Проблема социального неравенства

Каждый из видов социальной структуры рассматриваемого типа связан со своим, вполне определенным видом социального неравенства и каждому поэтому присущ свой, особый критерий социальных различий, который дает возможность определить сущность неравенства в том или ином отношении.

Научному представлению о социальном равенстве как гуманистическом идеале, в котором отображены объективные тенденции развития общества, противостоят различные теоретические представления. Их можно сгруппировать следующим образом.

Во-первых, это прямая и замаскированная апологетика неравенства. Наиболее откровенные представители этого направления мысли оправдывают неравенство как, якобы, извечно существующее и непреодолимое в будущем.

Если расизм и идущий за ним на поводу шовинизм используют расовые (и национальные) различия для «обоснования» социальных различий в многорасовых (и многонациональных) обществах, а также для «обоснования» продолжающейся эксплуатации народов развивающихся стран, то более изощренную аргументацию выдвигают идеологи, пытающиеся оправдать социальное неравенство внутри этнических общностей. Весьма показательна в этом отношении позиция так называемых «новых правых», заявивших о себе в 70-е гг. во Франции (Повель, Бенуа и др.). Тезис о «естественном неравенстве» между людьми они пробуют «научно» обосновать ссылками на индивидуальные различия в генетическом коде, в котором, мол, запрограммированы все задатки и способности, предопределяющие от рождения развитие человека и тем самым его место в обществе. Известный ученый-генетик Ж. Моно, на которого они ссылаются, однако, заявил, что он не видит никакой связи между своими работами и теми выводами, которые «новые правые» пытаются из них сделать [17]. Генетические различия индивидуального характера в рамках общего для человека, как биологического вида, генома, конечно, во многом определяют физические и психические особенности индивида, но не полностью, т. к. на протяжении жизни его формирует социальная среда.

Во-вторых, — это буржуазно-либеральное сведение проблемы к формальному равенству граждан перед законом. В идеализированной форме политическое и правовое равенство, возможное в условиях частнособственнического общества, было провозглашено просветителями XVIII века.

Революционно-демократическая и социалистическая мысль задолго до Маркса показала полную несостоятельность этого представления, на деле являющегося идейным прикрытием вопиющего экономического и социального неравенства между людьми. Марксизм продолжил и углубил традиции демократической критики формального равенства, показав, что подлинное равенство может быть достигнуто только в результате коренного преобразования буржуазных общественных отношений в социалистические, преодоления эксплуатации человека человеком. Исторически важнейший шаг в этом направлении на практике был сделан в XX веке в России (более подробно о разных путях движения к социализму см. в очерке втором).

В-третьих, научному понятию равенства противостоят воззрения грубого утопического социализма и коммунизма, апеллирующие к формам равенства, свойственным детству человечества — первобытной общине, а также мелкобуржуазному эгалитаризму, как равенству в распределении независимо от степени развития производства и от трудового вклада человека в процесс создания материальных и духовных благ.

Социальные группы, классы, слои

Признание социального неравенства обязывает по существу любое направление в теоретической социологии обосновывать определенное представление о причинах этого неравенства и выдвигать те или иные схемы, модели, приспособленные для его изучения, причем в наше время не только качественного, но и количественного. Это предполагает членение, деление общества на социальные группы различного рода. Наряду с термином «группа» широким распространением пользуются также термины «класс» и «слой», поэтому представляется необходимым начать с выяснения смысла терминов и обозначаемых ими понятий, тем более, что в них вкладывается самое различное содержание.

В западной социологии, а теперь и в России, наибольшей популярностью пользуется термин «страта» , что по-русски означает «слой», отсюда и наименование теорий в данной области как теорий социальной стратификации, т. е. социального расслоения. На наш взгляд, сводить дифференциацию общества на группы разного типа к «расслоению» не следует. Понятие группы шире, чем понятие «слой» по своему содержанию. Чтобы убедиться в этом, следует обратиться к этимологии термина «страта» и сложившемуся его употреблению во всех областях научного знания. Stratum по латыни означает «слой», «настил», a facere — «делать», из чего следует, что «стратифицировать» означает «делить на слои, делать настил». Соответственно, в естествознании речь идет, во-первых, о вертикально расположенных слоях (воздуха, воды и т. д.), различающихся по физическим параметрам (температура, давление), и, во-вторых, о мыслительной или практической деятельности человека, который «нарезает» слои по своему разумению, стараясь более или менее точно отобразить реально существующую «слоистость» объекта.

Первоначальное употребление этого термина и производных от него в социологии, например, при делении общества на слои по размерам годового (месячного) дохода, соответствует обрисованным выше значениям. Границы слоев устанавливаются нами, к примеру, на слой с доходом на человека менее 200 рублей, от 200 до 400 и т. д., и располагаются они по вертикали. Впоследствии понятие «слой» стало употребляться социологами и в более широком смысле — для обозначения пограничных слоев, совмещающих признаки двух социальных групп или оказавшихся за пределами «нормальной» структуры — на дне общества или на границе этого дна («маргиналы»). Деление общества на слои по доходу, образованию и т. д. широко используется в статистике. Изучению расслоения общества по доходам при исследовании социального неравенства и в теоретической социологии принадлежит самая первостепенная роль, поскольку отношения распределения материальных благ рассматриваются в ней либо как один из основных видов неравенства (по Веберу), либо как важнейшая сторона экономических отношений, которые, в конечном счете, определяют всю систему общественных отношений (по Марксу).

С точки зрения системного подхода операция выделения групп, слоев и т. д. как элементов системы по выбранному нами критерию и установления связей между элементами, т. е. структуры объекта, есть не что иное, как моделирование объекта в нашем сознании. Моделирование является чрезвычайно действенным методом познания изучаемого объекта, каков он есть на самом деле, в реальности, и одновременно таит в себе чрезвычайно много опасностей «отлета» от реальности, изображения объекта в упрощенном или даже извращенном виде. Каждый шаг операции по созданию модели той или иной реально существующей системы должен быть сверяем со всей суммой наших знаний о ней, а этой суммой в упорядоченном виде выступает созданная на основе обобщения предшествующего знания теория.

Рассмотрим опасности, связанные с данным методом исследования социального неравенства подробнее. Кроме размеров дохода за определенный временной интервал (месяц, год) надо выяснять также размеры так называемого «состояния», т. е. накопленного индивидом или семьей движимого и недвижимого имущества, счетов в банках, ценных бумаг и т. д., поскольку все это легко перетекает в месячный (годовой) доход и обратно; делается это далеко не всегда. Далее, одновременно с размером надо выяснять источник дохода. Один и тот же месячный доход от 600 до 800 рублей в 1998 г. (до «дефолта») могли получать столь разные в социальном плане фигуры, как наемный рабочий госпредприятия, неудачливый мелкий торговец, находящийся на временном контракте артист провинциального театра и т. д. Аналогичным образом, доход свыше 5 тыс. рублей в месяц могли иметь: директор государственного предприятия, удачливый мелкий предприниматель, высокопоставленный чиновник.

