В XX в. бытует и иная точка зрения на авторство, противоположная той, которая излагалась и обосновывалась выше. Согласно ей, художественная деятельность изолирована от духовно-биографического опыта создателя произведения. С предельной жесткостью о разности между автором как реальным лицом и тем, каким он явлен в своих созданиях, полемизируя с Сент-Бёвом, писал Марсель Пруст. По его мысли, только в книгах писателя сказывается его подлинное и глубинное «я», тогда как в повседневной жизни, где проявляются наши привычки и пороки, наличествует лишь его «внешнее я». И еще резче: существует «пропасть, отделяющая писателя от человека»160. В том же духе — одно из суждений X. Ортеги-и-Гассета: «Поэт начинается там, где кончается человек. Судьба одного — идти своим «человеческим» путем; миссия другого — создавать несуществующее. Жизнь — это одно, Поэзия —нечто другое»161. Работа, откуда взяты эти слова, называется «Дегуманизация искусства» (1925). В последние десятилетия идея дегуманизации искусства породила концепцию смерти автора. По словам Р. Барта, ныне исчезает миф о писателе как «священном носителе высших ценностей». Прибегая к метафоре, ученый называет автора Отцом текста, характеризуя его как деспотичного и самодержавного. И утверждает, что в тексте «нет записи об Отцовстве» и личность писателя лишена власти над произведением, что с волей автора считаться не надо, ее следует забыть. Провозгласив, что Отец «мертв по определению», Барт резко противопоставляет автору живой текст. Ныне, полагает он, на смену Автору пришел Скриптор (т. е. пишущий), который «несет в себе не страсти, настроения, чувства или впечатления, а только такой необъятный словарь, из которого он черпает свое письмо, не знающее остановки»162. Барт полагает, что автор — это некая полумнимость: его нет ни до написания текста, ни после того, как текст завершен; полноту власти над написанным имеет лишь читатель. В основе бартовской концепции — идея безграничной активности читателя, его независимости от создателя произведения. Эта идея восходит к эстетике немецкого романтизма (В. Гумбольдт) и работам А. А. Потебни (см. с. 134). Но именно Р. Барт довел ее до крайности и противопоставил друг другу читателя и автора как не способных к общению, столкнул их лбами, поляризовал, заговорил об их неустранимой чуждости друг другу. Концепция смерти автора, несомненно, имеет предпосылки и стимулы в художественной и околохудожественной практике нашего времени, когда на авансцену литературной жизни выдвигаются стратегии обретения успеха в его «общественном и материальном выражении», а проблемы стиля, тем более художественного смысла, отодвигаются в сторону163 164. Как предваряющая критика подобных установок ныне воспринимается суровое высказывание О. Э. Мандельштама о большинстве современных ему поэтов: это люди «не глядящие прямо в глаза, потерявшие вкус и волю к жизни, тщетно пытающиеся быть интересными, в то время как им самим ничего не интересно»\ Бартовская идея смерти автора на протяжении последних лет неоднократно подвергалась серьезному критическому анализу. Так, М. Фрайзе (Германия) отмечает, что «антиавторские» тенденции современного литературоведения восходят к концепции формальной школы, рассматривавшей автора лишь как производителя текста, «орудующего приемами», мастера с определенными навыками. И приходит к следующему выводу: с помощью термина «ответственность» нужно восстановить автора в качестве центра, вокруг которого кристаллизуется художественный смысл165. По мысли В. Н. Топорова, без «образа автора» (как бы глубоко он ни был укрыт) текст становится «насквозь механическим» либо низводится до «игры случайностей», которая по своей сути чужда искусству166. Не менее сурово и более мотивированно отозвался о концепции смерти автора в своей книге 1998 г. бывший ученик Р. Барта. Бар- товский уход от диалога читателя с автором А. Компаньон охарактеризовал как дань «догматическому релятивизму» и счел непризнание значимости авторских намерений (интенций) источником «ряда несообразностей». Вывод ученого таков: «следует преодолеть ложную альтернативу “текст или автор”»167 168 169. Автор, как видно, может быть устранен из художественных произведений и их текстов лишь посредством не весьма надежных интеллектуальных ухищрений. # * * Завершим разговор о художнической субъективности двумя цитатами, которые годились бы и на роль эпиграфа к данной главе. Н. М. Карамзин: «Творец всегда изображается в творении и часто против воли своей»4. В. В. Вейдле: «Без жажды поведать и сказаться не бывает художественного творчества»3. 5.