Причины, порождающие пессимизм

Нами уже было отмечено выше, что сомнения в прогрессе как магистральном пути развития человечества получили большое распрстранение в XX веке. В Европе перелом в настроениях произошел после первой мировой войны.

Во много раз больше оснований для сомнений в прогрессе дала вторая мировая война. Если в первой погибло 10, то во второй 50 млн чел., не сопоставимы оказались и масштабы разрушений, число жертв среди гражданского населения. Под занавес войны, уже после капитуляции Германии, в августе 1945 г. США применили против населения Хиросимы и Нагасаки атомное оружие. Впоследствии президент Трумэн признал, что атомная бомбардировка Японии должна была запугать союзника по антифашистской коалиции, была первым актом «холодной» войны против СССР.

После окончания второй мировой войны продолжалась гонка вооружений, но теперь на качественно новом уровне — она стала соревнованием в изобретении все новых, более опасных средств массового уничтожения.

Существование СССР и его союзников, объединенных Варшавским договором, обеспечивало на протяжении десятилетий послевоенного периода своеобразное «равновесие силы», служившее известной гарантией против всемирной войны с применением ядерного оружия. После распада СССР, обусловленного поражением в «холодной» войне, оставшиеся у России ядерно-ракетные силы служат (пока) только средством обеспечения собственной безопасности.

Руки у США развязаны, что было продемонстрировано войнами в Персидском заливе и Югославии. Одновременно происходит дальнейшее «расползание» ядерного оружия, опасность его применения, а тем самым «ядерной зимы» с непредсказуемыми последствиями для всего человечества, возрастает, в том числе в региональных конфликтах (в Индостане, на Среднем Востоке, в Корее). Такова одна из главных причин увеличивающихся сомнений в пользе научно-тех- нического прогресса, а тем самым прогресса вообще.

Другой ряд причин порожден рассмотренными нами выше противоречиями общественного прогресса.

Третья группа причин тоже порождена неравномерностью прогресса, но в ином отношении — неравномерностью развития различных сторон общественной жизни. Особенно это обстоятельство дает себя почувствовать в наши дни в наиболее благополучных странах Запада. Постмодернизм, как течение мысли, зиждется на признании «постмодерного» состояния западного общества (ров{;тос1егп^у), для которого характерно разочарование в рационалистической традиции Нового времени, в разуме и науке как движителях прогресса. Аргументы, которые это направление мысли использует для пессимистической оценки прогресса, сомнений в таковом вообще, помимо отмеченных выше, сводятся к ссылкам на господствующие тенденции в сфере духовной культуры, особенно в искусстве и морали. Действительно, проповедь насилия, секса, бездуховности, погони за деньгами и возможностями, которые они открывают, презрения к человеческой жизни господствуют в «массовой культуре» Запада и повседневно внедряются в массы с помощью телевидения и других СМИ. В России всего за десять лет произошел разительный поворот к «западным ценностям» под флагом приобщения к «мировой культуре» — на деле к худшим образцам западного «масскульта». Все программы центрального телевидения буквально забиты голливудской продукцией низшего пошиба. Этому процессу развращения народа, особенно молодежи, всячески способствует государственная власть. Попытки ввести известные законодательные ограничения по содержанию программ телерадиовещания, кстати сказать, весьма умеренные по сравнению с теми, что действуют во Франции и ряде других стран Европы, окончились неудачей. После того как Государственная дума приняла закон, ограничивающий деятельность СМИ по пропаганде аморализма, президент Б.

Признаки морального опустошения и вырождения, особенно среди молодого поколения, достаточно хорошо известны: «безопасный секс» вместо любви, дикая музыка силой в сотни децибелов и не менее дикие телодвижения под нее до полного одурения, употребление наркотиков с переходом от «травки» к героину и «химии», гомосексуализм и другие половые извращения ит. д. В некоторых странах Запада «сексуальные меньшинства» стали значительной общественной силой, они проводят карнавалы 5

Зак. 3808 и демонстрации, на их поддержку неоднократно опиралась администрация Клинтона. Дело доходит до освящения однополых браков некоторыми протестантскими церквами. Католическая Литва была шокирована, когда посол одной западной страны при вручении верительных грамот президенту представил в качестве супруги элегантного молодого человека.

