1.              Историософия новоевразийства

Кроме Л. Карсавина, пантеистические идеи развивались и другими евразийцами старшего и младшего поколения. Это прежде всего воззрения Н. Трубецкого об идее—правительнице, упорядочивающей действительность и придающей своеобразные черты тому или иному типу культуры.

Существенным в истории русской культуры Н. Трубецкой считал влияние туранского элемента, относя сюда угро-финские, тюркские, монгольские и другие восточные культуры. При этом нельзя не заметить в его очаровании Центральной Азией, выраженном в « Исходе к Востоку», некоторую односторонность. Она выразилась в негативном отношении в целом к Западу и неумеренном восхвалении Востока, его влияния на Россию. В таком некритическом увлечении Востоком нельзя не видеть нарушения баланса евразийства—ровного отношения России на вполне паритетных началах и к Востоку, и к Западу, выраженного в тезисе, что Россия не Азия и не Европа, Но нам бы хотелось дополнить этот тезис другим, противоположным—Россия является в такой же мере и Азией и Европой. Без этого момента также нет России. Попытаемся развить эту мысль в политолого—государствоведческом аспекте.

При этом необходимо прежде всего восстановить историческую правду, связанную с тем, что в России укрепление самодержавно-монархических, антидемократических традиций в государственном устройстве связано не только с традициями Востока, но и Запада. То, что Русь унаследовала татаро-монгольский тип государственности, власть которой проистекала не в результате согласия, компромисса, уступок, т.е.

Пётр I сделал решительный поворот, упразднив патриаршую власть и тем самым узурпировал всю власть. Абсолютистские начала ещё больше укрепились при Екатерине II за счёт ослабления православной церкви—распространения вольтерианства и просветительской философии с атеистической направленностью. “Эти учения были крайне враждебны религии, в частности православию”—пишет Н. Нарбаев со ссылкой на труды евразийца Г.В. Вернадского и на  “Лекции по русской истории” С.Ф.Платонова.[65] К сожалению, эта часть истины всё ещё остаётся в тени. Тем не менее, это не может отменить того факта, что Россия не избежала как восточного варварского деспотизма в управлении обществом, так и западного варварства или “варварской односторонности” (по терминологии К. Юнга), проявившейся в доведённом до крайности расколе единого духа, сознания народа на религию, философию и науку, а общества на сословия, классы, группы, выясняющими отношения между собой варварскими способами—войнами, революциями и т.д.

Государственная власть в России укреплялась не только силой оружия, усилением бюрократического аппарата, но и разложением народа, его духа, сознания, а также разжиганием классовых, межэтнических противоречий и т.д. Потому субъектом истории оказался не народ, а государственная власть. Кроме власти, других субъектов истории и страны пока что в России нет. И в этом её глубокая трагедия, густо замешанная на гремучей смеси варварства Востока и Запада.

Здесь можно сослаться на не очень известное высказывание В. Ленина о том, что Пётр I преобразовал варварскую Россию варварскими методами. Ленинизм оказался продолжением этой прозападной традиции. И одной из ценных сторон наследия евразийства является уяснение сути большой трагедии России, её апокалипсиса—мотива весьма модного для русской культуры и философии.

Из приведённой негативно-критической части евразийства логически вытекает и его позитивная, более оптимистическая часть—единение общества, прежде всего, власти и народа на основе восстановления во-первых, единства, целостности разрушенного духа, сознания народа, во-вторых, восстановления в своих правах народа как подлинного и потому единственного субъекта и творца истории. Актуальность обозначенной темы сегодня не требует обоснования, особенно по вопросу взаимодействия власти и народа.

Россия богата традицией укрепления власти как единственного субъекта истории. Это подавление боярской оппозиции при Иване IV, петровские реформы, о чём уже речь шла. Затем борьба против дворянской оппозиции в лице декабристов, а при советской власти—борьба против церкви, крестьянства, интеллигенции и т.д.

В постсоветский период произошла смена одного тоталитарима—идейно-политического—другим—финансово-олигархическим. Если в советский период экономика страны держалась в основном на двух тонких трубах: газопровода и нефтепровода, перекачивавших природные ресурсы за рубеж, то сейчас поток нефтедолларов намного расширился, но сосредоточен он в руках крупнейших монополий, приватизировавших прежние государственные богатства. И не в этом ли одна из важнейших причин регулярных долгов государства перед народом, хотя бы по выплате зарплаты?

Подобное разрушение логоса России вновь началось с “западнизации” (А. Зиновьев), с монетаристской политики либерализации экономики. Фактически укрепление власти финансовой олигархии пока не способствует развитию экономики. Уже дважды Россию пытаются поставить в условия натурального обмена и натурального производства средневековья.

