт, учившийся вместе с Агриколой: связи, складывавшиеся в университете, где обучались и выходцы из Швеции, имевшие влияние при королевском дворе, зачастую оказывались весьма бесполезными.
В Стокгольм Эрик Соролайнен прибыл вскоре после того, как по инициативе короля Иоанна III была принята новая богослужебная книга Liturgia Svecanae Ecclesiae catholicae et orthodoxae conformis,прозванная “Красной книгой” (о ней мы говорили во второй главе первой части нашей работы, а также в очерках о Юстене и Финно). После одобрения “Красной книги” в Шведском королевстве сложилась крайне напряженная ситуация, получившая название “литургического спора”, или «литургической борьбы» (шв. liturgiska striden,фин. liturgiariita),что требовало четкой позиции от каждого священнослужителя. Тот факт, что Эрик Соролайнен получил место придворного проповедника недвусмысленно указывает на его выбор в пользу “литургической реформы”. Как уже отмечалось в предыдущих очерках, упомянутая реформа не встретила в финской церкви значительного сопротивления, поэтому в позиции выпускника Ростокского университета не было ничего, что выделяло бы его из духовенства Финляндии. На его положительное восприятие реформы могли повлиять такие факторы, как большая консервативность финской литургической практики и, с другой стороны, меньшая радикальность Реформации в Финляндии (даже по сравнению со Швецией), а также упоминавшиеся меланхтоновские влияния, исключавшие излишнюю пылкость в тех или иных богослужебных предпочтениях. Вероятно, молодому священнику из Финляндии вполне по душе пришлась эстетическая выразительность и чинность нового порядка богослужения, как и всей церковной
жизни (по крайней мере, и в зрелые годы ему будет не чужд вкус к внешней красивости и нарядности, о чем свидетельствуют не только принципы построения проповедей, вошедших в его самое значительное произведение, двухтомную Постиллу, изданную на исходе его жизненного пути, но и само графическое оформление названного сочинения, до мелочей продуманное самим автором). В любом случае он никогда не был сторонником жестко кодифицированного, “очищенного” протестантизма, за что ему впоследствии изрядно досталось от современников и потомков, находивших его подход чересчур «суетным» и недостаточно принципиальным.
По-видимому, молодой проповедник Ericus Erici Laedalensis был в скором времени замечен и оценен королем: примечательно, что именно ему было доверено совершение - едва ли не первым в Шведском королевстве (!) - богослужения по “Красной книге”. В свете этого нас не удивит, что уже в 1578 г. его назначили ректором кафедральной школы в городе Йевле (Gavle), в провинции Норрланд. Школа и в целом церковная среда этого города играли важную роль в “литургическом споре”, поскольку здесь собрались некоторые активные сторонники короля, в частности, будущий архиепископ - ”литургист” Андреас Бьёрнрам. Король поддерживал с ними тесные отношения, стремясь превратить Йевле в центр богословско-литургической мысли, отражавшей его взгляды, так что Эрик Соролайнен оказался в своего рода “мозговом центре“ литургических нововведений для всего королевства (см. Parvio 1990, /995/s.).
3. На фоне вышеизложенного представляется вполне закономерным новый поворот в карьере Эрика Соролайнена, происшедший в 1583 году, когда король назначил ректора школы Йевле епископом Турку/Або (episcopus Aboensis): после смерти Паавали Юстена тамошняя кафедра уже восемь лет как пустовала. На выбор Эрика Соролайнена, помимо его личного знакомства с королем и надлежащей богословской подготовки, повлияло и само его происхождение из Финляндии. Эрик Соролайнен свободно говорил по-фински, что было бесспорным плюсом, поскольку “литургическая реформа” существенное значение придавала как раз проповеди и богослужению на народном языке. Неслучайно в те же самые годы Яакко Финно, ректор кафедральной школы Турку, получил от короля поручение составить по-фински ряд книг духовного содержания, вследствие чего на свет появились “Малая книга финских духовных песнопений”, “Малая книга молитв” и Катехизис, обогатившие финскую церковную жизнь. Церемония посвящения Эрика Соролайнена и нескольких других епископов (в числе прочих, отметим, Кристиана Агриколы, сына финского реформатора, получившего назначение на кафедру в Таллинн) прошла с подобающей новому литургическому направлению торжественностью: каждый из посвящаемых получил митру, жезл, пышные литургические облачения и был помазан елеем. Это долженствовало подчеркнуть высокий статус епископов, сознание чего - как мы далее увидим - не покидало Эрика Соролайнена до самого конца его пребывания на кафедре Турку. С другой стороны, в акте епископского назначения проявилась и другая особенность, свидетельствовавшая о зависимости лютеранской церкви Швеции-Финляндии от королевской власти и идеологических предпочтений царствующего монарха, поскольку вслед за церемонией посвящения новые епископы подписались под особым обязательством осуществлять на местах “литургическую реформу”.
В числе прочего, они дали обещание носить атрибуты епископской власти (что отвечало пожеланиям короля, желавшего большей торжественности церковной жизни), содействовать
развитию богослужебного пения, использовать латынь в некоторых разделах службы на главные праздники, самолично следить за тем, чтобы рядовые пасторы не пренебрегали литургическими одеяниями, а также использовать елей в церемонии посвящения новых священников.
Как уже отмечалось, Эрик Соролайнен, которому тогда было, вероятно, 37-38 лет, застал в Турку среду, в целом благоволившую литургическим нововведениям. Члены кафедрального капитула еще в 1578 году подписались под обязательством следовать новой линии. Объяснялось это преобладанием среди высшего духовенства епархии сторонников умеренно-консервативного меланхтоновского направления. Исследователи говорят о том, что на рубеже 1580 - 1590-х гг. ведущие представители церковной среды Турку «тяготели к гуманистической учености и избегали заострения вероисповедных различий” (Heininen 1974, 22 s.). Неудивительно поэтому, что Эрика Соролайнена ожидал здесь благожелательный прием, тем более, что со старшими по возрасту представителями епархиального духовенства, которых ему удалось застать в живых, он был хорошо знаком еще по времени, предшествовавшему его отъезду в Росток, и его здесь почитали за своего. Энергичный пробст Хенрик Кнутсон (Henricus Canuti), до прибытия нового епископа официально именовавшийся суперинтендантом, уже к началу 1580-х гг. добился лояльности финляндского духовенства новому церковному курсу. Возражения отдельных пасторов против нововведений были подавлены довольно быстро, тем более что народ в целом благоволил к монарху, который с 1581 года стал себя именовать также Великим князем Финляндским, введя в употребление герб Великого княжества (и поныне, к слову сказать, используемый в качестве официального символа Финляндской Республики). Свидетельством гармонии между Иоанном III и его финскими подданными можно считать коллективное послание жителей Турку, направленное ему в 1582 году с выражением поддержки новой церковной политики. Что же касается воплощения “литургической реформы” в богослужебной практике, то в Финляндии сложилась любопытная ситуация: в шведоязычных приходах богослужения совершались по “Красной книге”, составленной на шведском языке, тогда как в финских приходах, каковых было абсолютное большинство (они охватывали более 4/5 населения), по-прежнему пользовались Служебником Паавали Юстена 1575 г. в виду отсутствия перевода “Красной книги” на финский. В соответствующем месте (см. очерк о Паавали Юстене) мы отмечали, что Служебник Юстена 1575 г. нельзя считать точным соответствием литургическому детищу короля Иоанна и его советников (вопреки утверждениям противников реформы): современные исследователи настаивают на его вполне оригинальном характере. Но, с другой стороны, чин богослужения, разработанный Юстеном, отразил основные пожелания монарха, касавшиеся в первую очередь усиления его эстетически-эмоциональной стороны и выделения евхаристического таинства, поэтому Эрик Соролайнен, став епископом, мог не особенно спешить с ее заменой дословным соответствием шведскому оригиналу. Вполне вероятно, что как истинный последователь Меланхтона, он не придавал чрезмерного значения различиям во внешних деталях (лютеранского) богослужения, поэтому литургическая ситуация во вверенной ему епархии вряд ли серьезно беспокоила его. Гармония между Иоанном III и его финляндскими подданными, царившая также и в религиозных вопросах, соответствовала традиционным для местного духовенства представлениям об активном участии государя в церковной жизни (ср. аналогичную позицию Юстена, нашедшую, в частности, выражение в предисловии к его Постилле).
О деятельности Соролайнена на посту епископа Турку в первое десятилетие после его назначения (1583 - 1593 гг.) известно не так много. Параллельно функциям епископа Турку он также (вплоть до 1618 г.) исполнял обязанности местоблюстителя («администратора») Выборгской кафедры (administrator Viburgensis), т.е. фактически на протяжении 35 лет Ericus Erici являлся главой всей лютеранской церкви Финляндии. Политические и экономические условия в этот период были не особенно благополучными в виду затяжной войны с Россией, наиболее затронувшей как раз территорию Финляндии. Со всесильным светским правителем Финляндии Клаусом Флемингом у епископа Турку в эти годы были вполне мирные отношения, поскольку их объединяла лояльность государю. Во второй главе I части мы упоминали о финских студентах, обучавшихся в иезуитских коллегиумах на континенте в 1580- 1590-ее гг. В епископство Эрика Соролайнена их влияние на общерелигиозную ситуацию в Финляндии, судя по всему, было незначительным: напомним, к примеру, об изгнании иезуита Сундергельтеуса, финна по происхождению, из выборгской кафедральной школы, случившемся в епископство Эрика Соролайнена (надо полагать, не без ведома и содействия последнего). Заняв епископскую кафедру Турку, Эрик Соролайнен сохранил расположение государя, который в середине 1580-х гг. даже намеревался направить его в Константинополь для налаживания экуменических контактов со Вселенским патриархом. Хотя из этого прожекта ничего не вышло, данный факт сам по себе свидетельствует о высокой оценке компетентности епископа Турку, которую, в частности, подтвердил и Давид Хитреус в специальном отзыве, присланном на имя короля. В целом первое десятилетие епископства Эрика Соролайнена прошло на редкость спокойно и было, вероятно, наиболее счастливым и стабильным за весь долгий срок его пребывания на епископской кафедре. То же самое касается и тогдашнего материального положения епископа.
Отметим в этой связи любопытную деталь, лишний раз характеризующую зависимое положение духовенства (не исключая и высшего) от светской власти. Как мы помним (часть I, глава 2, § 4.1.), король Иоанн частично восстановил систему выделения пребенд для высших деятелей епархии Турку, однако сам принцип пожалования был именным (персональным), поэтому вновь вступавший в должность отнюдь не обязательно получал в наследство пребенду предшественника. Так оказалось и в случае с епископом Эриком, который на протяжении первых четырех лет своего служения на кафедре был лишен прихода, закрепленного лично за ним (и служившего его главным источником доходов), что, вероятно, задевало его самолюбие, тем более что некоторые члены капитула (к примеру, тот же Яакко Финно) подобными источниками укрепления своего материального положения располагали. Наконец, после неоднократных представлений королю епископ получил “в кормление” приход Корппоо под Турку, что означало существенное улучшение его материального положения.
Следует также упомянуть, что специальным королевским указом Эрик Соролайнен был возведен в дворянское достоинство - обстоятельство, способствовавшее повышению его общественного престижа. Как мы помним, той же чести удостоился и предшественник Эрика Соролайнена, Паавали Юстен. Кроме того, Иоанн III пожаловал дворянство также и сыну Микаэля Агриколы, Кристиану, назначенному, как упоминалось выше, епископом Таллинским.
4. Смерть Иоанна III в ноябре 1592 года привела к резкому обострению политической и религиозной обстановки в Шведском королевстве, что очень быстро почувствовали и в Финляндии. В феврале-марте 1593 года в Упсале состоялся церковный собор, принявший историческое решение отказаться от спорной “литургической реформы” и вернуться к порядку, существовавшему до нее. Лютеранство стало по сути единственной разрешенной в королевстве конфессией (хотя в формально-юридическом плане зафиксировано это было десятилетием позже). С этого момента можно говорить о начале постепенного, занявшего несколько десятилетий, перехода к догматически и организационно оформленному лютеранству, резко противопоставившему себя другим христианским конфессиям. Финляндское духовенство было представлено на Упсальском соборе тринадцатью священнослужителями с Эриком Соролайненом во главе. В свете упомянутых радикальных документов, принятых собором, легко представить себе внутренний дискомфорт епископа Турку, который вместе с рядом других епископов королевства подвергся персональному порицанию за особую приверженность “литургической реформе”. Каждому из них пришлось дать разъяснение своей позиции и принести покаяние с обещанием впредь строго придерживаться постановлений собора.
В своей оправдательной речи Эрик Соролайнен признал, что внешние богослужебные детали до той поры представлялись ему чем-то второстепенным, несущественным (adiaphora)с точки зрения сути лютеранского учения, однако теперь на соборе он осознал ошибочность такого подхода и согласился с аргументацией оппонентов, возражавших против чересчур расширительного толкования указанного меланхтоновского принципа. Столь резкое изменение позиции может несколько озадачить (о причинах этого мы уже говорили в § 5.1. второй главы I части), однако справедливости ради отметим, что на протяжении десяти лет, предшествовавших Упсальскому собору, Эрик Соролайнен лично (т.е. по собственному почину) каких-либо решительных действий по насаждению реформы в Финляндии не предпринимал, масштабных гонений на противников нововведений в его епископство не велось, финский же перевод “Красной книги” на свет так и не появился, поэтому крупных провинностей за епископом Турку и впрямь не водилось. Кроме того, подобно своим предшественникам по кафедре, он был не склонен к конфронтации с царствующим государем, а Иоанн III, симпатизировавший идеям Меланхтона, вовсе не стремился к реставрации католичества, что бы ни говорили его противники. Определенную роль в благоприятном для епископа Турку исходе дела сыграло и то обстоятельство, что он получил свое место уже после прекращения контактов Иоанна III с Римской церковью.
