§ 3. Австромарксизм и историческая практика национально-культурной автономии коренных народов Севера
Концепция культурно-национальной автономии была выдвинута в начале ХХ в.
деятелями австрийской социал-демократии и являлась составной частью австромарксизма. Наиболее полно теория культурно-национальной автономии сформулирована К. Реннером в работе «Государство и нация» (1899) и О. Бауэром в книге «Национальный вопрос и социал-демократия» (1907).Первоначально в теоретическом решении национального вопроса К. Реннер исходил из «принципа персональности», согласно которому отдельным национальностям Австро-Венгерской империи предлагалось предоставить не территориальную автономию, а обеспечить защиту представителей каждой национальности во всех частях Австро-Венгрии. Такое положение достигается превращением каждой из национальностей в субъект права. Результат такой реформы он характеризовал так: «Принцип персональности, а не территориальный принцип лежит в основе такого порядка, когда отдельные нации выступают не как простое сообщество населения отдельных областей, но как союзы личностей, не как государства, но как народы и не на основе легендарного государственного права, но на базе действующего народного права» . Согласно О. Бауэру, «все нации — где бы они ни жили, всегда составляли бы корпорации, самостоятельно заведующие своими национальными делами. В одном и том же городе жили бы рядом, друг другу не мешая, две или несколько наций, которые спокойно развивали бы формы своего национального самоуправления, строили бы свои образовательные учреждения...» .
В. И. Ленин суть программы культурно-национальной автономии видел именно в свободе присоединения: «.Каждый гражданин записывается в ту или иную нацию, и каждая нация составляет юридическое целое, с правом принудительного обложения своих членов, с национальными парламентами (сеймами), с национальными "статс-секретарями" (министрами)» .На основе австромарксистской концепции культурно-национальной автономии предпринимались попытки решить национальный вопрос в отношении коренных народов Севера России еще в годы гражданской войны. Временным сибирским правительством в 1918 г. было образовано Министерство туземных дел, в ведение которого перешли районы обитания туземцев, прежде всего за 60-м градусом северной широты. До созыва регионального Учредительного собрания народам Сибири предоставлялась культурная автономия.
На созванной в августе 1918 г. в Томске II сессии Сибирской областной думы была принята «Декларация членов Областной думы от туземных племен Сибири», где в частности, провозглашалось: «В отношении экстерриториальных туземных племен Сибири мы требуем признания права на национально-персональную автономию и требуем провозглашения национальных организаций этих туземцев — районных, губернских или областных и центральных, — институтами пуб- лично-правовыми»597.
В принятой на этой же сессии «Декларации секции экстерриториальных народов фракции национальностей» подробно раскрывались основные положения предлагаемого к принятию законопроекта о национально-персональной автономии, а именно:
«Каждый экстерриториальный народ автономной Сибири имеет право объединения в национально-политический союз с правами юридического лица.
Национально-политические союзы экстерриториальных народов Сибири пользуются правами широкой национально-персональной автономии.
Общегосударственный основной закон должен установить и гарантировать всем национальным меньшинствам на всем пространстве Сибири действительную возможность использования всей полноты национальных прав не только провозглашением национально-персональной автономии, но и созданием системы органов, как центральных, так и местных, уполномоченных на защиту прав национальных меньшинств.
Национально-персональная автономия обнимает следующие области: а) народное образование и культурно-просветительное дело; б) культ; в) национальный суд; г) санитарию и общественное призрение; д) хозяйственную помощь (кооперацию и прочее); и) регулирование переселения, иммиграции и эмиграции; е) распоряжение землей, занимаемой данным народом на общем основании; ж) метрика- цию и регистрацию своего населения; з) национальный бюджет.
Для управления делами национально-персонально-автономного союза им избираются на основе всеобщего, прямого равного, тайного и пропорционального голосования представительные и административные исполнительные органы.
Органы национальной автономии распоряжаются суммами, отчисляемыми из государственных или местных средств на нужды своего народа пропорционально вносимым налогам и пользуются, кроме того, правом дополнительного обложения своего населения на началах прогрессивно-подоходного налога.
В земских и городских органах самоуправления и государственных органах национальности участвуют на общих основаниях».
