Словосочетания «высокая (или строгая) литература», «литературный верх» не обладают полнотой смысловой определенности. Вместе с тем они служат логическому выделению из всей «литературной массы» (включающей в себя и конъюнктурные спекуляции, и графоманию, и, по выражению американского ученого, «пакостную литературу», какова порнография) той ее части, которая достойна уважительного внимания и, главное, верна своему культурно-художественному призванию. Некий «пик» этой литературы («высокой») составляет классика — та часть художественной словесности, которая интересна и авторитетна для ряда поколений и составляет «золотой фонд» литературы. Слово «классический» (от лат. classicus — образцовый) используется искусствоведами и литературоведами в разных значениях: классики как писатели античности противопоставляются авторам Нового времени, а представители классицизма (тоже именуемые классиками) — романтикам; в обоих случаях за словом «классический» стоит представление о порядке, мере, гармонии. В этом же смысловом русле — литературоведческий термин «классический стиль», который связывается с представлением о гармонической цельности и мыслится как своего рода ориентир для каждой национальной литературы (в русской словесности классический стиль наиболее полно воплощен в творчестве Пушкина)319. В словосочетании же художественная (или литературная) классика (о ней и пойдет речь) содержится представление о значительности, масштабности и непреходящей значимости произведений. Писатели-классики — это, по известному выражению Д. С. Мережковского, вечные спутники человечества. Литературная классика являет собой совокупность произведений первого ряда. Это, так сказать, верх верха литературы. Она, как правило, опознается лишь извне, со стороны, из другой, последующей эпохи. Классическая литература (и в этом ее суть) активно включена в межэпохальные (трансисторические) диалогические отношения. Поспешное возведение автора в высокий ранг классика рискованно и далеко не всегда желательно, хотя пророчества о будущей славе писателей порой оправдываются (вспомним суждения Белинского о Лермонтове и Гоголе). Говорить, что тому или иному современному писателю уготована судьба классика, подобает лишь предположительно, гипотетически. Автор, восторженно принятый современниками,— это лишь «кандидат» в классики. Вспомним, что предельно высоко оценивались в пору их создания произведения не только Пушкина и Гоголя, Л. Толстого и Чехова, но и Н. В. Кукольника, С. Я. Надсона, В. А. Крылова (популярнейшего драматурга 1870—1880-х годов). Кумиры своего времени — еще не классики. Бывает (и примеров тому немало), что «появляются литераторы, которые художественно-неосмысленным мнением и беспредметно-обывательским вкусом публики поднимаются на несоответственную и не принадлежащую им высоту, при жизни объявляются классиками, помещаются неосновательно в пантеон национальной литературы и затем, иногда еще при жизни (если они живут долго) — бледнеют, отцветают, стушевываются в глазах новых подрастающих поколений»320. Вопрос о том, кто достоин репутации классика, как видно, призваны решать не современники писателей, а их потомки. Границы между классикой и «неклассикой» в составе строгой литературы прошлых эпох размыты и изменчивы. Ныне не вызовет сомнений характеристика К. Н. Батюшкова и Е. А. Баратынского как поэтов-классиков, но долгое время эти современники Пушкина пребывали во «втором ряду» (вместе с В. К. Кюхельбекером, И. И. Козловым, Н. И. Гнедичем, заслуги которых перед отечественной словесностью бесспорны, но размах литературной деятельности и популярность у публики не так уж велики). Вопреки шикоро бытующему (со времен символизма321) предрассудку художественная классика отнюдь не является некой окаменелостью. Жизнь прославленных творений исполнена нескончаемой динамики (при всем том, что высокие репутации писателей обычно сохраняют стабильность). «Каждая эпоха,— писал М. М. Бахтин,— по-своему переакцентирует произведения ближайшего прошлого. Историческая жизнь классических произведений есть, в сущности, непрерывный процесс их социально-идеологической переакцентуа- ции». Бытование литературных произведений в большом историческом времени сопряжено с их обогащением. Их смысловой состав способен «расти, досоздаваться далее»: на «новом фоне» классические творения раскрывают «все новые и новые смысловые моменты»322. (Доосмыслению и переосмыслению ранее созданных произведений нередко сопутствуют колебания репутаций их авторов — см. об этом с. 155—159). При этом прославленные творения прошлого в каждый отдельный исторический момент воспринимаются по-разному, нередко вызывая разногласия и споры. Вспомним широчайший диапазон трактовок пушкинского и гоголевского творчества, разительно не похожие одна на другую интепретации трагедий Шекспира (в особенности «Гамлета»), бесконечно разнообразные истолкования образа Дон Кихота или творчества И. В. Гете с его «Фаустом», чему посвящена знаменитая монография В. М. Жирмунского. Бурю обсуждений и споров вызвали