ПЕРВОЕ РАССУЖДЕНИЕ, В КОТОРОМ РАСКРЫВАЕТСЯ ЗАМЫСЕЛ ЭТОЙ НОВОЙ «ЛОГИКИ»

Следовательно, прежде всего надо было бы приложить старания к тому, чтобы развить данную нам способность суждения, довести ее до наивысшего доступного нам совершенства. Именно этому мы должны были бы посвятить большую часть наших занятий. Разумом пользуются как инструментом приобретения познании, а следовало бы, наоборот, познания использовать как инструмент совершенствования разума: ведь правильность ума неизмеримо важнее любых умозрительных знаний, которых мы можем достичь с помощью самых достоверных и самых основательных наук. Поэтому благоразумные люди должны предаваться научным занятиям лишь постольку, поскольку они могут служить названной цели, и видеть в них не применение сил своего ума, а только их испытание. Если не ставить перед собой такой задачи, то изучение умозрительных наук, включая геометрию, астрономию и физику, превращается в пустую забаву, и тогда сомпительно, чтобы они заслуживали большего почтения, чем незнание всех этих предметов, у которого есть по крайней мере то преимущество, что оно не требует стольких трудов и не дает повода к нелепому тщеславию, часто сопутствующему бесплодным и бесполезным познаниям.

Речь идет пе только о том, что в этих науках есть такие дебри, где трудно отыскать что-либо полезное,— по нашему убеждению, они и вовсе бесполезны, если заниматься ими ради них самих.

Заботиться об этом тем более необходимо, что правильность суждепий — на удивление редкое свойство. Повсюду встречаются лишь неправильные умы, почти неспособные отличить истину от лжи. Они толкуют обо всем вкривь и вкось; они довольствуются самыми слабыми доводами и хотят, чтобы ими довольствовались и другие; их сбивает с толку малейшая видимость; опи постоянно впадают в излишества и в крайности; у них нет твердой уверенности в тех истинах, которые им известны, так как принять эти истины их заставляет случай, а не глубокие знания, или же, наоборот, они упрямо стоят на своем и по слушают пичего, что могло бы вывести их из заблуждения; они смело высказываются о том, чего опи не эпают, что им непонятно и чего, быть может, не понял еще ни одни человек; они пе ведают, что речи речам рознь, и судят об истине вещей не иначе, как по тону голоса: кго говорит гладко и с важностью, тот прав, а кто изъясняется не без труда или горячится, тот заблуждается,— это все, что им доступно.

Вот почему никакой вздор не бывает настолько несносным, чтобы ни у кого не встретить одобрения. Всякий, кому придет охота дурачить народ, может быть уверен, что найдет людей, только того и ждущих, чтобы их одурачили, и для самых смехотворных нелепостей всегда сыщется ум, которому они будут под стать. Как посмотришь, скольким вскрулшли голову бредни астроло- гии судеб 1 — ведь даже среди степенных людей иные воспринимают этот предмет всерьез,— ничему уже пе станешь удивляться'. Есть на небе созвездие, которое кому-то заблагорассудилось назвать Весами; оно так же похоже на весы, как и па ветряную мельницу.

Эта неправильность ума порождает пе только те за- блуждеппя, которые проникают в пауки. Она является причиной большей части ошибок, совершаемых нами в повседневной жизпн: беспочвенных раздоров, безосновательных тяжб, скоропалительных решений, непродуманных начинаний. Все перечислеиное редко имеет иной источник, помимо какой-нибудь погрешности или ошибки в суждении, так что исправить названный недостаток для нас важнее, чем какой-либо другой. Но избавиться от него насколько желательно, настолько же и трудно, ибо успех здесь зависит от той меры ума, с какой мы появляемся па свет. Здравый смысл — пе такое уж общее качество2, как полагают. Существует неисчислимое множество грубых и тупых умов. Истину им не внушить — все исправление таких умов может состоять лишь в том, чтобы убедить ИХ огра^ пичиваться доступными им предметами и удерживаться от суждепия о вещах, которые выше их понимапия. Правда, немалая доля ложных суждепий проистекает все же пе из тупости, а из торопливости ума и недостатка внимания, вследствие чего смело судят о том, что представляют себе очень смутно. Люди не питают особой любви к истине и чаще всего пе дают себе труда отделять истинное от ложного. Душа их открыта для всевозможных речей и максим, которые они охотнее примут на веру, нежели станут разбирать; если они их не понимают, то полагаются па других. Так опи забивают себе голову темными, ложными, непонятными для них вещами и исходя из этого потом рассуждают, почти но отдавая себе отчета в своих словах и мыслях.