Идея образования культурно-национальной автономии у аборигенов Севера обсуждалась и после гражданской войны.
Так, на конференции представителей северных этносов, состоявшейся в мае 1922 года в селе Самаровском, предлагалось решать проблемы северных этносов путем предоставления им административно-хозяйственной и культурно-национальной автономии в пределах Березовского, Сургутского, северной части Тобольского уездов, объединенных в единый округ, административно входящий в Тюменскую область.С принятием в 1996 г. федерального закона Российской Федерации «О национально-культурной автономии» была создана правовая основа для образования автономий данного типа у коренных народов Российского Севера. Но, как показала практика, национально-культурная автономия не вызвала у них интереса. Так, в частности, Ф.С. Донской отмечает, что коренные малочисленные народы Севера «не имеют ни одной НКА, хотя их территориальная разобщенность предполагает создание таких образований для решения своих насущных проблем»598. В свое время заместитель министра по делам федерации, национальной и миграционной политики А.А. Томтосов высказывал сожаление по этому поводу: «.Если говорить о вашей самоорганизации, самоуправлении, то меня удивляет, что коренные малочисленные народы Севера совершенно игнорируют закон о национальной культурной автономии. Применение этого закона способствовало бы решению многих вопросов. Особенно проблем этносов, оказавшихся на территориях нескольких субъектов Федерации, а также представителей северных этносов, живущих в городах. Например, число эвенков, проживающих в России, всего 35 тысяч. Они расселены от Мурманска до Чукотки. Около 15-20 % эвенков постоянно или временно проживает в городах. Но они могли бы создать федеральную национальную культурную автономию. и везде присутствовать как федеральное сообщество этноса. Мы сегодня создали 11 федеральных национальных культурных автономий, в том числе есть такие, скажем, малоизвестные, как федеральное социальное культурное автономное общество российских сербов, лезгин. Этот закон можно применить при создании местных, региональных, федеральных национальных и культурных автономий.
Сейчас в закон будут вноситься поправки. Мы надеемся заложить в законе возможности финансирования культурно-национальных автономий из местного и регионального бюджетов. Так что, советую принять во внимание возможности, предоставляемые этим законом, и целенаправленно их использовать в решении вопросов коренных малочисленных народов Севера»599.Вместе с тем определенный практический опыт самоорганизации коренных малочисленных народов Севера в рамках национально-культурных автономий существует. Так, недавно была создана региональная национально-культурная автономия «Эвенки Сахалинской области», проявляющая заметную общественную активность. В качестве длительно существующих моделей подобной автономии можно рассматривать, по мнению А.А. Максимова, самоуправление саами в форме «парламентов» коренного народа в Норвегии, Финляндии и Швеции600.
Оценивая эффективность национально-культурной автономии саамов, А.А. Максимов отмечает, что данная модель, несмотря на значительную поддержку государства по развитию национального образования и культуры, увеличение численности детей, изучающих саамский язык как предмет, так и не смогла решить проблему невостребованности саамского языка. Он также полагает, что все большее значение приобретает вопрос о создании национального района на севере Норвегии, где саамы проживают наиболее компактно, а работа над самоопределением саами и реализацией их земельных претензий остается в фокусе деятельности Парламентов и других саамских организаций.
На наш взгляд, территориализация выступает, по-видимому, одной из закономерностей развития национально-культурной автономии.
В этой связи заметим прежде всего, что в научной литературе термины «национально-культурная автономия» и «национально- персональная автономия» обычно используются как синонимы601. Основанием для их отождествления служит то, что в рамках концепции национально-культурной автономии нацию принято рассматривать не как территориальную корпорацию, а как личный, персональный союз.
В предоставлении нации публично-правового статуса (а не обязательно территории) усматривается оптимальный путь разрешения национальных противоречий и реализации прав национальных меньшинств.Чтобы национальное меньшинство могло защитить себя, оно должно предстать перед государством в качестве субъекта прав, обладать статусом коллективного юридического лица, способного и правомочного самостоятельно удовлетворять культурные запросы своих членов. Только организация национальных общностей во вне- территориальные союзы на личной, персональной основе, совершаемое независимо от численности и наличия территории компактного проживания, превращает их из объектов в субъект права и открывает перспективу реального удовлетворения их специфических культурных, языковых и религиозных интересов. Поэтому данная концепция получила также название персональной (личной), экстерриториальной (не связанной с территорией) культурной автономии602.
