2. АНАЛИТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ СПУСТЯ ПОКОЛЕНИЕ ПОСЛЕ СВОЕГО ТРИУМФА

философ старой школы — это обычно человек, которого обучали литературе и истории, который никогда не изучал точных методов математических наук и не испытывал счастья, доказывая закон природы путем проверки всех его последствий (с. 308).

Согласно чаяниям логических позитивистов, приход этого поколения должен был дать начало беспрецедентной эре сотрудничества, коллективизма, согласия по части достигнутых результатов.

Привести этот список проблем и параднім — значит вызвать воспоминания о простом, более ярком, исчезнувшем мире. Сейчас в смежных «центральных» областях аналитической философии — эпистемологии, философии языка и метафизике — существует столько же парадигм, сколько крупных отделений философии. То, что доктор философских наук университета в Лос-Анджелесе считает серьезной проблемой, доктор Чикагского или Корнельского университета может таковой и не считать, и наоборот. Если какая-то проблема одновременно пользуется популярностью примерно в десяти из ста «аналитических» философских отделениях Америки, то это еще очень хорошо.

Ситуация в этической и социальной философии предположительно не такова, как в так называемых «центральных» областях философии. Здесь у нас есть «Теория справедливости» Ролза как подлинно межуниверситетская парадигма, книга, непреходящая значимость которой справедливо признается везде. Но аналитическая философия не может утешиться этим обстоятельством, Логда она ищет самоописание, которое сохраняет и модернизирует данное Рейхенба- хом. «Теория справедливости» просто обходит метаэтические вопросы, которые в глазах Рейхенбаха были единственной связью между философией и нормативными суждениями (Ср.

Как не просто выразить в словах, в чем состоит природа «философии» и почему Маркс, Кьеркегор и Фреге являются великими философами XIX века, так же не просто и дать определение «философии», чтобы стало ясно, почему, например, Кун, Крипке и Ролз являются тремя значительными современными философами (в отличие от какого-нибудь расплывчатого общего термина вроде «мыслителей» или «интеллектуалов»), не говоря уж о том, почему они являются философами-«аналитиками». Конечно, это несерьезная проблема. Я думаю, что не следует пытаться строить такие определения «философии», которые вопреки истории выделили бы ее из остальных академических дисциплин. Но важно видеть, что Рейхенбах как раз считал, что аналитическая философия выросла с таким представлением о себе, которое зависело от ее способности это сделать. Рейхенбах говорил нам, что философию делает философией перечень проблем, которые теперь Можно ясно видеть, - проблем относительно характера и возможности научного познания и его связей с остальной культурой. Философы-аналитики издавна полагают, что некоторые проблемы являются определенно философскими проблемами. Но они больше ие в состоянии ии принять перечень Рейхенбаха, ни построить принципы для составления нового перечня. Вместо этого они просто позволяют, чтобы этот перечень составлялся заново каждые несколько лет. Люди ориходят на заседания АРА * и числе прочих причин еще и затем, чтобы узнать, какие существуют модные новые проблемы, о чем сегодня говорят «знатоки в этой области».

Говоря, что «аналитическая философия» теперь обладает лишь стилистическим и социологическим единством, я не имею в виду, что аналитическая философия — это что-то плохое по сути или по форме. По-моему, аналитический стиль — это хороший стиль. Esprit du corps 102философов-аналитиков здоров и полезен. Все, что я хочу сказать, так это то, что аналитическая философия превратилась, нравится ей это или нет, в такую же дисциплину, какую мы находим на других «гуманитарных» отделениях — отделениях, где претензии на «точный» и «научный» статус не столь очевидны. Нормальная форма жизни в гуманитарных науках такая же, как и в литературе и искусстве: гений создает что-то новое, интересное и убедительное, а его или ее почитатели .начинают формировать школу или движение. Так, к примеру, па многих американских исторических факультетах сейчас в моде такой тип историографии, как Анналы, на многих факультетах сравнительной литературы в моде деконструктивная критика, а на многих философских отделениях ~ «семантика возможных миров». Сказать, что эТи движения в моде, значит сказать, что Фернан Бродель или Жак Деррида, или Ричард Монтегю проделали замечательную работу и имеют много читателей и подражателей. Было бы ошибкой пытаться сделать что-то большее — стараться объяснить в духе Рейхенбаха, что Монтегю наконец удалось четко сформулировать или решить какую- то давнюю «проблему научной философии» или какую-то «выдающуюся проблему аналитической философии».

Нам лучше расслабиться и сказать вместе с нашими коллегами в области истории и литературы, что мы, занимающиеся гуманитарны- ми науками, отличаемся от ученых-естественников именно тем, что не знаем заранее, в чем состоят наши проблемы, и Тем, Что нам не нужны критерии тождественности, которые скажут нам, те же ли у нас проблемы, что и у наших предшественников, Принять эту смягченную установку — значит позволить институциональному хвосту махать псевдо-научной собакой. Это значит признать, что наши геНии изобретают программы de novo м, вместо того, чтобы считать, будто проблемы ставились перед Ними самим предметом или «нынешним состоянием исследований». К тому же сбмому можно прийти, если сказать, что признак гуманитарной культуры состоит в том, чтобы не пытаться свести новое к старому, не настаивать на каноническом лексиконе, в котором должны формулироваться проблемы. Это положение Гадамера можно сформулировать в терминах Куна, если сказать, что существенное не должно быть «научным», но должно иметь дисциплинарную матрицу для постоянной работы, которая поддерживает разумное равновесие между «стандартами» и открытостью, или же в терминах Хабермаса можно сказать, что здесь важно, чтобы разговор был непрерывным и без искажений.