Этот недостаток отягощается тщеславием и самомнением.

Встречаются и другие, достаточно проницательные, чтобы обнаружить в человеческих познаниях много темного и недостоверного. Побуждаемые тщеславием иного рода, они, напротив, хотят показать, что им чуждо легковерие толпы, и считают делом чести утверждать, будто вовсе не существует ничего достоверного; тем самым они избавляют себя от необходимости вникать во многие проблемы. На таком порочном основашш они подвергают сомнению даже наиболее твердые истины, не исключая истин религии. Отсюда берет начало пирро- низм, представляющий собой другую крайность человеческого ума, которая хотя и кажется противоположной легкомыслию тех, кто всему верит и обо всем судит, проистекает, одпако, из того же источника, а именно из недостатка внимания. Ибо как одни не дают себе труда выявлять заблуждения, так другие не стремятся рассматривать истину с тем тщанием, какое необходимо, чтобы заметить ее очевидность. Достаточно малейшего проблеска, чтобы убедить первых в истинности положений совершенно ложных, а у вторых возбудить сомнение в самом достоверном. И именно недостаток прилежания приводит к столь различным последствиям. Истинный разум ставит всё на свои места. Он велиг сомневаться в том, что сомнительно, отвергать то, что ложно, и не кривя душой призпавать очевидное; его не смущают вздорные доводы пирропистов, не способные сокрушить разумную уверенность в том, что истинно, даже в умах тех, кто их выдвигает. Никто еще не сомневался всерьез в существовании Земли, Солнца и Jly- ны или в том, что целое больше части. Можно лживо заявлять, будто сомневаешься в подобных вещах, но нельзя заставить солгать свой разум.

Академики, говорит он, утверждали, что одни представления более правдоподобны, чем другие, и тем отличались от пирронистов, не желавших это признавать; после чего он высказывается в пользу пирронистов в таких словах: Точка зрения пирронистов — более решительная и вместе с тем более правдоподобная3. Значит, все-таки есть представления более и менее правдоподобные. И он нисколько не шутил: эти слова вырвались у него нечаянно, они идут из глубины естества, которого не в силах заглушить лживые мнения.

Но беда в том, что, когда дело касается вещей не столь очевидных, люди, которым доставляет удовольствие во всем сомневаться, не обращают свой ум па то, что могло бы их убедить, а если и обращают, то не проявляют при этом подобающего усердия. Так, опи нарочно подвергают сомнению истины религии, предпочитая оставаться во мраке: это состояние для них приятно и удобно, ибо оно позволяет им избавиться от угрызений совести и дать волю своим страстям.

Итак, коль скоро эти отклонения ума, которые кажутся противоположными — в первом случае с легкостью принимают на веру то, что темно и недостоверно, во втором сомневаются в ясном и достоверном,— имеют в действительности один источник, а именно отсутствие внимательности, потребной для распознания истины, то совершенно очевидно, что и средство против них должно быть одно и что уберечь себя от этих отклонений мы сможем лишь тогда, когда будем обращать должное внимание на свои суждения и мысли. Это единственное условие, которое надо непременно соблюдать, чтобы не поддаваться обману. Ибо то, что говорили академики,— будто невозможно найти истину, не зная ее отличительных признаков, как невозможно было бы узнать при встрече разыскиваемого беглого раба, не имей он примет, отличающих его от других людей,— ие более чем пустое изощреппе.

