3.              Евразийство и синтетическая философия

К философии евразийства относятся прежде всего проблемы первооснов человеческого бытия, в частности, российского бытия, экзистенциального смысла жизни русского человека и истории страны.

Логос, понимаемый как равноправное, паритетное единство материи и духа, даёт возможность переформулировать основной  вопрос  философии, преодолеть узость как материализма, так и идеализма, открывает широкие перспективы для системного подхода к его решению и построению синтетической философии. Предмет синтетической философии можно определить как соединение материализма и идеализма и определение основного вопроса его как саморегулирующейся системы путём взаимодействия прямой и обратной связи—материи и духа.

В истории философии было немало попыток создания синтетической философии на основе признания строгой паритетности  соотношения материи и духа. Такими направлениями были гилозоизм и особенно пантеизм, которые заявляли о себе каждый раз в периоды обострения противоречий между материализмом и идеализмом с целью их примирения и достижения синтеза в философии. Так было с пантеизмом эпохи Возрождения ( Дж. Бруно, Н. Кузанский), Нового времени (Б.Спиноза) и Новейшего времени (Гегель), русский космизм, который однако был выключен в советский период из национального и мирового историко-философского процесса.

Однако в послегегелевской философии вновь усилился диспаритет материи и духа особенно в марксистской философии. Тезис Ф. Энгельса—“единство мира в его материальности” прочно завладел умами правоверных материалистов, среди которых немало как философов, так и учёных других специальностей. В такой обстановке господства материализма, именуемого к тому же диалектическим, т.е.

Как отмечалось выше, если социо-логос символизирует гармонию, целостность социальной системы, её устойчивое, стабильное состояние, то анти-логос—символ обратного т.е. хаоса и беспорядка. Онтологическое бытие России как серединное между Востоком и Западом, Азией и Европой больше всего располагает к анализу его с позиций средних или серединных, экстремальных принципов трансформации хаоса в порядок.

Подобный коэволюционный подход, однако, не достижим на путях противопоставления природы и общества. Он достижим на основе применения единого экстремального принципа—наименьшего действия, обеспечиваемого взаимодействием материи, энергии и информации в природных системах, а в социальных системах—материи, энергии и духа (духовности), о чём говорил ещё Д.И.Менделеев.

Этого можно добиться с помощью максимальной автономизации системы, внутренней зарегулированности её свойств. Таков наиболее верный путь обеспечения стабилизации и устойчивого развития системы. Из природных предпосылок тут действует, наряду с дарвиновской движущей формой отбора, направленной на дивергенцию, расхождение органических форм и их взаимную борьбу, и противоположная тенденция—стабилизирующая форма отбора, работающая на конвергенцию, схождение и гармонизацию путей эволюции. В подобных конвергентных процессах содержится огромный резерв, запас усиления внутренней зарегулированности энерго-информационных процессов как в природной , так и социальной системах, их автономизации, стабилизации и достижения на этой основе устойчивого развития. Например, пассионарность—высокая этнопсихологическая энергия, по Л. Гумилёву. Если в биологии всё это—предмет больше так называемой недарвиновской теории эволюции, то в социологии—предмет немарксистской теории.

Для всех недарвиновских и немарксистских теорий в биологии и социологии характерно прежде всего признание наряду с дивергенцией, как раз коэволюционно-конвергентных, короче говоря, интеграционных и реинтеграционных процессов в развитии природы и общества. В них выражены идеи пантеизма,  конвергенции и единства материи и духа. Конвергенции осуществляются за счёт материально-идеальных, энерго-информационных процессов.

Пантеизм их выражен также в признании объективного существования сверхчеловеческого, сверхиндивидуального разума. В философии и социологии такой подход проявился и со стороны некоторых бывших приверженцев марксизма, которые поняли ограниченность материалистического понимания истории. Избирая пантеизм, они фактически становились на позиции средней линии между материализмом и идеализмом.