В целом линия поведения Эрика Соролайнена на соборе обнаружила известную последовательность, поскольку финский епископ отстаивал умеренный вариант лютеранства, возврат к которому, собственно говоря, и декларировал собор. Примечательно, что финский епископ был одним из тех, кто выступил (пусть и безуспешно) против отмены ряда элементов богослужения, расцененных на соборе как католические, хотя они и фигурировали в “Церковном уложении” 1571 г., утвержденном ранее “Красной книги” (речь идет об употреблении соли и свечей и совершении экзорцизма во время обряда крещения, а также о возношении Св. Даров (elevatio) и использовании колокольчиков при совершении таинства евхаристии). Именно приверженностью умеренному лютеранству может быть объяснен тот факт, что по инициативе Эрика Соролайнена и ряда других участников собора в текст окончательного постановления был внесен отдельный пункт с осуждением кальвинистов. Сделано это было в виду явных симпатий,
которые герцог Карл питал к этому направлению, полагая, что нет смысла противопоставлять друг другу две основные ветви протестантизма. Активное участие Эрика Соролайнена в выработке этого пункта навлекло на него недовольство злопамятного Карла и стоило ему многих злоключений в последующие годы. С другой стороны, позиция епископа Турку обеспечила ему поддержку большей части шведского духовенства, поскольку многим представителям этого сословия в Швеции было не по душе чрезмерное рвение Карла в религиозных вопросах, идеалом же - хотя и с трудом осуществимым в конкретных условиях того времени - представлялась широкая автономия церкви от государства (по крайней мере в вероучительной сфере). В свете всего сказанного не вызывает удивления участие Эрика Соролайнена в церемонии посвящения в архиепископа Упсальского заклятого врага “литургической реформы” Абрахама Ангерманнуса, который ранее был чуть ли не главным недоброжелателем духовенства Финляндии, подозревая последнее в измене делу Лютера. Состоявшийся в 1595 году синод Шведской церкви напомнил о необходимости практического осуществления принятых решений, в особенности по части скорейшего изъятия из обихода упомянутых “устаревших церемоний”. Вернувшись из Упсалы, Эрик Соролайнен созвал в Турку епархиальное собрание, на котором растолковал суть новой церковной линии.
Много лет спустя, в первом томе своей Постиллы, напечатанном в 1621 г., престарелый епископ выскажется о «литургической реформе» в духе уже нового церковно-политического курса, восторжествовавшего в Шведском королевстве при короле Густаве II Адольфе. Насаждение литургии Иоанна III будет истолковано им не иначе как дьявольские происки: «...папский служебник, иначе именуемый Литургией, был навязан священникам как Швеции, так и Финляндии, каковым пришлось либо принять его, либо лишиться своих мест и хлеба насущного. Вот тогда-то и открылись сокровенные мысли многих, ибо одни приняли [названный служебник], другие же отвергли его. Как в прежние времена, так и в нынешние найдется немало примеров, показывающих, что от соблазнов бывает польза, хоть и нелегко устоять перед ними». Тон приведенной цитаты (за исключением разве что последней оговорки) менее всего говорит об истинной позиции автора в церковно-политической ситуации 1580-х гг., ведь он, мягко говоря, был отнюдь не из тех, кто дерзнул открыто выступить против «литургической реформы».
5. В отличие от “Красной книги”, постановления Упсальского собора в Финляндии были встречены неоднозначно, поэтому Эрик Соролайнен как епископ Турку и фактический глава всей финской церкви оказался в сложной ситуации. Начать с того, что к 1594 году значительно обновился состав кафедрального капитула, в котором почти не осталось представителей старой генерации, в 1570-1580-е гг. осуществившей “литургическую реформу” - как отмечалось в своем месте, с этими людьми у епископа Эрика было полное взаимопонимание. Вследствие того духовная атмосфера в религиозном центре Финляндии заметно изменилась. Главный тон в капитуле отныне задавали представители более жесткой лютеранской линии. Среди них должны быть названы в первую очередь новый кафедральный пробст Петер Мелартопеус, Грегориус Тейтт (Тейтти), назначенный церковным настоятелем города Турку, и Маркус Хельсингиус, в конце 1594 года ставший капитульным лектором теологии, а вскоре после того и новым ректором кафедральной школы. Как отмечалось в соответствующем месте второй главы I части (§ 5.2.), все они следовали линии, одержавшей верх на Упсальском соборе 1593 г. (причем их позиции далеко
не во всем совпадали). Не исключено, что Петер Мелартопеус, уроженец Турку (и, кстати сказать, ровесник епископа Эрика и его сотоварищ по Ростокскому университету), в предыдущие годы известный своим враждебным отношением к “литургической реформе”, был специально прислан из Швеции, чтобы содействовать скорейшему осуществлению постановлений собора в обеих финляндских епархиях и, вероятно, в каком-то смысле надзирать за самим епископом. Что же касается предыдущего поколения высшего духовенства Турку, в свое время обеспечившего лояльность финской церкви “литургической реформе” Иоанна III, оно к середине 1590-х гг. практически сошло со сцены: Яакко Финно умер еще в 1588 г.; за два года до того, в 1586 г., в Таллинне скончался бывший ректор кафедральной школы Турку Кристиан Агрикола; в 1595 г. не стало церковного настоятеля Турку Томаса Ларсона, двумя годами ранее принужденного к покаянию на соборе в Упсале; наконец, скончался кафедральный пробст Хенрик Кнутсон, почти четверть века занимавший этот пост и игравший ведущую роль в епархиальных делах в 1570- начале1580-х гг., до прибытия в Турку Эрика Соролайнена. В своем новом окружении Эрик Соролайнен выглядел, вероятно, несколько архаично, однако его природная способность ладить с представителями разных направлений и приспосабливаться к меняющимся обстоятельствам позволила ему найти общий язык с новыми людьми: по крайней мере, нам ничего не известно о каких-либо внутренних противоречиях, разделявших капитул Турку в эти годы.
Гораздо проблематичнее после Упсальского собора складывались отношения епископа и обновленного кафедрального капитула Турку со светскими властями Финляндии. Выше отмечалось, что фактическим правителем (губернатором) страны в этот период был Клаус Флеминг, ставший главной опорой католического короля Сигизмунда III в Шведском королевстве и по этой причине превратившийся во врага номер один герцога Карла, дяди монарха: последний выдавал себя за главного поборника протестантизма во всей Скандинавии и под этим предлогом добивался смещения со шведского трона католического монарха. Причины, по которым Флеминг поддержал Сигизмунда, были прежде всего политического свойства и вытекали из его принципиальных расхождений с Карлом по внутри- и внешнеполитическим вопросам. Эрик Соролайнен, а с ним и все финское духовенство, вслед за светскими властями заявил о своей лояльности новому монарху. В этом не было ничего удивительного, ведь и духовенство Швеции во главе с ярым противником “Красной книги” Ангерманнусом также признало католического короля, видя в нем меньшую угрозу относительной самостоятельности обновленной евангелически-лютеранской церкви, нежели в герцоге Карле, открыто покушавшемся на ее статус и полагавшем идеал в огосударствленной церкви с монархом во главе. В этом вопросе между духовной и светской властью Финляндии расхождений не было. Однако в скором времени неожиданно обозначились противоречия уже чисто религиозного и отчасти психологического характера. Начать с того, что Клаус Флеминг встретил в штыки решения Упсальского собора и соответственно негативно отреагировал на примирительную позицию финского духовенства. Правитель Финляндии отдавал предпочтение такой форме протестантизма, в которой сохранялось немало традиционных католических элементов, в особенности по части богослужения. Вероятно, именно “Красная книга” Иоанна III в наибольшей степени соответствовала его вкусам. С другой стороны, явно преувеличивали противники Флеминга, полагавшие, что поддержка, оказанная им наследнику Иоанна III, объяснялась стремлением не иначе реставрировать католицизм. Отрицательное отношение правителя Финляндии к церковным переменам, декретированным
Упсальским собором, нашло поддержку у большинства населения страны, которое, как уже отмечалось в своем месте, благосклонно отнеслось к “литургической реформе” 1570-х годов в силу традиционного консерватизма, причем не последнюю роль в этом сыграла и меньшая радикальность церковных реформ, осуществленных в предшествующий период при Агриколе и Юстене.
Враждебному отношению Клауса Флеминга к ведущим представителям духовенства Финляндии в известной степени способствовали также факторы культурного и психологического порядка. Флеминг, в отличие от большинства представителей высшего дворянства Швеции того времени, не получил хорошего образования: он был прежде всего “практиком”, для которого на первом месте стояли военно-политические интересы и идея преданности монарху - недаром он верой и правдой прослужил трем государям из династии Ваза, т.е. Эрику XIV, Иоанну III и Сигизмунду III (Grotenfelt 1909, 614-615 ss.). Явно не по душе пришлось ему появление в Турку новых членов капитула, получивших весьма основательное богословское и общее образование в Германии и рьяно взявшихся за проведение нового курса, который подразумевал более радикальные новшества в богослужебных и прочих «внешних» вопросах; предложенная же ученым епископом хитроумная трактовка последних в качестве adiaphora(“несущественных вопросов”) вряд ли устраивала Флеминга, предпочитавшего военную прямолинейность.
Противостояние капитула и правителя Финляндии достигло апогея в 1596 году, когда в соответствии с постановлением Упсальского синода, принятым в предыдущем, 1595 году,
духовенство предприняло практические шаги по искоренению “устаревших церемоний”. В сентябре 1595 г. капитул обратился к народу с разъяснением ошибочности ряда традиционных моментов церковной практики, что в тогдашних условиях было равносильно вызову всесильному Флемингу (Heininen 1974, 44 s). Циркуляры с разъяснением необходимости такой меры были разосланы приходским священникам кафедральным пробстом Мелартопеусом, а чуть позднее и самим епископом Соролайненом.
Приведем отрывок из пастырского послания от 8.12.1595 г., составленного Петером Мелартопеусом, поскольку в нем содержится выразительная характеристика церковных реалий и умонастроений основной массы населения страны полвека спустя после начала проведения литургических изменений: “... замечено, что большинство /посещающих богослужение/ - в особенности это касается простонародья - понимает “возношение” /elevatio/грубым образом... Обыкновенно при виде “возношения” простые люди говорят: ”Сегодня я видел Бога и Создателя моего в руках у священника”... Во время чтения и обсуждения Слова Божиего они выходят на улицу и слоняются возле церкви, предаваясь суетным разговорам. Однако по окончании проповеди они устремляются в церковь, чтобы поглазеть на “возношение” (цит. по: Suomen kulttuurihistoria III 1935, 321 s.). В том же духе выдержаны и циркуляры самого епископа, признавшего, что Упсальский собор помог ему осознать опасность сохранения «пережитков», поскольку все эти элементы способствовали сохранению в народе грубых суеверий и неправильному, магическому истолкованию богослужения и самой веры, с чем сторонники Реформации активно боролись (см. Paarma 1980, 249-250 ss.).
О том, что в эти годы богослужебные перемены более всего заботили епископа Эрика, свидетельствует и дошедший до нас фрагмент под названием Благодарственное слово и молитва ко Господу в день Нового года. Автор его точно не известен, но ныне большинство
исследователей сходится на том, что им был сам Эрик Соролайнен. Этот фрагмент являлся составной частью т.н. “литургии с кафедры”: его появление было связано с тем, что Служебник Паавали Юстена, который в те годы использовался в финноязычных приходах, не имел аналогичного раздела, хотя Церковное уложение 1571 г. и предписывало его (подробнее с “Благодарственным словом” мы предлагаем познакомиться ниже по выполненному нами переводу и комментарию).
Практические шаги по изменениям церковной практики, предпринятые на местах, натолкнулись на недовольство значительной части крестьян и горожан, чем, естественно, воспользовался Клаус Флеминг для разжигания недоверия и даже ненависти к финскому духовенству. В приходе Паймио, что под Турку, дело, к примеру, дошло до того, что крестьяне, раздраженные излишним рвением своего настоятеля, взявшегося за искоренение “устаревших церемоний”, не нашли ничего лучшего, как изгнать его (“перекинули за ограду”, по колоритному выражению того времени), причем этому событию предшествовали сношения недовольных прихожан с Клаусом Флемингом. Епископ в свойственной ему примирительной манере попытался уладить конфликт, вступив в переговоры с правителем Финляндии. Есть известие, что ближе к середине 1596 года между членами капитула и представителями духовенства, поддержавшими Флеминга, состоялся богословский диспут. По-видимому, он не дал результатов, поскольку в августе 1596 г. Флеминг направил капитулу письмо, в котором представил свое видение проблемы “устаревших церемоний” и собственное отношение к ведущим церковным деятелям Финляндии (Anthoni 1935, 157-168 ss.).
