Методологические вопросы

Во введении при краткой характеристике системного подхода в его приложении к обществу мы дали самое общее определение понятия « социальная структура» . Теперь следует дать более развернутый анализ этого важнейшего понятия социологии.

Ранее было отмечено, что понятие структуры (строения) получило развитие в естествознании XIX века. Тогда же оно было принято на вооружение рядом течений гуманитарной мысли. Маркс применил системно-структурный подход при исследовании процесса развития отношений товарного производства и развитию общества в целом, системе социальноклассовых отношений, в частности. В XX веке этот метод получил развитие на конкретном материале в социальной антропологии (Б. Малиновский и А. Ред- клифф-Браун), структурном функционализме в социологии (Т. Парсонс и Р. Мертон), структурализме в антропологии (К. Леви-Стросс). Эти и некоторые иные течения гуманитарной мысли, развивавшиеся в русле системно-структурного подхода, либо принадлежат непосредственно к социологии, либо по- своему существу близки к ней. Особое внимание, проявляемое в социологии второй половины XX века к понятию социальной структуры, нашло свое выражение, например, в том факте, что 69-е годичное заседание Американской социологической ассоциации (1974 г.) проходило под девизом: «Фокус на социальную структуру» [1]. Вот почему раскрытие содержания этого понятия в духе марксистской традиции должно сочетаться с усвоением ценного в развитии представлений о социальной структуре, предложенных иными течениями общественной мысли.

Во введении уже отмечалось, что для понимания особенностей системно-структурного подхода в общественных науках важно учитывать, что под системой следует понимать не только вещественную, материальную систему, но и совокупность отношений между элементами внутри таковой (в нашем случае — внутри общества). Элементами такого рода систем выступают «ячейки» этих отношений, а структурой — способ связи между ними.

Из того, что понятия системы, структуры, элементов могут быть с успехом применены при анализе общественных отношений, конечно, было бы неправильно делать вывод, что основными «ячейками» социума, первичными его элементами являются связи между двумя абстракными индивидами (как у Е.

Пренебрежение точностью употребляемых понятий получило весьма широкое распространение в науке, публицистике, выступлениях политиков. Это 7

Зак. 3808 касается и ошибочных трактовок понятия «структура» в применении к обществу. Приведем несколько примеров, касающихся социальной структуры.

Во-первых, понятие структуры употребляется нередко в расширительном смысле, как бы «замещая» собою понятие системы, когда структурой называют ту или иную организацию. Например, банды уголовников, организованную преступность сплошь и рядом именуют «криминальными структурами»; органы правопорядка, имеющие оружие и право его применять — «силовыми структурами»; органы управления — «управленческими структурами» и т.

Во-вторых, определение структуры как способа связи элементов в системе или совокупности связей между элементами подчас сужается до ее определения как «закона связи элементов» в системе. Это означает, что из всей совокупности отношений между элементами к структуре относят только основные, главные, закономерные связи. Конечно, в отношениях между элементами прежде всего должны изучаться именно эти связи, обеспечивающие устойчивость объекта, его тождественность самому себе. Но можно ли отвлекаться от остальных связей, например, не считаться с вкраплениями примесей и повреждениями кристаллической решетки в структуре твердого тела? От этих примесей и повреждений существенным образом зависят многие свойства, в том числе электропроводность. Аналогичным образом, бродяги (бомжи), нищие, лица без гражданства, неучтенные иммигранты, заключенные в СИЗО до суда и в тюрьмах и лагерях после вынесения приговора, другие «внесистемные» слои не могут рассматриваться как основные структурные элементы, «несущие конструкции» российского общества наших дней, но без подобных «вкраплений» описание его социальной структуры было бы неполным.

Оба отмеченных недостатка в обращении с понятиями подчас объединяются. Таковы, например, предложенные в «Философской энциклопедии» определения структуры как «единства ее элементов, отношений и целостных свойств», а также как «закона системы», «инвариантного аспекта системы» [2]. В первой дефиниции структура отождествляется с системой, а во второй — с законом существования системы, ибо под «инвариантом» следует понимать нечто постоянное, сохраняющееся во всех изменениях.

После этих необходимых критических замечаний методологического порядка попытаемся «развернуть» данное выше краткое определение структуры, имея в виду социальную структуру. Остановимся на нескольких основных пунктах. 1.

Во введении было отмечено, что любая система, в том числе социальная, обладает иерархичностью строения. Это означает, что система расчленена объективно, т. е. «независимо от нашего сознания», на подсистемы, которые выступают по отношению к ней в качестве основных элементов; те, в свою очередь, образованы из «своих» подсистем как элементов и т. д. В социальных науках обычно при рассмотрении структуры социума «последним» элементом оказывается индивид, но не «вообще», а мак исполнитель определенной социальной роли. В других случаях таким «конечным» элементом может выступать отдельный акт деятельности — материальной или духовной —или его результат; в третьих, таким элементом может выступать слово или фонема конкретного языка; в четвертых, отношение между двумя индивидами в определенной сфере, например, в акте обмена товарами или мыслями и т. д. Подсчитывать число промежуточных ступеней в иерархической лестнице в социуме — на наш взгляд, дело бесперспективное в силу сверхсложности социальной системы, бесконечного многообразия связей между людьми и их изменчивости, наличия переходных и промежуточных форм. Поэтому и в социальной структуре вслед за выделением основных ее элементов — больших социальных групп — приходится выяснять строение каждой из этих групп, членить ее на слои, в последних выделять слои более мелкие по численности входящих в них людей и т.

Под социальной структурой общества (социума) подразумевается спектр, или вернее клубок накрепко сплетенных между собою, наподобие нитей ДНК, но более изменчивых различных структур. Для каждой из них необходимо найти свой критерий различия между элементами, который позволяет как бы по вертикали «пронизывать» данную иерархическую лестницу. Вполне понятно, что при изучении, скажем, этнической структуры в данном обществе в данный период должен использоваться при переходе от более крупных к более мелким таксономическим единицам тот же самый, а не и- ной критерий. Ниже мы еще вернемся к этому вопросу при классификации социальной структуры по ее видам. 3.