Как представляется, указанное отождествление национально- культурной автономии и национально-персональной автономии неправомерно. Эти два термина могут быть использованы для обозначения двух разных понятий. Различать эти понятий предлагали
Э.Л. Львова, И.В. Нам и Н.И. Наумова, критикуя подготовленный Госкомитетом по национальной политике проект Концепции национальной политики в Российской Федерации603. Правда, замечание о неправомерности отождествления понятий национально-культурной автономии и национально-персональной автономии было сделано бегло, в конце цитируемой статьи, да и различие фиксировалось не всегда четко. В последующих публикациях явление, интерпретированное как национально-персональная автономия, И.В. Нам рубри- цировала в качестве национально-культурной автономии.
По-видимому, сила закрепившейся в отечественной науке ленинской традиции отождествлять национально-культурную и национально-персональную автономию такова, что последняя до сих пор не фигурирует в качестве самостоятельной формы национальной жизни. Приведем свои аргументы в доказательство тезиса о необходимости различения указанных понятий.
Национально-культурная автономия как экстерриториальное общественное формирование обычно противопоставляется национально-территориальной автономии, что не совсем точно.
Национально-культурная автономия хотя и не является основанием национально-территориального самоопределения, тем не менее, не существует независимо от территории. Так, проект Концепции национальной политики в Российской Федерации подчеркивал, что везде, где национальности составляют большинство населения территорий, национально-культурная автономия является одновременно и территориальной. Доктрина рассматривает национально-культурную автономию как форму самоопределения национальных меньшинств, т. е. этнических общностей, находящихся в меньшинстве на данной территории. Так, в соответствии с законодательством организационные основы национально-культурной автономии определяются спецификой расселения граждан. Национально-культурные автономии могут быть местными, региональными, федеральными. Практика судебных органов и органов юстиции идет по пути признания возможности создания на каждом территориальном уровне одной автономии определенной этнической общности. Таким образом, национально-культурные автономии создаются в зависимости от территории.Рассмотрим проблему становления национально-персональной автономии на примере коренных народов Ханты-Мансийского автономного округа.
Как показывает пример ассоциации «Спасение Югры», первыми субъектами национально-культурного самоопределения в Ханты-Мансийском автономном округе стали титульные этносы, которые располагали при этом и национально-территориальной автономией604. Таким образом, национально-территориальная автономия априори не исключает национально-культурную автономию, а может выступать предпосылкой последней. Титульные этносы открыто использовали административный ресурс для развития национально-культурной автономии на базе национально-территориальной. В то же время это означает недостаточность (по-видимому, в определенных условиях) национально-территориальной автономии для полноценной жизни этноса и необходимость еще и национально-культурного самоопределения. Отсюда вытекает принцип дополнительности национально-территориального и национально-культурного самоопределения как двух способов решения национального вопроса, находящихся в отношении диалектически противоречивого единства.
Наглядным примером этой диалектики является пример с созданием в 1992 г. конгресса народа манси. Собиравшийся как Конгресс культуры народа манси, он реорганизовался в учредительный конгресс народа манси и декларировал создание Мансийского автономного округа, объединяющего города Нягань и Урай, Березовский, Кондинский, Октябрьский и Советский районы «бывшего» Ханты-Мансийского автономного округа. Линия на национально-культурное самоопределение манси в данном случае стала посредствующим звеном для провозглашения национально-территориальной автономии.
На процесс территориализации национально-культурных автономий, начинающийся уже на стадии образования национально- культурных объединений, обращает внимание Я.С. Черняк, отмечая: «.Каждая этнонациональная группа стремится обрести собственные пространственные формы, свою "национальную территорию", в виде национально-культурного объединения, клуба, общества, базирующегося на определенном социально-культурном объекте и представляющего ей возможность для регулярных внутриобщин- ных контактов, культивирования родного языка, проведения досуга в замкнутых национальных рамках»605.
