§ 6. Учение об искусстве 6.1. Учение о художественной деятельности (о «гении»)

Положения, развитые Кантом в «Аналитике прекрасного» и в «Аналитике возвышенного», в значительной мере подготовляют его учение об искусстве: о субъекте художественного творчества (художнике) и о системе, или классификации, искусств.

Приступая к анализу этой части эстетики Канта, мы должны предупредить об одном неизбежно возникающем здесь разочаровании.

Drang», произведения молодого Гёте,— вплоть до «Страданий молодого Вертера» и «Гёца фон Бер- лихингена».

Правда, некоторые исследователи эстетики Канта заходят чересчур далеко. Они отказывают Канту в каком бы то ни было понимании искусст- ва272. Как бы ни были преувеличены эти суждения, общеизвестной и установленной остается полная некомпетентность Канта в музыке. Да и с поэзией дело обстоит немногим лучше. В «Критике способности суждения» Виланд оценивается Кантом как соперник Гомера. Для пояснения центрального понятия своей эстетики — понятия «эстетической идеи» — Кант ссылается как на образец на рассудочную поэму прусского короля Фридриха II и цитирует стихотворение Витгофа (Vithof), профессора морали и медицины, а в поэзии жалкого имитатора Галлера. Нельзя не счесть законным удивление Нивелля, который напоминает, что все это писалось в 1790 году!273.

Но еще удивительнее, что слабый личный художественный опыт Канта не лишил его возможности и в эстетике проявить большую силу мысли.

Искусство — параллель вкуса. Как вкус — автономная способность, так и искусство — деятельность специфическая и несводимая к другим явлениям. Оно отличается и от природы, и от науки, и от ремесла, и от техники.

Оно отличается от природы, как порождение или делание (Tun) отличается от действия вообще (Wirken), и продукт искусства, как произведение искусства, отличается от результата действия, от простого следствия274. Искусство — создание чего-либо через свободу, т. е. через решение, в основе которого акт разума. Поэтому правильно построенные пчелами восковые ячейки могут быть названы произведениями искусства только по аналогии с художеством: они — лишь продукт их природы и свойственного им инстинкта. В искусстве представление о цели должно предшествовать действительности произведения.

Искусство отличается от науки, как способность «знать» (konnen) отличается от способности знания (wissen), как техника от теории. Даже самое лучшее знание не означает искусства, если недостает умения претворить знание в дело.

Искусство отличается от ремесла, как свободная игра, или как занятие, приятное само по себе. Напротив, ремесло — занятие, которое само по себе неприятно, связано с трудом и привлекает только своим полезным результатом275.

Однако при всем отличии искусства от ремесла между ними, по Канту, остается и нечто общее. Во всех искусствах необходимо есть нечто меха- ническое, некая техническая сноровка. Если бы она полностью отсутствовала, то дух, который в искусстве должен быть свободным и который один способен оживлять работу, «был бы лишен тела и совершенно улетучился бы»276.

Все искусства делятся на механические и эстетические.

В свою очередь эстетическое искусство бывает или приятное, или изящное искусство (entweder angenehme oder schone Kunst). В приятных искусствах цель искусства — чтобы удовольствие сопровождало наши представления только в виде ощущения. В изящных искусствах цель искусства — в том, чтобы удовольствие сопровождало наши представления как виды познания (als Er- kenntnisarten)278.

В кантовском отграничении художественного искусства от приятного вновь выступает мысль Канта об общественной функции искусства: хотя произведение изящного искусства — самоцельно, оно все же содействует культуре душевных сил в деле общительности и сообщения (zur geselli- gen Mitteilung)155.

Сама же сообщаемость удовольствия, доставляемого произведениями искусства, основывается, по Канту, на особом свойстве художественных произведений: будучи произведениями искусства и принципиально отличаясь как такие от природы, произведения эти одновременно кажутся нам самой природой. Парадоксальность искусства соперничает здесь с парадоксальностью природы: природа прекрасна, если имеет вид искусства, а искус- ство прекрасно, если мы видим в нем искусство, несмотря на то, что оно кажется нам природой279. Другими словами, на произведения изящных искусств надо смотреть как на природу и в то же время сознавать, что они все-таки — произведения искусства.