Выше уже отмечалось, что всякая система находится в процессе непрерывного функционирования, а это значит, что ее структура должна рассматриваться одновременно как образование устойчивое и изменчивое. Еще более важно учитывать изменчивость структур в процессе развития системы, будь то онтогенез, т. е. развитие человека, либо филогенез, т. е. развитие общества. Именно в этой связи следует различать два аспекта в содержании категорий, отображающих противоположные (и находящиеся в единстве) стороны процессов функционирования и развития, каковы дифференциация и интеграция.

Социальной системе вообще присуща дифференциация на части, элементы и т. д., вплоть до мельчайших элементов, которые выполняют определенные функции «во благо» или «во зло» системы в целом. Равно ей присуща интеграция всех этих элементов и выполняемых ими функций, она осуществляется благодаря наличию органов и механизмов, обеспечивающих согласованность их действий; в своей совокупности они образуют систему управления. Поскольку самодвижение системы в определенных внешних условиях идет как бы повторяясь, хотя каждый следующий виток чем-то отличается от предшествующего, дифференциация в этом случае обозначает статический срез общества. Но в процессе прогрессивного развития системы происходит дальнейшее усложнение ее строения. Это значит, что количественно и качественно возрастает дифференциация на подсистемы, вплоть до последних элементов, и одновременно совершенствуются механизмы интеграции, обеспечивающие возрастание устойчивости системы по отношению к внутренним «сбоям» и «поломкам», а также внешним воздействиям. В процессе развития понятие дифференциации отражает динамический срез общества. Указанное различение двух смыслов, аспектов полностью относится и к понятию интеграции

В качестве наглядного примера диалектической связи дифференциации и интеграции обычно приводят развитие человека от момента зачатия, слияния двух родительских клеток вплоть до полного созревания организма. Эта биологическая закономерность была известна давно, но, для того чтобы открыть в онтогенезе краткое повторение филогенеза, понадобились столетия развития науки. У человека биологическое развитие идет параллельно с социализацией индивида, его превращением в «общественное существо». В процессе социализации происходит сокращенное повторение индивидом исторического пути, пройденного обществом. Наконец, общество в своем развитии также прошло путь от ранних родоплеменных образований, сходных по разделению функций между его членами со стадами наших животных предков, до современных цивилизованных наций с чрезвычайно разветвленным, очень сложным и крайне подвижным разделением труда, умножением социальных ролей, выполняемых индивидом. При этом параллельно совершенствуется система управления, обеспечивающая согласованность индивидуальной и коллективной деятельности. Отображение этого пути исторического развития может быть адекватно осмыслено в категориях дифференциации и интеграции, взятых в их динамическом аспекте, как процессов развертывания каждой из этих тенденций развития, взятых в их единстве. 4.

Представление о системе как единстве элементов в структуре должно быть конкретизировано далее на основе учета внутреннего движения системы, а также ее взаимодействия с иными системами, которые в совокупности выступают в качестве условий ее существования. Если система находится в стационарном состоянии, ее движение называют обычно функционированием. В живом организме функции весьма жестко определяются субстратом органов, тканей, клеток, хотя в сложных организмах некоторые системы дублируют друг друга, повышая тем самым его надежность.

При изучении общества функциональный подход более важен, так как каждый член общества может выполнять одновременно самые различные функции или, как их обычно называют, «социальные роли»: в производстве — одну, в семье — другую, в художественной самодеятельности — третью, в управлении общественными делами — четвертую и т. д. Более того, люди могут терять одни и приобретать иные роли. Возникающие в обществе институты также выполняют различные функции, которые во многом перекрываются (например, воспитательные функции присущи и школе, и семье), накладываются, частично дополняют и замещают друг друга. Наконец, общество и входящие в него группы сознательно, целенаправленно создают для выполнения определенных функций различные организации, институты.

В социологии при изучении какого-либо определенного социума, будь то племена Новой Гвинеи, сохранившие первобытный уклад жизни; существовавшее на протяжении десятков лет в СССР советское общество; современное российское или западное, основное внимание поневоле уделяется раскрытию законов функционирования социальной системы, выяснению механизмов, обеспечивающих ее устойчивость, непрерывность его жизнедеятельности. Но не случайно в определении предмета социологии (см. очерк первый) мы подчеркивали необходимость различения законов функционирования и законов развития. Действительно, при изучении указанных племен мы не можем не задать себе вопрос — как первобытное общество превращается в цивилизованное, в т. ч. каковы пути для преодоления отсталости племен в наши дни; как советское общество трансформируется в постсоветское российское (а также грузинское, белорусское и т. д.); каковы тенденции развития западного общества, в котором постепенно усиливаются тенденции планирования, возрастания регулирующей роли государства, а тем самым подчинения индивидуальных и групповых интересов интересам общества. Иначе говоря, функционирование общественного организма в ходе истории все более сближается с развитием. Но это не должно означать, конечно, какого-либо пренебрежения к изучению механизмов функционирования, а тем самым функционального подхода в социологии.

Функциональный подход неотделим от структурного подхода, так как предполагает расчленение системы на элементы по выполняемым ими функциям, а оба они, вместе взятые, выступают как черты «системного подхода». На наш взгляд, однако, необходимо отличать указанные выше подходы, как частные методы познания, от «структурализма» и «функционализма» как философско-социологических направлений. Функционалистский подход в социологии в наиболее отчетливой форме был представлен в школе структурного функционализма Т. Парсонса. При немаловажных различиях между ней, французским структурализмом, структурно-функциональной школой в социальной антропологии, обратим внимание на их общие философско-методологические основы.