Интерес к евразийству в философском плане связан с его пантеистической приверженностью к осуществлению союза материализма и идеализма в видении социального прогресса России. Причём, примирительные, компромиссные тенденции по синтезу материализма и идеализма обозначены были как в самой философии, так и в естествознании. Из философов-евразийцев здесь ведущую роль сыграл Л.Карсавин, утверждавший о всеединстве Вселенной, состоящей из соподчинённых структур—иерархий—личностей. Вселенная есть высшая личность, которая не является абстракцией, а существует в своих конкретных моментах, индивидуумах. Человек-Вселенная—это воплотившийся дух, или одухотворенное тело: “Дух, просачиваясь сквозь данность материала, всё собою объемлет и поднимает с собой в более высокую сферу. Ни пространство, ни время, которые определяют материю, не ограничивают дух. Он всегда и везде...”[10] Здесь трудно не увидеть возрождение гераклитовского логоса.

Объективно материя и дух составляют неразрывное единство или тождество, которое, однако разрывается материализмом и идеализмом: “Существование высших личностей необходимо для понимания человечества и жизни Вселенной, оно направляет нас в область бытия, в которую люди, заваленные повседневными своими делами, настроенные утилитарно ( а следом за ними и философы), не смотрят и поэтому, при необходимости, не могут сказать, что является смыслом их жизни. Так называемые “идеалисты” стараются превратить эту область в одно отдельное бытие без эмпирического, конкретного как ненужного бытию; они не понимают, что есть совершенство или полнота бытия. Другие эту область смело отрубают от эмпирического бытия, пытаются удовлетвориться последними, но не могут его ни объяснить, ни осмыслить... Всё. Кончено”.[11]

В итоге, и материализм, и идеализм оказались ограниченными и односторонними направлениями, оторванными от абсолютного идеала или истины. Падение абсолютных идеалов в философии приводит к одряхлению самой философии.

Как созвучны с мыслями евразийца Л.Карсавина высказывания другого выдающегося русского учёного-эмигранта П.Сорокина, который не принадлежал к евразийцам. Он говорит, что “западная культура сейчас на распутье. Она должна либо придерживаться своей устаревшей односторонней концепции истины, или видоизменить свою односторонность за счёт слияния с другими системами. Если она предпочтёт первое, то ей придётся поплатиться всем своим творческим потенциалом и стать совершенно бесплодной и окаменевшей, Иной выбор приводит к целостной и более подходящей системе истины и ценностей”.[13]

Материалистическое направление в социологии, абсолютизирующее относительное—чувственную истину, связанную с чувственно-предметной деятельностью и чувственной этикой, подготовило своё добровольное самоподчинение грубому насилию.

“Западная истина чувств,—продолжает П.Сорокин,—стоит перед лицом трагической развязки своего же собственного свержения с престола... Истина, сведённая до нормы чувственного удобства, до условности, до идеологии или до “деривации”, прославляющая экономические и другие интересы, сама уничтожает себя.”[14] Как актуально звучат и в наши дни эти мысли корифея социологии!

Отмечая, что нынешний кризис культуры и общества заключается в разрушении преобладающей чувственной или материалистической системы евро-американской культуры, П.Сорокин в то же время верил в наступление новой фазы в культурном развитии Европы. И эту фазу или этап он связывал тоже с философией тождества материи и духа, понимаемого им в виде объективно существующего сверхчеловеческого разума. Что есть истина? “Этот вечный вопрос Пилата ожидает достойного ответа, приемлемого для всех культур и для любого разума. Ответ этот предполагает всесведущий, сверхчеловеческий разум. Для ограниченного человеческого ума возможен только сугубо относительный ответ”.[15]

Сверхчувственный разум П.Сорокина можно отнести в один ряд с панлогическим разумом Гегеля: “Всё действительное разумно, всё разумное действительно”, с его трактовкой абсолютной идеи или абсолютного духа как объективного.