Послание было составлено на приличном богословском уровне, что не должно удивлять, учитывая, что вокруг Флеминга собралась группа лиц духовного звания, включавшая как консервативно настроенных лютеран, недовольных нововведениями, так и явных католиков, бежавших под его защиту из Швеции. Скажем, Каспар Юстен, сын покойного епископа Паавали, в свое время получивший воспитание у иезуитов (как предполагается, он и сам стал членом Общества Иисуса, о чем упоминалось очерке, посвященном Паавали Юстену), был радушно принят Флемингом (возможно, в память о своем досточтимом родителе) и даже несколько раз доставлял его послания к королю Сигизмунду, которого знал лично (Nuorteva 1990, 167 s.).
Как явствует из упомянутого послания Флеминга, наиболее активную роль в искоренении “церемоний” играл Грегориус Тейтт, которого правитель прямо обвинил в сочувствии кальвинизму и пособничестве Карлу - предполагаемый “криптокальвинизм” герцога Седерманландского был расхожим местом пропаганды, направленной против него. О епископе Турку правитель высказался с откровенным презрением, напомнив, что в правление Иоанна тот сохранял все детали богослужения, им же самим теперь упраздненные как “ошибочные”. Со своей стороны Флеминг выразил принципиальное несогласие с трактовкой “устаревших церемоний” как чего-то сугубо внешнего и второстепенного. В особенности это касалось возношения Св. Даров (elevatio): в послании доказывалось, что возношение служит внешним проявлением благоговения молящихся перед Богом, внося в богослужение мистический момент, тогда как новые меры привносили налет сухого рационализма. Послание Флеминга включало любопытный пассаж в пользу сохранения скульптурных изображений в храмах, причем особенно досталось все тому же Грегориусу Тейтту, обвиненному губернатором в неумеренном рвении по их изъятию из церковного обихода.
Из сказанного можно заключить, что спор о “церемониях” принял в Финляндии более принципиальный характер, чем это может показаться на первый взгляд. В религиозной истории Финляндии данный инцидент занимает особое место, поскольку по сути дела это был первый случай, когда дело дошло до открытого противостояния высшего духовенства и светских властей, да к тому же на религиозно-богословской почве: до этого между духовной и светской властью царила полная гармония (в духе учения Лютера о сотрудничестве светских и духовных властей). Недовольство Флеминга было подогрето также выступлением епископа на провинциальном сейме (ландтаге) в Турку в начале 1596 года в поддержку постановления шведских сословий о передаче герцогу Карлу монарших полномочий на время пребывания царствующего государя за границей (т.е. в Речи Посполитой).
Противостояние между Флемингом и капитулом достигло своего апогея в сентябре 1596 г., когда во время традиционной ярмарки в Турку правитель фактически натравил толпу на духовенство, собравшееся в соборе, причем кровопролития удалось избежать лишь благодаря вмешательству группы дворян, оппозиционных Флемингу. Вопрос об “устаревших церемониях” в 1596 г. так и не получил окончательного разрешения. Следующий же год принес серьезные социальные и политические потрясения, повлекшие кардинальные изменения в управлении Финляндией и положении ее лютеранской церкви.
В декабре 1596 года разразилось крупнейшее в финской истории выступление крестьян, т.н. “Дубинная война”, которое охватило провинции Похъянмаа, Хяме и Саво (см. § 2 второй главы I части). Главным объектом ненависти восставших был правитель страны Клаус Флеминг, прозванный “железным маршалом” за жестокое обращение с простым народом. На характере “Дубинной войны” сказались также политические и в некоторой степени религиозные противоречия, разделявшие Флеминга и герцога Карла (хотя, заметим, в выступлении крестьян, мало разбиравшихся в вопросах веры, религиозная составляющая почти не присутствовала). Последний поддержал восставших финских крестьян, хотя обещанной помощи от него они так и не получили. Восстание и последовавшее за ним усмирение привели к разорению значительной части страны и крупным людским потерям. Эрик Соролайнен и возглавляемое им духовенство оказались в сложном положении, поскольку поддержка той или иной стороны была чревата негативными последствиями для лютеранской церкви Финляндии. С одной стороны, в религиозном плане финскому духовенству был ближе, разумеется, не Сигизмунд, известный как ярый сторонник посттридентского католицизма, а Карл, выступавший в качестве главного защитника дела Реформации в Швеции и гаранта постановлений Упсальского собора 1593 г. Однако с другой стороны, с самого начала Реформации деятели Реформации Финляндии стремились опираться на поддержку короля, власть которого была необходима для поддержания общественного спокойствия и религиозного единомыслия, в свете чего конфликт с законным государем представлялся им чем-то несусветным. В конце концов верх одержала позиция невмешательства церкви в этот конфликт, что нашло выражение в призывах капитула, обращенных к обеим сторонам, по возможности воздержаться от насилия.
Тем не менее были известны случаи, когда на местах, охваченных столкновениями, приходские священники решались оказывать помощь повстанцам: так, активным приверженцем Карла и защитником крестьян был пастор из Калайоки (провинция Похъянмаа) Льюнго Туоманпойка (Томсон,), о котором шла речь в соответствующем пункте второй главы I части, причем в его
случае можно говорить уже о принципиальном неприятии не только политической, но и религиозной позиции, занятой высшим духовенством финской церкви и в первую очередь ее главой.
В 1597 году положение финской церкви еще более осложнилось, поскольку епископ и капитул оказались под огнем критики обеих противоборствующих сторон, т.е. Флеминга и его партии, с одной стороны, и Карла Седерманландского, с другой. Последний в условиях все большего обострения отношений с королем Сигизмундом и верным ему финляндским дворянством обвинил всех финнов, не исключая и духовенства, в переходе на сторону папской церкви, что, конечно же, не соответствовало действительности. Неожиданная для всех смерть “железного маршала” в апреле 1597 г. не изменила положения, поскольку партия Сигизмунда сохранила свои позиции в Финляндии. В результате дело дошло до открытого военного столкновения, когда Карл в августе 1597 г. вторгся в Финляндию и осадил замок Турку. Примиренческая позиция Эрика Соролайнена проявилась и в этих драматических событиях: видя безнадежность положения осажденных, он обратился к ним с призывом сложить оружие и подчиниться Карлу как фактическому правителю королевства, уже получившему признание всех сословий. Эту же линию он отстаивал и на ландтаге, состоявшемся в Турку в октябре того же года. Итогом подобной политики стала утрата доверия (и уважения) как со стороны побежденных (что неудивительно), так и со стороны непреклонного Карла. Последнему был психологически чужд миролюбивый склад епископа Турку; к тому же он вряд ли простил Эрику активные антикальвинистские выступления на соборе 1593 года, что означало непризнание притязаний Карла на главенство в церковных вопросах. Это, в частности, проявилось в письме Карла новому губернатору Финляндии с осуждением “двурушничества” Эрика Соролайнена и выражением сомнения в его искренней преданности принципам Реформации (Paarma 1980, 427 s.). Вследствие этого епископ был лишен доходов, причитавшихся ему с прихода Корппоо, что нанесло немалый урон его материальному благополучию. Кстати сказать, в предыдущем году, после неудавшегося диспута и инцидента на сентябрьской ярмарке аналогичную меру против него и других членов капитула предпринял Флеминг, лишивший их зернового довольствия. В середине следующего, 1598 года, вконец растерявшийся Эрик Соролайнен попытался отчасти вернуть себе расположение короля Сигизмунда, о чем свидетельствует его верноподданническое письмо последнему: в немалой степени это было связано с оживившимися в тот период надеждами явных и тайных сторонников короля на его возвращение в Швецию и усмирение Карла. Справедливости ради следует сказать, что в предыдущие годы Сигизмунд не раз выражал недовольство духовенством Финляндии за приверженность антикатолической линии Упсальского собора, так что отношения финского духовенства с католическим монархом вряд ли носили идиллический характер. Однако события, происшедшие уже несколько месяцев спустя после упомянутого письма, поставили крест на этих надеждах, а епископ Турку лишь еще более навредил себе в глазах герцога.
В августе 1599 г. герцог Карл со значительными военными силами вторгся в Финляндию. После ожесточенных боев сторонники короля потерпели полный разгром, вслед за чем оставшихся в живых ожидала кровавая расправа или суровые наказания. В этих условиях епископ и капитул приняли решение отказаться от верности королю, бросившему верных себе финнов на произвол судьбы, и выразили преданность Карлу, о чем свидетельствуют послания, направленные ими как адмиралу Шеле, командовавшему флотом у финских берегов, так и непосредственно самому
Карлу. В этих обращениях особо подчеркивалась непричастность духовенства
антигерцогской политике и провозглашалась лояльность фактическому правителю королевства. Однако названные демарши не произвели должного впечатления на непреклонного герцога, что видно из послания, которое вскоре после одержанной победы Карл направил местоблюстителю архиепископской кафедры Упсалы (законно избранный архиепископ Ангерманнус, выступивший против Карла, уже находился в заключении: Salomies 1949, 207 s.). В этом письме правитель дал волю своему гневу, утверждая, что все финны в той или иной степени отравлены “папистской закваской”, о чем по его мнению свидетельствовали многие “католические” элементы, самолично им замеченные в финских богослужениях. Более всего упреков и обвинений, естественно, пришлось на долю епископа Турку, которого Карл объявил виновником всех нестроений в финской церкви и даже обвинил в тайной приверженности католицизму. Не исключено, что к этому времени капитул Турку, как и духовенство Финляндии в целом, разделился на тех, кто мог рассчитывать на благосклонное отношение к себе победителей, и тех, кого ожидали неминуемые репрессии. К числу первых, несомненно, относились Грегориус Тейтт и Петер Мелартопеус, что не вызывает удивления, учитывая их взгляды на дальнейшие пути Реформации и практические меры в этом в этом направлении. Что же касается самого епископа Эрика, то вскоре после падения Турку он был заключен под стражу вместе с ректором школы Маркусом Хельсингиусом, в свое время в качестве доверенного лица епископа доставившим упомянутое письмо капитула адмиралу Шеле. Правда, неделю спустя их освободили, однако, покидая Финляндию накануне Рождества 1599 года, Карл “захватил” с собой и Эрика Соролайнена, будучи абсолютно уверен в виновности финского епископа, которую вскоре предстояло доказать на суде в Стокгольме. Замещать епископа был оставлен церковный глава Турку Грегориус Тейтт. Как видим предпоследний год шестнадцатого столетия завершился для Эрика Соролайнена чрезвычайно драматически.
Оценивая поведение епископа Турку в событиях 1593-1599 гг. в целом, заметим, что проявленные им колебания и неустойчивость, давали повод к различным толкованиям. С одной стороны, избранная им примирительная линия могла быть продиктована стремлением следовать подлинно христианским принципам, а, как известно, в условиях ожесточения гражданских войн подобное поведение нередко вызывало (и вызывает) всеобщее недовольство, осуждение и даже презрение, с чем ему и пришлось столкнуться.
В разделе, посвященном университетским годам Эрика Соролайнена, мы неслучайно отметили значительное влияние на него Давида Хитреуса (“второго Меланхтона”, как иногда его называли современники), от которого он воспринял установку на поиск компромиссов во имя сохранения христианского согласия. Жизнь показала, что следовать этой линии в конкретных обстоятельствах гражданской войны конца 1590-х гг. было делом отнюдь не легким. По одному удачному замечанию, на рубеже XVI - XVII столетий во многих районах Европы, истощенных кровавыми религиозными и политическими столкновениями, “всеобщее неблагополучие...толкало многих на “монтеневские” позиции, на поиски мира и компромисса” (Тананаева 1996, 70).Разумеется, к лютеранскому епископу Турку определение “монтеневский” может быть приложено, скорее, в качестве сравнения или аналогии, однако нет сомнения, что именно воспринятые им в молодости влияния в духе христианского гуманизма обусловили общий миролюбивый склад его ума и спокойно-рассудительный подход к острым жизненным проблемам, вследствие чего и
напрашиваются сравнения с его современниками из других стран, стоявшими на сходных позициях.
Желание епископа Турку отмежеваться от крайностей всех враждующих сторон свидетельствовало и о стремлении сохранить - насколько это было тогда возможно - церковную автономию, в защиту чего он вместе с другими церковными деятелями королевства высказался на историческом Упсальском соборе 1593 г. С другой стороны, в позиции Эрика Соролайнена в эти тяжелые годы, безусловно, присутствовали и по-человечески понятные мотивы страха и растерянности, что влекло за собой неизбежные колебания и не очень успешные попытки лавирования между враждующими лагерями: “непреклонным человеком (“или-или”) Эрик Соролайнен, конечно же, не был ... Проявленная им уступчивость обуславливалась стремлением следовать определенным принципам, но также и природной нерешительностью” (Laasonen 1991, 24 s.).
В историческом романе, посвященном “Дубинной войне” (Eramaan nuijamiehet, 1922), писатель Сантери Ивало следующим образом описывает сложное положение епископа в эти годы: “В
бурных событиях своей эпохи он прилагал все усилия для достижения согласия, но это принесло ему лишь разочарования, страдания и унижения. По причине своей уступчивости не однажды был он близок к тому, чтобы лишиться епископского звания, и мало что мог предпринять, находясь на своем посту. Также и в вероучительных вопросах он пытался, прислушиваясь к голосу собственной совести, примирить враждующие направления своего времени, а в результате лишился доверия каждой из споривших сторон”.