Еще более условен для понимания деления общества на группы или слои образовательный уровень. В число «специалистов с высшим образованием», который часто рассматривался в советской социологии как социальный слой в составе интеллигенции (о приемлемости этого представления см. далее), ныне входят: банкир и частный предприниматель, т. е. представители крупной буржуазии; госчинов- ник высокого ранга и директор завода, т. е. представители бюрократии; инженер и учитель, т. е. наемные работники государственных (а также частных) предприятий и учреждений; адвокат и журналист, т. е. лица свободных профессий. В социальном отношении они представляют совершенно различные слои, а дифференциация по уровню дохода между ними в основном повторяет дифференциацию в обществе — от нищенской зарплаты (или пенсии) до «зарплаты» руководителей крупных корпораций (Газпром и т. д.) в десятки тысяч пресловутых у. е. и вообще немеренных доходов олигархов, которые, как правило, имеют высшее образование.

Социология пытается преодолеть ограниченность метода деления на слои по доходу, образованию и т. д. с помощью анкетного или устного опроса населения (или его части) на основе выборки, дающей более или менее достоверное представление о социальном составе населения страны (региона, города, района), трудового коллектива, контингента студентов вуза и т. д. Получаемые таким образом данные позволяют существенно углубить сведения, почерпнутые из статистики, а также выявить самооценки уровня денежного дохода опрашиваемых, и сопоставить эти данные с субъективными восприятиями ими своего положения. Наконец, после сбора всего эмпирического материала необходимо его обобщить и дать ему научную интерпретацию. На каждом этапе исследователя поджидает опасность субъективизации описываемой картины. Выделим два момента.

Во-первых, выборка может быть произведена по критериям социального деления, отличающимся от принятых в статистике данного государства, что позволяет исправить и детализировать предоставляемые ею сведения о социальном составе населения. Так, в советской статистике категория «служащие» вбирала в себя на деле самые различные слои (об этом далее). С другой стороны, при выборе имеющихся или применении новых критериев исходят из тех или иных теоретических установок. Субъективный момент присутствует при определении генеральной совокупности и осуществлении выборки. Так, в докладе В. А. Ядова на заседании бюро Отделения философии, социологии, психологии и права РАН в 1997 г. рассматривалась этническая самоидентификация русского населения в зависимости от социального положения опрашиваемых. У Ядова получилось, что идентифицируют себя с русским народом 30 % предпринимателей и 11 % рабочих, русских по национальности. Отвечая на возникшие вопросы, докладчик сообщил, что всего опрашивалось несколько десятков человек, причем сколько из них предпринимателей, сколько рабочих и т. д. докладчик указать не смог. Надо ли доказывать, что приведенные в докладе цифры научного значения не имеют и скорее свидетельствуют об установках Ядова.

Особо часто используется фальсификация результатов опросов в СМИ. Так, в передачах НТВ зрителям предлагается три-четыре ответа на поставленный ведущим программы обозревателем вопрос и автоматически подсчитывается количество поступивших на протяжении часа телефонных звонков. Результат выдается за «глас народа», который чуть ли не «глас божий». Но не все смотрят программы НТВ, из них не все смотрят данную программу, из них не все хотят откликнуться и имеют под рукой телефон и т. д.

Тем не менее, никакие оговорки ведущего не колеблют психологического эффекта: «народ думает так- то». Так формируется общественное мнение по заказу определеных социальных сил, в данном случае владельцев этого частного канала.

Во-вторых, опрос в любой его форме фиксирует мнение опрашиваемого, что позволяет существенным образом расширить научные представления. Полученные в ходе опроса (анкетирования) субъективные данные приобретают особый смысл, когда они умело сопоставляются, в определенном смысле как бы накладываются на объективные данные. Это задача непростая, хотя бы потому, что точно оценить свой суммарный доход в денежном эквиваленте опрашиваемый не всегда может и не всегда хочет. Предприниматели склонны преуменьшать получаемый доход, так как в нем значительна криминальная составляющая, в т. ч. на взятки чиновникам и на « крышу», вы- плаиваемую организованной преступности, да и в целях маскировки от налоговой службы (непомерных по сравнению с декларируемыми доходами) расходов на паразитическое потребление. Но во многих случаях оценка дохода в денежном выражении оказывается затруднительной, например, от личного подсобного хозяйства в деревне и садово-огородного или дачного участка горожан. Урожай с этих участков сегодня буквально спасает миллионы людей, не получающих длительное время зарплату или имеющих крайне ограниченные денежные доходы вроде малой пенсии, пособия по безработице и т. д., тем более, что рыночные цены непрерывно изменяются.

Насколько это задача сложна и насколько здесь велики возможности внесения субъективного момента, можно судить по ошибкам, совершаемым даже опытными социологами. Мы уже упоминали ранее о весьма популярном у экономистов и социологов в силу его простоты и наглядности «децильном» коэффициенте, образуемом при делении доходов 10 % с наибольшими на 10 % с наименьшими доходами. Используются и другие коэффициенты, например, при делении 20 % с наибольшими на 20 % с наименьшими доходами. О том, как эти коэфициенты могут использоваться со значительной примесью субъективизма, можно получить представление по статье Т. И. Заславской «Доходы работающего населения России», помещенной в издаваемом ВЦИОМ журнале. Автором вводится субъективная шкала материальной обеспеченности работников (речь в данном случае идет о занятом населении), «в основе которой лежит отношение доходов не к исчисляемому статистиками индексу цен, а к массовым представлениям самого населения о доходах, отражающих определенные ступени бедности и достатка». Автор обозначает доход, который по мнению опрашиваемых обеспечивает прожиточный минимум, «позволяющий жить нормально», как «социальный прожиточный минимум» (СПМ) и располагает опрашиваемый контингент по обычным десяти слоям. Но далее автором совершается произвольное действие. При обобщении результатов им исключаются из рассмотрения верхние 10 % («десятый дециль»), ибо, мол, «он резко отрывается от всего остального массива, превышая значение девятого в 2,5-3 раза» [18]. Действительно, «верхняя» десятая часть, а это как раз и есть новая буржуазия, высшее чиновничество и наиболее преуспевающая часть их обслуги (адвокаты, тел охранители, эстрадники и другой персонал ресторанов и ночных клубов и т. д.), и она действительно «отрывается» от остального населения. Но этот факт никак не может служить аргументом для их исключения из общей картины распределения доходов. Поэтому при всей тщательности анализа доходов и их оценки по 90 % населения картина дифференциации российского общества по доходам в упомянутой статье искажается, а поэтому и сравнение с более или менее объективной картиной, предоставляемой статистикой, не может быть последовательно проведено. Нам представляется, что автор руководствовался в первую очередь идеологическими, а не научными соображениями, и поэтому сознательно преуменьшил глубину социальной дифференциации российского общества.

