Всеобщее убеждение в том, что фашизм не создал своей собственной внятной философской системы, не совсем справедливо в отношении профессора Отмара Шпанна из Вены. За пять лет до того, как принцип корпоративизма стал проявляться в политике итальянского фашизма, он был положен профессором в основу новой теории государства. В дальнейшем он развил эту теорию до уровня философии человеческого мира, подробно говорившей о политике, экономике, социологии, а также общей методологии, онтологии и метафизике. Однако черта, которая делает эту систему особенно значимой с точки зрения нашего исследования, — это не ее оригинальность и всесторонность. Это та манера, с помощью каковой автор обосновывает свою систему идеей, которой так или иначе руководствуются все фашистские школы мысли разного толка, — идеей антииндивидуализма68. Установив этот факт в его общем виде, рассмотрим подробнее его менее очевидные следствия. Шпанн, пророк контрреволюции, начал свою карьеру в обстановке отчаяния и краха среднего класса 1919 года. По его мнению, для нас пробил двенадцатый час. Мы стоим перед выбором одной из двух мировых систем: индивидуализма или универсализма69. Если мы не примем вторую, нам не избежать роковых последствий первой. Ибо большевизм есть не что иное, как распространение индивидуалистического учения о естественных правах человека с политической сферы на экономическую. Он не является противоположностью индивидуализму, а служит его логическим продолжением. В отличие от Гегеля, полагает Шпанн, Маркс был настоящим индивидуалистом. В своей теории государства он доходит даже до утопического анархизма. «Вывод марксизма о том, что «государство отмирает», вытекает из внутренне присущего этому учению индивидуализма, который считает, что общество не должно строиться на господстве одних людей над другими, что это «свободный союз» индивидов». Социалистический идеал заключается именно в «безгосударственном» обществе. Исторически индивидуализм ведет к большевизму через демократию и либерализм. «Варварская, жестокая и кровавая» роль либерального капитализма, как определяет ее сам Шпанн, готовит почву для социалистической реорганизации экономической жизни, а представительная демократия является политическим механизмом для перехода к ней. Как только мы допустим, чтобы вирус индивидуализма окончательно разрушил универсализм средневекового общества, у нас не будет другого выхода. Отличительная черта системы Шпанна — тот способ, с помощью которого он пытается классифицировать этот вирус. Индивидуализм, по его мнению, это не столько принцип, рождающий социальную философию, сколько формальный метод анализа. Он главным образом несет ответственность за порочный причинный подход современной науки к природным явлениям и, следовательно, в конечном счете за индивидуалистический атомизм, с помощью которого мы, к нашему несчастью, стали строить представления об обществе. «Универсализм»70 Шпанна является полной противоположностью этому всеобъемлющему принципу индивидуализма. Глубокая убежденность в индивидуалистической природе сил, работающих сегодня на социализм, присуща фашизму во всех его разновидностях. Ведущий немецкий педагог Эрнст Крик противопоставляет национал-социалистическую революцию двум этапам развития индивидуализма, выразившимся, во-первых, в западноевропейской истории последних столетий и, во-вторых, в зарождении социализма, следующим образом: начиная с эпохи Возрождения, говорит он, «народ, государство, общество, экономическая жизнь рассматривались как продукты взаимодействия суммы полностью автономных индивидов... С марксизмом осуществился диалектический переход к коллективности. При социализме сумма ценится выше, чем составляющие ее части; это связано с наличием механизма принуждения, предшественницей которого является тем не менее представительная массовая демократия». Индивидуализм, по его утверждению, не был, таким образом, преодолен социализмом; произошло лишь смещение центра тяжести. Коротко говоря, социализм был подготовлен демократией. Ведь социализм есть не что иное, как индивидуализм в другом обличье. Итальянские фашисты точно так же настаивают на том, что социализм имеет индивидуалистическое и либеральное происхождение. По словам самого Муссолини, «наши враги — масонство, либерализм, демократия и социализм». Ему вторит католический фашист Малапарте: «В сегодняшнем демократическом либерализме и социализме торжествует прежняя англосаксонская цивилизация». А вот слова аристократа-реакционера барона Юлиуса Эво- лы: «Реформация заменила иерархию духовным священством верующих и этим свергла бремя