6. В феврале 1600 года в Линчёпинге собрался риксдаг, подведший черту под многолетним противостоянием Сигизмунда и Карла. Значительное внимание на нем, как мы помним, было уделено рассмотрению церковно-религиозной ситуации в королевстве, в том числе и в Финляндии. В марте 1600 года состоялись специальные слушания по делу епископа Турку. В послании Карла, адресованном по этому случаю представителям духовного сословия, Эрик Соролайнен рисуется в самых черных красках беспринципным интриганом и предателем дела протестантизма. Главные пункты обвинения сводились к поддержке епископом королевской партии (что, по мысли обвинителя, свидетельствовало о тайном сочувствии финского епископа католичеству) и к плохому исполнению им своих обязанностей епархиального главы, причем утверждалось даже, что в свое время епископское место досталось ему путем подкупа и интриг. В своем ответном выступлении Эрик Соролайнен пункт за пунктом опроверг все обвинения правителя. Он сослался на многочисленных свидетелей того, что не оказывал какой-либо прямой поддержки противникам герцога, не говоря уже о католиках. Он также напомнил, что при осуществлении важных церковных постановлений 1593-1595 гг. ему пришлось столкнуться с противодействием сторонников Сигизмунда и даже претерпеть от них нападки и гонения. Что же до лояльности католическому королю, которую он и подначальная ему церковь, действительно, хранили до самого конца, то она проистекала из обязательства последнего не посягать на устои лютеранства. Особый упор в своей защите Эрик Соролайнен сделал на том, что в управлении епархией он руководствовался в первую очередь общепризнанным Церковным уложением 1571 г. (Paarma 1980, 435 s.).
К счастью для епископа Турку, на общешведском риксдаге (см. гл. 2, § 1.3.) вновь обострились противоречия между правителем королевства и лютеранским духовенством. В результате
специальным постановлением выборных представителей духовенства с Эрика Соролайнена были сняты все выдвинутые против него обвинения (а, стало быть, утратил актуальность и вопрос о его смещении); более того, была даже дана в целом положительная оценка действий вверенной ему церкви Финляндии в сложных условиях предыдущего десятилетия. Можно себе представить облегчение, которое испытал епископ Турку - ведь в случае иного решения ему грозила темница, а то и казнь, поскольку правитель, добившись, наконец, всей полноты власти, жаждал расправиться с неугодными. Правда, Карл не смог просто так смириться с противным себе решением духовенства. При поддержке депутатов от крестьянского сословия, не забывших “Дубинную войну” и неспособность (или, как полагали многие, нежелание) финского епископа остановить кровопролитие, учиненное Флемингом, он добился принятия пункта, обязавшего Эрика Соролайнена выплатить громадный штраф в размере 1000 талеров: из всех сыновей Густава Вазы именно Карл более всего унаследовал от отца алчность, что проявилось и в его настойчивом стремлении выжать из церкви как можно больше средств, если уж нельзя было одержать верх в вероучительных вопросах. Таким образом, из всех ведущих деятелей финской Реформации XVI - нач. XVII вв. именно Эрику Соролайнену, не обладавшему, как мы видели, ярко выраженными качествами борца за веру, довелось претерпеть, пожалуй, наибольшие притеснения со стороны светской власти.
Вскоре после окончания риксдага в Линчёпинге Карл, как бы «позабыв» об упомянутом постановлении духовенства, предложил заменить Эрика Соролайнена Грегориусом Тейттом на посту епископа Турку, однако это предложение было немедленно отвергнуто Упсальской консисторией, где отлично знали, что Тейтт был сторонником и по сути дела ставленником герцога (примечательно, что именно церковный настоятель Турку был одним из немногих священников, получивших разрешение не участвовать в столь щекотливом для финского духовенства риксдаге 1600 г.: правитель оставил его местоблюстителем епископской кафедры, явно рассчитывая на то, что вскоре она достанется ему). Поведение Карла все более раздражало духовенство Швеции, поскольку, вопреки постановлению Упсальского собора 1593 года, он вновь стал высказываться за объединение кальвинистов и лютеран перед лицом католической Контрреформации и за активное вмешательство государя в религиозные вопросы. Эрик Соролайнен в конце концов предпочел обратиться к правителю с прошением о помиловании и вскоре получил разрешение вернуться на родину. Правда, при этом ему было запрещено - вплоть до особого распоряжения - приступать к своим епископским обязанностям.
Вернувшись в Финляндию, опальный епископ поселился у своего младшего брата в родном приходе Лайтила (где тот служил настоятелем) и безвыездно оставался там в течение примерно полутора лет.
Надо сказать, для Эрика Соролайнена этот период был весьма тяжелым и в материальном отношении: в довершение всех несчастий пожар 1600 г., случившийся в Турку, уничтожил епископский дом со всем находившимся в нем имуществом. Это объясняет, почему по возвращении на родину он поселился в Лайтила, т.к. ему было просто некуда деваться. Эрик Соролайнен пережил это тяжелое для себя время с христианским смирением: невзирая на тяготы, он все же сумел выплатить несправедливо наложенный на него штраф и тем самым продемонстрировать лояльность правителю. Правда, некоторая двойственность, и в других отношениях свойственная епископу Турку, проявилась также в это время: несмотря на понесенные
убытки, он, по-видимому, сохранил кое-какие средства, поскольку, вернувшись на родину, сумел- таки на собственные деньги отправить сына учиться в Германию, что в те времена требовало значительных расходов и было доступно лишь очень состоятельным людям. Собственно говоря, Эрика Соролайнена необязательно представлять себе человеком аскетического склада, поскольку и до, и после драматических событий 1590-х гг. он вел вполне безбедное существование, причем, по рассказам современников, был не чужд внешней помпезности, что могло объясняться, помимо всего прочего, его приверженностью средневековому католическому взгляду на епископское служение (в этом Эрик Соролайнен являлся достойным преемником Микаэля Агриколы и Паавали Юстена).
По возвращении Эрика Соролайнена в Финляндию время явно начало работать на него: с одной стороны, архиепископ Упсальский категорически не соглашался на назначение нового церковного главы Финляндии, а с другой, в самой Финляндии нарастало сочувствие опальному епископу, чье поведение в недавних драматических событиях получило, наконец-то, более позитивную оценку. Это особенно проявилось на ландтаге, состоявшемся в Турку в январе 1602 года, где произошло примирение Карла с представителями сословий Финляндии: неожиданно для правителя присутствовавшие обратились к нему с просьбой вернуть Эрика Соролайнена на епископскую кафедру. В конце концов Карл, заинтересованный в поддержке финских подданных в виду возобновления войны на восточных и южных рубежах королевства, счел за благо уступить, и епископ Эрик вернулся к своим обязанностям. В отношениях правителя и епископа произошло некоторое потепление, поскольку в октябре 1602 года Карл назначил епископа Турку председателем специально учрежденного комитета по полному переводу Библии на финский язык, причем в своем указе назвал Эрика Соролайнена “всеми уважаемым, ученейшим мужем” (Paarma 1980, 440 s.). С созданием Библейского комитета жизнь Эрика Соролайнена, а с ним и всей вверенной ему церкви окончательно вернулась в нормальное русло . В целом можно заключить, что из драматических событий 1590-х гг. лютеранская церковь Финляндии вышла с меньшими потерями в сравнении с дворянством или крестьянством, что в немалой степени было заслугой ее предстоятеля.
7. Десятилетие, последовавшее за описанными выше событиями (до 1611 г., когда скончался Карл, сделавшийся, наконец, королем под именем Карла IX), было отмечено постепенной нормализацией церковно-религиозной жизни Финляндии. В соответствующем месте I части (глава 2, § 6.2.) мы говорили о происшедшей в эти годы трансформации функций кафедрального капитула Турку и о появлении там новых людей, усвоивших последние веяния в немецком лютеранстве. Указанные изменения функций капитула способствовали, помимо прочего, усилению личной власти епископа. С членами капитула Эрик Соролайнен, вероятно, находился в добрых отношениях, включая Грегориуса Тейтта, хотя тот сохранил благосклонность короля: по крайней мере, ничего не известно о каких-либо разногласиях или трениях между епископом и Тейттом. Вероятно, в эти годы епископ особенно сблизился с ректором кафедральной школы Маркусом Хельсингиусом, фактически превратившимся в главного епархиального эксперта по теологическим проблемам. С благословения и при материальной поддержке Эрика Соролайнена в 1603 г. тот издал антикальвинистский трактат, что само по себе примечательно: невзирая на недавние гонения со стороны правителя королевства, епископ Турку по-прежнему не скрывал своего
отрицательного отношения к союзу с кальвинистами; антикальвинистская позиция, занятая им на Упсальском соборе 1593 г., отнюдь не была чисто конъюнктурным ходом, но выражала его собственные убеждения. С другой стороны, общение с Хельсингиусом, получившим образование в центре новой лютеранской ортодоксии, Виттенберге, вероятно, помогло немолодому уже епископу усвоить ряд новых идей и проникнуться духом “чистого учения”, хотя по своему складу он все же остался человеком старой формации, сохранившим верность гуманистическому, меланхтоновскому подходу к проповеди Слова Божиего. Сочинения, созданные им в 1610-е гг. (см. ниже), демонстрируют обе эти тенденции, что станет примечательной особенностью подхода Эрика Соролайнена к религиозно-церковным проблемам на исходе его жизненного пути. В эти годы пастырская деятельность Эрика Соролайнена получила выражение, с одной стороны, в многочисленных епископских поездках практически по всей территории Финляндии (что в условиях того времени было делом далеко не простым), а с другой - в регулярно проводившихся епархиальных собраниях (о них см. часть I, гл.2, § 6.7). Особую заботу епископ Турку проявлял о том, чтобы на местах было поставлено обучение грамоте и, таким образом, как можно большее количество народа смогло самостоятельно познакомиться со Словом Божиим и катехизисом: недаром в предисловии к своей Постилле (см. ниже наш перевод) он упоминает о букварях, рассылаемых на места, и не исключает возможности чтения своего труда мирянами также и в домашних условиях.
Что касается взаимоотношений епископа Эрика с Карлом IX, то и в первое десятилетие XVII в. они сохраняли довольно натянутый характер. Выше говорилось об антикальвинистской позиции Эрика Соролайнена, что, естественно, не могло расположить к нему короля (в 1604 г. в Швеции разразилась острая полемика между Карлом и архиепископом Упсальским Олаусом Мартини: последний отверг предложенное Карлом толкование евхаристии, опиравшееся на позднего Меланхтона и весьма близкое к кальвинистскому; в шведской церкви все еще сильны были позиции “старомеланхтонизма”, оказавшего сильное влияние и на епископа Турку, который полностью разделял позицию своих шведских собратьев - Salminen 1970, 125 s.). По-видимому, подозрительный Карл так и не смог до конца изменить своего отношения к финскому епископу. Особенно оно ухудшилось после того, как в 1606 году стало известно, что единственный сын Эрика Соролайнена, называемый в источниках Ericus Erici junior, перешел в католичество в Германии (как мы помним, еще в 1600 г. он отправился туда учиться на деньги отца).
Эрику Соролайнену пришлось испытать горькое разочарование в своем единственном отпрыске и даже претерпеть из-за него неприятности: получая от отца содержание, приличествовавшее, скорее, человеку знатного происхождения, Эрик Младший не испытывал большого влечения к протестантской теологии; напротив, попав в Европу, он увлекся той внешней эффектностью и блеском, что были характерны для посттридентского католицизма. Сменив конфессию, сын финского епископа, незамедлительно причисленный правителем Швеции к изменникам, не мог и помышлять о возвращении на родину и потому перебрался в Варшаву, ко двору Сигизмунда III. После этого он оказался в Риме, где учился в Collegium Germanicum, правда, не совсем прилежно: сохранилась характеристика, данная ему инспектором, который назвал его homo vanus et levis, “человеком тщеславным и легкомысленным” (Kouri 1979, 173 s.). Кстати сказать, именно Эрику Соролайнену Младшему мы обязаны упоминавшейся в начале этого очерка легендой о происхождении их рода от некоего трансильванского дворянина: в одном из писем к отцу он
ссылается именно на эту версию. Не исключено, что драматические события последнего десятилетия XVI века, происшедшие в Финляндии, отбили у Эрика Младшего всякое желание становиться лютеранским пастором, ведь в таком случае ему пришлось бы осуществлять свое служение в условиях грубого давления королевской власти, столь немилостивой ко всем, кто хоть в чем-то отступал от официальной линии. Судьба его собственного отца, претерпевшего гонения со стороны своенравного монарха, наглядно демонстрировала ему все тяготы и опасности этого пути.
В 1606 г. Эрику Соролайнену, пользовавшемуся благоволением королевы, все же удалось успокоить подозрительность Карла. Однако спустя пять лет, во второй половине 1611 года, король снова решил взяться за епископа Турку, выдвинув против него обвинение в тайном сговоре с Сигизмундом и повторив свои старые измышления о “папистской закваске”, которую якобы бы носил в себе Эрик Соролайнен. Дело дошло до того, что Карл !Х уже заготовил приказ об аресте финского епископа, специально для того вызванного в Стокгольм, и лишь скоропостижная смерть монарха в конце 1611 г. помешала исполнению этого решения.