Во-первых, в них функционирование противопоставляется развитию или, что то же, синхронизм — диахронизму. Французские структуралисты открыто отдают предпочтение синхронизму. Аналогичным образом представитель социальной антропологии А. Редклифф-Браун полагает, что социальная структура «составляет общую сумму всех индивидов в данный момент времени» [3]. Для него социальная структура — «непроцессуальный» аспект социальной системы. Близкую позицию занимает Т. Парсонс. Для него «социальная реальность — это “динамический процесс”, но для того чтобы описать и объединить ее, исследователь должен “заморозить” ее отдельные части и тогда конституировать структуру» [4].

Мы исходим из неразрывного единства принципа связи с принципом развития, поскольку в самой реальности связь явлений в данный момент и связь состояний во времени неотделимы друг от друга. При этом надо учитывать относительную устойчивость стадий, этапов, фаз развития, а также наличие таких объектов, о развитии которых во времени мы пока ничего не знаем. Поэтому законы функционирования качественно определенной устойчивой системы (живого организма, общества, языка и т. д.) следует отличать от законов развития этой же системы, т. е. происходящих в ней необратимых изменений, изменяющих все ее функции. Так, функции человеческого организма эволюционируют вместе с его созреванием, умножаются и обогащаются. Затем, в период старения функции выполняются менее активно, учащаются нарушения, «поломки» и т. д., вплоть до гибели организма из-за неспособности какой-либо из существенно важных подсистем (кровообращения, питания, дыхания и др.) обеспечить его функционирование как целостной системы. Еще более рельефно связь функционирования и развития проявляется в обществе. Поэтому системный, структурный, функциональный подходы и такие понятия, как «система», «структура», «элемент», «функция», должны быть применены не только при исследовании функционирования социальных систем, но и при исследовании их развития вплоть до гибели или превращения в качественно иное состояние.

Наиболее видные представители структурализма, такие, как лингвист Соссюр и этнограф Леви-Стросс, ставили перед собой задачу исследования языка в жизни первобытных племен. Эти племена развиваются весьма медленно и поэтому в определенных границах могут рассматриваться как стабильные системы. Но если при исследовании жизни первобытного племени законы функционирования могут быть сравнительно легко разграничены с законами развития, то придание приоритета «синхронизму» в применении к современному обществу, которое изменяется из года в год, может только дезориентировать исследователя. Так, структурно-функциональная школа в социологии рассматривает американское общество XX века как устойчивую, равновесную систему. Классовую борьбу она ставит в один ряд с преступностью, наркоманией и классифицирует их как дисфункции, т. е. временные нарушения нормального процесса функционирования общества. Это течение мысли при внешней объективности апологетично по отношению к существующему общественному строю.

Во-вторых, рассматриваемые направления склоняются к идеалистической трактовке понятия структуры, а тем самым и объекта рассмотрения, т. е. общества. В этом также проявляется их односторонность, на сей раз в оценке роли формализации и математизации знания. Дальнейшее проникновение математических методов в гуманитарные науки, в том числе в социологию, — безусловное достижение науки XX века; формализация знания и здесь открывает новые горизонты, особенно в связи с использованием электронно-вычислительной техники. В наши дни важнейшим методом познания становится математическое моделирование. Модель создается человеком, но при этом необходимо, чтобы его сознание «схватывало» не внешнее в явлении, а его законы и тем самым вело от эмпирической реальности к теоретическому отображению сущности.

А. Редклифф-Браун, испытавший явное влияние органической теории Г. Спенсера, склонялся к стихийному материализму. Это проявилось в его понимании предмета социальной антропологии как естественной науки, а также в трактовке центрального ее понятия — социальной структуры. «Социальные структуры столь же реальны, как индивидуальные организмы», — писал он и разъяснял далее, что понятие социальной структуры он относит к «реально существующим общественным отношениям, наблюдаемым в полевых исследованиях» [5]. Но уже следующее поколение английских социальных антропологов, испытавших влияние логического позитивизма, подвергло критике основателя школы в этом важнейшем пункте. Так, М. Фортес утверждал, что «структура не видна в конкретной реальности», а когда исследователь переходит к описанию структуры, «мы уже имеем дело с общими принципами, далеко отстоящими от паутины ощущений, убеждений и т. д., которые конституируют ткань реальной общественной жизни». Для него структура — это «царство грамматики и синтаксиса» [6].

Французский структурализм еще более определенно противопоставляет явление — сущности, эмпирическую реальность — теоретическим построениям, моделям. К. Леви-Стросс, к примеру, пишет: «Фундаментальным принципом является то, что понятие социальной структуры не относится к эмпирической реальности, но к моделям, построенным, исходя из нее» [7].

В данном пункте между французским структурализмом и американским структурным функционализмом также имеется известное различие. Представители первого, вслед за Э. Дюркгеймом, исходят из социальной психологии и ищут в ней «коллективное бессознательное», т. е. неосознаваемые психические структуры, которым подчиняется жизнь первобытного племени. Неосознаваемое не перестает быть психическим, и тем самым объективная социально-экономическая структура фактически выпадает из рассмотрения. Линию структурализма во французской литературе постмодернистского периода продолжает социолог П. Бурдье, который провозглашает необходимость преодоления односторонности «структурного» и «деятельностного» подходов, «холистической» и «индивидуалистической» перспективы, «объективизма» и «субъективизма». «Для этого — он полагает — нужно вернуться к практике, к диалектике opus operandi и modus operandi» (т. е. результата действия и способа действия) [8]. Заметим, что звучит это почти как обращение к практике у Маркса в «Тезисах о Фейербахе ». Но все дело в том, как понимать практику. Для Маркса это материальная и вместе с тем пронизанная духовной мотивацией деятельность, она объективна и субъективна одновременно. Для Бурдье объективная сторона практики воплощена в понятии habitus, т. е. «привычке», в ставших обыденностью нормах поведения. Такая трактовка практики роднит Бурдье с функционализмом, который полагает, что деятельность людей определяется нормами поведения, зафиксированными в законах права, догмах религии, ценностных ориентациях и тем сводит социальную структуру к ценностям и нормам. Так, согласно Парсонсу, социальная структура есть результат взаимодействия социальных позиций индивидов и выполняемых ими социальных ролей, причем и то и другое, в последнем счете, определяется нормами социального поведения. Целостность, единство общества оказываются результатом осознания индивидами наличия общих для них «высших ценностей». От того,что они сводятся к привычкам и получают наименование habitus, суть дела не меняется.