Децильный коэффициент и другие количественные показатели дифференциации по доходам выделяемых тем или иным автором слоев (весьма условных, ибо мы объединяем в один слой лиц с разными источниками дохода) при их использовании в социологии требуют и ряда других поправок. Так, в регионах России уровень цен существенно различается и поэтому сравнение по уровню зарплаты работников и по доходам на душу населения должны проводиться с учетом цен, а также особенностей формирования потребительской корзины; в условиях сурового климата эта корзина по «набору» существенно отличается от средней по Федерации из-за необходимости больших денежных затрат на отопление, обувь, одежду, а также на питание для обеспечения энергетических затрат организма [19].

Особо следует обсудить вопрос о доверии к статистическим данным, которые выше, тоже с долей условности, были названы объективными. Сокрытие доходов при удельном весе теневой экономики в ВВП 25% (официально) или даже 40-50 % (оценки многих экономистов) и криминализации общественных отношений приняло в России невиданные масштабы. Реальная численность лиц с высокими доходами превышает фиксированную в статистике в несколько раз. С другой стороны, занятость в двух или более местах стала абсолютной необходимостью для значительной части людей наемного труда. Регистрируются в органах службы занятости с целью получения пособия только 10-20 % от общего числа безработных, исчисляемых по правилам МОТ, большинство подрабатывает где угодно и как угодно. В сельскохозяйственных районах «в глубинке» и во многих мо- нопромышленных городах, где градообразующее предприятие «лежит на боку», население переходит к натуральному хозяйству на приусадебных участках (или «шести сотках» в коллективных садах и огородах), получая «живые» деньги продажей излишков (если они есть) и даров природы (грибы, ягоды), подрабатывая мелкой торговлей, отходничеством (выезд в крупные центры на временную работу в строительный сезон) и т. д.

Приведенные факты современной российской действительности хорошо известны, мы привели их для того, чтобы показать, что реальная картина распределения населения по доходам в государственной статистике отображается с большими погрешностями. Социологические исследования дают более правильное представление о социальной дифференциации, хотя и они, как мы могли убедиться выше, могут существенно искажать реальную картину. Все сказанное свидетельствует о большом познавательном значении понятия «слой, страта» при изучении социальной структуры общества, и, вместе с тем, о возможностях внесения субъективных моментов в социологическое исследование его стратификационного деления.

Перейдем теперь к анализу понятия «класс», которое также употребляется применительно к обществу в самом различном смысле. При всех различиях в трактовке этого понятия нет расхождений в том, что классы относятся к социальным группам. Это понятие шире, чем понятие «класс», поскольку обнимает большие, средние и малые группы. Классы должны рассматриваться как особый, очень важный вид больших социальных групп, и марксистская социология кладет это понятие в основу при изучении социальной структуры любого общества, вышедшего из первобытного состояния.

Понятие «класс» широко используется, особенно в западной экономической и социологической литературе, в самом различном смысле. Наиболее употребителен этот термин для обозначения слоев с разным уровнем дохода. Для «удобства рассмотрения», для «простоты», население подразделяют на «высший» , «средний», и «низший» классы по уровню дохода. Воспринято это словоупотребление и в современной отечественной социологической литературе, а также в политической публицистике. Среди высших представителей федеральной и региональной администрации мало тех, кто не высказывались бы о желательности скорейшего насаждения (мерами экономического регулирования сверху) в России «среднего класса», который, мол, «должен» стать социальной опорой нынешнего режима. В наиболее простой, можно сказать вульгарной форме производится деление на 5, 6, 7 классов — по выбору и желанию различных авторов. Например, в «Социологическом задачнике», составленном А. И. Мичуриным в помощь студентам, дано следующее подразделение на «классы»: «высший высший, высший, высший средний, средний средний, низший средний, средний низший, низший низший» [20].

Наряду с уровнем дохода сравнительно легко поддается квантификации и такая важная социокультурная характеристика населения, как уровень образования, измеряемый обычно числом лет, проведенных в учебных заведениях. Так, в отечественной социологии обычно учитывается число законченных классов в общеобразовательной школе. Полное среднее засчитывается за 10 или 11 классов и к нему добавляются: 2 года за получение среднего специального образования и 5 лет за получение высшего. Достоинства этого количественного критерия несомненны. Он позволяет дать средневзвешенную оценку степени образованности всего населения, отдельных регионов, социальных групп, а также «работает» в международных сравнениях. Но и недостатки этого критерия также достаточно очевидны. В нем не учитывается качество получаемого образования в разных странах и в разные периоды истории данной страны, равно как различия в типе учебных заведений. Так, гимназия в крупном культурном центре и сельская школа дают разный уровень общей подготовки. После принятия Закона об образовании (1992 г.), когда обязательной определена так называемая «основная школа» (9 классов), возникли сотни муниципальных гимназий и лицеев с ощутимой платой за «дополнительные образовательные услуги» и, сверх того, частных школ с высокой платой за обучение. Дифференциация по качеству образования, которая была существенной и в советское время, стала стремительно нарастать, разница в реальной «цене» года обучения стала настолько большой, что это снизило возможности применения указанного критерия внутри страны. Еще больше различия между странами.

Тем не менее, оба рассматриваемых выше способа количественной оценки социальных различий широко используются в сравнительных международных исследованиях. В связи с обсуждением концепции устойчивого развития была создана Программа развития ООН (ПРОООН) и под ее эгидой разработана методика сравнения достигнутого уровня и динамики развития различных стран. В центре этой методики находится индекс человеческого развития (ИЧР), построенный на суммировании (по определенным правилам) трех индексов: двух упомянутых выше (уровень дохода и уровень образования) и индекса средней предстоящей продолжительности ЖИЗНИ, который измеряется достаточно точно статистикой путем суммирования показателей смертности населения по годам в настоящее время. Таким образом, два из трех показателей, входящих в ИЧР, весьма приблизительно учитывают положение населения при сравнении различных стран.