В конце десятилетия, о котором здесь идет речь, Эрик Соролайнен, лишившийся жены в 1605 г., женился во второй раз, причем, заметим, его молодая супруга происходила из старинного шведского дворянского рода. Епископ Турку принял родовой герб своей второй жены и благодаря этому получил возможность пользоваться доходами с полученных ею в приданое шведских имений: данное обстоятельство, как нам кажется, проливает дополнительный свет на личность Эрика Соролайнена, отнюдь не чуждавшегося мирских благ и искавшего сближения с высшей знатью королевства.
8. Последние четырнадцать лет жизни Эрика Соролайнена, пришедшиеся на правление наследника Карла IX Густава II Адольфа, выдались более спокойными в сравнении с двумя предыдущими десятилетиями. К тому времени уже скончались упоминавшиеся выше Грегориус Тейтт и Маркус Хельсингиус. В последние годы жизни епископа Эрика активную роль в епархиальной жизни стал играть ректор кафедральной школы Габриэль Мелартопеус, приходившийся дальним родственником бывшему кафедральному пробсту Петеру Мелартопеусу. К началу 1620-х гг. он фактически превратился в правую руку Эрика Соролайнена (как некогда Микаэль Агрикола при епископе Мартине Шютте), и тот явно прочил его на свое место, не желая, чтобы епископская кафедра Турку перешла в руки выдвиженца из Швеции. В 1618 г. была восстановлена епископская кафедра в Выборге, на которую был назначен проживавший в Швеции каноник финского происхождения Олаус Элимеус: вероятно, для престарелого епископа это было немалым облегчением, поскольку по договору с Россией в состав воссозданной епархии вошли территории, населенные православными карелами и ижорцами, что для лютеранской церкви Финляндии создало множество совершенно новых проблем. С другой стороны, на период 1611 - 1625 гг. приходится пик книжных трудов Эрика Соролайнена, о чем отдельно мы расскажем ниже: в эти годы им были составлены и изданы Служебник, (Большой) Катехизис, Малый катехизис и, наконец, сборник проповедей - монументальная двухтомная Постилла, ставшая венцом его долгой церковной карьеры. Кроме того, епископ возглавлял созданный в 1602 г. комитет по переводу Библии на финский язык (о проблемах, связанных с работой этого комитета, мы говорили в своем месте: см. часть I, гл.2, § 3).
Последние годы жизни Эрика Соролайнена оказались несколько омрачены осложнением его взаимоотношений с государственной властью в лице нового губернатора Финляндии Нильса Бьельке: последний представлял новый курс правительства на централизацию всех сфер жизни королевства, включая и церковную. Губернатора раздражало положение Эрика Соролайнена в церкви Финляндии, ведь власть и авторитет, которыми тот пользовался, более приличествовали католическому прелату. Епископ совершал богослужения в торжественном облачении, имел богатый выезд и владел немалым имуществом. Примечательно, что по свидетельству источников, в самой Швеции высшее духовенство жило тогда гораздо скромнее. Бьельке направлял в Стокгольм реляции, рисовавшие картину запустения в финской церкви: в особенности это касалось рядового духовенства, по словам губернатора ничего не делавшего для искоренения языческих и католических пережитков в народе. Трудно сказать, насколько эти сообщения были объективны, но не без их влияния в проект правительства о создании Генеральной консистории для управления церковью Шведского королевства, обнародованный в 1623 г., был включен отдельный пункт о состоянии церкви Финляндии (см. часть I, гл. 2, § 6.6.). Мы уже упоминали о том, что духовенство воссозданной Выборгской епархии более тяготело к Стокгольму, нежели к Турку, и это поощрялось центральным правительством (часть I, гл. 2, § 6.5). В то же время канцлер короля Аксель Оксеншерна остался глух к ходатайству епископа об издании его Постиллы за казенный счет, вследствие чего Эрик Соролайнен был вынужден издать свой труд на собственные деньги (правда, справедливости ради следует все же напомнить о солидном приращении его доходов в результате повторной женитьбы, так что вряд ли два роскошных тома проповедей вконец разорили епископа Турку). В посвятительных стихах, открывающих Постиллу, почитатели епископа намекают на неких завистников, пытавшихся помешать ее изданию: по предположению исследователей (Parvio 1990, /1009/ s.), речь идет о вполне конкретном лице - Томасе Карелиусе, настоятеле финского прихода Стокгольма, через которого проходили все книги, печатавшиеся в столице королевства на финском языке, поскольку в Турку собственной типографии еще не было. Проявлением недоброжелательного отношения центральной власти к Эрику Соролайнену можно считать и то, что упоминавшийся выше его помощник Габриэль Мелартопеус не был утвержден в должности коадъютора, как просил епископ, желавший, чтобы его преемником был коренной финн, а не выходец из Швеции (именно итак оно и случилось после его смерти). Многим не по душе были и весьма авторитарные методы правления престарелого, но физически и духовно все еще крепкого епископа (по меткому замечанию Симо Хейнинена, “Эрик Соролайнен управлял подначальными ему членами кафедрального капитула, как отец сыновьями или, лучше сказать, как хозяин работниками” - Heininen 1977, 49 s.).
Это порождало недовольство среди молодых членов капитула и рядового духовенства Турку, что наиболее ярко проявилось в жалобе на самоуправство епископа, поданной властям неким священником Стефани. Во второй главе мы также отмечали соперничество, разгоревшееся в конце 1610-х - начале 1620-х гг. между церковным настоятелем Турку Стутеусом и Габриэлем Мелартопеусом, ставленником епископа. Не исключено, что Эрик Соролайнен имел личные причины недолюбливать Стутеуса, поскольку в свое время (1600) тот был отправлен в Росток вместе с сыном епископа, Эриком Младшим, в некотором роде «компаньоном» последнего: как уже упоминалось, епископский сын обратился в католичество, чем навлек на отца новые обвинения со стороны короля Карла IX, а Стутеус никак не воспрепятствовал тому. В жалобе на
епископа (неслыханным был уже сам ее факт), поданной в начале 1620-х гг., Стутеус в числе прочего упоминает, что последний даже в старости не чуждался стяжательства, поскольку по смерти Мартина Тейтта присвоил себе доходы с прихода Маариа, прежде традиционно “кормившего” церковных настоятелей Турку.
Напряженность во взаимоотношениях епископа и губернатора сказалась также и в том, что последний, пользуясь патронажным правом, в ряде случаев в обход епископа назначил приходскими священниками угодных себе людей, некоторые из которых выказывали открытое неповиновение епархиальному начальству. Как уже указывалось в соответствующем месте I части нашей работы, во всех этих, казалось бы, второстепенных моментах и дрязгах можно усмотреть столкновение двух несходных концепций церковного устройства, существовавших в Шведском королевстве в первой четверти XVII в., и Финляндия в этом отношении не была исключением. И в Турку, и в Стокгольме прекрасно понимали, что с уходом Эрика Соролайнена завершалась целая эпоха в истории финской Реформации и должен был начаться совсем новый период. Ericus Erici Aboensis скончался во второй половине апреля 1625 года в возрасте примерно 82 лет, причем странным образом точная дата его смерти осталась не известна.
Потомки по-разному оценивали фигуру Эрика Соролайнена. Многие склонны были видеть в нем беспринципного карьериста, без труда менявшего свои взгляды и с легкостью приспосабливавшегося к любым изменениям государственного курса. Эта точка зрения возобладала вскоре после смерти епископа Турку, когда швед Исаак Ротовиус, назначенный на его место, принялся рьяно насаждать в Финляндии ортодоксальное лютеранство (“чистое учение”), стараясь выставить в максимально негативном свете деятельность своего предшественника как недостаточно преданного делу Лютера и задачам государственной централизации. Однако со временем получила распространение и более взвешенная, объективная трактовка личности и трудов епископа Эрика, ставящая акцент на его миролюбии и стремлении избежать крайностей в условиях всеобщего ожесточения и непримиримости: в частности, отмечается, что уступки, на которые он шел, касались преимущественно внешних, не самых главных вопросов, тогда как его приверженность духу лютеранской Реформации оставалась по сути неколебимой. На личности Эрика Соролайнена и всей его деятельности лежит отпечаток совершавшегося в те десятилетия перехода от раннего лютеранства, в рамках которого сосуществовали различные (пусть и враждовавшие друг с другом) течения, к лютеранству монолитному и конфессионально самоопределившемуся. Бесспорным остается значение литературного наследия Эрика Соролайнена для финской церкви и культуры Финляндии в целом, о чем мы скажем ниже, рассмотрев сочинения, вышедшие из-под его пера.
9. Приступая к характеристике книжной продукции Эрика Соролайнена, необходимо сразу же оговорить, что она в основном относится к позднему периоду его епископской деятельности и, следовательно, отражает взгляды именно этого времени, отмеченного серьезными сдвигами в религиозной жизни и церковном устройстве Швеции и Финляндии. От более же раннего периода каких-либо его трудов до нас не дошло, поэтому о теологических предпочтениях Эрика Соролайнена первых двух десятилетий его пребывания на посту епископа приходится судить исключительно косвенно, через анализ его позиции по текущим проблемам церковной жизни.
9.1. Благодарственное слово и молитва ко Господу в день Нового года (Yx Kijtossana ia Rucous wden wuoden paivana Jumalan tyge sanotappa).
Это сочинение дошло до нас в виде дополнения, приплетенного к одному из экземпляров Служебника Паавали Юстена. Однако к предшественнику Эрика Соролайнена по епископской кафедре оно никакого отношения не имеет, т.к. в нем упоминаются события 1595 г. (Юстен же умер в 1576 г.). Ныне считается установленным, что автором этого сочинения был сам епископ Ericus Erici (Parvio 1983, 7 s.). Анализ содержания данного произведения позволяет понять, почему его присоединили именно к Служебнику Юстена, использовавшемуся в те годы в финноязычных приходах.
«Благодарственное слово» включает в себя следующие разделы: 1) собственно «Благодарственное слово в Новогодний день»; 2) молитву перед проповедью; 3) речь священника перед общей исповедью; 4) покаянную молитву; 5) отпущение грехов; 6) церковную молитву; 7) молитву Господню. По сути дела все перечисленные части, за исключением первой, представляют собой т.н. “литургию с кафедры” (об этом феномене см. I часть книги, гл. 2, § 6.7.). Как установлено, мы имеем здесь дело с дословным переводом соответствующего раздела шведского Церковного уложения 1571 г., из чего можно заключить, что отдельные фрагменты этого основополагающего для лютеранской церкви Швеции-Финляндии документа звучали по- фински уже в конце XVI в. (Parvio 1990, /1001/ s.). По каким-то неизвестным причинам в Служебнике Юстена подобный раздел отсутствовал, что и объясняет, почему в середине 1590-х гг. (после судьбоносного Упсальского собора 1593 г.) к одному из его экземпляров оказался приплетен текст финского “Благодарственного слова”, содержащий все необходимые компоненты “литургии с кафедры”. Из перечисленных выше частей наибольший интерес представляет собственно “Благодарственное слово” (т.е. первый раздел), с переводом которого вкупе с нашим комментарием мы предлагаем ознакомиться ниже.
9.2. Катехизис (Catechismus),иногда также именуемый Большим катехизисом (в отличие от Малого катехизиса, составленного позже; заметим, однако, что сам автор такого названия нигде не употреблял)
Этот сборник, составленный Эриком Соролайненом в 1614 году, явился четвертым по счету образцом данного жанра на финском языке после катехизисов, подготовленных Агриколой, Юстеном и Финно. Сразу бросается в глаза, что от последних труд Эрика Соролайнена существенно отличается как по построению, так и размаху: он составлен в форме вопросов и ответов и насчитывает целых 500 страниц. Если работы предшественников Эрика Соролайнена представляли собой, как правило, более или менее аккуратный перевод Малого катехизиса Лютера, сопровождаемый небольшими комментариями их собственного сочинения, то Большой катехизис 1614 г. (для удобства мы будем далее пользоваться этим названием), преследовал существенно иную цель - представить изложение основ лютеранства по-фински в гораздо более полной и развернутой форме. С переводом предисловия Эрика Соролайнена к этому сочинению и нашим комментарием к нему мы предлагаем ознакомиться ниже, в подборке отрывков из сочинений епископа Турку.
9.3. Малый катехизис (Waha Catechismus).
Этот труд, рассчитанный в первую очередь на массового читателя (и, добавим, слушателя, если учесть, что в ту эпоху подавляющее большинство жителей Финляндии читать не умели), имел гораздо более доходчивую форму изложения в сравнении с масштабным сборником 1614 г. Наиболее ранний из сохранившихся экземпляров Малого катехизиса относится к 1629 г., когда епископа Турку уже не было в живых. Предполагается, однако, что Эрик Соролайнен составил это свое сочинение непосредственно после Большого катехизиса, т.е. приблизительно в 1614-1615 гг., но по какой-то причине не стал издавать его при жизни (Parvio 1990, /1004/ s.). В предисловии к этому сборнику он подчеркивает, что данный труд предназначен прежде всего для людей, не сведущих в грамоте. Малый катехизис Эрика Соролайнена стал переводом и одновременно с тем комментарием к сочинению Лютера того же названия. О его значении и роли свидетельствует, к примеру, тот факт, что в приходских школах Финляндии он использовался вплоть до XIX в.