В-третьих, для рассматриваемых течений мысли характерен эклектический подход к изучению сложных систем. Действительно, если свою задачу исследователь видит в том, чтобы «подчинить» эмпирическую реальность создаваемой структурной модели, то как быть в том случае, когда каждая из функций системы требует своей модели, а все ее функции связаны между собой? Именно такая постановка вопроса характерна для современной западной социологии, ибо столь сложную систему, как общество, обладающую множеством функций, затруднительно охватить каким-либо одним структурным представлением.

В целом в этом пункте она следует за М. Вебером, который противопоставил теории классов Маркса свою схему социальных различий. Согласно Веберу, экономические различия базируются на доходе. Кроме того, Вебер вводит на равных правах с экономическими различия по «силе», «мощи» (power) и по престижу, который определяется принадлежностью малой группы и индивида к тем или иным «социальным слоям», «социальным группам». Таким образом, Вебер противопоставляет диалектике Маркса, которая объясняет взаимосвязь экономики, политики и сознания, исходя из первичности экономики, эклектику, поскольку вопрос о внутренней связи указанных трех признаков у него не разработан.

Со времен Вебера появилось множество моделей социальной стратификации. Их общая философская основа такова: в целях более полного объяснения социальной жизни надо строить разные модели структуры, берущие объект под разным «углом зрения», а затем изучать их «взаимодействие». Речь идет о тех сторонниках теории стратификации (например, О. Шкаратане), которые противопоставляют ее марксистской теории классов. С позиций признания классов основными элементами социальной структуры само собою следует признание слоев, т. е. страт, и, стало быть, необходимость изучения стратификации — об этом далее мы будем говорить подробнее в связи с анализом социальной структуры советского и современного российского общества. Упомянутые выше социологи повторяют обвинения в адрес марксизма, который, по их мнению, страдает «узкоэкономическим» подходом, в то время как они, якобы, принимают во внимание и все иные факторы общественной жизни. Эти обвинения не имеют под собой оснований, об этом мы уже говорили ранее.

Диалектика, в отличие от эклектики, не может удовлетвориться указанием на множественность критериев социальных различий. Сторонник эклектики, так или иначе, вынужден выбирать из бесконечного числа критериев те, которые ему «по вкусу», в данном случае «нужны», «нравятся» и т. д., и, не будучи в силах упорядочить множество структур, объявляет несколько из них «независимыми», чтобы затем показать, как они «накладываются» друг на друга. Сторонник диалектики указывает на главный критерий и исследует взаимосвязь остальных критериев с главным, выясняя, каким образом основное различие определяет вторичные, а последние воздействуют на основное. Для эклектики систематизация различий и их критериев носит произвольный характер. Диалектика требует проникновения в сущность различий и приведения указанных критериев в стройную систему, которая должна возможно более точно отображать систему связей в реальном обществе.

Характеризуя принципиальное отличие диалектики от эклектики, В. И. Ленин писал: «“И то и другое”, “с одной стороны, с другой стороны”... это и есть эклектицизм. Диалектика требует всестороннего учета соотношений в их конкретном развитии, а не выдергивания кусочка одного, кусочка другого» [9]. Эта характеристика весьма точно выражает суть указанной противоположности и полностью относится к социологии при изучении социальной структуры общества.

Типологизация социальных структур

Переходя к вопросу о типологизации социальных структур, следует прежде всего напомнить, что понятие «социальный» и, стало быть, понятие «социальная структура» имеет два устоявшихся различных смысла. В самом широком смысле социальное = = общественному и социальная структура должна быть трактуема как структура общества в любом ее разрезе. В более узком смысле (который входит как частный случай в более широкий) социальное = отношению между социальными группами, а тем самым входящими в них на правах последних «кирпичиков» индивидами. В этом случае социальная структура суть структура отношений между социальными группами, а тем самым общественных отношений во вполне определенном разрезе.

Исходя из первого, широкого значения этого понятия, мы выделяем три основных типа социальной структуры. Первый из них характеризует процесс исторического развития человечества на нашей планете, и об этом типе, т. е. глобальной структуре человеческого общества, как состоящего из этносов и государств и их объединений разного типа, взятом в его развитии, шла речь в предшествующем очерке. Противоречивый характер мирового процесса, развитие которого определяется в настоящее время тем, что тенденции к глобализации противостоят тенденции регионализации и локализации (об этом далее в очерке четвертом), оказывает разноплановое и очень глубокое влияние на внутреннее развитие отдельных обществ, социумов, а тем самым на два других типа социальной структуры, которые характеризуют внутреннее состояние любого данного общества.

Это — структура отношений между различными областями, сторонами общественной жизни (второй тип) и структура отношений между социальными группами, слоями и другими общностями людей, из которых состоит каждый данный социум и, следовательно, общество вообще (третий тип). О различиях и связи между ними будет сказано далее, но данный очерк посвящен в основном структуре общественных отношений, т. е. третьему типу структур.

Попытки терминологически «развести» два рассматриваемых типа социальной структуры предпринимались неоднократно. Например, в болгарской социологической литературе второй тип называют социологической, в то время как третий — социальной структурой. Нам подобного рода терминологические ухищрения представляются искусственными, вносящими путаницу в устоявшееся содержание понятий. И та и другая структура является социальной (общественной — в первом, главном смысле этого понятия) и одновременно социологической, поскольку они обе в равной мере изучаются социологией. «Гетероглоссия» не должна быть источником путаницы. Попросту говоря, надо в каждом данном случае определенно заявить, о чем идет речь, и придерживаться принятого смысла понятия, таково элементарное требование школьной логики, но именно оно чаще других нарушается.