Отмеченные факты и тенденции, безусловно, свидетельствуют о сдвигах в духовной культуре и нравственности, притом сдвигах регрессивного характера. Это требует обсуждения вопроса о связи различных сторон общественной жизни в процессе их развития, одного из самых сложных вопросов социологической теории. Признание решающей роли материального производства в прогрессе общества — таков краеугольный камень материалистического понимания истории. Отсюда следует,что основным критерием прогресса следует считать уровень развития производительных сил общества. Кстати сказать, по существу, обе обсужденные выше концепции прогресса принимают этот критерий. Но материалистическое понимание истории имеет преимущества над субъективизмом лишь в том случае, если оно является одновременно диалектическим. Диалектика многогранна, ее важнейшим принципом является системный подход. Во введении мы кратко обрисовали некоторые принципы этого подхода в применении к обществу. Но там не было возможности коснуться такой его черты, как признание относительной самостоятельности всех частей системы, каждая из которых суть подсистема, т. е. система меньшего масштаба.

Относительная самостоятельность различных областей духовной жизни тем значительнее, чем далее они отстоят от экономики. Остановимся в этой связи на вопросе о прогрессе в сфере нравственности, поскольку сомнения в прогрессе чаще всего оправдывают ссылками на негативные явления в этой сфере. Существует ли прогресс нравственности вообще? На наш взгляд, безусловно да, и он находит выражение в д в у х основных процессах.

Во-первых, в постепенном расширении круга лиц, на которые распространяются моральные запреты. Если поначалу нормы нравственности были обязательны только при наличии кровнородственных связей, внутри рода, затем племени, а их нарушение по отношению к лицам вне этого круга разрешалось и поощрялось, то вместе с расширением этнических общностей круг обязательств и запретов расширялся на всех членов этноса, а затем и граждан государства. Это находило выражение в правовых нормах и подкреплялось силой стоящего на их страже государства. Из сказанного, конечно, не следует, что нормы морали всеми членами племени всегда выполнялись, и тем более не следует, что нормы морали и права в гражданском обществе выполняются всеми гражданами государства. Нарушения тех и других носят достаточно массовый характер, особенно в периоды войн и общественых неурядиц. Так, резкий рост преступности в России 90-х гг. находит объяснение в переходе к «дикому», неуправляемому рынку и растущей слабости государства. По числу заключенных на 100 ООО чел. населения (около 700) РФ ныне уступает только США, в западно-европейских странах этот показатель в 5-10 раз ниже.

С другой стороны, в ходе истории, через все зигзаги, по-разному в различных регионах и странах постепенно происходит процесс смягчения нравов — по мере смягчения форм эксплуатации чужого труда. Убить раба было морально допустимо и разрешено законом; сражения гладиаторов сопровождались на аренах цирков ревом трибун. Крепостного убить уже запрещалось законом и не оправдывлось морально, но продать с землей или без таковой в России можно было еще во времена Гоголя. Публичные казни в средние века на площадях были нормой и излюбленным зрелищем толпы, пытки в тюрьмах практиковались не только государством, но и святой инквизицией. В буржуазном обществе ни убить, ни продать наемного работника нельзя, ибо граждане равны перед законом, пользуются равными правами, но выжимать из него соки и спокойно взирать на бедность и нищету сограждан считается нормальным. О том, как уживается паразитическое потребление, показная роскошь российских нуворишей с беспросветной нуждой пенсионеров и безработных, голодовками рабочих и офицеров, не получающих месяцами зарплату, мы в России сумели наглядно познать за десять лет реставрации капитализма. Тем более наглядным становится для миллионов людей сравнение с порядками, существовавшими в советском обществе. При известной тенденции к уравнительности, оно обеспечивало всем гражданам право на труд, на отдых, на бесплатное образование и здравоохранение, на жилье и пенсионное обеспечение в старости или при инвалидности. Это общество, безусловно, было шагом вперед не только в обеспечении реального равенства, но и в представлениях о том, что нравственно, а что не отвечает нормам морали. Трудиться на свое благо и одновременно на благо общества, получать по труду, помогать другим в труде, ощущать себя членом коллектива, заботиться о детях и престарелых и т. д. — все это признавалось отвечающим нормам права и морали. Опять же, сие не означает, что таковые не нарушались, речь идет о господствующей морали и узаконенных нормах права.