Но поскольку случается, что ум вводят в заблуждение ложные проблески, и поскольку многое познается путем долгого и нелегкого исследования, безусловно, было бы полезно руководиться определенными правилами, с тем чтобы облегчить разыскание истины и сделать это занятие более плодотворным. И такие правила, без сомнения, возможны. Бедь если люди иной раз заблуждаются, а иной раз бывают правы, если они порой умозаключают правильно, а порой неверно и способны признавать свои ошибки, то, разобравшись в собственных мыслях, они могут заметить, какому методу они следовали, когда пришли к правильпому выводу, и где допустили ошибку, и таким образом составить себе правила, дабы впредь уже не попадать впросак.

За это, собственно, и берутся философы, не скупясь на обещания. По их словам, в соответствующем разделе философии, называемом логикой, они несут пам столько света, что могут рассеять в пашем уме самый густой мрак; они исправляют любые ошибки в наших рассуждениях и дают нам верные правила, которые арямым путем ведут нас к истине и без которых ее невозможно познать с полной достоверностью. Вот как расхваливают философы свои предписания. Если же мы посмотрим, как они исполняют их па деле — и в логике, и в других разделах философии, у нас будут веские причины не верить этим обещаниям.

Но поскольку было бы неразумно отвергать все, чго есть в логике полезного, из-за того что ее можно неправильно применять; поскольку немыслимо, чтобы столь многие великие умы, с таким усердием трудившиеся над правилами умозаключения, пе открыли ничего достойного внимания; поскольку, наконец, образованный человек должеп, как это принято, хотя бы а общих чертах знать, игр такое логика,— мы решили, что если бы мы выбра- ли из нее то, что более всего содействует развитию способности суждения, это послужило бы на общую пользу. Таков был замысел нашего сочинения. Кроме того, мы изложили в своей «Логике» немало новых мыслей, появившихся у нас во время работы над нею; они составляют большую и, быть может, самую существенную ее ;часть.

Насколько нам известно, философы обычно ограничиваются тем, что дают образцы правильных и неправильных умозаключений. Нельзя сказать, что от этих образцов нет никакого проку: они подчас помогают найти ошибку в запутанном доказательстве или изложить свои мысли более убедительно. Однако не следует и переоценивать ту пользу, какую они способны принести. Ведь чаще всего мы ошибаемся не потому, что неправильно выводим следствия, а потому, что приходим к ложным суждениям, которые влекут за собой неверные заключения. От этого зла логика, по сути дела, еще не пыталась нас избавить. Оно-то и является главным предметом тех новых размышлений, которые читатели встретят в нашей книге повсюду.

Вместе с тем надо признаться, что мысли, названные здесь новыми, поскольку их но увидишь в обычных «Логиках», не все принадлежат автору настоящего труда. Часть из нпх заимствована из книг прославленного философа нынешнего столетия4, у которого мы находим столько же ясности ума, сколько путаницы обнаруживаем в голове у других. Некоторые мысли взяты из небольшого неопубликованного сочинения покойного господина Паскаля, озаглавленного «О геометрическом уме», а именно: то, что говорится в XII главе первой части5 о различии между определением имен и определением вещей, п пять правил, помещенных в четвертой части, где они изложены гораздо более нрострапио, чем у господина Паскаля.

Что же касается заимствований из обычных сочинений по логике, то здесь мы руководствовались следующим. Мы решили включить в эту книгу все, что содержится полезного в других сочинениях: правила фигур, деление терминов и идей, некоторые мысли относительно предложений и т. д. Но есть в них и такие разделы, из которых, по нашему мнению, вряд ли можно извлечь ка- кую-либо пользу,— например, категории и общие места. Ввиду того что они невелики по объему и являются доступными и традиционными, мы посчитали, что опускать их все же не следует и надо только упредить читателей, чтобы им не придавали слишком большого значения.

Больше сомнений вызвали такие довольно трудные и не представляющие практического интереса разделы, как обращение предложений и доказательство правил фигур. Но в конце концов их решено было оставить, поскольку и в самых трудностях, которые в них заключены, есть своя польза. Разумеется, если, преодолевая трудности, мы не открываем никаких новых истин, можно с полным основанием сказать: Stultum est difficiles habere nugas6, по трудностей, сопряженных с усвоением нового, избегать не следует, ибо мы должны учиться постигать непростые истины.

