Тенденции развития социальной структуры

Переходя к вопросу о тенденциях развития социальной структуры современного российского общества. следует на фоне отмеченной выше тенденции растущей социальной дифференциации выделить, как осевую для нее, тенденцию социальной поляризации [18].

[18а].

Для более полного представления следует рассмотреть и другие аспекты социальной поляризации: по регионам страны, по отраслям хозяйства, а также социально-демографические. Выше (см. очерк третий) нами было указано, что социально-классовая структура тесно связана с другими видами структур этого же (третьего) типа. В частности, речь шла о структуре населения по профессиям и занятиям, а также о структуре поселенческой и социально-демографической. Социальные различия всех этих видов в советском обществе играли значительную роль, причем в поселенческих различиях больше внимания уделялось различиям между городом и деревней, в то время как в стране со столь большой территорией, расположенной в десяти часовых поясах и простирающейся от тундры до жарких пустынь, населенной сотней народов с существенными особенностями быта, территориальные различия между регионами (а затем и административными единицами внутри регионов) были по социальным условиям чрезвычайно велики.

Недостатки в снабжении продовольствием с конца 70-х гг. стали одним из основных раздражителей общественного мнения. Основной продукт питания — хлеб находился под особым контролем властей и перебоев с ним не было, картофель и овощи до весны были в госторговле и всегда несколько дороже на так называемом колхозном рынке. Но мясо-молоч- ные продукты, при удержании стабильных цен на них в госторговле, находились в дефиците. Если Москва, Ленинград, столицы союзных республик, закрытые города вокруг предприятий ВПК снабжались ими бесперебойно, то в остальных городах негласно вводилось нормированное снабжение этими товарами по талонам либо население вынуждено было платить за мясо на рынке в 2-3 раза дороже. Появилось массовое паломничество за продуктами в Москву и другие центры привилегированного снабжения, электрички из городов центральных областей в Москву по выходным дням были забиты до отказа мешочниками. Подлинное значение региональной дифференциации по доходам населения определялось не столько уровнем зарплаты, сколько различиями в системе снабжения.

Неравномерность в доступе к товарам при переходе к рыночным отношениям в известной мере осталась, а кое в чем усилилась, например, во многих сельских населенных пунктах стала проблемой покупка хлеба из-за свертывания хлебопекарен вследствие их нерентабельности. Но при этом региональная дифференциация в зарплате и, особенно, в доходах существенно возросла. О ее подлинном значении нужно судить при сопоставлении душевых доходов с прожиточным минимумом, который сильно различается по регионам как вследствие различия в ценах, так и в необходимых затратах на питание, одежду, топливо между северными районами и средней полосой, а тем более югом страны. С учетом поправочного коэффициента доходы на душу населения в Москве выше средних по РФ в четыре раза, в то время как в депрессивных регионах в полтора-два раза ниже средних.

Региональная дифференциация тесно связана с отраслевой. Последняя также существовала в советский период, зарплата в добывающей промышленности была существенно выше, чем в текстильной и легкой, «добавки» из ОФП также, в сфере образования и здравоохранения существенно ниже, чем в промышленности и т. д. Данное различие не исчезло, напротив, значительно возросло. Вопреки записанному в указе президента подтягиванию среднего уровня оплаты труда учителей до средней в промышленности, она составляла в июле 2000 г. 40 % от нее, в здравоохранении — 48 %, в сфере культуры и искусства — 41 % [18§].

Главным фактором дифференциации стало различие между производительной (в материальном и духовном производстве) и посреднической деятельностью. В последней доходы в несколько раз (при той же квалификации) выше. До «дефолта» средний доход на душу населения в РФ составлял 170 долларов (к осени 1999 г. — 70), причем зарплата учителей, врачей, научных работников, квалифицированных рабочих в наукоемких областях была существенно ниже средней. Социологический центр «Социум» в г. Орле провел сравнительное исследование по доходам так называемого «среднего класса» (который почти полностью сосредоточен в посреднической сфере) до и после августовского кризиса 1998 г. Средний душевой доход составил: по высшему слою этого «класса» соответственно 700-1000 (400-600), низшему слою 300-400 (200-250) долларов. В пояснениях указывается, что в высший слой были включены менеджеры крупных, средних и мелких фирм (а также госчиновники достаточно высокого ранга), в то время как в низший слой — «челноки», уличные торговцы, обслуживающий персонал в фирмах и т. д. [19]. Сопоставление этих цифр со средними говорит само за себя.