В условиях деформации функций денег и использования услуг посреднических фирм открылся широкий простор для различных злоупотреблений. Торговля продукцией ведётся по ценам, значительно ниже заводских и даже ниже себестоимости опять таки из-за взаимозачётов, чем наносится большой урон производству, потребителю и всему населению. За последнее время сформировался « чёрный рынок» как в  государственном, так и в региональном масштабе. Мировая практика показывает, что подъём экономики невозможен в условиях существования “чёрного рынка”, при которых ускоряется обнищание населения и разорение предприятий. Руководство их заинтересовано в доходах от “чёрного рынка” больше, чем в развитии производства.

Так что нынешний финансово-олигархический тоталитаризм может оказаться даже пострашнее советского, ибо тесно связан с криминализацией общества, массовой безработицей и разрушением производства. С отрывом финансового капитала от производственного (промышленного и аграрного) связано и то, что оборотные средства предприятий исчерпаны, технологический уровень основных видов производства отстаёт от мирового на многие годы, сельское хозяйство почти разрушено, оборонный комплекс практически развалился без инвестиций, образование, наука и культура деградируют и т.д. и т.п.

Страна оказалась в состоянии близком к средневековому натуральному хозяйства, а не товарному производству. Для выхода из создавшейся глубоко кризисной ситуации нужен русский логос, его обсуждение в историософском плане.

Развернувшаяся в последние годы дискуссия вокруг национальной идеи—нужна она или нет—является по существу спором о словах: идея, идеал, идеология, программа и т.д.

В русской идее соборности, коллективизма и ненасилия всегда доминировало обоснование духовности как основной черты национальной культуры. Будучи сугубо национальной, идея эта восприняла в то же время и лучшие традиции западной мысли, чему немало способствовала напряжённая идейная борьба западников и славянофилов—разновидностей русского евразийства.

Занимая срединное положение в мире как в геополитическом, так и в цивилизационном отношениях, культура России несет на себе явный отпечаток мировоззрения и Востока, и Запада. В чём же разница этих мировоззрений?

Первое, что сразу же бросается в глаза при взгляде на Восток и объединяет все его цивилизации, как древние, так и современные,—это очевидный приоритет культуры над экономикой, духовного над материальным. Великие философские, религиозные и этические учения Востока всегда появлялись совершенно независимо от господствующей в данное время общественно-экономической формации и способа материального производства, который по существу не претерпел сколько-нибудь существенных изменений за тысячи лет. В этом коренное отличие Востока, а в какой-то степени и России, от экономически жёстко обусловленной западной цивилизации. Вот почему Россия на первый взгляд как бы выпадает из общецивилизационного пути социального прогресса, в котором лидирует последние несколько столетий, безусловно, Запад.

Именно бурное экономическое развитие, а также преимущество материального и технического производства над другими регионами, позволило Европе, а затем и Америке говорить об “отсталости” прочих народов. Это подтверждалось вполне зримым экономическим господством Америки и Европы фактически над всем земным шаром, которое сохраняется и в настоящее время. Прагматическая идеология Запада именно сейчас кажется особенно всепроникающей и непобедимой.

Однако вспомним: в своё время всерьёз обсуждалась проблема заката европейской цивилизации.

Но почему именно в судьбе Фауста отразилась судьба европейской культуры? Да потому, что “фаустовская душа”, по Шпенглеру, рождается из чувства бесконечности, однако по природе своей она весьма деятельна и динамична. На первый взгляд она соткана из одних противоречий: прасимволом её выступает “чистое безграничное пространство, а телом”—западная культура, расцветшая на северных равнинах между Эльбой и Тахо с рождением романского стиля в Х столетии”. Фаустовская душа—это “железная воля, побеждающая и ломающая всякое сопротивление зримого”, и в то же время—“тоска по лесу, загадочная жалость, несказанная заброшенность: это—фаустовское, и только фаустовское”.

Это чувство бесконечности находило выражение в культуре Европы на протяжении целых эпох: здесь и архитектура устремлённой ввысь готики; и ренессансная живопись с бесконечностью линейных перспектив; и научные открытия Галилея, Коперника, Ньютона; и хоралы Баха; и философия Канта, Гегеля и Гёте.

Однако взлёт духа, повлекший за собой расцвет культуры, оказался ограниченным, ибо слишком довлело над ним земное. Взлёт западной духовности не превращается в космическиё полёт. Наоборот, он опускается на землю. В глубинах взлетевшего духа, оторвавшегося от земной пуповины, происходит надлом. И Фауст терпит крах в этом порыве объять всю жизнь, слиться со всей Вселенной. Ему не хватает силы духа, и, отчаявшись, он продаёт душу дьяволу. Земной основы духа—даже очень деятельного—оказалось недостаточно для достижения бесконечности Вселенной.