Но что может означать, что произведение искусства кажется нам самой природой? Отнюдь не то, что мы отождествляем его с физическими порождениями природы. Это значит только, что произведение искусства — не вымучено; в нем не сквозит школьная и педантичная форма; в его выполнении не видно, чтобы при создании его перед глазами художника неотступно стояло правило, налагающее оковы на его духовные силы.

Эти положения подводят Канта к его учению о «гении».

Термин «гений» выбран Кантом неудачно. Он почти неизбежно внушает представление, будто художник, автор произведений изящных искусств, в его представлении есть человек, наделенный высшей степенью умственной одаренности, возвышающей его над всеми людьми. В послекантовской философии и эстетике подобный взгляд действительно развивали некоторые романтики. Они противопоставили художника как гения (в смысле наивысшей умственной одаренности) — тупой «толпе», или «черни». Обыденность мыслит-де посредством обычных форм и правил рассудочной логики с ее законом противоречия. Напротив, «гений» как аристократ духа, возвышается над плоским уровнем обычной логики. Для него не существует запрета логического противоречия. Он видит единство противоположностей там, где обыденный рассудок усматривает только их несовместимость. Средством такого усмотрения для «гения» является «интуиция», непосредственное видение, свойственное художнику и философу.

Согласно этому взгляду, «гений» — редкое исключение среди человеческого множества. Это — избранник духа. Художники и философы — провидцы, духовные светочи и вожди человечества. Их интуиция — обнаружение высшей познавательной и мыслительной силы.

Характерное для Шеллинга, Шопенгауэра, романтиков, воззрение это не имеет ничего общего с пониманием «гения» у Канта. Для Канта «гений» — вовсе не степень умственной и познавательной одаренности, а только особый, специфический тип творческой одаренности в искусстве. «Гений» Канта — не то, что возвышает одних людей над всеми другими, а то, что отличает один вид духовной организации от другой, ничуть не менее ценной. «Гений», в смысле Канта,— не исключение, для которого не писаны обычные законы логики и здравого смысла, обычные нормы морали и общежития280.

«Гений», в смысле Канта, есть лишь образцовая оригинальность в создании художественных произведений.

Это — и только это — означает, по Канту, что искусство возможно лишь как продукт «гения»: понятый в этом смысле «гений», т. е. попросту художник, создающий произведения подлинного искусства, характеризуется следующими чертами: 1) оригинальностью. «Гений» — не ловкость в создании того, что можно изучить по какому-нибудь правилу. «Гений» — талант создавать то, для чего не может быть никаких определенных правил. Поэтому оригинальность — первое его свойство; 2) «гений» отличается не просто оригинальностью, но непременно образцовой оригинальностью. Оригинальной, вообще говоря, может быть и нелепость. Напротив, произведения «гения» должны быть образцами: возникнув вовсе не из подражания, они сами должны стать примером для подражания другим; 3) создавая образцовое произведение искусства, «гений» не отдает ни самому себе, ни другим отчета в том, каким образом являются в нем идеи для его произведения; свое правило он дает здесь так, как если бы он был самой природой; 4) он предписывает правила не науке, а только искусству. Больше того. И искусству он предписывает правила лишь в той мере, в какой искусство является изящ-

159

ным искусством .

В пояснение своей мысли о сущности художественного «гения» Кант развил в § 47 «Критики способности суждения» параллель между «гением» в искусстве и талантом в науке. Эта параллель неудачная и во многом способствовала сближению взгляда Канта со взглядами последующих романтиков. К идее о специфическом характере различия между художественным и научным творчеством здесь у Канта примешана и идея о доступном максимуме творческой одаренности.