В сочетании все рассмотренные формы социальной дифференциации приводят к тому, что Москва становится наиболее поляризованным регионом страны. Превышение среднего уровня доходов в столице над среднероссийским, о чем упоминалось выше, маскирует наиболее глубокую пропасть между богатством и нищетой. Именно в Москве сосредоточены дорогие рестораны и ночные клубы, столица в радиусе ста километров окружена плотным кольцом вилл и усадеб высшего чиновничества и «новых русских», на ее центральных улицах прохожих ослепляет блеск витрин и реклама на английском языке. Но одновременно в Москве сосредоточено всероссийское «дно», насчитывается до 250 тыс. бездомных, в метро полно просящих подаяние нищих и самодеятельных певцов с кружкой для подаяния у ног. Децильный коэффициент в столице достигает значений 50-60, что характерно для столиц бедных стран «третьего мира». Пропасть между вызывающей роскошью и нищетой достигает в Москве максимума.

Очень большая роль в отрыве Москвы от периферии по усредненным показателям принадлежит тем «средним слоям», о которых речь шла выше. Москва — подлинная столица мелкого и среднего бизнеса, здесь потерявшим работу рабочим и служащим легче найти заработок в сфере торговли, личных услуг, охраны и т. д.

Другим регионом сильной поляризации населения являются районы Крайнего Севера. С одной стороны, в особом положении находятся районы добычи нефти и газа. Душевой доход в Тюменской области (при учете более высоких цен) выше среднего по России в 1,7 раза, а зарплата — в 2,2 раза.

Третий регион социальной напряженности, порожденной региональной поляризацией в доходах населения, — некоторые национальные республики, особенно Северного Кавказа. Чечня — это особая тема, заметим только, что одна из причин разгула сепаратизма, а затем бандитизма в этой республике — отсутствие работы, закрытие школ и больниц, очень низкий уровень жизни большинства населения. Сосредоточимся на близком к Чечне по условиям жизни Дагестане, который стал главной ареной агрессивного наступления исламского экстремизма, руководимого и финансируемого внешними силами с целью отрыва Дагестана, а затем всей горной части Северного Кавказа от России. Средний доход на душу населения в Дагестане втрое ниже среднероссийского (в 2000 г. 42 %). В республике исторически сложилось отставание в индустриальном развитии. При сокращении трансфертов из федерального бюджета все большую роль приобретают демографические факторы, особенно многодетность семей.

Подведем итог сказанному насчет социальной поляризации как стержневого момента социальной дифференциации в современных российских условиях. Как известно, поляризация отличается от обычной дифференциации тем, что середина размывается и происходит сосредоточение массы на противоположных полюсах, будь то ионы в растворе электролита или люди в социуме. «Социальный срез» процесса поляризации по доходам (или шире — имущественной поляризации) выглядит следующим образом. На «верхнем» полюсе, где сосредоточено менее 10 % населения, находятся крупная и средняя буржуазия, а также высшая государственная и хозяйственная бюрократия, частично верхушечная прослойка интеллигенции.

Конкретизация приведенной оценки дана в социологических исследованиях. Сначала о верхнем слое. Так, в приведенных выше данных исследования орловских социологов, «средний класс», все три (высший, средний, низший) его слоя совокупно после кризиса оценивались авторами количественно как 5,5-9,5 % населения; возьмем среднюю цифру — 7,5

%. По несколько иной методе был проведен опрос центром Социоэкспресс Института социологии РАН в декабре 1998 г. За основу были взяты субъективные оценки своего материального положения. Оказалось, что к группе, согласной с утверждением: «у нас нет материальных проблем» принадлежит всего 0,

4 % опрошенных; к группе, которая может приобретать предметы длительного пользования (но не квартиру или коттедж) отнесли себя 1,1 % опрошенных; тех, кто хорошо питается, но из вещей длительного пользования могут приобрести «кое-что, если сэкономим», «но машина, дача — не по карману» — оказалось 9,9 % [21]. Таким образом, сравнительно богатыми считают себя всего 1,5 %, а около 10 % можно считать сравнительно обеспеченными — на уровне, который до «реформ» можно отнести к среднему уровню благосостояния в советском обществе.

Обратимся к другому полюсу. По данным госстатистики в 1997 г. (т. е. до «дефолта»), когда среднее отношение доллара к рублю составляло 6:1, 39,4 % населения имели душевой доход менее 600 р., т. е. до 100 долларов в месяп [22]. Поскольку внутренние цены в России были в целом на мировом уровне, такой уровень дохода нельзя назвать иначе, как нищенским. После августовского кризиса к середине 1999

г, месячный доход сто и менее долларов на душу при среднем курсе 28:1 предполагает 2 800 рублей на человека. По оценкам более 70% населения таким доходом не располагают. Субъективная оценка своего социального самочувствия это подтверждает. Так, согласно упомянутому выше опросу Института социологии РАН, 43,9 % опрошенных заявили, что их материальное положение за год «значительно ухудшилось», а 38,5 % — «ухудшилось», итого более 90 %. Что же касается нижних слоев, то они расположились в следующем порядке: «не можем свести концы с концами» — 19,5 %; «денег хватает только на питание, да и то по минимуму» — 38,7 %; «на питание хватает, одежду покупаем самую дешевую» — 30,3 %. [21]. В совокупности это означает, что в состоянии нищеты или бедности (ибо в советских условиях денег хватало и на другие дели) пребывает 88,5

%, т. е. около 90 % населения. Произошло углубление социальной поляризации, а тем самым объективных предпосылок для роста социальной напряженности после финансового краха, закономерно постигшего страну в результате политики правящих кругов в августе 1998 года. И за два года положение исправить не удалось. Реальные располагаемые денежные доходы населения в августе этого года составит 79,7 % к уровню августа 1997 г. [21а].