Подводя итог сказанному о важности и полезности рассмотрения слоевой структуры общества и разработке вопроса о делении на слои в теориях стратификации (которые весьма отличаются друг от друга), следует отметить, что в нашей социологической литературе 60-80-х гг. эти теории пытались «стричь под одну гребенку» и снабжали эпитетом «буржуазных». Так, в «Кратком словаре по социологии», вышедшем в свет большим тиражом в конце 80-х, читаем, что понятие социальной стратификации, якобы, «противоречит марксистской теории классов и классовой борьбы» [21]. На деле понятие стратификации, т. е. деления общества на слои, как было показано выше, понятию класса не противоречит. Что же касается теорий стратификации, то каждая из них должна быть подвергнута научному анализу при соотнесении с теорией классового деления общества.

Задачей общей теоретической социологии, поскольку она стремится к исследованию общества не только по отдельным «срезам», но как системы, взятой в ее целостности, является определение критериев различий между ее частями, элементами, которые в совокупности должны дать комплексное, «интегральное» представление о структуре общества. Упомянутый выше ИЧР этой роли выполнить не может, поскольку не дает ключа к установлению внутренней связи между тремя предлагаемыми частными критериями, и тем самым не может дать научного представления о структуре общественных отношений.

Два основных теоретических подхода — М. Вебера и К. Маркса — пользуются наибольшим признанием, поскольку предлагают интегральные, системные представления о социальной структуре общества. В западной социологии XX века чаще всего, с теми или иными поправками и дополнениями, принимается схема Вебера. В СССР преобладающее влияние имела схема Маркса, но в последнее десятилетие в России получило распространение и первая. Каждый автор (для оригинальности) к веберовским критериям различий по доходу, власти (power) и престижу обычно добавляет «по вкусу» ряд других. Так, в коллективном труде Института социологии РАН предложен «многомерный иерархический подход» и добавлены к схеме Вебера «позиция в сфере занятости» и «формирование новых социогрупповых идентификаций» [22]. В первом без труда узнается роль в общественной организации труда, второй же вносит субъективный критерий, поскольку предполагает осознание членами группы принадлежности к ней.

В обзорной статье по исследованиям социальной стратификации в США Б. Барбер отметил шесть якобы «независимых» измерений социальной стратификации: «престиж профессий», «степень власти и могущества», «доход или богатство», «образование или знание», «религиозная или ритуальная чистота», «ранжирование по религиозным или этническим группам» [23]. Нетрудно заметить, что в первых трех пунктах повторяется схема Вебера с небольшими вариациями, в то время как три последующих дают «сечения» общества по образованности, по религиозности населения, по этническому составу, т. е. в них автор стремится учитывать социально-культурные и этнические различия. Для такого «этнического» котла, как США, страны натурализовавшихся и пытающихся натурализоваться иммигрантов, два последних признака имеют существенное значение, но они не носят всеобщего характера.

Схема Вебера имеет определенные достоинства. В ней «схвачены» в той или иной ипостаси, во-первых, экономические различия (доход); во-вторых, различия экономико-политические, поскольку власть индивида или группы над другими людьми и группами может осуществляться как через политические организации (государство, партия и т. д.), так и через организации экономические (компания, корпорация и т. д.); в-третьих, различия социально-психологические, поскольку в оценке престижа занятий, профессий и т. д. находит выражение осознание людьми относительной «высоты» своего (и чужого) положения в социальной иерархии.

Самым слабым звеном конструкции Вебера является проблема связи между этими тремя критериями, а тем самым видами социальных различий. Упоминавшийся Б. Барбер называет их «независимыми» (хотя на деле они не являются полностью независимыми). Сходным образом трактуется вопрос о связи этих критериев в других концепциях стратификации, базирующихся на веберовской традиции. Попытка свести критерии (а тем самым различия) в общую картину достигается обычно измерением их корреляции, что, по сути, означает признание связей внешними, случайными. Если распределение населения по группам в соответствии с этими критериями изображается графически, то установление связи достигается достаточно просто: на данном листе чертят несколько кривых, каждая из которых означает «свое» деление общества на слои, их «накладывают» друг на друга, подчас выводят результирующую среднюю, например, этакое подобие груши при изображении стратификации западного общества. Сие выглядит весьма наглядно, но анализа связей между кривыми — а тем самым сторонами жизни общества — заменить не может.

Теорий социальной стратификации превеликое множество, подробный их анализ выходит за пределы задач, стоящих здесь перед нами. По сути каждый социолог предлагает свою схему, и поэтому прав был Т. Гейгер, когда в 30-х годах писал: «Число возможных критериев, характеризующих те или иные слои, и построенных на их основе стратификационных моделей общества фактически бесконечно» [24].

Общая их черта — попытка свести теоретическую схему (чаще всего веберовскую) к « операциональным понятиям», которые допускают использование количественно измеряемых показателей. Приведем типичный пример. М. Тьюмин в популярной, предназначенной для студентов книге «Социальная стратификация» , следуя за М. Вебером, пишет о собственности, «силе» (power) и психической удовлетворенности (которая связана с оценкой индивидом своего статуса). Однако далее, при переходе к эмпирическим показателям, он рассматривает обычные для американской социологии критерии стратификации: уровень дохода, уровень образования, виды занятий (occupations). Автор пишет, что они, мол, «тесно связаны», и приводит эмпирический материал о зависимости этих показателей для групп, выделяемых самым простым способом: по «высокому», «среднему», «низкому» уровню дохода и образования. Виды занятий классифицируются им так, что собственники, управляющие, служащие оказываются в одной группе; мастера предприятий и ремесленники (вместе) — в другой; торговцы и духовные лица (вместе!) — в третьей; в то же время рабочие фигурируют в зависимости от квалификации и сферы приложения труда в самых различных группах [25].

На наш взгляд, марксистская методология имеет существенные преимущества сравнительно с веберовской, поскольку дает возможность осуществить на деле системный подход в познании общества. Она позволяет установить внутренние связи между всеми типами и видами социальной структуры, поскольку выясняет связь, существующую между критериями деления общества на группы. Укажем на два главных момента в марксистском подходе.