Прежде чем перейти к рассмотрению разных видов социальной структуры третьего типа (как строения общества из групп, подгрупп, слоев и т. д., вплоть до индивида), следует остановиться на взаимосвязи внешних и внутренних факторов в развитии социума, т. е. влиянии структур первого типа, внешних для социума, на структуры второго и третьего типа, для него внутренние, иначе говоря, о влиянии межплеменных в прошлом, а ныне межэтнических и межгосударственных (и, далее, региональных и глобальных) отношений на внутреннюю структуру общества, социума в обоих указанных выше смыслах. Обмен людьми, товарами, культурными ценностями, информацией, миграционные потоки, вложение капиталов, подготовка специалистов из других стран в университетах и множество иных форм мирного взаимодействия в целом способствуют модернизации менее развитых обществ в общем направлении социального прогресса, проложенного обществами более развитыми. Но это взаимодействие, во-первых, носит крайне противоречивый характер даже в условиях мирных, примером чему может служить усиливающаяся эксплуатация народов бывших колоний и зависимых стран после обретения ими независимости. Во-вторых, на протяжении всей истории человечества оно находило выражение в войнах, завершение которых миром на определенных условиях закрепляло новое соотношение сил между государствами и народами. В ряде случаев завоевание приводило к деструктуризации сложившихся социальных организмов и даже их исчезновению, например, при завоевании испанскими конкистадорами государств инков и ацтеков в Америке.

Для оценки деформирующего воздействия внешних факторов, в т. ч. войн, на внутреннюю структуру общества не обязательно углубляться в далекую историю. Поражение Советского Союза в третьей мировой («холодной») войне привело к развалу не только «восточного блока», но и сложившегося веками сообщества народов в Российском государстве.

Распад Советского Союза отбросил Российскую Федерацию на юге и западе к допетровским временам, а в Центральной Азии — ко временам Екатерины, превратило русских в искусственно разделенный народ. Более 25 миллионов русских и сверх того несколько миллионов людей русской культуры в одночасье оказались гражданами новых государств, где их права в той или иной степени подвергаются ущемлению, понуждая ежегодно сотни тысяч к бегству или вынужденному переселению с потерей жилья и имущества прежде всего в России, но также и в дальнем зарубежье (немцы, евреи, греки). Начались аналогичные процессы и внутри Российской Федерации. Так, из Чечни было выдавлено несколько сот тысяч русского населения, осталось всего 30-40 тыс. человек, в основном пожилых людей, которые влачат ныне жалкое существование.

Попытки представить распад Союза как результат только или преимущественно роста внутренних противоречий не соответствует истинному соотношению внутренних и внешних факторов в крушении и раздроблении СССР. Примером крайне одностороннего освещения этого явления может служить книга, выпущенная в свет Независимым институтом социальных и национальных проблем (бывший НМЛ при ЦК КПСС) под названием «Несостоявшийся юбилей». В ней собраны тенденциозно подобранные документы за семьдесят лет с целью доказать, что распад СССР был обусловлен целиком внутренними причинами. Ни одного документа, свидетельствующего о борьбе Запада против Советской России — СССР в книге не приведено. В таком же духе выдержано и авторское предисловие, с оговоркой, что в нем выражено «личное мнение» [10]. Как будто не было ни стремления Черчилля «задушить большевизм в колыбели», ни гитлеровского плана «Барбаросса», ни замыслов нанесения ядерных ударов по СССР, вроде плана «Дропшот», у руководства США после войны. Последовательно проводимая руководством США и их союзниками по НАТО политика «сдерживания коммунизма», а на деле экономического изматывания Советского Союза и его удушения, провозглашенная А. Даллесом еще в 1945 году и служившая стержнем внешней политики США на протяжении десятилетий, в конце концов принесла плоды. Об этом с полной откровенностью говорил президент Д. Буш в одном из своих предвыборных выступлений в ходе «президентской гонки» 1992 года: «Да, не сомневайтесь, крушение коммунизма не было чем-то само собой разумеющимся. Для этого потрудилось решительное руководство президентов от обеих партий» [11]. Конечно, силы национализма и сепаратизма внутри многонационального государства, каким являлся Союз, равно как упорная борьба за власть двух групп элиты в Москве, сыграли свою роль при поддержке извне. Не случайны такие общеизвестные факты, как поход Г. Попова в августе 1991 г. в американское посольство, сообщившего послу о предстоящем введении чрезвычайного положения с просьбой оповестить находившегося в США Ельцина и «принять меры». Вполне закономерно, что участники беловежского соглашения 1991 года об упразднении СССР в первую очередь доложили о содеянном президенту США Бушу и лишь после этого президенту СССР Горбачеву. Исчерпывающий ответ на вопрос: «Почему СССР не отпраздновал своего 70-летия?», поставленный в подзаголовке книги, требует всестороннего объективного анализа, основанного на изучении всех (в том числе еще не рассекреченных) источников, и объективных выводов на основе их тщательного непредвзятого изучения.

Но уже сейчас можно и должно исследовать причины того, что за краткий по меркам истории срок произошло коренное изменение международного положения СССР, а затем всех «постсоветских» государств, социальной структуры общества в каждом из них. В Российской Федерации социальная структура высокоразвитого индустриального общества на глазах превратилась в структуру, характерную для стран периферийного капитализма. Происходит разрушение научно-технического потенциала, деиндустриализация, прежде всего ликвидация наукоемких отраслей, свертывание сельского хозяйства, раздувание спекулятивной торговли, превращение страны в сырьевой придаток и свалку отходов для развитых стран Запада. Эти масштабные изменения в экономике и политике оказывают крайне неблагоприятное влияние на все виды социальных структур, характеризующих внутреннее состояние социума.