9.4. Служебник (Kasikiria Jumalan Pajveluxesta ja Christilisesta Kirkon menoista) (1614).
Этот труд представляет собой достаточно точный перевод одноименного сборника, изданного в Стокгольме по-шведски в том же самом году. Собственно говоря, под одной обложкой здесь оказались сведены два руководства - чин богослужения в собственном смысле слова и руководство по совершению треб, принятых в то время в лютеранской церкви Швеции- Финляндии.
Примечательно уже само название сборника, первым словом которого выступает kasikiria (букв. “руководство”), прежде использовавшееся лишь для обозначения требника, тогда как для служебника в собственном смысле слова в XVI в. употреблялось более традиционное слово messukiria,т.е. “миссал”, поскольку ни Агрикола, ни Юстен не видели здесь противоречия с реформированием богослужения в новом евангелическом духе. Однако в начале XVII в., когда ведущие деятели лютеранства как в Германии, так и в Скандинавии настаивали на отличии протестантского богослужения от католического, представлялось недопустимым обозначать лютеранское богослужение “католическим” словом messu(“месса”).
Исследователи расценивают этот труд как завершение процесса унификации лютеранского богослужения в Швеции и Финляндии, занявшего без малого восемь десятилетий, поскольку на протяжение всего шестнадцатого, да и в начале семнадцатого столетия финская церковь сохраняла определенное богослужебное своеобразие, что провоцировало растущее
недовольство в Стокгольме и Упсале (Knuutila 1990, 373 s.). Это был третий по счету служебник, изданный на финском языке. Как мы помним, аналогичный труд Агриколы, ставший первым официально утвержденным руководством по совершению на финском языке нового евангелического богослужения, содержал целый ряд архаических - с точки зрения Реформации - черт, что отличало его от современных ему шведских служебников. В сравнении с ним второй по времени служебник Юстена стоял уже ближе к шведским образцам, в первую очередь богослужебному разделу из Церковного уложения Лаурентиуса Петри 1571 г., хотя и не являлся его дословным переводом. Что же касается Служебника Эрика Соролайнена, он отразил литургические изменения, одобренные Упсальским собором 1593 г. Богослужения, которые надлежало совершать по-фински, становились внешне более сдержанными, окончательно утратив элементы, которые «отдавали» бы близостью католической традиции (правда, вплоть до самого конца епископства Эрика Соролайнена последовательного изъятия “архаизмов”
произведено не было, что вызывало постоянные нарекания со стороны центральных властей). Служебник Юстена 1575 года не удовлетворял сторонников “чистого лютеранства” по той причине, что они видели в нем (пусть и завуалированный) эквивалент ненавистной им “Красной книги” короля ^анна III. Помимо руководства Юстена, в финской церкви в начале XVII в. в отдельных приходах (главным образом по причине нехватки отпечатанных экземпляров последнего) использовались и подправленные средневековые служебники, а это ревнителям “истинного лютеранства” казалось настоящим скандалом. После 1614 г. все прежние служебники, не соответствовавшие новым требованиям, были в приказном порядке изъяты из употребления. Эрик Соролайнен предпослал финскому переводу общегосударственного служебника собственное предисловие. В нем признается, что на протяжении XVI в. богослужебная практика финской церкви определенным образом отличалась от шведской. Период между Упсальским собором 1593 г. и синодом 1614 г. епископ Турку охарактеризовал как время необходимой разъяснительной работы среди народа, не забыв при этом отметить и свои собственные заслуги (в тексте упомянуты совершенные им многочисленные визитации различных районов Финляндии). По убеждению Эрика Соролайнена, благодаря всем этим усилиям финское богослужение мало- помалу приблизилось к нормам, утвердившимся на общешведском уровне. Отметим, что чин богослужения, отраженный служебником 1614 г., с небольшими изменениями удержался в финской церковной практике вплоть до конца XIX в.
9.5. Постилла, или толкования на евангелия, проповедуемые в Божией Общине на протяжении всего года (Postilla, eli Vlgostoimitus nijnen Ewangelimitten paalle cuin ymbari aiastaian saarnatan Jumalan Seuracunnasa):сборник проповедей на евангельские тексты, читаемые в храмах в воскресные и праздничные дни.
Это не только наиболее значительное произведение Эрика Соролайнена, но, пожалуй, самый масштабный труд, созданный на старофинском языке за весь период шведского правления (Ruotsin vallan aika),т.е. до начала XIX века. С хронологической точки зрения он не был первым произведением этого жанра в Финляндии, поскольку Паавали Юстен, предшественник Эрика Соролайнена по кафедре Турку, составил Постиллу собственного сочинения. Но, во-первых, языком этого труда (так и не увидевшего свет в напечатанном виде) была латынь, и, во-вторых, единственная сохранившаяся к началу XIX в. рукопись его сгорела во время катастрофического пожара Турку 1827 года, так что его содержание, за исключением предисловия, нам практически не известно.
Постилла Эрика Соролайнена вышла в свет двумя томами - в 1621 и 1625 гг. (второй том уже после кончины автора), причем епископ издал ее на собственные средства, что по тем временам представляло значительный расход и свидетельствовало, помимо прочего, о его состоятельности. Из предисловия к Постилле явствует, что данный труд епископ Турку адресовал в первую очередь лютеранским пасторам, которые, в соответствии с Церковным уложением 1571 г. обязаны были произносить проповеди по воскресным и праздничным дням. Такая задача была типичной для эпохи Реформации - в отличие от средневекового периода, когда произнесение проповедей являлось, как правило, прерогативой либо епископов, либо специальных монахов-проповедников, тогда как деятельность приходских священников ограничивалась в основном отправлением культа и совершением треб. Реформация радикально изменила эту ситуацию, в связи с чем и встал
вопрос о развитии риторической культуры рядовых священнослужителей: собственно говоря, труд епископа Эрика и призван был способствовать развитию церковного красноречия в Финляндии на литературно еще мало разработанном языке большинства ее населения. С другой стороны, финскую Постиллу могли также читать дома все те, кого всерьез заботили духовные вопросы, что соответствовало еще одной важной установке Реформации - сделать отношение широких масс христиан к вероучительным вопросам более осознанным и личным. Такую направленность получила уже Постилла Лютера, превратившего ее в сборник проповедей комментирующего характера, тогда как в предшествующую эпоху постиллы не имели выраженной гомилетической функции (само название жанра связано с его комментирующим характером - от лат. post illa verba (Scripturae Sacrae)“после оных слов (Св. Писания)” - т.е. это была беседа на прочитанный отрывок из Св. Писания). В условиях острых межконфессиональных конфликтов протестантские постиллы служили инструментом propaganda fidei(религиозной пропаганды). С другой стороны, их предполагалось использовать также в качестве назидательного чтения, причем как в храме, так и дома. Спасительная весть возвещалась членам общины с учетом конкретных условий их существования и применительно к уровню их понимания. Уже Лютер придавал немалое значение домашнему благочестию как важному элементу христианского воспитания. Все эти элементы можно обнаружить и в финской Постилле, текст которой содержит два уровня: один, представленный обильными цитатами из Священного Писания, Отцов Церкви и античных авторов, а также латинскими изречениями и справками исторического и тому подобного характера, был обращен в первую очередь к специально обученным проповедникам (фин. saarnaajat), в то время как другой - более лапидарный и назидательно-доходчивый - предназначался для массового читателя и слушателя.
Стимулом к созданию Постиллы епископа Эрика послужила специальная директива Церковного уложения, принятого шведской церковью еще в 1571 г. (как уже говорилось, Упсальский собор 1593 года, в котором участвовал и епископ Турку, провозгласил ориентацию на это основополагающее руководство при решении ключевых проблем церковного устроения). Церковно-исторические и филологические исследования последних десятилетий (в особенности Kouri 1984)заставили по-новому взглянуть на труд Эрика Соролайнена, который не может считаться вполне оригинальным в современном, привычном для нас смысле, поскольку примерно пятую часть его содержания составляют прямые или слегка измененные заимствования из девяти немецких постилл, изданных в конце XVI - начале XVII вв. Наиболее активно финский автор пользовался сборниками проповедей Натанаэля Тилезиуса (1613-1614) и Иоаганна Хаберманна (1575). Заметим, однако, что подобный метод был весьма распространен в эпоху, не знавшую самих понятий “плагиат” и “эпигонство”: для авторов такого рода сочинений на первом месте стояли цели духовно-практического характера, поэтому вставки из чужих трудов представлялись им чем-то совершенно естественным и вовсе не зазорным. Указанная зависимость труда Эрика Соролайнена от немецких источников служит лишним свидетельством непосредственных контактов, существовавших в ту эпоху между лютеранами Финляндии и их немецкими собратьями по вере. С другой стороны, Постилла Эрика Соролайнена определенным образом отличается от немецких прототипов: основной упор в ней сделан на духовное устроение каждого человека и общины верующих в целом, следствием чего является наглядность и доходчивость подачи материала, меньшая погруженность в сугубо теологическую проблематику и в целом более
умеренный тон межконфессиональной полемики (Laasonen 1991, 41 s.).Более того, те же самые исследователи, вскрывшие зависимость Постиллы финского автора от немецких источников, тем не менее, настаивают, что ее можно считать вполне самобытным произведением (Kouri 1984, 74 s.).
Для нас особый интерес представляет то обстоятельство, что местные, финские особенности отражены в Постилле весьма обильно. Из этого произведения можно почерпнуть немало интересных наблюдений над конкретными условиями жизни Финляндии той эпохи: особенно богаты подобным материалом критические высказывания епископа о нравах как простого народа, так и духовенства, бюргерства и дворянства. В проповедях Постиллы разбросаны суждения касательно воспитания детей и семейной жизни (вслед за Лютером, автор отстаивает патриархальные принципы устройства как семьи, так и общества в целом), правил “благопристойного” поведения, осуждаются пьянство и другие пороки, получившие распространение в Финляндии того времени.
В статье, детально разбирающей тематику Постиллы Эрика Соролайнена (Neovius 1909-1910), выделены следующие аспекты, особенно интересовавшие епископа Турку: организация церковноприходских школ; подготовка священнослужителей; проведение в храмах регулярных проповедей; тяготы повседневной жизни приходских священников, призванных, тем не менее, следовать евангельским принципам; исправное посещение храма прихожанами; совместное пение членов прихода; проведение ключевых семейных мероприятий (свадьбы, рождение и крестины, похороны); положение жен и вдов; взаимоотношения хозяев и слуг; принципы построения семьи как христианской «мини-общины». Среди пороков с особой силой обличаются жадность и расточительность богатых сословий и одновременно с тем леность и завистливость бедных, а также суесловие, неблагодарность, сохранение в народе магических пережитков. Затрагивая конкретные вопросы государственного устройства, автор говорит о взаимных обязательствах государя и его подданных, причем не боится при случае с неодобрением высказаться о разнузданности высших сословий, насилии, чинимом наемными солдатами (от которых жители Финляндии в епископство Эрика Соролайнена хлебнули немало горя), произволе сборщиков налогов и прочих государственных чиновников.
В принципе Эрик Соролайнен сохранил верность заветам Лютера, который учил (например, в «Застольных речах»), что истинный проповедник должен уметь увязывать те или иные положения Священного Писания с конкретными моментами жизни своих слушателей (Luther 1967, 48 s.).
