Чтобы понять природу социальных отношений как систему, недостаточно последнюю выводить из общей теории систем, тем более, если эта теория базируется на естественнонаучном материале. Социальные отношения в качестве системы составляют грань всей совокупности общественных отношений, образующих общество. Именно из него, из общества, образующего систему более высокого и общего порядка, должны быть выведены собственно социальные отношения, образующие специфическую социальную систему общества. Их можно, следовательно, объяснить, подходя с позиций общего (общества). Если же общество как таковое выносится из социологии, не рассматривается как более общая система, то приходится обращаться в поисках теоретического основания социологии к естественнонаучным системным теориям, далеким от социологического метода анализа общественных отношений. Воздействие общества на свою социальную и другие системы в обобщенном виде можно представить так: общество (формация), превращаясь в своем развитии в целостную систему, подчиняет соответствующие своп элементы (подсистемы) своей сущности или создает недостающие для этого элементы. Общество как органическая система, «как совокупное целое, — но словам К. Маркса, — имеет свои предпосылки, и ее развитие в направлении целостности состоит именно в том, чтобы подчинить все элементы общества или создать из него еще недостающие ей органы. Таким путем система в ходе исторического развития превращается в целостность. Становление системы такой целостностью образует момент ее, системы, процесса, ее развития»105. Социальные отношения в этом случае воплощают в себе универсальную сущность этой целостности, выступают ее необходимым моментом, ее особым проявлением. В теоретико-познавательном аспекте здесь мы имеем проблему соотношения общего и особенного. Социальное будет особенной формой существования и развития общего, т. е. общества. Такой постановки вопроса не знает естественнонаучная общая теория систем, а попытки ее применения в социологии приводят к игнорированию общества, к отнесению человека к окружающей социальную систему среде, что вообще выглядит ничем не оправданным парадоксом. Общество, безусловно, окружено природной средой, но разделить его самого на социальную систему и окружающую ее же социальную среду —это следствие или механического переноса взаимодействия живых организмов и неорганической природной среды на общественные отношения, или результат ограниченности, метафизичности самой системной концепции, вращающейся вокруг дихотомии или антиномии — простого и сложного, целого и части, но не сумевшей их преодолеть. Отрицание существования общего (общества) обычно проистекает из того, что оно рассматривается вне и отдельно от особенного — от экономического, социального, политического и других особенных форм. В действительности же общее (общество) реально существует в особенном, единичном. Общество в его целостности образует их субстанцию, их генетическую общность. Именно по этой причине общество можно рассматривать как целостную систему, а не потому, что есть некие родовые признаки, отсутствие или выпадение которых ставит под сомнение системный характер его или любой другой социальной системы. Как справедливо отмечает Э. В. Ильенков, «существо связи, объединяющей различных индивидов в некоторое “одно”, общее множество, полагается и выражается отнюдь не в абстрактно общем для них признаке, не в том определении, которое одинаково свойственно и тому и другому. Скорее такое единство (или общность) создается тем признаком, которым один индивид обладает, а другой — нет. И отсутствие известного признака привязывает одного индивида к другому гораздо крепче, чем одинаковое наличие его у обоих»106. Точно так же общество как целостная система общественных отношений выявляет свою сущность в особенных формах этих отношений. Детерминация сущности и явления здесь заключена не в наличии однопорядковых видов общественных отношений — экономических, социальных, политических, идеологических — не просто в их дифференциации и автономности. Последние, взятые обособленно, не выражают еще их причинно-следственные, генетические связи, т. е. то общее, что их объединяет в систему, — универсальное средств их взаимосвязи. В этом смысле эти отношения должны быть представлены как общественно-экономические, общественно-социальные, общественно- политические, общественно-идеологические и т.п., которых связывает вместе их общественная природа. Диалектика не знает особенного вне общего, явления вне сущности, многообразного вне единого, дифференцированного вне интегрированного, функционального вне субстанционального107. Что касается места социальных отношений в системе общества (общественных отношений), то здесь важно выяснить тот конкретный механизм, посредством которого общество создает адекватную себе социальную систему (структуру). Подобно тому, как, например, капиталистическое общество создает себе адекватную экономическую основу, переходя от формального подчинения труда капиталу (производство абсолютной прибавочной стоимости) к его реальному подчинению (производство относительной прибавочной стоимости), так оно создает себе имманентную и социальную основу, доведя социальную структуру капитализма до разделения общества на класс наемных рабочих (работников) и класс лиц, свободных от наемного труда и подчиняющих последних себе. Речь идет об обнаружении и раскрытии причинно-следственных связей между различными по глубине (конкретности) уровнями общественных отношений в многообразных видах их воспроизводства. Это обстоятельство свидетельствует о необходимости дальнейшего углубления познавательного процесса, так как система «сущность — явление-действительность» дополняется, углубляется более сложной системой: «сущность первого уровня — сущность второго уровня — их более глубокое единство». Речь идет уже не только об обнаружении типовых отношений в многообразии их видов, но и об исследовании самих этих отношений на различных по глубине уровнях — в способе материального производства и воспроизводства, в способе духовного производства и воспроизводства и т.д., в экономической, политической, культурной и других сферах общественной жизни и т. д. Кроме того, необходимо исследовать социальные отношения на уровне многообразных видов социальной коллективности. В связи с этим встает вопрос о дополнительной системе детерминации многообразных общественных отношений — о ее конкретизации в системе исторических видов коллективности людей (классы и социальные слои, трудовые и региональные коллективы, иные совокупности индивидов и сами индивиды). Эта детерминация не «параллельная» и не «пересекающаяся» относительно ранее рассмотренной, а имманентная ей. Она дополнительно акцентирует и еще более конкретизирует, углубляет сущность общественной детерминации социальных отношений. Она как бы «оживляет» ее, социализирует, наполняет непосредственно человеческим содержанием. Ведь система «общество -- класс — нация — трудовой коллектив... — ассоциированный человек (личность)» есть не что иное, как еще более конкретизированная, обществом детерминированная система социальных отношений. Когда мы говорим: действительная сущность человека есть совокупность (система) всех общественных отношений, то мы понимаем, что такая характеристика в полной мере относится и к трудовому коллективу, и к классу, и к обществу... Но мы должны также понимать, что эта действительная сущность есть именно «совокупная», т. е. интегрально-универсальная, наиболее конкретная целостность — единство многообразных общественных отношений и их субъектов. Невозможно познать социальную сущность (как и эмпирические способы ее осуществления) ни индивида вне общества, ни общество безотносительно к индивиду (да и любого субъекта социальных отношений безотносительно ко всем другим). Невозможно также это сделать вне исследования самих социальных отношений. Этот момент приходится акцентировать потому, что в различного рода исследованиях он фактически не реализуется, а лишь провозглашается или предполагается. Здесь уместно напомнить уже приведенное рассуждение Маркса: «Если рассматривать буржуазное общество в его целом, то в качестве конечного результата общественного процесса производства всегда выступает само общество, т. е. сам человек в его общественных отношениях. Все, что имеет прочную основу, как, например, продукт и т.д., выступает в этом движении лишь как момент, как мимолетный момент. Сам непосредственный процесс производства выступает1 только как момент. Условия и предметные воплощения процесса производства сами в одинаковой мере являются его моментами, а в качестве его субъектов выступают только индивиды, но индивиды в их взаимоотношениях, которые они как воспроизводят, так и производят заново. Здесь перед нами — их собственный постоянный процесс движения, в котором они обновляют себя в такой же мере, в какой они обновляют создаваемый ими мир богатства»108. Это положение имеет методологическое значение. Из него вытекает ряд важных выводов. Во-первых, в обществе определенного исторического типа в конечном итоге («если рассматривать его в целом»), сконцентрирована соответствующая социальная сущность. Стало быть, общество, рассматриваемое в таком качестве, — это исходный пункт и конечная цель его исследования, т. е. исследования его сущности. Во-вторых, все процессы, протекающие в обществе (например, производство и его продукт, распределение, потребление, управление и т. п.) —лишь его «моменты», т. е. соответствующие способы бытия и осуществления сущности общества. Стало быть, их исследование должно быть не чем иным, как познанием именно данной сущности общества, но путем познания ее соответствующих носителей, способов бытия и осуществления. В-третьих, индивиды, будучи непосредственными субъектами проявления сущности общества только в качестве субъектов социальных отношений, воспроизводящих и производящих заново эти отношения и тем самым обновляющих (воспроизводящих) самих себя. Стало быть, исследование этих индивидов не может быть не чем иным, как исследованием способов проявления и воспроизводства сущности данного общества и самих общественных индивидов именно в общественных отношениях. Отсюда, в-четвертых, именно социальные отношения и процесс их воспроизводства, в конечном итоге, — наиболее существенные носители конкретно-исторической сущности общества. Познание сущностных сил и взаимосвязи индивида и общества в многообразной системе общественных отношений есть процесс выявления социальной сущности индивида и общества в системе этих отношений, т. е. познание