Первый состоит в выделении классового (точнее, социально-классового) деления, как основного для понимания всей совокупности социальных различий рассматриваемого типа, т. е. деления общества на группы и слои, вплоть до индивида. Конечно, он не является единственным и сводить социологическую теорию, основанную на методологии Маркса, только к структуре общества из классов и «классовоподобных» групп и слоев и отношений, и тем более только к борьбе между ними, было бы намеренной или непреднамеренной вульгаризацией этого подхода. Далее, помимо социально-классовой структуры в обществе имеются другие структуры этого же типа, т. е. основанные на делении на социальные группы разного рода. В предшествующем изложении мы назвали важнейшие, как-то: социально-демографическую, поселенческую, социально-профессиональную. Особо следует сказать и о таких видах социальной структуры, которые имеют не столь прямую связь с экономическими отношениями: социально-культурной, находящей свое выражение в упоминавшихся различиях по уровню образования (но не только); этнической (если рассматривается полиэтническое общество), конфессиональной (если рассматривается общество, в котором эти различия существенны, — а именно таково российское общество). Отличие предлагаемой классификации от той, что дана

Б. Барбером, состоит прежде всего в том, что все эти градации не рассматриваются как полностью «независимые», но как связанные тем или иным образом со структурой социально-классовой и друг с другом. В отношении социально-профессиональной структуры и структуры по «занятиям» (которая отличается от профессиональной, ибо человек может выполнять в общественном разделении труда функции, весьма далекие от его профессии, либо вообще профессии не иметь) это очевидно. Но и демографические, т. е. половозрастные различия с ней также связаны, поскольку социология должна их рассматривать как социально-демографические. Они существовали и в первобытной общине, определяя половозрастное разделение труда. В последующем историческом развитии общества социальное положение женщины стало определяться прежде всего общественным строем, притом различаться у различных классов в ту же самую эпоху в той же самой стране. Не столь давно возникшее направление в социологии — гендерные исследования — специализируется на изучении этих различий, как различий социальных и путях их преодоления. Что же касается молодежи, то даже «границы» этого слоя зависят от степени развития общества и социальных различий в нем. Крестьянские дети в дореволюционной России начинали трудовую жизнь на полях и по уходу за скотом в детстве или раннем отрочестве и превращались в «мужиков» и «баб» в 15 лет, если не ранее, в то время как сыновья и дочери дворянства проходили обучение в гимназиях, лицеях, пансионах благородных девиц, кадетских и пажеских корпусах и т. д. до 18 и более лет. И в наши дни подготовка рабочего требует начального профессионального, техника или медсестры — среднего, в то время как врача, инженера, юриста и т. д. высшего профессионального образования. Соответственно сроки вступления в самостоятельную трудовую жизнь — а тем самым перехода во «взрослое» в экономическим смысле состояние, в состав «занятого» населения — различны. Здесь вряд ли целесообразно было бы касаться связей других видов структуры данного типа со структурой социальноклассовой, ибо каждая «линия связи» требует обстоятельного конкретного рассмотрения.

Второй момент определяется содержанием, которое вкладывается в понятие «класс», ибо оно употребляется в социологии и других общественных науках в самом различном значении. Мы исходим из марксистской трактовки этого понятия. Суть его была выражена впервые с полной определенностью в письме Маркса к И. Вейдемейеру в 1852 году. Маркс так обозначил шаг, сделанный им вперед сравнительно с предшественниками в данном отношении, в следующих словах: « Мне не принадлежит ни та заслуга, что я открыл существование классов в современном обществе, ни та, что я открыл их борьбу между собой» . И далее, в качестве первого пункта принадлежащего ему нового, Маркс отмечает, что «существование классов связано лишь с определенными историческими фазами развития производства» [26]. Иначе говоря, каждая из этих фаз, т. е. исторически сменявших друг друга способов производства, общественно-экономических формаций, обладает своим, только ему присущим делением общества по классовым признакам.

Развернутое определение классов, данное Лениным в 1919 году, «расшифровывает» приведенное выше положение Маркса. Поскольку вокруг ленинского определения классов было немало споров, а ныне оно чаще всего игнорируется, следует привести его здесь полностью, чтобы затем проанализировать его структуру и содержание: «Классами называются большие группы людей, различающихся по их месту в исторически определенной системе общественного производства, по их отношению (большей частью закрепленному в законах) к средствам производства, по их роли в общественном разделении труда, а следовательно, по способам получения и размерам той доли общественного богатства, которой они располагают. Классы — это такие группы людей, из которых одна может себе присваивать труд другой, благодаря различию их места в определенном укладе общественного хозяйства [27].

Это определение состоит из трех «блоков». В первом «блоке» по сути дела повторяется приведенная выше основная мысль Маркса; это уже есть не что иное, как краткое определение классов. Во втором «блоке» оно расшифровывается, поскольку система производственных отношений, независимо от их исторической формы, состоит из трех основных элементов, а именно: отношений собственности на средства производства, отношений по обмену деятельностью в процессе производства (или, что то же — общественная организация труда) и отношений распределения. Все эти моменты процесса производства тесно связаны и столь же тесно связаны соответствующие признаки в приведенном определении классов. Третий «блок» характеризует сущность социальноэкономических отношений между классами, которая определяется разным их положением в системе общественного производства. Согласно диалектике, в различии всегда есть зачаток противоречия. Отсюда «осторожность» в формулировке Ленина — он указывает на вытекающую из различий интересов возможность противоречия в интересах, которое проявляется в том, что одни социальные группы присваивают себе труд других.

Не случайно отношение к средствам производства названо первым при расшифровке общего определения. От того, владеет ли класс (группа, слой) средствами производства или нет, зависит его роль в организации общественного труда и в присвоении определенной части созданного обществом продукта. В поистине необъятной марксистской и антимарксистской литературе при обсуждении вопроса о сущности классовых различий нередко даются краткие определения классов, ограничивающиеся указанием на их отношение к средствам производства. Вот обычное краткое определение: буржуазия владеет средствами производства, превращенными в капитал, пролетариат лишен средств производства и поэтому вынужден продавать свою рабочую силу. Действительно, отношение к средствам производства позволяет в основном, главном понять место класса в системе экономических отношений. Но ставить в один ряд признаки «место в системе производства» и «отношение к средствам производства» неправомерно, ибо второе есть конкретизация первого, притом требующая своего продолжения, т. е. указания на два последующих основных элемента системы производственных отношений.

Здесь представляется уместным сделать одно замечание методологического свойства. Для диалектического подхода к определению понятий, отображающих сложнейшие явления общественной жизни, весьма характерно указание в первую очередь на самый общий признак, а затем уже на все иные, вытекающие из него. Подобным же образом В. И. Ленин структурирует, например, определение понятия «империализм», выделяя в нем сначала исходный признак: «империализм есть монополистическая стадия капитализма». И далее он выводит остальные признаки империализма из этого, исходного, поскольку в неразвернутом виде, имплицитно в нем уже содержатся последующие признаки. Дав краткое, самое общее определение империализма (которое, заметим, продолжает «работать» в современных условиях), Ленин делает важное методологические замечание: «Но слишком короткие определения хотя и удобны, ибо подытоживают главное,—все же недостаточны, раз из них надо особо выводить весьма существенные черты того явления, которое надо определить. Поэтому, не забывая условного и относительного значения всех определений вообще, которые никогда не могут охватить всесторонних связей явления в его полном развитии, следует дать такое определение империализма, которое включало бы следующие пять основных его признаков» [28]. Заметим, что в обоих случаях Ленин применяет один и тот же прием: сначала дается основной, исходный признак, который далее развертывается в систему взаимосвязанных признаков. Нам эта логическая схема представляется чрезвычайно плодотворной, ее значение выходит далеко за пределы понятий «империализм» и «класс».

