23 августа 1799 г. Ваша милость, вине очень жаль, что Вы отвергли духовный мир, особенно если я повинен в этом. Весьма прискорбно, что Ваши и мои представления о том, какой надлежит быть живописи, столь сильно разнятся, что Вами было высказано неудовольствие по поводу моей манеры. Если я и заблуждаюсь, то во всяком случае я попал в хорошую компанию. Я надеялся, Ваши замыслы распространяются на все виды Искусства, и, следовательно, Вы не осуждаете тот вид, который дает жизнь всякому другому, а именно: Видения Вечности. Вы утверждаете, будто мои идеи нуждаются в разъяснениях. Но Вам следовало бы знать, что все Грандиозное представляется простым смертным чем-то непостижимым. Меня не занимает то, что можно объяснить глупцу. Мудрейшие из древних считали наилучшим такое наставление, смысл коего едва понятен, ибо это пробуждает к действию наши способности. Упомяну лишь Моисея, Соломона, Эзопа, Гомера, Платона. Раз уж Вы почтили меня своими замечаниями по поводу моего рисунка, позвольте мне, в свою очередь, защитить его от ошибочного истолкования, а именно: будто я изобразил злобу без причины. Но разве достоинство одного человека не служит причиной зависти другого, а безмятежность, счастье, и красота — причиной злобы? Отсутствие средств и разочарование вора никак нельзя назвать причиною воровства: ведь многие честные люди достойно переносят большие трудности. В таком случае причину следует искать не в отсутствии средств, ибо страстью накопительства одержимы скупцы, но не воры. Вот я и доказал, что Ваши рассуждения недостаточно продуманны, чего нельзя сказать о моих образах; они подобны образам Микеланджело, Рафаэля и лучших античных и современных мастеров. Думается, Ваше зрение испорчено карикатурами, печатающимися в изрядном количестве. Я люблю все забавное, но когда оно переходит границы, оно не вызывает у меня ничего, кроме отвращения. Веселье превыше забавы, а счастье превыше веселья. Человек, я уверен, может познать счастье в этом мире. И я такл^е знаю, что этот мир есть мир воображения и видений. Я рисую мир таким, каким я его вижу,, но не все видят одинаково. Взору скупца гинея представляется более прекрасной, чем солнце, а ветхий мешок, набитый монетами, более прекрасным, чем плодоносящий виноградник. Дерево, вызывающее у одних слезы радости, другим кажется всего лишь никчемным зеленым предметом. Некоторые видят в природе только смешное и безобразное, но их мерками я не стану соразмерять пропорции моих рисунков. Некоторые же вообще не замечают природы. Однако в глазах человека, наделенного воображением, природа и есть само воображение. Каков человек, так он и видит. Как устроен его глаз, таковы и его способности. Вы, безусловно, заблуждаетесь, когда говорите, будто видения фантазии нельзя найти в этом мире. Для меня мир представляет собой одно бесконечное видение Фантазии или Воображения, и мне приятно, когда я слышу об этом. Что ставит Гомера, Вергилия и Мильтона на такую высоту в иерархии искусства? Почему Библия более занимательна и поучительна, нежели любая другая книга? Разве не потому, что все они обращены к Воображению, иными словами, к духовному чувствованию и лишь опосредованно — к логике и разуму? Такова истинная живопись, и только ее и ценили греки и лучшие художники нового времени. Поразмыслите над словами лорда Бэкона: «Воображение увлекает за собой чувство, прежде чем разум вынесет суждение; воображение увлекает за собой разум, прежде чем суждение будет претворено в действие». См. «О прогрессе знаний», ч. 2, с. 47 первого издания 2. Как бы там ни было, но я с радбстью обнаружил, что подавляющее большинство простых смертных способно объяснить мои видения, в особенности это удается детям, которые рассматривают мои картины с большим удовольствием, чем можно было бы предположить. Юность и детство — это не обязательно недомыслие и посредственность. Есть, конечно, среди детей недоумки, но они есть и среди стариков. И все же огромное большинство — за Воображение, или духовное чувствование. Копировать гравюры другого художника бесконечно труднее, чем воплощать собственные замыслы. Цена гравюры нужного Вам разме ра тридцать гиней, и у меня нет возможности снизить ее. Я назначил двенадцать гиней за голову, посланную Вам в качестве образца; разница в цене объясняется тем, что на воплощение собственных замыслов я затрачиваю сил в шесть раз меньше, чем при копировании, равно как и тем, что сделать гравюру мелом по меньшей мере в