конкретно-исторического уровня социализации индивида и гуманизации общества. Соответственно исходить в исследовании из индивидов или их локальных групп (как часто делается в «эмпирической социологии») не может быть плодотворным. Процесс научного познания должен исходить из «целого» (общества) и иметь своим конечным результатом это познанное «целое», но уже — обогащенное знанием его особенной сущности и многообразных способов ее бытия («моментов»), т. е. целого как единства многообразного. Для этого же необходимо единство фундаментального (познание сущности) и явленческого (познание «явлений» сущности). Выявив имманентную взаимосвязь индивида и общества (как бы крайних полюсов» общественных отношений), важно далее исследовать сущностное содержание этой взаимосвязи (как бы «средние звенья» социальных отношений) — прежде всего классы и отношения между ними в способе общественного производства. Тем самым были еще более конкретизированы социальные отношения в системе «индивид — общество». Тогда логика познания стала бы еще более глубокой и содержательной. «Население», «индивид» (как бы мы его ни называли — человеком, личностью и т.п.) суть абстракции, если не вскрыта их социальная, прежде всего социально-классовая сущность, т. е. классовые отношения и то конкретное целое (класс), в котором они сконцентрированы. Более того, сами «классы» (как и трудовые коллективы, даже общество) опять же абстракции, лишенные качественной конкретности, если не выявлена их социальная сущность уже более глубокого порядка—сущность, коренящаяся в типе общественных отношений. В свою очередь, эти «общественные отношения» (между классами, трудовыми коллективами, индивидами и т. п.) тоже абстракции, если не обнаружена их еще более глубокая и конкретная (именно социальная) сущность, сконцентрированная в системе производственных отношений. Далее, сами производственные отношения» опять же необходимо конкретизировать путем выявления их социальной взаимосвязи с соответствующими производительными силами. Но и эти последние нуждаются в конкретизации путем вскрытия их социальной сущности, т. е. главной производительной силы общества, сконцентрированной в классах, трудовых коллективах, человеке-труженике как действительных субъектах общественного производства и воспроизводства. Однако общественные «производительные силы» и «производственные отношения», взятые сами по себе, вне их диалектической взаимосвязи, останутся абстрактными, пока они не воплощены в целостной, качественно определенной системе — в способе общественного производства. В свою очередь, ^ этот «способ» нуждается в дальнейшей конкретизации, поскольку его наиболее глубинная и конкретная сущность опять же социальна: способ производства и воспроизводства собственно социальных (а не просто материальновещественных) ценностей, т. е. социального, человеческого, коллекти вистского содержания производительных сил и производственных отношений. Именно социальный способ воспроизводства общества есть конкретная сущность способа общественного производства. Это —социальный способ воспроизводства общества как «конкретного целого», как «богатой совокупности, с многочисленными определениями и отношениями». Это — сущность всего общественного процесса во всех его модификациях, превращенных формах. Это — социальное качество общества и его прогресса. Это же качество присуще и человеку, социализированному индивиду, конкретно-историческому типу личности. Такой смысл как раз и акцентирован приведенной формулой Маркса: «В качестве конечного результата процесса производства, прежде всего, выступает само общество, т. е. сам человек в его общественных отношениях». Такой же мотив звучит и в других формулах, например: «Человеческое общество, или обобществившееся человечество»; «Действительная сущность человека есть совокупность всех общественных отношений» и т. п. Принципиальный смысл этих формулировок не вызывает сомнений: в них подчеркивается социальное единство сущностных сил человека и общества, их социальное качество. Таким образом, социальные отношения — наиболее конкретное, сущностное качество всех многообразных общественных отношений и их субъектов. Причем наиболее фундаментальное и сущностное оно именно в способе материального производства, в производственных отношениях между классами. Что же касается социального содержания отношений в системе, например, распределения, на уровне, например, просто социальных групп населения, то оно все же производный, видовой, т. е. опять же необходимый «момент» бытия и осуществления социального качества классов и отношений между ними в процессе материального производства и воспроизводства. Поэтому когда некоторые авторы полагают, будто (к примеру) «социальная группа» — исходная в социологическом исследовании, «родовое» понятие, то они одновременно впадают в несколько видов заблуждений: «социальную группу» произвольно изымают из социально-классовой структуры общества и из системы соответствующих отношений, тем самым превращают ее («группу») в абстракцию, столь же произвольно наделяют ее («группу») не присущим ей качеством «родового» явления и соответствующего понятия (даже относительно классов), тем самым переиначивают систему социальной детерминации; объявляют ее («группу») исходным и конечным пунктом исследования, тем самым нарушают логику исследования; огра ничивают социологию некоей «теорией социальных групп», тем самым лишают ее действительного предмета и, стало быть, качества действительной теории и т. д. «Социальная группа», например, полагается «родовой» по отношению к классам и социальным слоям, трудовым и территориальным коллективам, профессиональным категориям работников и т.