в XX в. произведения Ф. М. Достоевского, в особенности — образ Ивана Карамазова. Пребывание литературы в большом историческом времени отмечено не только обогащением произведений в сознании читателей, но и серьезными «смыслоутратами». Для бытования классики неблагоприятны, с одной стороны, авангардистское небрежение культурным наследием и произвольная, искажающая модернизация прославленных творений — их прямолинейное осовременивание («фантазии заблудившегося ума и вкуса тиранят классику со всех сторон»323), с другой — омертвляющая канонизация, оказенивание, догматическая схематизация авторитетных произведений как воплощений окончательных и абсолютных истин (то, что называют культурным классицизмом). Подобные крайности в отношении к классике неоднократно оспаривались. Так, К. Ф. Рылеев утверждал, что «превосходные творения некоторых древних и новых поэтов должны внушать уважение к ним, но отнюдь не благоговение, ибо это вселяет какой-то страх, препятствующий приблизиться к превозносимому поэту»324. Нормой отношения к классике является неимперативное, свободное признание ее авторитета, которое не исключает несогласия, критического отношения, спора (именно такова позиция Г. Гессе, заявленная в его эссе «Благодарность Гете»)325. Далеко не бесспорна нередко применяемая то к Шекспиру, то к Пушкину, то к Толстому формула «наш современник», отдающая излишней фамильярностью. Классика призвана к тому, чтобы, находясь вне современности читателей, помогать им понять самих себя в широкой перспективе культурной жизни — как живущих в большом историческом времени. Составляя повод и стимул для диалога между разными, хотя в чем-то существенном и сродными культурами, она обращена прежде всего к людям духовно оседлым (выражение Д. С. Лихачева), которые живо интересуются историческим прошлым и причастны ему. Классику порой характеризуют как канонизированную литературу, приписывая ей тем самым неподвижность, омертвелость и ее резко снижая. Так, имея в виду прославленных русских писателей XVIII—XIX вв., В. Б. Шкловский не без иронии говорил о ряде «литературных святых, которые канонизированы»326. Однако общественная и государственная поддержка классики, выражающаяся в содействии публикациям прославленных произведений, в установлении большим писателям и поэтам памятников, во включении их творений в учебные программы, в их настойчивой популяризации, имеет, безусловно, позитивное значение для художественной культуры. Тем более нет оснований применять к классической литера- туре определение «официальная», соотнося ее по контрасту с массовой литературой как неофициальной. Между поистине классической литературой и литературой, настойчиво внедряемой в общественное сознание некими авторитетами (государство, художественная элита), существует серьезное различие. Официальные власти (особенно при тоталитарных режимах) нередко абсолютизируют значимость определенной части литературы (как прошлой, так и современной) и навязывают свою точку зрения читающей публике, порой весьма агрессивно. Яркий пример тому — директивно прозвучавшая в 1935 г. фраза И. В. Сталина о том, что Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом советской эпохи. Актами канонизации творчества писателей были также присуждения им Сталинских премий. На канонизацию писателей и их творчества порой притязают (и поныне!) культурно-художественные элиты. «Мы готовы,— писал двадцать лет назад Вяч. Вс. Иванов,— к принятию новых решений о том, что именно из прошлого больше всего нужно нашему настоящему и будущему»327. Репутация писателя-классика (если он действительно классик) не столько создается чьими-то решениями (и соответствующей литературной политикой), сколько возникает стихийно, формируется интересами и мнениями читающей публики на протяжении длительного времени, ее свободным художественным самоопределением. «Кто составляет списки классиков?» — этот вопрос, который порой ставят и обсуждают искусствоведы и литературоведы, на наш взгляд, не вполне корректен. Если подобные списки и составляются какими-либо авторитетными лицами и группами, то они лишь фиксируют общее мнение, уже сложившееся о писателях. Прославленный не по программе И вечный вне школ и систем, Он не изготовлен руками И нам не навязан никем. Эти слова Б. Л. Пастернака о Блоке (из посвященного ему цикла «Ветер»), на наш взгляд, являются поэтической формулой, характеризующей оптимальный путь художника слова к репутации классика. В составе литературной классики различимы авторы, которые обрели всемирную непреходящую значимость (Гомер, Данте, Шекспир, Гете, Достоевский), и национальные классики — писатели, имеющие наибольшую авторитетность в литературах отдельных народов (в России это плеяда художников слова, начиная с Крылова и Грибоедова, в центре которой — Пушкин). По словам С. С. Аверинцева, произведения Данте — для итальянцев, Гете — для немцев, Пушки- на — для русских «отчасти сохраняют ранг «Писания» с большой буквы»328. Национальная классика, естественно, входит в классику мировую лишь частично.