Вернемся теперь к различию между двумя типами структур, характеризующих внутреннее состояние социума. В структурах второго типа элементами общественной системы выступают определенные стороны, области общественной жизни (экономика, политика и т. д.). Поскольку каждый член общества принимает участие в разных областях жизни общества, постольку определенной стороной своей деятельности, выполняя определенную социальную роль, он входит в любой из видов структуры этого типа. Иначе говоря, структура общества, своеобразно преломляясь, оказывается одновременно и структурой деятельности индивида. В структурах третьего типа основными элементами общественной системы выступают определенные группы людей: классы, слои, вплоть до малых групп. Тот или иной индивид в последнем случае входит только в один класс, группу, слой, т. е. в определенный элемент и всю иерархию «субэлементов» той или иной социальной структуры, в качестве последнего и уже неделимого ее элемента, что вовсе не исключает, но предполагает наличие «двойного» и пограничного статуса у индивидов и слоев, о чем далее будет сказано подробнее. При исследовании структур этого типа, обычно называемых социальными (в узком смысле этого термина), а они будут здесь в центре внимания — противостоят друг другу два методологических подхода. Для одного из них характерен путь от общества к личности, для второго, наоборот, от личности к обществу.

В современной западной социологии, а в последнее время и у многих отечественных социологов, стал преобладать второй подход. Это связано с общей тенденцией психологизации исследований общественной жизни, которая дает о себе знать в самых различных областях социальных и гуманитарных наук. В социологии указанная тенденция характерна для направлений, склонных ограничиваться исследованием мотивов человеческого поведения. В рамках «поведенческого» подхода ударение может быть сделано либо на рациональные моменты (идеи, мысли, программы, планы и т. д.), либо на моменты эмоционально-волевые (мотивы, чувства, психологические установки, бессознательные влечения, поведенческие архетипы и т. д.). Общая тенденция к иррационализму в философии XX века оказывает существенное влияние на социологию, проявляясь в склонности объяснять действия индивидов, групп, народов, обществ желаниями, стремлениями, подсознательными импульсами. Отчасти это связано с распространением эмпирических методов, предполагающих опрос людей, выявление их мнений, желаний, оценок, отчасти с общей атмосферой «постмодерна», проникающей в так называемые «образованные круги» общества.

Обычная процедура конструирования социальной системы у социологов этого направления состоит в том, что они берут из психологии определенную схему поведения личности, а затем пытаются перенести ее на общество. Так, известный американский социолог А. Инкелес в статье «Личность и социальная структура» отмечает, что в социологии Запада возрастает значение психологических методов, и выдвигает общий тезис: «Система личности становится одной из основных промежуточных переменных при любой оценке влияния одного аспекта социальной структуры на другой» [12]. Действительно, поведение личности может быть представлено в виде системы, обладающей определенной структурой. Вот типичная конструкция такого рода. Человек испытывает определенную потребность (биологическую или социальную). Исходя из этой потребности, он ставит (либо сознательно, в мышлении, либо на уровне эмоционально-волевом) определенную цель для действия. Постановка цели предполагает выбор тех или иных средств для ее достижения. Размышление или аффект рано или поздно подводят его к практическому действию, направленному на воплощение поставленной цели в жизни. Действие находит выражение в результате, который либо совпадает, либо, что чаще бывает, частично совпадает с поставленной целью, либо не совпадает с ней вовсе. Человек, как субъект действия, осознает этот результат и дает ему определенную оценку, которая вытекает из принятой им общей системы ценностей. Наиболее доступной измерению является оценка практического результата действия, а также самого действия по степени субъективной удовлетворенности (либо неудовлетворенности) этим результатом. Последний показатель часто присутствует в трудах социологов. Удовлетворенность, неполная удовлетворенность, неудовлетворенность трансформируют исходную потребность и вызывают к жизни новую потребность, что возвращает нас к исходной точке, к началу следующего цикла.

Мы привели примерную, так сказать, «усредненную» схему; в социологической и психологической литературе можно найти и другие, в том числе несравненно более сложные. Нетрудно видеть, что данная (или другая) структура поведения личности, т. е. человека как общественного деятельного существа, имеет определенную познавательную ценность также для группы, класса, общества, когда они действуют как целое, т. е. объединены общей идеологией, программой деятельности и организацией, которая позволяет превратить единство мыслей и чувств в единство действий. Связь потребностей, целей (стратегических, программных и тактических) и средств, потребных для ее достижения, практической деятельности и ее результатов, оценки последних очень важна для понимания деятельности политических партий и государственного аппарата. Могут быть различные мнения насчет того, какой из этих моментов, звеньев единой цепи является главным. Мы полагаем, что главным моментом в этой цепочке является практическая деятельность людей, которая порождает потребности, отображаемые в поставленных идеальных целях и находящие удовлетворение в конечном счете в практике. Для представителей рассматриваемых направлений практика, понимаемая как материальная деятельность по изменению условий существования (в том числе других людей), заслоняется психологическими мотивами.

Структура личности, однако, на наш взгляд, не может быть положена в основу структуры социальной системы. Для того чтобы перейти от структуры личности к структуре общества в более широком аспекте, чем обрисованный выше, нужны дополнительные посылки. Многие социологи пытаются взять их опять же из социальной психологии. Типичен в этом отношении ход мысли автора «теории социального действия» Т. Парсонса. «Социальное действие» для него суть прежде всего действие личности и, как таковое, оно характеризуется четырьмя понятиями: «деятели», «цели», «средства и условия для реализации цели», «социальные нормы». Поскольку индивид действует не иначе, как воздействуя на другого индивида, постольку и в системе общественных отношений последним элементом оказывается единичный акт взаимодействия двух членов общества. Именно этот акт взаимодействия Парсонс принимает за исходный пункт построения социологической теории.