Есть желудки, способные переваривать только легкую и нежную пищу; точно так же иные умы способны усваивать лишь такие истины, которые не представляют трудности, да притом еще облачены в ризы красноречия. И то и другое — изпеженпость, достойная порицания, а попросту говоря, слабость. Надо, чтобы ум научился доискиваться до истины, даже когда она глубоко спрятана и скрыта от нашего взора, и воздавать ей должное, в каком бы виде она ни представала. Кто не может побороть в себе неприятия и отвращения, легко вызываемых у всякого из пас теми тонкостями, которые кажутся нам схоластическими, тот незаметно сужает свой умственный кругозор и мало-помалу утрачивает способность понимать такие вещи, для познания которых требуется связать несколько положений. И если какая-то истина следует из трех-четырех принципов, так что ум должен охватить их единым взором, подобиые люди чувствуют себя как бы ослепленными и в растерянности отступают. Тем самым они лишают себя многих полезных познапий, а это потеря немалая.

Умственные способности развивает или притупляет привычка. Служить их развитию — главное назначение математики и вообще все* трудных предметов и разделов вроде тех, о которых мы ведем речь. Ведь они дают уму известный простор я помогают ему выработать прилежание и уверенпость в своих зданиях. Вот отчего мы не стали опускать эти трудные разделы и даже изложили их так же подробно, как они излагаются в любой другой «Логике». Те, у кого это вызовет недовольство, смогут их пропустить: мы помещаем перед несколькими главами соответствующее предуведомление, чтобы читатели на нас пе сетовали,— они прочтут эти главы, только если сами того пожелают.

Мы сохранили также искусственные термины, придуманные для того, чтобы легче было удерживать в памяти различные виды умозаключений. Нас не смущает, что некоторые испытывают отвращение к таким терминам — как если бы это были какие-нибудь магические слова — и безжалостно осмеивают Ьагосо и baralipton, усматривая в них педантство 7. По нашему мнению, эти термины более безобидны, нежели подобные насмешки. Истинный разум и здравый смысл не позволяют осмеивать то, что ничуть не смешно. А в этих терминах нет решительно ничего смешного, если только их не окуты- рают тайной и не забывают, что они придуманы лишь затем, чтобы облегчить память. Вот если бы кто вздумал перенести их в обыденную речь и эаявил, к примеру, что собирается построить доказательство в бокардо или фелаптоне, это было бы и в самом деле смешно. Иные видят педантство там, где его нет, и часто тот, кто уличает в этом грехе других, показывает себя сущим педантом. Педантство — порок ума, а пе профессии8. Педанты рядятся в самые разные одеяния, они бывают любого звания и сословия. Выпячивать то, что не заслуживает внимания, выставлять свою ученость напоказ; бездумно нагромождать греческий и латынь; распаляться в спорах о порядке месяцев аттического календаря или об одежде македонян и в других пустых словопре-, ниях подобного рода; обкрадывать автора и при этом еще осыпать его бранью; наносить величайшие оскорбления тем, кто расходится с нами в толковании отрывка из Светония или в объяснении этимологии слова, как если бы речь шла о религии и государстве; добиваться, чтобы все ополчились против человека, но питающего должного уважения к Цицерону, словно против какого- нибудь возмутителя общественного спокойствия, как это делал Скалигер в отношении Эразма9; заботиться о репутации древнего философа, как будто он приходится нам близким родственником,— вот что по нраву можно назвать педантством. Но какое же педантство в том, чтобы знать самому п разъяснять другим искусственные слова, придуманные изобретательными людьми единственно для облегчения памяти? Только употреблять их нужно, как мы уже сказали, с надлежащей осторожностью.