шесть раз труднее, чем акватинтой. Я не имею ничего против копирования гравюр. Это профессия, которой я обучен с детства, но я не стал бы зарабатывать ею на жизнь, если бы не посыпались заказы на эскизы и картнны, коих, сообщу Вам не без удовольствия, с каждым днем становится все больше. Таким образом, если я и художник, то вовсе не потому, что стремился к этому. Впрочем, я с равным удовольствием зарабатываю на жизнь как живописью, так и гравюрой. Остаюсь покорным слугой Вашей милости, Вильям Блейк й Этого человека наняли, чтобы внести в искусство унынье... Искусства и науки уничтожаются тиранами и дурными правительствами. Зачем хорошему правительству стараться подавить то, что является его главной и единственной поддержкой? Искусство и науки лежат в основании империи. Изгоните их или подавите — и империя перестанет существовать. Империя следует за искусством, а не наоборот, как думают англичане. Замысел целиком зависит от мастерства [исполнителя], иными словами, от воплощения; насколько удачно или неудачно воплощение, в такой же степени совершенен или несовершенен замысел. Кто стремится умалить значение мастерства в искусстве, тот хочет уничтожить само Искусство. Искусство Микеланджело всецело зависит от мастерства самого Микеланджело. Обобщать — значит быть глупцом. Индивидуализация, и только она одна, достойна похвалы. Сэра Джошуа Рейнольдса смерть Повергла природу в унынье. Королеве король Свою выплакал боль, И поблекли от горя картины2. Английские богачи объединились в общество по продаже, а не покупке картин. Художник, не выказывающий своего презрения по отношению к таким коммерческим выставкам, не понимает ни своей выгоды, ни своего долга. С одряхлением нации жди искусств профанации, Дух делячества будет витать там и тут. Те, кто стар и кто нищ, огребут много тыщ — Ведь у них, стариков, аппетиты растут. Мнение Рейнольдса состояло в том, что гениальности можно обучить и что все претензии на вдохновение, мягко выражаясь, есть ложь и обман. Но если это так, тогда вся Библия — одно безумие. Это мнение восходит к греческой традиции называть муз Дочерями Памяти. В Англии никого не интересует, есть ли у человека таланты или гений. Всем гораздо важнее знать, является ли он пассивным, вежливым и добродетельным ослом, послушно следующим за мнениями аристократов об искусстве и науках. Если да, то он хороший человек. Если нет, пусть голодает [...] Без идеальной завершенности отделки Возвышенное не может существовать! Величие идей основано на точности идей [...] Человек, изучивший свои мысли и не обнаруживший в них вдохновения, не вправе именоваться Художником. Он всего-навсего глупец и ловкий плут, играющий на руку злым демонам. / Тот, кто ни разу не возносился к небесам умом или помышлением, не Художник [...] Знание идеальной красоты нельзя приобрести. Оно дается от природы. Врожденные идеи живут в каждом человеке, они являются на свет вместе с ним; воистину, они есть не что иное, ,как он сам [...] Все формы совершенны в сознании поэта. При этом они не абстрактны и не взяты из природы, но рождены Воображением. Как нелепо выглядела бы овца, пытающаяся ходить, как собака, или бык, стремящийся бегать, подобно .коню, столь же нелепо выглядит человек, старающийся подражать другому. Ведь люди больше отличаются друг от друга, чем животные разной породы. Если бы в искусстве существовал прогресс, то Микеланджело и рафаэли следовали бы бесконечной чередой, все время улучшая один другого. Но дело обстоит иначе. Гениальность умирает вместе с ее обладателем и появляется вновь лишь с рождением нового гения. Сущности, или объекты, не являются причиной либо следствием. Они вечны [...] В основе трактата Берка о возвышенном и прекрасном лежат положения Ньютона и Локка3, из этого трактата Рейнольдс почерпнул многие мысли для своих рассуждений. Я ознакомился с трактатом Берка в ранней юности, тогда же я прочел «Опыт о человеческом разуме» Локка и «О прогрессе знаний» Бэкона. Я записал тогда свои суждения об этих книгах. Просмотрев их сейчас, я обнаружил, что они в точности совпадают с моими заметками, сделанными на полях книги Рейнольдса. Тогда я испытал такое же чувство презрения и отвращения, что и сейчас. Все они посмеиваются над вдохновением и воображением. Но Вдохновение и Воображение всегда были, есть и, я надеюсь, останутся впредь моей стихией, моей вечной обителью. Могу ли я после этого слышать издевки над нами, не платя презрением за презрение? [...]