Поскольку национально-культурные автономии в определенной степени территориальны, то они не могут быть охарактеризованы как национально-персональные автономии на основании противопоставления территории и личности. Проблема личности вообще не затрагивается в федеральном законе «О национально-культурной автономии». Как отмечает Т.Я. Хабриева, закон упустил множество аспектов проблемы субъекта национально-культурной автономии, ограничившись только указанием на то, что это объединение граждан. Поэтому стала возможной множественная этническая самоидентификация и одновременное членство гражданина в нескольких национально-культурных автономиях . Многомерность этнической идентичности может породить такой эффект, когда суммарная численность членов автономий будет многократно превышать общую численность граждан. Объективно возникнет конкуренция национально-культурных автономий за граждан и юридическую идентификацию их национальной принадлежности.
По общему правилу, членами национально-культурной автономии должны быть носители национальной культуры, независимо от юридически закрепленной национальной принадлежности личности. На этом основании, на наш взгляд, рассматриваемый тип автономии следует считать именно национально-культурной, а не национально-персональной.
Самоопределение личности может иметь разные исходы. Поэтому процесс самоопределения всегда был объектом социального управления. По отношению к национальному самоопределению личности роль государства и его национальной политики была решающей. Паспортная система и переписи способствовали формированию национального самосознания. Так, Д.Дж. Андерсон, изучив факторы формирования национальной идентичности таймырских эвенков и долган, пришел к выводу о том, что национальная самоидентификация в данном случае является продуктом жесткого администрирования. Он отмечает: «Советское государство навязало понятие национальности людям, которые впоследствии раздули его, пытаясь улучшить тем самым свое положение в условиях развала государственной распределительной системы»606. Проявляющаяся активность людей в установлении истинной, подлинной национальности демонстрирует то, что национальное самоопределение личности является не только объектом внешнего управления, но и актом самоуправления личности.
Суть национально-персональной автономии состоит не только в национальном самоопределении личности, но и в управлении ею процессом собственного национального самоопределения. Национально-персональная автономия обычно декларируется в форме признания свободы отнесения себя к этнической общности. Так, например, документ Копенгагенского совещания конференции по человеческому измерению ОБСЕ провозглашает: «Принадлежность лица к национальному меньшинству является предметом его личного выбора, и никакие неблагоприятные последствия не могут возникать из осуществления такого выбора»607. Федеральный закон Австрийской Республики «О правовом положении национальных меньшинств» к этой норме добавляет: «Никто не обязан доказывать свою принадлежность к какому-либо национальному меньшинству»608.
Поскольку во многих случаях этническая идентичность является общественно значимой, то предусматриваются юридические процедуры идентификации. Саами, например, заботящиеся о привилегиях своего народа, установили, что саами считается тот, «кто научился пользоваться саамским языком как первым рабочим языком или мать, отец, бабушка или дедушка которого пользовались саамским языком как своим первым языком; кто считает себя саами и кто полностью одобряет саамский уклад общественной жизни после того, как саамский представительный орган признает его саами; у которого по крайней мере один из родителей признан саами в соответствии с упомянутыми правилами»609. Идентифицированные таким образом саами регистрируются в саамских регистрационных книгах.
Пример саами показывает, что национально-персональную автономию не следует сводить к индивидуальному выбору этнической принадлежности. Данная форма автономии — коллективный процесс национального самоопределения, в котором устанавливается этническая принадлежность как индивида, так и коллектива. Взаимообусловленность этнического самоопределения индивида и коллектива позволяет утверждать, что национально-персональная автономия есть форма национального самоопределения личности, которая включает самоопределение индивида и коллектива. Следовательно, национально-персональную автономию нельзя сводить к самоопределению индивида. Это самоопределение личности, а не отдельного человека.