Возражения против приведенной ленинской формулы в отечественной социологической литературе марксистского направления можно свести к следующим основным. Во-первых, среди марксистов, в т. ч. социологов, нередко проявляется догматическая любовь к «подсчету признаков». В анализируемом определении классов некоторые насчитывали три, другие четыре, третьи пять признаков, причем связь между ними не раскрывалась. Предполагалось, что «в одних случаях» надо брать такой признак, как «различие по формам собственности», в других — «по роли в общественной организации труда», в третьих — «по размерам дохода» и т. д. Так, различие между рабочим классом и колхозным крестьянством в СССР проводили по первому критерию, между этими классами и социальной группой работников умственного труда (которых именовали интеллигенцией) — по второму, внутри этих основных групп по слоям — по третьему. Такого рода упрощенческая трактовка вопроса о структуре советского общества (более подробно об этом далее) воспроизводилась практически в каждом учебнике по историческому материализму либо теории научного коммунизма. Не приходится удивляться, что даже публицисты левого лагеря пытаются отгородиться от того « истмата», который они «проходили» в свое время в вузе. Так, С. Г. Кара-Мурза писал в «Советской России», что у него «от истмата каша в голове». Но эти сомнения в вульгаризованном «истмате» нельзя отнести к теории исторического материализма Маркса, которая от ее изложения во многих популярных в свое время учебниках отличается в корне.

Во-вторых, принципиальные возражения вызывают попытки отделить заключительный вывод Ленина об отношениях между классами от признаков, указывающих на различия между ними. Во многих книгах и статьях советского периода положение о возможности эксплуатации одного класса считали относящимся только к прошлому, к предшествующим формациям, и добавляли, что «для наших условий», мол, он уже «устарел». На деле он не устарел и в отношении советского, а тем более для современного российского общества.

Перейдем теперь к наиболее ходким возражениям современных критиков марксизма по проблеме классов. Главным является обвинение в том, что определение классов «по Марксу» касается, мол, только экономики, а не общества в целом, значит, это не деление на классы «вообще», а на некие «экономические классы», и применение Марксовых критериев классовых различий ко всем другим областям жизни общества, мол, «неправомерно». В них имеются «свои» классы, группы, слои, и поэтому нужно искать иные критерии, чтобы понять суть различий между ними. В политике — между «политическим классом», стоящим у власти (и грызущемся между собой), и фактически безвластным (хотя имеющим право раз в несколько лет голосовать за тех или иных представителей политического класса) большинством населения. В культуре — между интеллектуалами, создателями и потребителями «высокой» культуры и потребителями вульгарной «массовой» культуры» и т. д. Марксистам ставится в вину, что они применяют приведенное выше (или сходное) определение классовых различий, данное по экономическим признакам, к сферам политики и культуры и этим выражают пренебрежение спецификой этих областей — попросту говоря, «сводят» политику и культуру к экономике, а различия между классами, группами, слоями в экономике распространяют на различия в других областях жизни общества.

Это возражение является достаточно серьезным и поэтому требует обстоятельного ответа. Действительно, в приведенном выше определении классов указывается критерий различия между ними по месту в системе производственных, т. е. экономических отношений, в то время как критерии различий по политическим, культурным, нравственным, религиозным и т. д. признакам в нем отсутствуют — в отличие от схем Вебера, Барбера и многих других. Но это возражение игнорирует суть Марксова учения. Выше, говоря о втором типе социальной структуры, который характеризует взаимодействие всех областей, сторон общественной жизни, мы отмечали, что признание решающей роли экономики в функционировании и развитии общества вовсе не означает отрицания обратного воздействия других сторон на экономическое развитие и наличия в их развитии известной относительной самостоятельности.

Рассматриваемое определение классов является в принципе достаточным для понимания классовых различий вообще потому, что оно указывает на основные, объективные различия между ними, складывающиеся лишь в основном независимо от сознания людей. На основе различий экономических складываются различия в политике и культуре. Но это вовсе не означает, что марксизмом игнорируются 9

Зак. 3808

различия политические, культурные, идеологические, социально-психологические. Все эти различия между классами (а также другими группами) должны рассматриваться как продолжение различий экономических, притом не как простое продолжение.

Так, в политике экономические интересы классов, социальных групп, а также входящих в них, находящихся на стыке или вне основного классового строения слоев, находят концентрированное отражение и выражение. Противоречия в экономических интересах между социальными группами, особенно когда они назрели, требуют разрешения политическими средствами. Эти средства многообразны — от выборов депутатов в парламент в соответствии с программами, которые они выставляют от своего имени или имени партий, вплоть до забастовок, демонстраций и массовых насильственных действий в периоды революционных преобразований. Имеющие длительную историю формы экономической борьбы рабочего класса, например, за сокращение рабочего дня и повышение оплаты труда, все более приобретают в настоящее время политический характер — борьбы за власть или за участие в ней. В Германии и многих других странах Западной Европы разрешение важнейших экономических противоречий между предпринимателями и наемными работниками достигается в политической форме как трехстороннее соглашение между правительством, предпринимательскими организациями и профсоюзами. В России к лету 1998 года произошел поворот от экономических требований — о выплате долгов по зарплате, достигших тогда 70 миллиардов рублей, и т. д. — к требованиям политического характера — об уходе в отставку президента и правительства. В настоящее время на первый план выдвинулись снова экономические требования — о повышении заработной платы и т. д., а также борьба за сохранение прав работников наемного труда в связи с обсуждением в Ду- мепредложенного правительством нового Кодекса законов о труде (КЗоТа).

Экономические различия между социальными группами находят продолжение и в духовной сфере. Политические установки партий и других политических движений получают теоретическое обоснование в определенной идеологии, как системе взглядов, выражающих коренные интересы классов. В западных странах с устоявшейся парламентской традицией связь классовых интересов с программными установками партий просматривается с достаточной четкостью, хотя налет популизма маскирует подлинные цели партий, представляющих интересы крупной буржуазии. Популярные ныне в России разговоры об отсутствии у классов идеологии порождены (помимо лукавства политиков и публицистов, пытающихся представить свои программные установки отвечающими требованиям большинства народа) незрелостью парламентской демократии. Но процесс взросления идет быстро, о чем свидетельствует постепенное схождение на нет ЛДПР, партии Жириновского, который прикрывает патриотической риторикой продажность парламентской фракции этой партии, ни разу не голосовавшей вопреки пожеланиям президентской администрации.