В основе подобного методологического подхода на деле лежит идеализация акта товарного обмена. Налицо своеобразный «оптический обман», которому отдавали дань еще мыслители XVIII века. В обществе, где разделение труда опосредуется обменом товаров, отдельный производитель кажется «свободным» от общественных связей, вступающим в сделку с другим как бы по собственному желанию. Но в действительности именно на этом этапе истории общества образуются вследствие развития рыночных связей несравненно более тесные связи между людьми, то, что Ф. Хайек ныне называет «расширенным порядком человеческого общения». Маркс много ранее отмечал: «Эпоха, которая порождает эту точку зрения — точку зрения обособленного одиночки, — есть как раз эпоха наиболее развитых общественных (с этой точки зрения всеобщих) связей» [13].

Т. Парсонс в данном решающем пункте является продолжателем указанной традиции. Его система исходит, как из клеточки, из акта взаимодействия двух индивидов, она предназначена для любых исторических форм и поэтому внеисторична по самому своему существу. Парсонс переносит на абстрактное общество (через ряд посредствующих звеньев, «уровней» социологической теории) психологическую картину акта взаимодействия двух индивидов. В любой абстрактной ситуации индивид, сталкиваясь (реально или потенциально) с другим индивидом, руководствуется определенными «экспектациями» (ожиданиями) в отношении другого и настраивается на определенную «волну», вырабатывает «установку» в зависимости от тех ролей, которые в данной ситуации играют оба этих индивида. Набор ролей, а тем самым функций, которые индивид выполняет (или может выполнять) в данной ситуации, — один, в другой ситуации — иной. Но во всех этих ролях, во всех выполняемых им функциях индивид исходит из сложившейся в его сознании «ценностной ориентации», которая при всех различиях между индивидами имеет своей основой господствующие в обществе социальные нормы.

В более сложных построениях исходным пунктом могут быть взяты не один и не два, а три индивида. Одна из влиятельных теорий в социальной психологии Запада — «теория структурного баланса» Ф. Хай- дера. Пытаясь учесть роль средств общения — и особенно массовых коммуникаций — в формировании «установки» личности, он представляет взаимосвязь между индивидом (Р), другим лицом (О) и объектом установки (X) в форме треугольника. Например, Р — избиратель, О — политический комментатор, X — кандидат на выборах. Рассмотрение этого треугольника, допускающего разные комбинации взаимных установок — это исходный пункт, отправляясь от которого Хайдер пытается воссоздать структуру общества: «Все общество в конце концов можно представить как легкую паутину межличностных чувств или установок. Каждый данный человек может быть представлен сидящим в центре сотканной им паутины, связанным прямо с немногими и косвенно со всем миром» [14]. Ив этой теории переход от «клеточки» к обществу требует выяснения некоторых общих черт в установках личностей, т. е. опять же обращения к господствующим социальным нормам. Вопрос, следовательно, поневоле переносится в такую плоскость: какова природа социальных норм, регулирующих поведение людей, в том числе в единичных актах взаимодействия двух (или трех) индивидов? Социальные нормы, в той или иной мере осознаваемые людьми, — это прежде всего нормы морали и права, которые могут в процессе общения действовать непосредственно, но могут быть опосредованы религией, искусством и т. д. Для нас не подлежит сомнению, что эти нормы в конечном счете являются отображением господствующих экономических отношений и что они закрепляются с помощью социальных институтов, среди которых решающее место принадлежит политическим и правовым установлениям и учреждениям.

Таким образом, в теории «социального действия» поставлена проблема о сущности социальных норм в их связи с поведением людей. Но Парсонс не дает ключа к решению этой проблемы, поскольку, во-первых, не видит действительного источника социальных норм в экономических отношениях; во-вторых, не учитывает изменчивости этих норм вместе с экономическим строем, их преходящего исторического характера, их зависимости от положения классов в обществе и, в третьих, любые отклонения от норм в поведении людей рассматривает преимущественно как «дисфункции», тормозящие нормальное функционирование социального организма.

Мы полагаем, что социальная структура второго типа — это структура системы общественных отношений, основными элементами которой являются отношения экономические, политические, правовые, нравственные и т. д., связь между ними в более общем плане можно представить как взаимосвязь различных областей общественной жизни. Иерархичность строения здесь ярко выражена, области делятся на многочисленные «подобласти» (т. е. субэлементы по отношению к исходной системе); в свою очередь, те также имеют разветвленную внутреннюю структуру и т. д. Здесь нас будут интересовать по преимуществу социальные структуры третьего типа, но это требует еще раз привлечь внимание к раличиям между двумя видами структур, условно названными «второй» и «третьей».

Во-первых, во всех структурах второго типа (в отличие от третьей) каждый член общества, каждый индивид как бы «рассекается» на части, как и общество, частичкой которого он является, ибо он участвует и в экономической, и в политической, и в культурной жизни, является носителем нравственного и правового сознания, субъектом и объектом социальных норм, а его потребности, цели, стремления и т. д. выступают как составная часть потребностей, целей, стремлений общества. Так, данный член общества может быть профессионально занят в сфере материального производства, но как гражданин и личность он принимает большее или меньшее участие в политической и культурной жизни, хотя бы как избиратель и как потребитель культурных ценностей. Далее, люди, работающие постоянно в сфере политического управления или в сфере культуры, всегда оказываются участниками экономической жизни уже потому, что существует обмен деятельностью между людьми, занятыми в разных сферах общественной жизни, и что они являются участниками процесса распределения материальных благ, получают часть произведенного национального дохода и используют его на личное потребление.

Во-вторых, социальным структурам второго типа присущ иерархический характер особого рода. Мы уже отмечали, что структура материальных систем представляет собою связь между материальными элементами, например, ионами или молекулами, образующими кристалл. Но когда рассматривается система отношений, будь то в природе или в обществе, элементами ее оказываются уже «сгустки», ячейки этих отношений.