Из общей теории права известно, что личность есть свободное существо, носитель прав и обязанностей. Личность как субъект права имеет две стороны: физическое лицо и юридическое лицо. Физические лица обычно трактуются как индивиды, а юридические лица — как союзы физических лиц, коллективные личности. Примером юридического лица является любая организация, например государство. Государство состоит из трех основных элементов — народа, власти, территории. Пример государства как юридического лица показывает, что, во-первых, личность может достигать масштаба народа, во-вторых, личность существует не только в людях, но и в территории; в-третьих, личность должна обладать властью (суверенитетом, независимостью, автономией). В юридическом (но не психологическом) понимании личности национально-персональная автономия оказывается автономией национальной общности как личности в связи с определенной террито- риализацией. Национальное самоопределение личности происходит лишь в том случае, если национальная общность самоопределяется как личность. Эти два процесса взаимообусловлены. Поэтому вопрос о национальном самоопределении личности разрешим во взаимосвязи с конституированием национальной общности как суверенной личности. Если личность национальной общности не сформиро- вана, то этническая идентификация физических лиц затруднена. Вследствие метисации этническая идентичность даже одного лица становится множественной и потому виртуальной. Актуализируется та идентичность, которая в конкретных условиях окружающей среды выступает системообразующей, сохраняющей личность как целое.
Концепт национально-персональной автономии фиксирует виртуальность идентичности в том смысле, что не исключает многонационально сти и интернациональности персональной автономии. Последняя может существовать как в однонациональной, так и в многонациональной форме. Многонациональный характер отдельных национально-персональных автономий формирует особый тип внутренних противоречий. Они разрешаются доминированием ведущего в данных условиях типа национального самоопределения личности. Доминирующая личность получает общественное признание и юридическое закрепление.
Задача формирования этнической общности как единой личности осознается как наиболее сложная в современном развитии многих народов, в частности, ханты и манси. Так, вспоминая I учредительный съезд ассоциации «Спасение Югры», Е.Д. Айпин пишет: «На извечный вопрос великого Шекспира "Быть или не быть?" сегодня мы можем ответить однозначно: быть. Мы, остяки и вогулы, то есть ханты и манси, живы. Но вопрос теперь ставится в иной ипостаси: как быть? каким образом быть?»610.
Каким же способом быть? В обсуждаемой проблеме самым недоработанным вопросом Е.Д. Айпин считает вопрос о статусе юридического лица ханты и манси. По его мнению, данные народы, имея юридическое лицо — ассоциацию «Спасение Югры», не могут распоряжаться ни финансовыми ресурсами государства, ни ресурсами недр. Для решения этой задачи он предлагает придать ассоциации статус общественно-государственной организации с финансированием отдельной строкой из окружного бюджета, а также сформировать при участии правительства округа экономическую базу из общин, национальных предприятий, ассоциаций. Ассоциа- ция должна выступать на паритетных началах с нефтяными компаниями и правительством округа611.
Итак, в лице Е.Д. Айпина «Спасение Югры» претендует на полугосударственный статус. Ассоциация требует бюджетного финансирования отдельной строкой, а также государственных усилий по созданию для нее экономической базы. В то же время она противопоставляет себя государству и нефтяным корпорациям как равноправный партнер. Как представляется, в данном случае Е.Д. Айпин смешивает два разных вопроса: с одной стороны, вопрос о юридической личности ханты и манси, с другой — вопрос о судьбе юридической личности ассоциации «Спасение Югры». Он так и говорит: «"Спасение Югры", или ханты и манси» . В настоящее время едва ли можно считать совпадающими эти личности.
Деятельность ассоциации «Спасение Югры», безусловно, сыграла большую роль в становлении национально-персональной автономии коренных малочисленных народов Севера. Возникновение данной ассоциации свидетельствует об активизации аборигенного населения и его способности к самоорганизации. Но национальное движение обских угров находится в самом начале, о чем свидетельствуют многие факты.
В частности, активно развертывается процесс национальной самоидентификации потомков аборигенов. «Так как дети, появившиеся на свет в этнически смешанных семьях, уже определились в своей принадлежности к коренной национальности, основными претендентами на смену национальности являются лица, чьи дедушка или бабушка являлись по паспорту манси или ханты, — пишет В.Г. Логинов. — При этом они проходят сложную юридическую процедуру — на первом этапе необходимо изменить национальность своих родителей, которые считали себя русскими или представителями другой некоренной национальности, и только затем они могут получить статус ханты или манси»3. Самоопределение, таким образом, приобретает ретроспективный характер и вовлекает лиц, чья потенциальная национальная идентичность (одна из многих, составляющих его интернациональную личность) может быть формально актуализирована.