Каков же социальный «срез» массы обедневшего населения? Это подавляющее большинство рабочих и служащих государственных и муниципальных предприятий и учреждений. Это «массовая» интеллигенция: врачи, учителя, инженеры, работники клубов, музеев и т. д. Это научная интеллигенция, которая ранее принадлежала к сравнительно обеспеченным слоям. Это также низшая и отчасти средняя часть чиновничества, если она не берет взятки. Введение ЕТС — единой тарифной системы делает «бюджетников» заложниками распоряжений свыше о повышении зарплаты, которые систематически запаздывали сравнительно с ростом инфляции, а после «дефолта» небольшие поправки никак не компенсировали рост цен на основные продукты в 3-4 раза. Примерно 10-15 % населения находится между обозначенными полюсами по уровню доходов ближе к верхнему слою. Это те, кто сумел приподняться над чертой бедности, но далек от «элиты». Каков же социальный состав этого слоя, который сегодня обозначают весьма расплывчатым понятием «средний класс»? Он весьма разношерстен. Преобладают в нем посредники — о них речь шла выше, это лица, связанные с бизнесом или кормящиеся от него или возле него, а также коррумпированное чиновничество и криминальные элементы. В него входит известная, очень небольшая часть квалифицированных рабочих и ИТР в ориентированных на экспорт отраслях хозяйства, весьма узкие группы интеллигенции, так или иначе, связанные с бизнесом. Это не тот стабильный слой собственников («старые средние слои») и профессионалов высокой квалификации («новые средние слои»), о которых пишут социологи в странах Запада, как «среднем классе» — «гаранте социальной устойчивости» общества. Ни те, ни другие слои в условиях «дикого» капитализма и страшного обнищания населения в современной России не обрели устойчивого благосостояния.

Столь существенные различия в экономическом положении, а тем самым в интересах «верхних» слоев и основной массы населения осознаются обеими сторонами как нарастающее противоречие. На наш взгляд, оно объективно, в потенции является антагонистическим, но субъективно пока что находит выражение в борьбе за удовлетворение самого насущного экономического требования — своевременной выдачи зарплаты, пенсий, пособий.

В 1997 г. состоялось около 20 тыс. забастовок, в которых приняло участие около 900 тыс. чел. В 1998 г. в первой половине года наблюдался спад забастовочного движения, но за последние четыре месяца (после «дефолта») их произошло более 10 тысяч [23]. Наиболее активны в своем протесте были шахтеры и учителя, но весьма симптоматично, что забастовки стали признавать, как форму протеста, даже сотрудники научных учреждений Российской Академии наук. Известный спад забастовочной волны в 1999 и 2000

гг. объясняется тем, что в условиях обесценивания рубля и падения уровня реальной зарплаты правительство и власти регионов нашли средства для своевременной выплаты текущих пенсий и зарплаты бюджетникам, хотя задолженность по зарплате к концу 2000 г. полностью не была ликвидирована. Теперь во главу угла стали выдвигаться требования о повышении зарплаты и пенсий; последняя пока что ниже, чем расчетный прожиточный минимум пенсионера.

В западной социологии и политологии считается, что превышение отметки 10 при росте децильного коэффициента — сигнал, свидетельствующий об опасности социального взрыва. В России этот показатель на протяжении всех лет «реформ» превышает этот условный предел. Из 24 показателей государственной безопасности по 18 Россия ныне перешагнула границу, за которой становится реальной деградация социального организма.

Отставание массового движения протеста против правящей олигархии в этих условиях объясняется не «покорностью» русского народа, как пишут некоторые зарубежные наблюдатели (достаточно вспомнить историю трех русских революций XX века, чтобы убедиться в несостоятельности подобных взглядов), а усталостью от жизненных невзгод последних лет, массированным идеологическим воздействием телевидения и других СМИ, готовностью власти к применению репрессивного аппарата, что было продемонстрировано в октябре 1993 г. при расстреле парламента. И, пожалуй, едва ли не главная причина — раздробленность и отсутствие единства действий оппозиции режиму, который, после замены Б. Н. Ельцина на В. В. Путина, пользуется поддержкой примерно половины населения. Но этот вопрос выходит за пределы поставленной в этом очерке задачи; в определенной мере мы вернемся к его обсуждению в следующем очерке.