д., т.е. она («группа») противопоставляется всем им, как нечто более «родовое» — видовому многообразию. Мелькают такие характеристики «социальной группы», как должностное положение, уровень квалификации и дохода, тип занятий (работники в общественном или личном хозяйстве, учащиеся, домохозяйки, пенсионеры), роль в управлении, место жительства, национальная принадлежность и т. п. Словом, если предметом социологии представить такую «социальную группу», то «социология остается без социологии»109. Итак, принципиальный вопрос, поставленный здесь, таков: каким путем идти в процессе исследования общества? От «населения» и «индивида» — к «обществу», от «социальных групп» — к «классу», от «способа распределения и потребления» — к «способу производства» и т. п., или наоборот? Универсальный путь — «восхождение от абстрактного к конкретному», т. е. (как уже было показано): исходя из универсальной сущности «конкретного целого», познавать превращенные формы этой сущности («моменты» этого целого) и тем самым углублять знания о конкретной сущности целого общества и способах его практического осуществления, реализации в действительности. Таков же путь достижения единства фундаментальных и прикладных исследований, т. е. путь «приложения» (воплощения) фундаментальной теории в познании социальной практики и обогащения теории практикой. Универсальный характер общественных отношений в системе способов воспроизводства общественной жизни обусловливает их значение как интегрирующего фактора в обществе и совокупном общественном прогрессе. Они обеспечивают становление и воспроизводство того самого целого («единства многообразия»), которое концентрирует и универсально воплощает высший конкретно-исторический уровень состояния общества, его «социальное качество». Именно это высшее (на данном этапе истории) качественное состояние общества (универсальное целое) должно быть исходной и конечной точкой познания, предпосылкой и целью как фундаментального, так и прикладного исследования. Именно оно должно, по образному выражению Маркса, «витать перед нашим представлением как предпосылка» в исследовании многообразных моментов целого. Из этих методологических принципов вытекает ряд важных следствий. Например, нельзя вскрыть социальную сущность: а) общества (как и класса, трудового коллектива... человека) — анализируя лишь его структурные «моменты», не исследовав его как целостное образование; б) трудового коллектива — изучая его лишь сугубо локально, вне контекста социальной (прежде всего —классовой, пока существуют классы) структуры н целостности общества; в) производственного коллектива -- вне производственных отношений общества, рассматривая его лишь в качестве средства производства продукта; г) общественного труда — без выявления его социального характера (ограничившись характеристикой только его функционального содержания), без исследования его как социальной потребности человека (рассматривая его лишь как средство создания ценностей, необходимых для удовлетворения утилитарных потребностей труженика); д) труженика — изучая его только как носителя определенных трудовых функций и не исследуя его как человека (родовое существо), как личность (совокупность общественных отношений); е) трудовых общественных отношений — акцентируя внимание только на функциональных различиях работников, «постоянно закрепленных» (как часто говорят и пишут) за отдельными видами и функциями разделенного труда, не выявив их социального качества, коллективистского характера, социальной однотипности, имманентной связи с производственными отношениями общества и т. д. Общественные отношения («живые» и «овеществленные») пронизывают все «моменты» общества, как бы высвечивая их конкретноисторическую сущность. Такая их имманентная взаимосвязь обнаруживается и дает о себе знать обязательно. Причем она может выражать как позитивные результаты (например, сбалансированность и скоординированность, планомерность и управляемость всех общественных процессов), так и негативные (нечто противоположное). Последние--свидетельство не только самого но себе факта «разрыва» названной взаимосвязи, но и объективной невозможности автономного. одностороннего (т. е. абстрактного) существования «моментов» «целого», свидетельство объективной необходимости их всестороннего сущностного (т. е. конкретного) взаимодействия именно в целостной системе. Короче говоря, речь идет не просто о структурно-функциональной взаимосвязи отдельных сторон общественной жизни, а о сущностном, социально конкретизированном и детерминированном их взаимодействии, т. е. о таком, которое «вводит» многообразные «моменты» в сущностное «целое» и «делает» их специфическими носителями уни версальной сущности, социального качества этого целого (в конечном итоге — общества). Поэтому ни в фундаментальном, ни в прикладном исследовании недопустима произвольная локализация