авторитета, сделала всех равными и подсудными лишь своей совести. Вот когда начался социалистический упадок Европы». Ho такие же заявления делают национал- социалистические политики. Процитируем Гитлера: «Западная демократия — предшественница марксизма, который без нее невозможно было бы себе представить». То же самое утверждает Розенберг: «Демократические и марксистские течения исходят из тезиса о счастье индивидов». А Готфрид Федер в полуофициальном комментарии к партийной программе мимоходом упоминает о «капитализме и его марксистских и буржуазных сателлитах» — за парадоксальной формой этого мимолетного упоминания кроется тактически хорошо продуманное отождествление индивидуализма с социализмом. Такое единодушие впечатляет. На протяжении жизни одного-двух поколений социализм подвергался критике за его враждебность к правам отдельной личности. Хотя такие проницательные умы, как Оскар Уайльд, не поддались заблуждению, на нем основано одно из излюбленных обвинений в современной критике; расхожая фраза «большевизм означает гибель личности» постоянно мелькает в литературе для среднего класса. Фашизм не разделяет этого легковесного мнения критиков. Борьба с социализмом является для него жизненно важной, поэтому он не может использовать в качестве ее орудия настолько ошибочные и потому слабые обвинения. Он предпочитает серьезные доводы. Социализм — наследник индивидуализма. Только при этой экономической системе в современном мире индивидуализм может продолжать существование. Вот откуда усилия фашизма по созданию корпуса знаний, которые могут лечь в основу его собственной, то есть радикально антииндивидуалистической, философии. Именно с этой точки зрения для решения нашей проблемы интересны работы таких психологов, как Принцхорн, таких этнологов, как Боймлер, Блюхер и Вирт, таких философов истории, как Шпенглер. He будет преувеличением сказать, что невидимая пограничная линия, отделяющая фашизм от всех прочих версий и оттенков реакционного антисоциализма, обозначена именно этой неистребимой и крайней оппозицией индивидуализму. Никакая утонченная разновидность этой идеи, сколь бы возвышенной она ни была, не застрахована от безжалостных нападок фашистов, которые неизменно ссылаются на то, что на индивидуализме лежит ответственность за большевизм. Новые религиозные движения в Германии, пользующиеся поддержкой государства, основываются ли они на расовых, родовых или просто национальных и сверхпатриотиче- ских принципах, ополчаются против индивидуализма, даже если не объявляют о своем полном избавлении от этических ограничений. Так, «Политическая этика» Фридриха Гогартена, которая ввиду отсутствия в ней националистического пафоса никак не предвещала будущей карьеры ее автора в Германском христианском движении, ставила своей целью преобразование социальной этики в явно ан- тииндивидуалистическом духе. Неудивительно, что даже католическая церковь, из всех христианских конфессий, как известно, наименее склонная подчеркивать индивидуалистические черты своего учения, сетует на нехристианские наклонности фашизма, ссылаясь по преимуществу на неуважение фашистов к человеческой личности как таковой. Наконец, Германское вероисповедное движение не страдает обременительными сомнениями, присущими германским христианам. Это германское, а не христианское движение. Оно гордится своим выбором в этой мнимой альтернативе. Теперь оно может во имя религии провозгласить тезис об изначальном неравенстве людей. Главная цель достигнута. Ведь ясно, что демократические принципы индивидуализма вытекают из идеи равенства между индивидами71. На таком индивидуализме основана демократия, и фашизм направлен на его разрушение. Это индивидуализм Евангелий. Мы вернулись к исходному пункту. Мы видели, как Шпанн настаивает на том, что демократия является институциональным звеном между социализмом и индивидуализмом. Это делает представительную демократию мишенью нападок фашизма. Чрезвычайно важно осознать, что соответствующие политические представления основаны на неопровержимых фактах. В Центральной Европе, а возможно, и по всей Европе всеобщее голосование необыкновенно повысило влияние промышленного рабочего класса на социальное и экономическое законодательство, и в кризисных ситуациях парламенты, избранные при народной поддержке, неизменно обращались к социалистическим рецептам. Постоянный рост социалистического движения в условиях представительной демократии является доминантой исторического развития на континенте в послевоенный период. Это главная причина укоренившегося на континенте убеждения, что, если влияние