Впрочем, в том же параграфе (§ 47), где проводится эта сбивающая читателя параллель, Кант развивает правильную мысль о возможности и необходимости обучения в искусстве. Нельзя научиться у других, как создавать образцовые оригинальные произведения искусства. Но можно — и должно — учиться в искусстве тому, что относится к необходимой для каждого искусства технической сноровке. В этом — но и только в этом — смысле Кант признал, что «нечто согласное со школьными правилами», как он выражается, всегда составляло «существенное условие искусст- ва»161. Необходимы определенные правила, от которых нельзя отказаться. Только неглубокие умы думают, будто лучше скакать на бешеном коне, чем на школьной кляче, и будто нет лучшего способа доказать свою гениальность, как наотрез отказаться от школьной принудительности всех правил. Гений (здесь это слово Кант употребляет уже не в своем специфическом, а в обычном смысле — высшей степени одаренности) может дать только богатый материал для продуктов изящного искусства, но обработка этого материа- ла и форма требуют таланта, развитого школой281.

Итак, «гений» Канта — попросту субъект творчества, автор произведений изящного искусства. Термин «гений» не должен нас смущать и внушать ассоциации, связанные со значением, какое этот термин приобрел впоследствии.

Учение Канта о «гении» — сложно и отмечено противоречиями.

Предпосылку этого учения составляет мысль о первенстве прекрасного над природой. Прекрасное в природе открывается только через прекрасное в искусстве. Так было исторически: об этом свидетельствует история искусства. Кант возводит этот факт в ранг эстетической теории. При этом отношение искусства к природе, которое античная эстетика рассматривала как отношение подражания, у Канта переворачивается. Искусство — не подражание природе, а модель для нее, идея образца.

Природа кажется прекрасной только при условии, если являет целесообразность — аналогичную той, которой руководится художник («гений»). Искусство, объявленное автономным по отношению к морали, провозглашается автономным также и по отношению к природе. Природа становится для искусства уже не образцом, а только орудием — единственным чувственным средством, которым оно располагает.

Суждение о красоте природы требует только вкуса. Возможность художественной красоты требует «гения»282. Чтобы судить о красоте природы, нет необходимости заранее иметь понятие о том, какой вещью должен быть этот предмет. Но чтобы назвать прекрасным произведение искусства, в основу необходимо положить понятие о том, чем должна быть эта вещь (ein Begriff... was das Ding sein soil), а также принять во внимание совершенство вещи (die Vollkommen- heit des Dinges in Anschlag gebracht werden mtissen)283.

Этим, по Канту, обусловлено преимущество искусства и художественного «гения» над природой. Искусство способно прекрасно изображать вещи, которые в природе являются отвратительными или безобразными. Единственный вид безобразного природы, который нельзя изобразить средствами искусства, не уничтожая вконец всякого эстетического удовольствия и всякой красоты,— отвратительное (welche Ekel erweckt). Отвратительное мы не можем считать прекрасным уже потому, что в этом случае наше художественное представление о предмете мы не отличаем от самой природы этого предмета. И Кант обращает внимание на то, что скульптура избегает непосредственного изображения отвратительных предметов. Причина этому, с его точки зрения, та, что в произведениях скульптуры искусство почти сливается с природой.

Как и другие разделы эстетики Канта, учение 0 «гении» — не только личное достояние Канта. Понятие о «гении» как о врожденной способности к искусству появляется в немецкой эстетике, начиная с Баумгартена. Уже он пользовался термином о «прирожденном» эстетическом гении (и темпераменте): ingenium (et temperamentum) aestheticum connatum. Естественную прирожденную способность видит в «гении» также и Зуль- цер. При этом, однако, Зульцер отмечает недостаточность гения для творчества красоты: для этого необходима также соответствующая техника284, разум285, суждение166. По Гердеру, «гений» — «высший, небесный дух, действующий по законам природы, согласно с собственной природой, на пользу человеку»286; «гений» — врожденная способность, происходящая из начала, трансцендентного по отношению к человеческому духу287.