Мы все время подчеркивали в ходе этого краткого исторического экскурса, что речь шла и идет о практической нравственности, которую надо отличать от нравственого идеала. Подчас сомнения в прогрессе нравственности обосновывают тем, что, мол, после десяти заповедей Христа ничего принципиально нового в морали не появилось, разве что И. Кант придал этим заповедям обобщенную форму в виде категорического императива, заложенного якобы свыше в душу человеческую. Упрощенно его можно выразить в популярном изречении: «не делай другому того, чего бы ты не хотел, чтобы другие делали в отношении тебя». В конце концов, «заповеди строителя коммунизма», которые преподавались в советских школах, мало чем отличаются в качестве идеала нравственного поведения от христианских заповедей, от соответствующих предписаний Корана (в отношении мусульман, но не «неверных»), от кантовской максимы в отношении людей, как таковых, т. е. людей вообще.

Безусловно, известные изменения в формулировках нравственного идеала в европейской культуре, равно как различия в этом плане между основными мировыми религиями, имеются, они требуют специального анализа. Но нас здесь интересует прогресс нравственности в реальном поведении миллионов людей, практической нравственности, а он, безусловно, имел место и, в конечном счете, определялся прогрессом экономических отношений. Но связь эта не линейная, а опосредованная и, кроме того, взаимная, поскольку нормы нравственного поведения, в свою очередь, оказывали существенное воздействие на хозяйственную деятельность людей и, тем самым, на экономическое развитие. М. Вебер проследил влияние протестантской этики на становление буржуазного строя в Западной Европе. Но ход истории показал, что Вебер был прав и неправ одновременно, притом неправ в двух отношениях. Во-первых, придав этике протестантизма первенствующее значение по сравнению с реальной хозяйственной деятельностью, которая воспитывала в бюргере соединение стремления к обогащению и трудолюбия. Собственно говоря, это было показано еще В. Зомбартом при жизни Вебера. Во-вторых, потому, что развитие капитализма в католических странах Европы (включая южные земли Германии), как показал особенно XX век, происходит нисколько не менее успешно, чем в протестантских странах (и северных германских землях). Стремительное развитие капитализма в Японии после «революции Мэйдзи» поставило перед поклонниками веберианства еще более трудный вопрос о роли синтоизма и буддизма в становлении «духа капитализма». Сейчас подобный же вопрос возникает в отношении конфуцианства, ислама и многих других религий. В историческом плане этот вопрос важен и для нашей сраны, например, в связи со старообрядчеством, которому принадлежала существенная роль в развитии предпринимательства в пореформенной России конца прошлого века. Как свидетельствуют научные дискуссии, ясного ответа на эти вопросы без выхода за пределы веберианства получить нельзя.

Мы полагаем, что прогресс нравственности будет продолжаться в связи с общим прогрессом общественных отношений, прежде всего отношений экономических, изживанием в них отношений эксплуатации. До тех пор, пока одни люди живут за счет других, используя их труд, тело и душу себе во благо, упомянутые выше гуманистические заповеди, в религиозной оболочке или без нее, не могут стать всеобщей нормой поведения. На наш взгляд, далеко заглядывал вперед Ф. Энгельс, когда писал: «Мораль, стоящая выше классовых противоположностей и всяких воспоминаний о них, действительно человеческая мораль станет возможной лишь на такой ступени развития общества, когда противоположность

классов будет не только преодолена, но и забыта в жизненной практике» [14]. К этому мы добавили бы, что не менее необходимым условием является также преодоление национальных антагонизмов.