Нам остается объяснить, почему мы опустили многие вопросы, которые можно найти в обычных «Логиках», например, те, что разбираются в пролегоменах, универсалии a parte rei10, отношения и многое в этом роде. О таких вопросах, пожалуй, достаточно было бы сказать, что они относятся скорее к метафизике, нежели к логике. Но не это было для нас главным. Когда мы предполагали, что рассмотрение того или иного вопроса может быть полезным для развития способности суждения, мы не задумывались над тем, к какой науке он относится. Наши познания перемешаны, подобно литерам у типографа; каждый вправе по-своему приводить их в систему, в зависимости от поставленной им задачи, хотя выстраивать их при этом следует наиболее естественным образом. Если обсуждение какой-либо проблемы отвечает нашему замыслу, этого уже достаточно, чтобы не считать ее посторонней. Вот почему читатели найдут здесь немало вопросов из физики и этики, а из метафизики — почти столько, сколько их нужно знать. Правда, мы вовсе пе утверждаем, что, излагая эти вопросы, мы ни у кого ничего не заимствовали. Логике принадлежит все, что ей служит. Поэтому смешны те затруднения, какие создают себе некоторые авторы, например, Рамус 11 и рамисты (люди, впрочем, весьма сведущие), прилагающие столько же усилий к тому, чтобы ограничить юрисдикцию каждой науки и пресечь посягательства одних наук на другие, сколько сил обычно тратят на то, чтобы установить границы королевств и определить круг полномочий парламентов.

Исключить подобные схоластические вопросы нас побудило, опять-таки, не просто то, что они трудны и не представляют практического интереса,— мы ведь излагаем кое-какие вопросы такого рода. Решающим для нас было другое: мы рассудили, что если их не затрагивать, никто не будет в обиде, поскольку им не придают большого значения. Ибо следует иметь в виду, что бесплодные допросы, коими изобилуют философские сочинения, бывают раз- ными. К иным пренебрежительно относятся даже те, кто их трактует. Иные же, наоборот, всеми признаны и узаконены, их часто обсуждают в своих трудах люди, достойные уважения.

Нам думается, что не подобает оставлять без внимания широко распространенные и хорошо известные мнения, сколь бы ложными онн ни представлялись. Эту дань вежливости пли, вернее, справедливости мы должны отдавать не лжи — она того не заслуживает,— а людям, дабы им не пришлось отвергать то, что они считают важным, без предварительного исследования. Разумно ценой труда, потраченного на изучение этих вопросов, получить право ими пренебрегать.

Что же касается первых, то с ними можно обращаться более свободно, и те вопросы, которые мы сочли нужным опустить, принадлежат как раз к этому роду: они не в чести не только у людей, от них далеких, но даже и у тех, кто по долгу службы излагает их другим. Никто, слава Богу, не интересуется всерьез универсалиями a parte геі, мыслимыми сущими и вторичными интенциями 12, и, значит, у нас нет причин опасаться, что кто-то будет недоволен, обнаружив, что мы о них умолчали. К тому же подобные материи так мало подходят для перевода на французский язык, что они могли бы скорее обесславить схоластическую философию, нежели внушить уважение к ней.

Следует также предупредить, что мы позволили себе отступить от правил безупречно строгого метода и в четвертой части поместили многие вещи, которые можно было бы отнести ко второй и к третьей. Но сделано это намеренно, так как, по нашему мнению, полезно рассмотреть в одном месте все, что требуется для того, чтобы придать науке полноту, в чем и состоит главная задача метода, излагаемого в четвертой части. Потому мы и оставили аксиомы и доказательства для этой часги книги.

Таков, в общих чертах, замысел нашей «Логики». Быть может, со всем тем ею воспользуются лишь немногие и мало кто почувствует, что она пошла ему впрок: ведь обычно, применяя правила, люди редко отдают себе в этом отчет. И все же мы льстим себя надеждой, что те, кто прочтет ее сколько-нибудь внимательно, почерпнут отсюда кое-какие познания, благодаря которым пх суждения станут более верными и более основательными, даже если они сами этого и не заметят. Так некоторые лекарства исцеляют педуги, придавая сил и укрепляя члены. Как бы то ни было, она по крайней мере не будет долго докучать своим читателям: всякий мало- мальски развитой человек сможет нрочесть ее в одну неделю. И едва ли возможно, чтобы при таком разнообразии затронутых в пей вопросов кто-нибудь не нашел, чем вознаградить себя за труд ее прочтения.