Наиболее характерной и в то же время несколько неожиданной для Канта чертой его учения о «гении» надо признать несводимость «гения» к началам, которые могут быть познаны обычными средствами познания. С алогической тенденцией романтизма учение Канта сближает не мысль о более высоком достоинстве «гения» сравнительно с умом, опирающимся на рассудок и разум, а именно его учение о невозможности рационального объяснения «гения». Только в этом отношении взгляды Канта могут быть сопоставляемы с идеями художников и эстетиков романтизма, а также «Sturm und Drang». Однако генетически этот взгляд Канта не столько связан с движением «Sturm und Drang», сколько восходит к традиции немецкой эстетики после Баум- гартена.

Согласно этому взгляду, произведение «гения», т. е. истинного художника, возникает способом, непознаваемым для ясного сознания. Художник не отдает себе отчета в том, каким образом в нем рождаются и действуют его идеи. Он не в состоянии ни описать — в понятиях науки — собственную внутреннюю деятельность, ни передать другим метод, необходимый для создания произведений, подобных его собственным. «Гений сам не может описать или научно показать,— пишет Кант,— как он создает свое произведение»288. Он дает свое правило, как природа. Поэтому автор произведения даже сам не знает, каким образом в нем являются идеи, и даже не в его власти произвольно и преднамеренно измышлять такие произведения и передавать свое искусство другим, сообщая правила, которые и других сделали бы способными создать подобные же произ- ведения289.

И все же Кант — не иррационалист в эстетике! Так как, по Канту, искусство — деятельность, предполагающая знание цели, которой оно подчиняется, то он, как справедливо указывает Нивелль172, предполагает решающее привхожде- ние разума, формирующего основное понятие. И эта мысль о вторжении в творческий процесс разума сближает Канта с Лессингом. И действительно: отличительной чертой подлинного гения Лессинг считает основанное на разуме намерение (Absicht)173. Сама идея о том, что гений дает правила искусству, также свойственна Лессингу. Но у него она основывается на более глубоком познании сущности искусств и их специфических целей. Это познание и есть, по Лессингу, достояние гения. Оно отличает гения от посредственности и позволяет ему пренебрегать произвольными правилами и, устанавливать истинные законы искусства, согласующиеся с порядком природы.

Рассматривая учение Канта о «гении», исследователи давно заметили в эстетике Канта противоречие. В вопросе об отношении искусства к природе Кант признал первенство искусства. Но в учении о «гении» он как будто отстаивает первенство природы: «гений» выступает у него как бессознательный проводник правил, данных самой природой, как персонифицированная в лице художника природа. Противоречие это окажется мнимым, как только мы поймем, что в обоих утверждениях термин «природа» имеет у Канта не один и тот же, а различный смысл. В первом случае — там, где утверждается первенство искусства,— Кант имеет в виду природу как мир явлений. Во втором — там, где утверждается первенство природы, под «природой» понимается мир умопостигаемый. Чтобы быть прекрасной, вещь, принадлежащая к миру явлений, должна казаться произведением искусства или быть им. Но как порождение гения, произведение искусства само есть выражение мира сверхчувственного, обнаружение умопостигаемого субстрата наших способностей.

Поэтому неправ Виктор Баш174, который в кан- товской теории «гения» видит явное противоречие и «аномалию» учения Канта, именно — уступку эмпиризму. Учение Канта о «гении» вполне укладывается в русло кантовского трансцендентального идеализма: Кант всюду постулирует сверхчувственное единство наших способностей. В «гении» это единство обнаруживается и оказывается продуктивным. В гениальной деятельности художника выражается природа, как она существует в себе, в качестве умопостигаемого. В своей эстетике Кант — такой же идеалист, какой он — в этике, и самый идеализм его — не эмпирический, как, например, у Юма, а предполагает двойственность (дуализм) мира явлений («феноменального») и мира умопостигаемого («ноуменального»). Особенность эстетики Канта (но отнюдь не внутреннее ее противоречие, как ошибочно полагает Баш) — только в том, что в теории «гения» у Канта сильнее, чем в других частях его системы, подчеркивается роль индивидуального. Здесь Кант приближается к своему постоянному противнику в эстетике — Гердеру175.