На парламентских выборах 1999 г. перед взором избирателя предстали: блоки партии крупной буржуазии и верхушки буржуазной интеллигенции, ориентирующейся на Запад (Союз правых сил (СПС), «Яблоко»); «новой номенклатуры», т. е. высшей бюрократии, и отечественного капитала (пропрезидентское «Единство», «Отечество — Вся Россия»), криминального капитала и люмпенизированных слоев населения (ЛДПР), людей наемного труда и пенсионеров (КПРФ). Каждая из этих основных политических сил выдвигала теоретические аргументы для обоснования своих программных установок. Правые обращались к либерализму, левые — к марксизму, центристы — к идеологии государственничества с примесью социал-демократических лозунгов у ОВР [29].

Идеология, однако, не сводится к теории, теоретическому обоснованию долговременной программы и выработке стратегической линии. Она также включает в себя работу по конкретизации программных установок вплоть до выдвижения лозунгов, призванных вдохновить массы на действия в данных условиях, создания механизма распространения своих идей в массах, прежде всего в тех социальных группах и слоях, интересы которых эти партии и движения стремятся выразить, чтобы привлечь их на свою сторону, организовать их политически, вдохновить на практические действия

Наконец, под воздействием материальных, экономических условий существования социальных групп у них складывается определенный образ жизни и, следовательно, социокультурные и социопсихологические особенности, находящие выражение в повседневном поведении. Только слепые или закрывающие на реальность глаза социологи могу не замечать, что субкультура, психологические черты, поведение «новых русских» связаны глубокими нитями с их быстрым обогащением неправедными путями. На этой экономической основе получила развитие психология паразитического потребления, этакого «пира во время чумы» на глазах бедствующих соотечественников и изумляющихся их повадками иностранцев. Точно так же нельзя не заметить связи хронических болезней, пьянства, глубокого пессимизма, роста числа самоубийств, в том числе среди офицеров, вследствие низких окладов, отсутствия жилья и т. д.

Таким образом, задача социологии состоит в том, чтобы, изучая экономику, политику, культуру, идеологию и психологию общества в целом, а также отдельных классов, социальных гупп, слоев, раскрывать зависимость между этими сферами жизнедеятельности, возможно более полно отображать диалектику их взаимосвязи. Ф. Энгельс, уделявший в последние годы своей жизни особое внимание данному вопросу, писал: «Тут налицо взаимодействие всех этих моментов, в котором, в конце концов, экономическое движение, как необходимое, прокладывает себе дорогу через бесконечное множество случайностей...» [30].

Критики Маркса во второй половине прошлого века и современные критики марксизма, в том числе среди советских социологов, «прозревших» в начале 90-х гг., склонны игнорировать эти и иные хорошо известные высказывания Энгельса или Ленина, а также научную литературу недавнего времени. Это в полной мере относится и к трудам по социальной структуре общества. Так, зам. директора Института социологии РАН Голенкова 3. Т. в 1996 году «в упор не видит» книг и статей по социальной структуре общества, созданных ранее в том же институте, в которых были даны исчерпывающие разъяснения по поводу мнимого «редукционизма». Выше нами было уже отмечено, что редукция суть сведение сложного к простому. В трудах, созданных в том же Институте социологии, многократно на конкретном материале рассматривался вопрос о зависимости политических и культурных различий от социально- экономических и одновременно их автономности, неправомерности «сведения» вторых к первыми, тем более, «редукции», т. е. сведения «сложного» (политика, культура) к «простому» (экономика), ибо неизвестно, какая из этих областей жизни «проще», а какая «сложнее» другой. Но Голенкова, участвуя в подготовке этих материалов на протяжении многих лет, тем не менее пишет: «В марксистской традиции длительное время все различия “в конечном счете” сводились к различиям в богатстве, т. е. классовой принадлежности» [31]. Насчет «традиции» было сказано выше. Но «сведение к богатству, т. е. классовой принадлежности» — это уже нечто совершенно новое, это какой-то «многоэтажный» редукционизм: классовые различия сводятся к экономическим, а экономические — к отношениям распределения, притом в форме, характерной для обыденного сознания — обладанию «богатством». И такую многоэтажную чепуху «подбрасывают» марксистской традиции, чтобы легче было бы с ней расстаться! Впрочем, далее на той же странице читаем, что социальное неравенство, якобы, сводится марксистами к «неодинаковому положению по отношению к собственности». И это обвинение в «редукции» повисает в воздухе, поскольку для марксизма все различия не сводятся к экономическим, а экономические не сводятся к различиям по отношению к собственности.

Подлинная проблема теоретической социологии состоит в том, чтобы раскрыть диалектику взаимосвязи всех сторон общественной жизни в конкретных условиях, в том числе в условиях переживающей сложный переходный период России, причем не только для общества в целом, но и при объяснении поведения отдельных классов, социальных групп, слоев общества. И в этом направлении многое можно почерпнуть в марксистской традиции. Маркс разграничил в применении к рабочему классу в капиталистических странах состояние «класса в себе», который еще не осознал своих коренных экономических интересов, не осознал себя классом, отличающимся от других классов общества по положению и интересам, и «класса для себя», который эти интересы осознает и вступает в политическую борьбу за их осуществление. Превращение первого во второе — длительный и сложный процесс, который подвержен влиянию многих внутренних и внешних факторов. Ленин разработал применительно к российским условиям начала XX века пути и способы внесения социалистического сознания в стихийное рабочее движение и создания политической партии, выражающей глубинные интересы всего рабочего класса и возглавляющей политическую борьбу за их воплощение в жизнь, за власть. Но разрыв в объективном положении и обусловленных им различием экономических интересов, с одной стороны, и сознательном участии в политической борьбе, т. е. становлении класса как субъекта действия во имя этих интересов, может быть чрезвычайно длителен во времени. Их разрыв в течение определенного времени может быть значителен.

В России 90-х гг. XX века люди наемного труда — это рабочие, служащие, специалисты, занятые на предприятиях разной формы собственности и не являющиеся владельцами или совладельцами средств производства (несколько акций, полученных в обмен на ваучеры или иным способом не в счет). Сегодня они дезинтегрированы и дезориентированы вследствие деградации промышленного производства, безработицы и угрозы потери работы, бездействия профсоюзов и поэтому способны подняться только на экономическую борьбу на данном предприятии, редко в данной отрасли в пределах региона: выплатить задолженность по зарплате, Поднять ее уровень, обеспечить положенные по закойу льготы, не закрывать предприятие, не сокращать персонал и т. д. Попытки организации всероссийских акций предпринимались шахтерами, но цели не достигли, в частности, из-за раздробленности профсоюзного движения.