Если в социальных структурах третьего типа последним элементом в иерархии оказывается неделимый индивид, член общества, взятый в его определенной социальной роли, то в рассматриваемом случае иерархия строится иначе, деление имеет основой виды деятельности, вплоть до редчайшей профессии или полного безделья. Так, общественное сознание может рассматриваться, наряду с производительными силами, производственными отношениями, политическими и правовыми учреждениями, как одна из основных областей общественной жизни. Оно представляет собою систему, элементами которой выступают его основные формы. Далее, каждая из этих основных форм обладает сложной структурой. Искусство делится, к примеру, на роды и виды, последние — на жанры и т. д., вплоть до конкретного произведения искусства.

Иначе обстоит дело с иерархичостью строения систем в структурах третьего типа, поскольку в их основе лежит деление социума по определенному признаку на социальные группы, которые выступают в качестве основных элементов системы. Вполне понятно, что большие группы, на которые делится социум, в свою очередь, имеют определенную структуру, поскольку обладают определенной однородностью, позволяющей их объединить в данную группу, и вместе с тем неоднородностью, позволяющей выделить группы меньшего масштаба внутри них. В иерархии любой из социальных структур этого рода последним «кирпичиком» оказывается индивид, который в каждом данном отношении (по данному признаку) входит во вполне определенную социальную группу и ее более мелкие структурные образования. Именно структуры этого типа могут быть названы социальными в узком смысле слова, поскольку входящие в них группы, подгруппы и т. д., вплоть до индивида, должны рассматриваться под углом зрения равенства (и неравенства) между ними по положению в системе общественных отношений. Вхождение в данную группу предполагает равенство входящих в них подгрупп и индивидов по общим чертам социального положения и вместе с тем неравенство в менее существенном отношении по тем же самым признакам, критериям, которые послужили основанием для исходного основного деления. Так, поселенческое различие между жителями города и деревни, горожанами и селянами предполагает наличие некоторых общих черт в условиях жизни населения городских населенных пунктов и иные общие черты в условиях сельских. Но города различаются по типу — от столиц, центров регионов и крупнейших промышленных и культурных городов до небольших рабочих поселков городского типа. Города каждого из этих типов обладают определенными общими чертами и различиями сравнительно с городами других типов. Конечным пунктом классификации оказывается определенный город или поселок городского типа, сочетающий общие черты со специфическими, именно для него характерными условиями жизни населения.

Каковы же основные виды социальной структуры этого типа? Прежде всего, это структура классовая, или иначе социально-классовая. Называя классовую структуру социально-классовой, мы тем самым подчеркиваем ее принадлежность к более общему типу социальных структур, связанных с равенством и неравенством в положении людей. Мы полагаем, что данная структура является определяющей, главной в системе общественных отношений, ибо отношения между классами были ее осью, стержнем во всех обществах, исторически сменявших друг друга после разложения первобытной общины. Они являются определяющими и сегодня во всем мире, в том числе и в современной России.

В последующем изложении мы сосредоточим внимание на развитии социально-классовой структуры в нашей стране. Но этот анализ требует учета того факта,что социально-классовая структура теснейшим образом связана со всеми другими видами социальных структур рассматриваемого типа, о чем будет сказано подробнее несколько далее. Каждая из них имеет свой, отличный от других, критерий, позволяющий различать социальные группы, слои. Так, в демографии главными критериями полагают пол и возраст. Но эти различия становятся социально-демографическими, если между этими группами существует фактическое, а подчас и правовое неравенство между мужчинами и женщинами.

Связь различных видов социальной структуры рассматриваемого типа не может служить основанием для их смешения. Между тем таковое было весьма 8

Зак. 3808

широко распространено в отечественной социологии и продолжается поныне. В качестве иллюстрации можно привести опросы населения РФ, ежегодно проводимые Российским независимым институтом социальных и национальных проблем. В статье директора института М. Горшкова по итогам опроса, проведенного в конце 1997 г. и повторенного в 1998 и 1999 г., за основу взято деление населения на одиннадцать «социально-профессиональных групп». Среди них находятся группы, выделенные: (а) по критерию социально-классовых различий: рабочие, инженерно-техническая интеллигенция, служащие, предприниматели малого и среднего бизнеса (по неясным причинам предприниматели крупного бизнеса выпали из рассмотрения); что же касается другого слоя современной российской элиты — высших государственных и хозяйственных руководителей, то они оказались «растворены» — первые в «гос. служащих» , вторые — в инженерно-технической интеллигенции; (б) по критерию поселенческих различий: «работники села» — в которые, по-видимому, включены представители всех указанных выше социально-классовых групп, ибо все они наличествуют и в деревне, и вдобавок к ним фермеры, т. е. мелкие частные собственники; (в) по критерию возрастному — «городские пенсионеры»; сельские, видимо, либо не вошли в выборку, либо фигурируют в графе «работники села»; (г) по критериям социально-профессиональным — «военнослужащие и сотрудники МВД»; остается неясным, включены ли в число военнослужащих солдаты и сержанты срочной службы, которые не являются военными профессионалами и должны учитываться по тем социальным группам, в которые они (либо их родители) входили на момент призыва. Более чем спорным представляется зачисление в «высший класс» наряду со всеми предпринимателями также «гуманитарной интеллигенции». Основную массу последней, как известно, составляют учителя, работники учреждений культуры (театров, библиотек, музеев), преподаватели вузов — а это те слои современного российского общества, которые, будучи людьми наемного труда, находятся среди последних в особо трудных условиях, поскольку их зарплата составляет 40-50 % от средней по народному хозяйству. Приходится предположить, что имелась в виду незначительная, верхушечная прослойка прикормленной властями художественной интеллигенции и работников СМИ [15]. Подобная неразборчивость в критериях социальных различий повлияла на результаты исследования. Приходится сделать вывод, что в указанных недостатках повинны два фактора — недостаток профессионализма и стремление сгладить социальные различия, а тем самым социальные противоречия.