Известно, что по мере уменьшения численности чистокровных коренных жителей значительно возрастает число тех, кто ощущает себя аборигеном. Материалы по современной Тасмании демонстрируют бурный рост этнического самосознания метисов в четвертом поколении при отсутствии чистокровных коренных жителей. Мети- сированные потомки тасманийцев, насчитывавшие в 80-е годы ХХ века 4 тыс. чел., сейчас развернули кампанию по этнической мобилизации, выдвинув требования по официальному признанию себя этническим меньшинством и передаче аборигенам права собственности на коренные земли или выплаты компенсации за них612.
Описываемое явление И.М. Меликсетова определяет как стимулированную этничность и прогнозирует приостановку процессов растворения малочисленных народов в окружающих этнокультурных массивах. Общемировые процессы демократизации и локальные образовательные революции придадут, на ее взгляд, дополнительный импульс борьбе коренного населения и на других территориях613.
Данный прогноз в определенной степени подтверждается. Так, первым, основным и непреложным требованием селькупов Томской области является возврат земли. Каждый селькуп хочет получить ту землю, которой владели его предки. Для селькупа, как подчеркивает Г.И. Пелих, его семейный участок — не просто земля. Это его покойные родственники, члены его рода как единого организма, единой коллективной личности. И без членов этносоциального организма ныне живущие члены недееспособны. «Верните нам нашу землю! Без нашей земли мы не народ!», — просят и требуют селькупы614. По отношению к национальным движениям коренных малочисленных народов Севера отмечается факт, что активистами этих движений являются главным образом метисы, имеющие высшее обра- зование и проживающие в больших городах. В современных условиях метисы в большей степени идентифицируют себя с народами Севера, что находит выражение в их политической позиции. Так, среди обских угров метисы в 5 раз чаще предпочитают видеть в органах власти представителей северных этносов, нежели русских615. Метисация — процесс двусторонний. И как себя юридически идентифицируют, скажем, «русские ханты» — вопрос открытый.
Формирование зачатков национально-персональной автономии в полноценную национально-персональную автономию — единственная, на наш взгляд, альтернатива не просто культурной ассимиляции и вымиранию этноса как целого, но и вырождению и деградации новых, метисированных и русифицированных аборигенов. Несмотря на то, что метисация содействует демографическому воспроизводству и социальному продвижению коренных народов, этническая идентичность ставит известные границы и пределы, превращающие национально-персональное самоопределение в объективную неизбежность.
Достаточно указать на два общепризнанных фактора: во-первых, на специфику метаболизма алкоголя у коренных северян и другие особенности генотипа; во-вторых, установленное у циркумполярных монголоидов функциональное доминирование правого полушария головного мозга. Эти особенности так или иначе придется учитывать даже отдаленным потомкам ханты и манси для успешной реализации личных жизненных стратегий. Индивидуальная национально-персональная автономия является условием выживания потомков, как бы ни складывалась этнокультурная ситуация в будущем.
Социальным механизмом становления тотальной национально-персональной автономии является физическое наполнение абстрактной юридической личности ханты и манси, которая представлена в титуле Ханты-Мансийского автономного округа. Титул (наименование) является важнейшим и достаточным элементом существования личности, даже существования вырожденного и абстрактного или эфемерного, но обладающего потенциальной возможностью материализоваться и получить физическое воплощение. Для этого необходимо наполнить абстрактную юридическую личность ханты и манси юридически идентифицированными конкретными физическими лицами. Это завершит переход от ядерной, базирующейся на родовых угодьях, национально-персональной автономии к тотальной национально-персональной автономии, интегрирующей в свою структуру территориальную автономию и разнообразные национально-культурные учреждения и организации коренного населения округа.
Еще по теме § 3. Австромарксизм и историческая практика национально-культурной автономии коренных народов Севера:
- § 3. Австромарксизм и историческая практика национально-культурной автономии коренных народов Севера