Что касается принципов построения проповедей финской Постиллы, ее автор опирался на метод, применявшийся Меланхтоном и его последователями и получивший название аналитического (или аналитически-текстологического) в противоположность спонтанному, основанному в большей степени на импровизации и вдохновении, методу Лютера, который старался избегать традиционно-схоластического подхода. Это предполагало построение проповеди в виде комментария к разбираемому евангельскому тексту, который ради удобства анализа разбивался на отдельные фрагменты. Каждый из таких фрагментов подвергался обстоятельному (“фраза за фразой”) историко-филологическому и теологическому разбору, после чего следовали “поучения”, которые автор именует двояким образом: opetukset - по-фински, и loci communes(“общие принципы”, “общие места”) - на латыни (последнее - в традициях Меланхтона, опиравшегося, в свою очередь, на схоластическое богословие, в частности, Петра Ломбардского). Под пером
Меланхтона лютеранская проповедь, апеллирующая преимущественно к разуму, сделалась эффективным инструментом морального назидания и внушения элементарных религиознонравственных истин (Tarkiainen 1923, 350 s.). Автор финской Постиллы мог знать следующее высказывание Меланхтона, отразившее прикладной подход последнего к богословским проблемам (цит. по современному финскому переводу): “Божественным тайнам пристало, скорее,
поклоняться, нежели их исследовать” (Melanchton 1986, 20 s.). Приведем еще одно соображение Меланхтона из “Общих принципов теологии”, в котором определяются задачи подлиннохристианского богословия, являющегося в первую очередь “познанием того, чего требует Закон: откуда нам взять силы для его исполнения и как заслужить милость для прощения своих грехов, как оградить свою душу от происков лукавого, от плоти и мира сего и как успокоить душевное смятение” (Melanchton 1986, 21 s.). Конкретное представление о методе, использованном финским автором, может дать предлагаемый ниже перевод одной из проповедей Постиллы (проповедь на Пасху). Меланхтоновская закваска ощущается, помимо общей учительной направленности, также в самом подходе епископа Турку: ему очень важно оснастить свои рассуждения параллелями и цитатами из библейских текстов, а также из Отцов неразделенной Церкви и католических авторов дореформационного периода: последнее обстоятельство, которое должно быть отмечено особо, объяснимо тем, что в глазах основоположников Реформации, на трудах которых воспитывался епископ Эрик, целью нового движения было восстановление традиций именно ранней (а, значит, «правильной») Церкви. Эрик Соролайнен обильно цитирует таких авторитетов, как Августин, Бернард Клервоский, Беда Достопочтенный, Василий Великий, Евсевий Кесарийский, Григорий Назианзин, Григорий Великий, Иероним, Иоанн Златоуст, Тертуллиан и целый ряд других (всего 28 имен). С другой стороны, неоднократно упоминаются античные писатели или персонажи античной истории: ссылки на них необходимы, чтобы продемонстрировать действие фундаментальных нравственных принципов («естественного закона») на всем протяжении человеческой истории, в том числе и до пришествия Христова. Автор не без удовольствия пускается в пояснения исторического и даже бытописательного характера, касаясь условий жизни в Палестине во времена Иисуса: по его мысли, это призвано нарисовать реальный исторический контекст, из которого как бы «сами собой» вытекают нужные ему выводы. Принцип цитирования тех или иных авторов соответствует прикладному характеру труда Эрика Соролайнена: как правило, он не дает ссылок на источники (более того, зачастую цитаты приводятся им по памяти), а чаще всего приводит цитату на латыни (или ее парафраз), за которой следует перевод на финский. Подача материала также обусловлена учительноприкладным характером Постиллы и вместе с тем отражает отмеченную выше двойственность ее целей: каждый раздел имеет латинское название, набранное курсивом на полях текста, причем без перевода на финский, т.к. латинский заголовок предназначался в первую очередь для пасторов, дабы помочь им быстрее сориентироваться в тексте при подготовке собственных проповедей на сходную тему. Многослойность текста Постиллы отражена и в особенностях его типографского набора: цитаты из Библии даны более крупными готическими буквами, тогда как латинские пассажи набраны антиквой, и всё это позволяет довольно легко («бросив взгляд») отделить те и другие от рассуждений самого автора. Впрочем, указанный подход (предполагающий опору на классическую традицию) не был совершенно чужд и Лютеру: отец Реформации, в целом отрицательно относившийся к Аристотелю и его рационалистическому
философствованию, сознавал, что проповедник должен владеть элементарными приемами логики, риторики и поэтики, и потому допускал сохранение в университетском преподавании соответствующих сочинений Аристотеля (Arffman 1999, 108 s.). Предназначив свое сочинение в первую очередь для священнослужителей, Эрик Соролайнен, тем не менее, не превратил его в некое руководство по прикладному богословию или в учебник церковного красноречия, но постарался учесть интересы и рядовых верующих. Неслучайно в предисловии к своему сборнику (см. ниже наш перевод фрагмента этого текста), епископ Турку высказывает пожелание, чтобы его проповеди попали в руки и к сведущим в грамоте мирянам, жаждущим духовного просвещения.
Постилла Эрика Соролайнена без преувеличения может быть названа «энциклопедическим трудом», поскольку, помимо богатой информации гуманитарного содержания, она также включает немало сведений естественнонаучного характера: к примеру, в ней приводятся принятые в ту эпоху объяснения солнечных затмений, комет, наводнений, смены времен года и т.п. В условиях страны, удаленной от центров европейского просвещения и к тому же испытывавшей дефицит печатной продукции, сочинение такого рода могло, в самом деле, выполнять определенную просветительную функцию. Недаром в одном из посвящений, предваряющих второй том Постиллы, этот труд назван “золотой книгой"(Kiria Cullainen)финского народа.
Заметим, что в ту эпоху Эрик Соролайнен был отнюдь не одинок в своем стремлении придать составленной им Постилле черты своего рода справочного издания: многие авторы из окраинных регионов Европы, принимавшиеся за написание трудов духовно-назидательного характера, считали необходимым оснащать свои книги сведениями общекультурного характера. Это прямо вытекало из новых задач религиозной проповеди, которая стремилась к максимальной доходчивости, наглядно демонстрируя слушателям и читателям возможность осуществления христианского призвания в здешнем мире и конкретных обстоятельствах той или иной страны (Neovius 1909-1910, 35-36 ss.).В качестве параллели труду финского епископа можно было бы назвать хотя бы обширную двухтомную Постиллу литовского евангелического пастора из Кенигсберга Й. Бреткунаса (1591), насчитывающую более 1000 страниц. Ее автор, писавший в сходных условиях периферийной европейской страны на еще неразвитом литературном языке, также постарался сопроводить свое произведение множеством сведений из истории, географии, астрономии, медицины и т.д. Как и Постилла Эрика Соролайнена, названное произведение отличается выраженной дидактичностью и доходчивым характером изложения. Можно сослаться также на сборник проповедей латышского лютеранского священника Г. Манцеля, напечатанный в середине XVII в. и ставший значительным памятником латышского языка. Отметим и двухтомное собрание эстонских проповедей Г. Шталя, изданное несколько позднее, в 1640-е гг. Всё это показывает, что при всем различии исторических судеб и специфике социально-исторических условий восток и северо-восток Балтийского региона обнаруживал определенное сходство религиозно-культурного контекста, одним из продуктов которого и стала Постилла Эрика Соролайнена.
Под стать всем указанным особенностям Постиллы ее стиль, отличающийся подчеркнутой деловитостью, лишенный эмоционального или риторического богатства и, надо признать, весьма утомительный для современного вкуса. Характеризуя общую эволюцию лютеранских проповедей после Лютера, Мартти Рапола, известный исследователь финского языка и культуры, не без
сожаления заметил, что они “утратили свою первоначальную свежесть, сочность и простоту”, поскольку их авторы стали уделять чрезмерное внимание сугубо формальным вопросам, нередко впадая в вычурность и схематизм (Rapola 1967, 117 s.). Эта черта была свойственна и скандинавским постиллам, вышедшим во второй половине XVI столетия из под пера таких авторов, как Нильс Хеммингсен в Дании (1561 г.), Петрус Йоханнис Готус в Швеции (1597 г.), Йорген Эриксон (1592 г.) и Йенс Нильсон (1580 - 1590-е гг.) в Норвегии: все названные авторы пользовались аналитическим методом меланхтоновской школы, что делало стиль их произведений тяжеловесным, затемняя содержание, хотя в принципе не исключено, что даже и в таком виде их проповеди могли «вживую» произноситься перед церковным народом (Holmstrom 1933 - 1934, 180-181 ss.). Епископа Турку потомки нередко упрекали в излишнем педантизме, сухом рационализме, суетном желании похвалиться собственной ученостью, но также в чрезмерном упрощении сложных богословских вопросов. Подобные особенности финской Постиллы не должны нас удивлять, если вспомнить об общей эволюции протестантизма, отмечаемой историками, которые говорят о “победе сознания”, одержанной Меланхтоном (и в еще большей степени Кальвином) над иррациональным, волевым порывом Лютера. Следствием этого стало, в частности, то обстоятельство, что в лютеранстве возобладал рациональный, познавательный аспект и сложился весьма своеобразный “моралистический, деспотический тип протестантизма” (Тиллих 1995, 319).
В конкретно-исторических условиях того времени отмеченную специфику сочинения епископа Эрика необходимо увязать со специальным пунктом Церковного уложения 1571 г., согласно которому в проповедях, произносимых с церковной кафедры, священники обязаны были комментировать тот или иной пункт официально утвержденного катехизиса либо один из членов Символа веры. В Постилле финского автора наиболее разработанными оказались такие темы, как первые три заповеди Моисеева Декалога, идея спасительной миссии Христа, практические проблемы общинной жизни, важность молитвенной практики, духовный смысл крещения, причастия и исповеди. С другой стороны, заботясь о наглядности и доходчивости своих проповедей, епископ Турку счел необходимым обратить внимание на такие злободневные вопросы, как взаимоотношения властей и подданных, родителей и детей, хозяев и слуг, многообразие конкретных проявлений зла в этом мире и возмездие, неминуемо настигающее грешников. Упсальский собор 1593 г., формально восстановивший Церковное уложение 1571 г. (после эпизода с «Красной книгой»), сформулировал задачу построения “истинно-евангелической” церкви в Шведском королевстве, которая объединяла бы всех подданных. Важнейшим инструментом достижения указанной цели становилось преподавание катехизиса. Можно утверждать, что оба катехизиса Эрика Соролайнена (Большой и Малый) и изданная вслед за тем Постилла призваны были способствовать систематическому религиозному воспитанию на финском языке.
Наконец, Постилла Эрика Соролайнена выполняла и определенную богослужебную функцию: при анализе ее содержания необходимо держать в уме то обстоятельство, что проповеди сборника были вписаны в конкретный богослужебный контекст. В самом деле, Постилла дает не просто определенные евангельские фрагменты, а, прежде всего, тексты, входившие в состав т.н. “литургии с кафедры” (см. часть I, гл. 2, § 6.7.): в сборнике приводятся и анализируются тексты евангельских чтений того или иного воскресного или праздничного дня; кроме того, в ряде
проповедей мы обнаруживаем фрагменты, звучавшие за богослужением (например, всеобщая молитва, иначе называемая «церковной молитвой» - фин. kirkkorukous,общее покаяние и т.н. Господние благословения - 4. Моис., 6:24-25). В ряде случаев Постилла приводит тексты песнопений, предназначенных для совместного исполнения членами общины. Как отмечалось выше, в своих проповедях Эрик Соролайнен останавливается и на сугубо конкретных вопросах церковной практики, связанных с совершением крещения, устройством похорон, проведением исповеди, что делало его труд особенно ценным в глазах приходских священников.
О том, что именно церковная проповедь в этот период стала чуть ли не важнейшим элементом богослужения, свидетельствует как сам внушительный объем финской Постиллы, так и разбросанные там и сям суждения епископа о важности проповеди и особой миссии проповеднического сословия (подобно своим предшественникам, Микаэлю Агриколе, Паавали Юстену и Яакко Финно, Эрик Соролайнен предпочитает называть евангелических священнослужителей “проповедниками”, saarnamiehet).Само здание церкви в эту эпоху стало восприниматься как своего рода «учебная аудитория», куда члены общины регулярно сходились за духовным назиданием. Действительно, в рассматриваемое время именно таким путем узнавал о вере Церкви (и в целом о происходящем в мире) рядовой человек, приходивший в храм, чтобы принять участие в богослужении и выслушать подготовленную пастором проповедь (в этом существенное отличие эпохи Эрика Соролайнена от более поздних периодов, в частности, от девятнадцатого столетия, когда несравненно возросло значение индивидуального чтения Библии и духовно-назидательной литературы; некоторые исследователи европейской религиозности позднего Средневековья/раннего Нового времени даже говорят о том, что богослужения и включенные в них проповеди играли тогда роль своего рода «средств массовой информации» - ср. Лапшов, 1998, 17).Все сказанное позволяет несколько в ином свете оценить “монотонность и бездушность” проповедей епископа Эрика, на которые сетуют иные историки ^р.: “... преобладающей была дидактическая сторона, тогда как чувства и эмоции не получали нужной им пищи” - Pajula 1898, 6 s.): отмеченные черты вытекают из определенного воспитательного принципа, ставившего акцент на доходчиво-наглядном разъяснении принципов христианской веры (а то и просто на их «вдалбливании» в темные головы). Знакомство с Постиллой Эрика Соролайнена позволяет заключить, что в этот период интериоризация духовных истин еще не выдвигалась в качестве насущной задачи религиозного воспитания - об этом стало возможно говорить лишь столетие спустя, с распространением в Финляндии идей и настроений пиетизма. Что касается чисто языковых особенностей первой финской Постиллы, современные исследователи говорят о ее стиле как о “простом и доходчивом” (Hakkinen 1994, 93 s.),и это согласуется с отмеченной нами воспитательной направленностью сборника.