На выручку к ограниченному заземлённому духу человека вслед за Богом заспешил и Сатана, который “правил бал”, вытеснив и человека, и Бога. Душа Фауста в своих бесконечных стремлениях к истине вынуждена идти на сделку с совестью—вступать в союз с Мефистофелем, злым духом Земли. Фаустовское “в начале было слово” сменяется на мефистофелевское “в начале было дело”. Так злой гений рационального Мефистофеля берёт верх над культурой, над светлым духом Фауста.

Да, но прогнозы Шпенглера о закате Европы относятся к началу уходящего в историю ХХ века. Возможно они устарели? Обратимся к современному автору—известному американскому футурологу и политологу Френсису Фукуяме. В статье “Конец истории?”, опубликованной в 1989 г., он пишет: “Конец истории печален. Борьба за признание, готовность рисковать жизнью ради чисто абстрактной цели, идеологическая борьба, требующая отваги, воображения и идеализма,—вместо всего этого—экономический расчёт, бесконечные технические проблемы, забота об экологии и удовлетворении изощрённых интересов потребителя. В пост-исторический период нет ни искусства, ни философии, есть лишь тщательно оберегаемый музей человеческой истории. Я ощущаю в самом себе и замечаю в окружающих ностальгию по тому времени, когда история существовала...

Признавая неизбежность пост-исторического мира, я испытываю самые противоречивые чувства к цивилизации, созданной в Европе после 1945 г., с её североатлантической и азиатской ветвями. Может быть, именно эта перспектива вековой скуки вынудит историю взять ещё один, новый старт?”

Симптоматична уже сама постановка вопроса, свидетельствующая о неудовлетворённости самого автора западной, материалистической трактовкой истории, согласно которой одни общественные формации сменяют другие, причём революционно, разрушая мир до основания и создавая новый. Поэтому далеко не оптимален этот одномерно-экономический мир, прогресс которого сопряжён с огромными издержками, связанными с признанием примата рационально организованной материальной цивилизации над иррациональной духовной культурой.

Закат Европы означает завершение в ХХ веке европейского цикла истории и начало цикла евразийского. Такова логика истории, у которой, однако, немало противников, ослеплённых величием либо европоцентризма, либо ориентализма. Обосновывая противостояние Востока и Запада, обычно приводят первые три строчки из “Баллады о Востоке и Западе” Р. Киплинга. Между тем, вырванные из контекста, они теряют свой подлинный смысл, Вот как звучат эти стихи в буквальном переводе:

Смысл предельно ясен: Восток и Запад никогда не сойдутся географически, но могут сойтись социально, когда их альтернативность сменится на взаимную востребованность западных экзотерических и восточных эзотерических концепций человека и общества. Принципы такого синтеза получили глубокое развитие в работах Н.К. Рериха. Он писал в 1929 г.: “Идея Востока и Запада—идея близнецов... Запад может легко понять основные принципиальные идеи Востока и хранить вечную мудрость, которая исходит из той части мира, откуда фактически произошли все религии и вероучения. А Великий Восток следует открытиям Запада и ценит достижения этих творческих умов. На Востоке жаждут плодов цивилизации.”[66]

В отличие от экономически развитой западной цивилизации, для Востока характерен исторически отсталый способ производства. Исключение составляет лишь вторая половина ХХ века, когда целый ряд стран азиатско-тихоокеанского региона вырвался в число экономически развитых. Лидирующее положение заняла тут Япония, первой вступившая в эпоху информационного общества. Что касается России, то, несмотря на отчаянные усилия по экономическому реформированию, предпринимавшиеся со времён Петра I, они не дают должного эффекта. Главная причина подобной неэффективности заключается в безуспешной попытке заменить двухмерную евразийскую самобытность страны с исторически сложившимся приоритетом культуры над экономикой на одномерный экономический мир, с приматом экономики над культурой. Россия упорно сопротивляется насильственным попыткам превратить нормальное двуногое существо (с двумя точками опоры) в одноногое и бездуховное экономическое «чудо».

Развитая экономика—продукт должным образом сложившейся культуры. Разве возможна была бы европейская экономика новейшего времени без возрождения культуры и науки в эпоху Ренессанса? Конечно, нет. По аналогии, более поздно вступившие на стезю цивилизации восточные страны, такие, как Япония и Южная Корея, смогли перейти этот рубикон с помощью успешного развития своей национальной культуры и интеграции её в мировую. Япония оказалась впереди всех стран мира по числу переводов иностранных источников. Что же касается религии, то каждый японец чувствует себя и синтоистом, и буддистом. Почти аналогичная ситуация в Южной Корее, где многие считают себя на работе протестантами, а дома—буддистами и конфуцианцами. Вот где настоящее евразийство!