Несовпадение объективного фактора, т. е. положения классов, обусловленных этим положением интересов, и субъективного фактора, т. е. осознания этих интересов, создания организаций, которые их выражают и организуют класс на борьбу за их осуществление — факт общеизвестный. Весь вопрос в том, как его интерпретировать, раскрыть особенности их взаимодействия в конкретных исторических условиях. Р. Дарендорф в труде по классовому конфликту в индустриальном обществе, изданном в середине 50-х гг., во многом соглашается с Марксом, но ... для XIX века. Он предлагает учение Маркса, чтобы оно годилось для нашего времени, поместить в «более широкую схему, сообразно реалиям индустриального общества середины XX века». Но стрелы его аргументации идут мимо цели. Он считает теорию классов и классовой борьбы Маркса только «инструментом объяснения изменений форм общества», но не теорией о существующем обществе, иначе говоря, Маркс дает теорию исторического развития, но не теорию функционирования общества. Мы полагаем, что дело обстоит иначе: теория классов впервые связала противоречия функционирования и противоречия развития вообще, буржуазного общества в частности.

Далее, Дарендорф заимствует у Маркса противопоставление «класса в себе» и «класса для себя», оформляя этот тезис как различие «скрытых интересов» и «открытых интересов». Именно в данном пункте состоит принципиальное различие между ними. Для Маркса «скрытые», т. е. еще не осознанные интересы объективно существуют, поскольку объективно существует различие в экономическом положении, а поэтому — противоречие в интересах, в то время как для Дарендорфа «скрытые интересы» — это лишь «теоретическая конструкция», а их носители — классы, пока они не вступили в борьбу за свои общие интересы, суть «фиктивные единицы». Классами они, мол, становятся лишь тогда, когда появляются «организованные политические группы интересов». Известно, что рабочие в той же Германии примыкают к различным политическим партиям, до 30 % германских рабочих в западных землях по ряду причин голосуют на выборах не за социал-демократов, а за буржуазные партии, прежде всего ХДС/ХСС. Поэтому, согласно Дарендорфу, в современном индустриальном обществе «промышленные конфликты», якобы, уже не выходят за ворота предприятия и «господствующие и угнетенные классы в промышленности более не являются частями соответствующих классов в области политики. В последней господствующий класс — это “бюрократия”, министры и парламентарии». В результате «конфликт организованных групп интересов превратился из классовой борьбы в квазидемократические споры» [32]. Таким образом классовый конфликт в современном обществе, по Дарендорфу, превращается в разновидность «когнитивного» конфликта, в споры вокруг принятия политических решений. Но это не так. В той же ФРГ тогда (и сейчас) в принятии политических решений, таких, например, как сокращение правительственным постановлением продолжительности рабочей недели (сейчас до 35 часов) принимают участие также организации предпринимателей и профсоюзы. Каждое такого рода решение является результатом упорной классовой борьбы в формах, которые закреплены конституционным строем государства. Так же обстоит дело во Франции, Италии, Великобритании, других странах ЕС.

Для теоретической социологии проблема состоит в том, чтобы с помощью количественных методов связать воедино эмпирические исследования ситуационных, политических предпочтений (например, перед выборами и в промежутках между ними) с устойчивыми ценностными ориентациями и реальными объективно обусловленными экономическими интересами социальных групп. При решении этой задачи надо исходить из реального социально-клас- сового строения общества и происходящих в нем изменений и сопоставлять с ними эмпирически получаемые данные о ценностных ориентациях и политическом поведении различных социальных групп и слоев.

Второе возражение: «Вы говорите о классах, а мы говорим о слоях». При более тонкой постановке вопроса оно звучит так: Маркс и Ленин писали прежде всего о классах, речь же должна идти не только о классах, как самых крупных и наиболее четко выделяемых социальных группах, но и обо всех других социальных группах и социальных слоях, обо всех элементах и субэлементах социально-классовой структуры общества. На деле в трудах классиков марксизма был дан конкретный анализ экономического положения различных слоев буржуазии и рабочего класса в разных странах Европы (особенно в Англии, Франции, Германии). Например, торговой буржуазии в ее отличии от промышленной и банковской, что для капитализирующейся России конца XX века полностью сохраняет свое значение. Важно учесть данный ими в иных условиях анализ промежуточных слоев, например, Лениным — положения горнозаводских рабочих на Урале в конце прошлого века, одновременно работавших по найму и ведших традиционное крестьянское хозяйство.

Понятие «слой» широко употреблялось в нашей социологической литературе 60-80-х гг. не только при описании внутренней структуры больших социальных групп, но и при изучении пограничных слоев, образующихся на стыке основных социальных групп, соединяющих в себе (в большей или меньшей степени) признаки обеих. Сочетание наемного труда с ведением сельского хозяйства на собственной, колхозной, арендуемой и т. д. земле — типичное явление не только для дореволюционной, но и для Советской России (личное подсобное хозяйство колхозников и других сельских жителей), и для Российской Федерации сегодня. Сочетание признаков наемного труда разного типа, физического труда рабочего и умственного труда ИТР было характерно для части персонала наиболее наукоемких, высокотехнологичных отраслей промышленности в СССР, это явление основательно исследовалось социологами. Для России конца века характерным стало совмещение наемного труда в средней и крупной промышленности, НИИ и т. д. с занятием мелкой торговлей, «челночным» промыслом, оказанием услуг, а также ведением натурального хозяйства на приусадебных участках и «шести сотках» в коллективных садах и огородах.

Мы употребляем термин социально-классовая структура вместо терминов социальная и классовая не случайно. Он представляется нам удачным, с одной стороны, потому, что в нем указывается на необходимость изучения не только классов, но всех социальных групп и слоев, различающихся по положению в системе производственных отношений, т. е. подпадающих под рассмотренный выше критерий социальных различий. С другой стороны, в этом понятии подчеркивается принадлежность данного вида социальной структуры к более общему типу социальных структур (названному нами ранее третьим по счету). Данный термин использовался Н. И. Бухариным еще в начале 20-х гг., что вызвало критическое замечание В. И. Ленина [33]. В данном случае Бухарин был прав. В 60-70-е годы это понятие достаточно широко вошло «в оборот» и продолжает поныне использоваться в социологической литературе.

Во введении нами было отмечено, что основное внимание будет уделено развитию общества в нашей стране в XX веке. Поэтому теоретические проблемы социальной структуры, изложенные выше, будут далее конкретизированы на материалах отечественной истории. В следующем очерке мы обратимся к структуре советского общества, которая во многом еще сохранилась и после десятилетия «реформ» и послужила исходной позицией процесса его трансформации в российское общество конца XX - начала XXI столетия.