Переходя к рассмотрению собственно теологического содержания Постиллы Эрика Соролайнена, заметим, что по природе своей это произведение "назидательно-прикладное”, в силу чего чисто богословская проблематика занимает в нем по необходимости подчиненное место. Автор не цитирует вероучительные тексты напрямую: так, даже ключевое для лютеран “Аугсбургское вероисповедание” оказывается упомянуто лишь однажды. Разумеется, автор финской Постиллы, епископ евангелически-лютеранской церкви, стоит на вполне определенных богословских позициях, которые при желании нетрудно «вычитать»: скажем, ключевые положения той же Augustanaили же главных сочинений Лютера (последний непосредственно цитируется семь раз)
присутствуют в тексте каждой проповеди (опора на Слово Божие, “всеобщее священство”, оправдание верой, упование на милость Божию, концепция “двух правлений” (regimenta)и другие). Это позволило исследователям сделать вывод, что в богословском плане Эрик Соролайнен придерживался как бы “срединного пути” (via media)лютеранства, ориентируясь, скорее, на самого Лютера, нежели на его последователей (Parvio 1990, /1030 s./).Так, в тексте проповедей финской Постиллы мы не встретим имен лютеранских богословов, и, судя по всему, это не чистая случайность: сходный подход отличал и составителей немецкой “Формулы согласия”, намеренно отказавшихся от упоминания конкретных имен в интересах сплочения лютеранских рядов перед католиками и кальвинистами. В глазах епископа Турку Лютер был прежде всего личностью, совершившей беспримерный духовный подвиг, недаром он называет его “святым мужем” (pyha mies), примеру которого следует подражать. Отметим также, что общий пессимизм Эрика Соролайнена в оценке современного ему мира и перспектив спасения большей части человечества, окрашивающий многие страницы его сборника, был усвоен им у того же Лютера, считавшего, что мир вступил в финальную стадию своего развития, подпав под влияние Антихриста (Arffman 1999, 51-52 ss.). Войны и вражеские нашествия, болезни, эпидемии, кометы, небесные затмения, наводнения - всё это истолковывается ученым финским автором как знамения близости конца света или проявления гнева Божиего. Как и другие ведущие деятели финской и шведской Реформации, епископ Турку выступал приверженцем монархического устройства государства и патриархально-сословных принципов организации общества, представлявшихся ему чем-то совершенно естественным, данным от Бога: текст Постиллы изобилует высказываниями на сей счет. В этом опять-таки сказалось влияние Лютера, полагавшего, что Бог предопределил иерархический характер устройства общества - от построения семьи вплоть до управления государством (Arffman 1999, s. 232).Зачинатель Реформации и его ближайшие сподвижники сохранили верность основополагающему принципу средневекового мышления, в соответствии с которым «общество функционально расчленено на составляющие его группы, индивиды выполняют свои службы, свое призвание, и всё должно способствовать благу социального целого» (Гуревич 1995, 150).
С другой стороны, содержание сочинения Эрика Соролайнена свидетельствует о постепенном нарастании в финской церкви идей и настроений, связанных уже с лютеранской ортодоксией, приверженцев которой более всего заботила чистота доктрины. Подобная эволюция, заметим, вытекала из специфической консервативности Реформации, выразившейся в настойчивом обращении к ветхозаветным, иудейским истокам христианства, неизбежным следствием чего стало “вторичное утверждение ортодоксального христианства” (Тарнас 1995, 200). В условиях Финляндии начала XVII в. данная тенденция выразилась в повышении роли и значения
катехизиса как основного средства воспитания истинных членов Церкви (или Общины, фин. Seuracunda- в терминологии и орфографии самого автора), о чем мы уже говорили выше. Слово Божие приобрело статус последней инстанции (это наглядно демонстрирует приводимая ниже проповедь на Пасху): хотя автора финской Постиллы еще занимают историко-филологические комментарии к евангельскому тексту, нетрудно ощутить, что ему не чужд провозглашенный протестантскими фундаменталистами (начиная с Маттиаса Флациуса, главного оппонента Меланхтона) принцип священности Слова Божиего, всякая научная критика которого воспринимается как кощунство (сторонники этого течения в лютеранстве представляли себе
Библию самодостаточной, замкнутой системой, оторванной от исторической эмпирии и объясняемой исключительно через самое себя). Будучи столь многим обязан Меланхтону принципами построения своих проповедей и общим складом своего мышления, Эрик Соролайнен нигде не упоминает имени последнего: к тому времени в немецких университетах победила ортодоксия, враждебно смотревшая на “Наставника Германии” как на извратителя первоначальной доктрины Лютера, о чем Эрик Соролайнен мог узнать хотя бы от того же Маркуса Хельсингиуса или новых членов кафедрального капитула Турку, получивших подготовку в центрах лютеранской ортодоксии. Formula Concordiae (1577), манифест лютеранского правоверия, принятый в большинстве немецких земель, исповедовавших лютеранство, еще не была официально одобрена церковью Шведского королевства, однако в виду весьма достаточно активных контактов между Турку и немецкими центрами ортодоксального лютеранства ее содержание, несомненно, было известно Эрику Соролайнену, который в ряде мест своей Постиллы воспроизводит отдельные полемические тезисы этого документа. Некоторые церковные историки склонны видеть в епископе Эрике сознательного сторонника “Формулы согласия” (Holmstrom 1937, 415 s.), другие же предпочитают более осторожно говорить о постепенной эволюции Эрика Соролайнена в сторону ранней ортодоксии, о чем свидетельствует уже сам выбор им главного источника своего труда , немецкой Постиллы Тиллезиуса , чью позицию можно назвать умеренно-ортодоксальной (Kouri 1984, 220-221 ss.).
В целом Постилла финского епископа свидетельствует о чем-то большем, нежели о переменах в богословских предпочтениях, а именно, об изменении характера самого религиозного мышления. В картине мира, вырисовывающейся из проповедей Эрика Соролайнена, основополагающее значение отводится коллективной религиозности и коллективному спасению, что делает возможным и допустимым религиозное принуждение. Автор грозит адскими муками и репрессиями всем тем, кто дерзает нарушать общепринятые стандарты.
По мнению П. Тиллиха, в истории становления многих религиозных сообществ (а лютеранство находилось тогда как раз на стадии доктринального и организационного оформления) подобный этап был почти неминуемым: человек, отклонявшийся от общинной веры, считался подпавшим под демонические влияния, и церковное наказание становилось не только инструментом сохранения общины, но и средством спасения, пусть и насильственного, индивидуальной личности (Тиллих 1995, 149).
Примеров такого рода в проповедях финской Постиллы мы найдем предостаточно (хотя справедливости ради заметим, что сочинению Эрика Соролайнена, все еще находившегося под влиянием более мягких воспитательных принципов Меланхтона и его ближайших учеников - взять того же Хитреуса, - в целом были не свойственны настойчивые призывы к жестким дисциплинарным наказаниям провинившихся членов Церкви, с которыми выступит его непосредственный преемник, Исаак Ротовиус). Вслед за Лютером и его последователями, Эрик Соролайнен обильно цитирует апостола Павла, имя которого чаще других фигурирует на страницах Постиллы: идеи иерархического устройства общины, нормативности, а при необходимости и принуждения, содержащиеся, например, в “пастырских посланиях” последнего, оказались созвучны деятелям второго этапа Реформации, стремившимся закрепить завоевания своих духовных учителей и восстановить принципы древней Церкви, извращенные, как им казалось, средневековым католичеством. Мир представлялся им гигантским полем битвы между
силами света и тьмы, причем христианам, озабоченным спасением души, следовало сплотиться, чтобы отразить натиск “сатанинских сил”. Фигура Дьявола (фин. Perkele)и его воинства (к которому оказываются причислены все несогласные с лютеранской доктриной) занимает не последнее место в проповедях Постиллы Эрика Соролайнена. В свете этого становится понятным, сколь велика была ответственность, возлагаемая на богословски подкованного священника-проповедника (saarnamies): опираясь на свое знание Библии, он должен был уберечь вверенную ему общину от всякого рода искушений; собственно говоря, в подобном ключе на склоне своей жизни высказывался уже Лютер (Arffman 1999, 93 s.).Дух нетерпимости особенно проявился в подходе к другим христианским конфессиям, которые автору финской Постиллы представлялись проводниками дьявольского влияния. Надо признать, подобный взгляд не особенно вязался с рекомендациями университетского наставника Эрика Соролайнена, Давида Хитреуса (прозванного “вторым Меланхтоном”), который в одном из своих посланий написал следующее: “Дай нам Бог . не погрязнуть в спорных вопросах, сам факт которых свидетельствует о том, что некогда процветавшее начетничество никуда не исчезло, а лишь переменило свое обличие” (цит. по: Aro 1962, 38 s.). С другой стороны, справедливости ради заметим, что в глазах людей рассматриваемой эпохи это были не просто отвлеченные, умозрительные вопросы, а идеи, затрагивавшие самую сердцевину их представлений о мире и отражавшиеся в мельчайших деталях их жизненного уклада. Кроме того, у Эрика Соролайнена нападки на другие церкви лишены были подлинного напряжения и живости в виду отсутствия в Финляндии этого периода каких-либо серьезных межконфессиональных конфликтов, раздиравших многие европейские страны. Да и вообще, епископ адресовал свои проповеди широкой аудитории, не искушенной в теологических тонкостях и с трудом представлявшей себе, к примеру, хитросплетения и козни “папского воинства” (paavin ioucko- эпитет, которым финская Постилла награждает католиков). Тем не менее, отголоски жесткого межконфессионального противостояния (того, что иногда называют “контроверсным богословием” - ср. Лортц 2000, 197),свойственного эпохе Реформации (как протестантской, так и католической, иначе именуемой Контрреформацией) достигали и отдаленной Финляндии, что неизбежно делало ее духовный климат более жестким и нетерпимым (“Защищаясь от Контрреформации, протестантизм был вынужден в значительной степени отказаться от характерной для него духовности и принять несвойственные ему легализм и авторитаризм” - Тиллих 1995, 401).Помимо всего прочего, в нападках на католиков, содержащихся в финской Постилле, можно усмотреть и желание епископа Турку развеять подозрения в “папистской закваске”, которые на рубеже XVI - XVII вв. тяготели над ним самим и вверенным ему финским духовенством (к тому же отпадение от протестантизма Эрика Младшего бросало тень и на его отца). Что же касается критики “кальвинистов и сакраментариев”, она стимулировалась, с одной стороны, немецкой “Формулой согласия”, а с другой, полемикой, развернувшейся в Шведском королевстве между Карлом IX и лютеранским духовенством.
В то же время стоит заметить следующее: в рассматриваемую эпоху существовало и нечто общее, что объединяло различные христианские направления - при всей остроте межцерковных противоречий, - а именно, поиск новых средств проповеди, обращенной непосредственно к сердцам и сознанию мирян, воплощение христианских принципов в самой жизни. Вспомним, что в эпоху Контрреформации католики также издали свой катехизис (Cathechismus romanus, 1566) и оживленно обсуждали пути духовного обновления и воспитания: для примера сошлемся хотя бы
на пламенные проповеди св. Петра Скарги в Польше или на “Руководство к благочестивой жизни” и проповеди св. Франциска Сальского во Франции.
Всё сказанное позволяет заключить, что Постилла Эрика Соролайнена находится как бы на стыке двух периодов в истории финского лютеранства: с одной стороны, она завершает линию, начатую Микаэлем Агриколой и связанную с библейским гуманизмом и ранней Реформацией, а, с другой, уже открывает новую эпоху торжества доктринально оформившегося и самодостаточного лютеранства.
Примечательно, что уже ближайшие потомки отдавали себе отчет в переходном характере взглядов и самой личности епископа Эрика. Так, в “Хронике происшествий и религиозных дел Финляндии” (1658), написанной пастором Лаурентиусом Петри (Абоикусом), о сочинениях Эрика Соролайнена сказано, что в них “старое оказалось сопряжено с новым”, а сам епископ назван “исповедовавшим правильное учение” (см. в Приложении наш перевод фрагмента этого сочинения). Приведенная оценка интересна тем, что ее высказал один из ведущих представителей лютеранской ортодоксии в Финляндии середины XVII в., автор двух сборников собственных проповедей, стиль и направленность которых заметно отличались от Постиллы Эрика Соролайнена. Если же перенестись в ХХ век, стоит процитировать церковного историка Мартти Парвио, крупнейшего исследователя Эрика Соролайнена и знатока старофинской книжности в целом: “Богословие епископа Эрика не было теоретически оформленной ортодоксией (“чистым учением”) - скорее, его можно было бы назвать препарированным для народа богословием катехизиса, в котором постулаты лютеранства оказываются перемешаны с общехристианскими истинами” (Parvio 1990, /1048/ s.). Это суждение подтверждает оценку, семью десятилетиями ранее данную другим известным исследователем финской культуры: “Как проповедник, Эрик Соролайнен был убежденным моралистом практического толка. Многочисленные примеры, которые он черпал из истории или из окружающей действительности, снабжали его слушателей также и познаниями мирского свойства, что представляло огромную важность в эпоху, когда в Финляндии еще отсутствовала [оригинальная] научная литература в прямом смысле этого слова” (Tarkiainen 1923, 360 s.).
В заключение отметим, что все книжные труды Эрика Соролайнена сохраняли свое значение и использовались на протяжении длительного периода после его смерти: семнадцатое столетие ознаменовалось в Финляндии торжеством монолитной лютеранской культуры, подчинившей себе все сферы жизни, и, надо признать, произведения покойного епископа Турку вполне органично вписались в новый контекст. В особенности это касается главного труда епископа Эрика, Постиллы. К слову сказать, следующее по времени произведение данного жанра, изданное по- фински (Постилла пастора Ю. Вегелиуса), появилось лишь в середине XVIII века уже в существенно иной религиозной ситуации (это была эпоха массового распространения пиетистских настроений) и преследовало совсем иные цели.
Еще по теме Глава IV Эрик Соролайнен (ок.1546 - 1625):
- Глава I Микаэль Агрикола (ок. 1510 - 1557)
- Глава II Паавали Юстен (ок.1516 - 1575)
- Глава I Микаэль Агрикола (ок. 1510 - 1557)
- Глава II Паавали Юстен (ок.1516 - 1575)