К сожалению, в России другая ситуация. Вместо встречи, диалога и взаимодействия культур, язычество в своё время сменилось христианством, христианство атеизмом, а в постсоветском пространстве—пустота перепутья. Никакая другая культура, кроме русской, не в состоянии была бы выдержать подобное насилие над собой—быть трижды похороненной! Чтобы возродиться уже в четвёртый раз, она должна набраться сил из своих же резервов соборности духа, о которой говорил ещё Ф.М. Достоевский: “Основные нравственные сокровища духа в основной своей сущности по крайней мере не зависят от экономической силы... Мы же утверждаем, что вмещать и носить в себе силу любящего и всеединящего духа можно и при теперешней экономической нищете нашей, да и не при такой ещё нищете как теперь. Её можно сохранить и вмещать в себе даже и при такой нищете, какая была после нашествия Батыева или после погрома Смутного времени, когда единственно всеединящим духом народным была спасена Россия”.[67]

Средством обретения этого всеединящего народного духа соборности является просвещение—“свет духовный, озаряющий душу, просвещающий сердце, направляющий ум и указующий ему дорогу жизни”.[68] Лишь по достижении определённого результата на ниве просвещения возможен переход к развитой экономике без каких бы то ни было потерь. Так что существуют как бы две Руси: первая—соборная и богатая, вторая—разорённая и нищая. И здесь, как у Достоевского, нищета экономическая должна восполняться духовным богатством.

Сейчас же, вместо евразийской двухмерности культуры и экономики, получается перекос в одномерность, в нищету—как экономическую, так и духовную. Да и в духовной сфере тоже перекос: на фоне богатого убранства златоглавого, воздвигнутого вновь храма Христа-Спасителя—обнищание науки и культуры. Где же выход?

История выдвигает новые парадигмы своего развития в виде новоевразийской и ноосферной цивилизации, информационного общества, возникающего на базе взаимопроникновения экономики, культуры и информатики. В потенции, именно это и имел ввиду Достоевский, когда говорил о необходимости просвещения. Учитывая, что информационное общество—это уже сегодняшняя и завтрашняя реальность передовых стран мира, нет сомнения в том, что оно станет основной парадигмой и России ХХI века.

Две точки опоры надёжнее одной, но ещё прочнее три. Согласно новой формирующейся научной картине мира, материя и энергия перестают быть наиболее фундаментальными понятиями. Фундаментальны информационные поля, в которых виртуально содержатся все возможности будущего развития. Всё это имеет непосредственное отношение к предпринятому нами исследованию общества. Открытое общество (в смысле свободы взаимодействия с внешней средой)—это общество информационное, которое оказалось на несколько порядков выше, чем закрытое, по оптимизации триединого потока: вещества, энергии и информации.

Таким образом, в России экономический подъём возможен только на путях интеллектуального и духовного обеспечения реформ. Страна не выберется из нынешних кризисных состояний, если мы будем и дальше пытаться превратить двухмерную евразийскую Россию в одномерную, прозападную, либерально-рыночную. Исторически сложившийся примат культуры над экономикой можно, конечно, разрушить. Но тогда это будет движение не вперёд, а назад.

Кто владеет информацией, тот владеет миром. Ноосферно-информационный подход к цивилизации—это обретение третьей точки опоры, наряду с культурой и экономикой. Более того, информация интегрирует культуру и экономику, являясь мерой их организации и соединения. В нашем понимании информационное общество трёхкомпонентно: цель, средство и результат. Цель—это смысл жизни или идея истории, средство выступает способом или методом её реализации, а результат—реализованной идеей.

Цыплят, как известно, по осени считают, результат же социального прогресса зависит от функциональной роли целого и его частей. При господстве целого, или централизованной власти, мы имеем тоталитаризм, при господстве частей—анархию. Поэтому так важно единство, гармония целого и частей социальной системы. Вопрос этот чрезвычайно актуален для страны, оказавшейся сейчас на перепутье: куда и каким образом двигаться дальше? Явно ощущается отсутствие как чётко сформулированной идеи реформирования России, так и информации о путях достижения цели— социального прогресса.

При всей паритетности материи и духа в русском логосе приоритет всегда был за культурой. Культурная доминанта, примат духа, его опережение материального—такова логика логоса как Востока, так и России.