отдельных сторон («подсистем») общественной жизни, т. е. их искусственное изъятие из социально детерминированной системы. Локализовать, ограничить предмет исследования определенными разумными пределами возможно и необходимо в целях реальности и относительной завершенности процесса познания (это право и обязанность самого исследователя). Однако недопустимо и невозможно ограничить (локализовать) саму исследуемую действительность, т. е. «оторвать» явление от сущности (или «подменить» сущность явлением), следствие от причины, социальную (сущностную) цель от способов ее осуществления и т. д., словом, «моменты» — от «целого», и наоборот (это уже произвол исследователя). В последнем случае субъективный, узко дисциплинарный интерес и кругозор субъекта познания «накладывается» на объективную действительность, и тем самым она «ограничивается» (т. е. «превращается» в абстракцию) посредством частного произвола. До сих пор подчеркивалась подчиненность социальных отношений общественному целому. Но обладают ли социальные отношения в системе общества определенной автономностью и самостоятельностью? Безусловно, обладают и этого нельзя отрицать. Влияют ли они на другие виды общественных отношений, например, на экономические или идеологические? И в этом случае мы не может отказать наличию такого их свойства. Но нельзя их относительную автономность, например, от экономики превращать в противоположный принцип — в то, что именно социальные отношения (структуры) определяют экономику, т. е. социальное превращать в первичное по отношению к экономике. Кроме того, свойство общества как целого неправомерно механически переносить на его особенную, социальную сферу, приписывать лишь к его социальной части. К сожалению, эта подмена одного другим имеет место не только в современной экономической социологии (М. Грановеттер, В. В. Радаев), но и распространяется на определение предмета всей социологии: «Предмет современной социологии, может быть определен как социальная обусловленность любых явлений»110. Так, например, считается, что возникновение капитализма обязано не экономике, а протестантской этике, ибо так сказал «самый выдающийся из ученых в истории социологии» М. Вебер. Противоположного мнения на этот счет придерживается не менее, а более выдающийся знаток истории возникновения капитализма Ф. Бродель. Ес ли М. Вебер написал брошюру «Протестантская этика и дух капитализма», то Ф. Бродель — фундаментальный труд из трех томов «Материальная цивилизация, экономика и капитализм». В нем, в частности, говорится, что «однозначное “идеологическое” объяснение, делающее из капитализма воплощение определенного типа мышления, всего лишь увертка, которой воспользовались за неимением лучшего Вернер Зомбарт и Макс Вебер, чтобы ускользнуть от признания мысли Маркса. По справедливости, мы не обязаны следовать за ними»111. Таким образом, заключает Ф. Бродель, капитализм следует соотносить, с одной стороны, с разными секторами экономики, а с другой — с торговой иерархией, в которой он располагался на вершине. У его основания материальная жизнь — многообразная, самодостаточная, рутинная; над нею лучше выраженная экономическая жизнь, сливающаяся с конкурентной экономикой, и, наконец, на последнем этаже — капиталистическая деятельность (поведение)112. Над всей этой историей находится социальная история, история групп и объединений, но не в параметрах поведения человека, а событийная история113. Так что попытка опереться на М. Вебера в вопросе о соотношении социального и экономического не вызывает доверия. Еще менее убедительны ссылки на мнение постмодерниста Ж. Бодрийяра, как «знаменитого социолога» современности114. Речь в данном случае идет о социологии мебели, на примере которой «доказывается», обусловленность экономики социальным (привычными ценностями, нормами поведения и т. п.). Чтобы разъяснить в чем тут дело, надо обратиться к товарному фетишизму. Он, как известно, состоит в том, что вещные отношения людей выступают вместо их социальных отношений, последние как бы обусловливаются вещами. Объектом фетишизации выступают в этих условиях социальные отношения, стоимость товара. Ж. Бодрий- яр и его апологеты, наоборот, объектом фетишизации делают сами вещи, которые как таковые, как потребительные стоимости, полезности ни в каком фетишизме совершенно не повинны. Но их делают ответственными за фетишизацию социального отношения — меновой стоимости товаров. Меновая стоимость подменяется потребительной стоимостью, а первая выводится из игры, вся вина возлагается на вещи, на мебель. Примерно так же определяют постмодернисты социальную значимость хлеба и соли— она вроде определяется не тем, что они удовлетворяют насущные потребности людей, а их предназначением встречать дорогих гостей с хлебом и солью. Мебель соответственно покупается не для сидения и лежания, а для того, чтобы обозначить социальную дифференциацию общества. В итоге, эконо мика, т. е. меновая стоимость, выводится из игры, а социальная ответственность возлагается на вещь, ее потребительную стоимость. Вроде бы не стоимость выступает симулянтом (симулякром), выдает себя за вещь, а вещь (потребительная стоимость) выдает себя за стоимость. Отсюда все эти писания о «дискурсе вещей», «драматургии вещей», «практике предметов» и т. п.