представительных учреждений сохранится, неизбежно наступит социализм. Таким образом, если социализма нельзя допустить, то с демократией следует проститься. Такова логика фашистских движений в Европе. Антииндивидуализм есть не что иное, как осознание этой политической перспективы. Однако формула антииндивидуализма вполне отвечает и практическим требованиям фашистского движения. Обличение социализма и капитализма как близкородственных порождений индви- дуализма позволяет фашизму заявлять о себе массам как о заклятом враге того и другого. Массовое недовольство либеральным капитализмом обращается таким образом против социализма без учета нелиберальных, то есть корпоративных, форм капитализма. Хотя подмена происходит неосознанно, трюк продуман гениально. Сначала либерализм отождествляется с капитализмом, затем либерализм получает отставку, но капитализм от этого ничего не теряет и продолжает свое безбедное существование под другим именем. против которого направлены его доводы. Поэтому аргументация Шпанна не может служить удачным критическим вкладом в доктрину фашизма. Ho при этом она чрезвычайно ясно обнаруживает подлинную природу проблемы, а именно то понимание индивидуализма, которое является общим для социализма и христианства. Обвинительный акт Шпанна против индивидуализма основывается на двояком утверждении о том, что понимание последним как индивида, так и общества ложно и противоречиво. Индивидуализм должен представлять людей как изолированные существа, автономные, так сказать, в духовном отношении. Ho таких индивидов не существует. Их духовная замкнутость является воображаемой. Наличие таких существ — не более чем выдумка. То же самое справедливо относительно общества, состоящего из подобных индивидов. Оно могло бы или не могло бы существовать — в зависимости от того, решат ли индивиды образовать его или нет. Последнее, в свою очередь, зависит от более или менее случайного стечения обстоятельств: от того, насколько они прониклись симпатией друг к другу, насколько рациональны их представления о собственной выгоде и т.д. Такое понимание общества очень далеко от действительности. Силу подобных доводов невозможно отрицать. Они фактически неопровержимы. И тем не менее они доказывают прямо противоположное тому, что должны были бы доказывать. Недостаток шпанновской критики индивидуализма заключается в ее принципиальной двусмысленности. Он пытается опровергнуть индивидуализм, который составляет суть социализма. Это, по существу, христианский социализм. Формально аргументы Шпанна направлены против атеистического индивидуализма. Оба этих вида индивидуализма носят теологический характер, однако отношение к абсолюту одного из них негативно, а другого — позитивно. Один из них действительно является противоположностью другого. Смешивая их, мы не сможем прийти к правильным выводам. Формула атеистического индивидуализма выведена Кирилловым в «Бесах» Достоевского: «Если Бога нет, то я, Кириллов, есть Бог». Ибо Бог — это тот, кто придает смысл человеческой жизни и определяет различие между добром и злом. Если вне меня такого Бога нет, то я сам — Бог, потому что я определяю его сам. Это неопровержимый аргумент. В романе Кириллов решает доказать и проявить свою божественную натуру, преодолевая страх смерти. Он собирается добиться этого путем самоубийства. Его смерть является полным провалом его идеи. Беспощадный анализ идей Кириллова у Достоевского не оставляет сомнений в истинной природе и ограничениях, испытываемых духовно независимой личностью. Титанический сверхчеловек — наследник тех богов, о смерти которых объявил Ницше. В вымышленных образах Раскольникова, Ставрогина, Ивана, из которого рождается также Смердяков, но больше всего в образе Кириллова Достоевский дал нам почти математически точное опровержение такого понимания человеческой личности. Шпаннова критика индивидуализма — это запоздалая атака на Ницше, взгляды которого Достоевский подверг анализу на полстолетия раньше72. Исторически и Ницше, и Достоевский имели предшественника в лице гениального одиночки Серена Кьеркегора, который за поколение до них в оригинальных диалектических построениях создал и снова уничтожил Автономного Индивида. Ho Отмар Шпанн не просто ломится в открытую дверь, он еще и входит через нее в запутанный лабиринт. В своих хотя и запоздалых нападках на атеистический индивидуализм он опровергает то, что собирался защитить в корпоративном капитализме, — индивидуализм неравных особей, и невольно защищает то, что собирался опровергнуть, — индивидуализм равных. Дело в том, что последний вид индивидуализма неразрывно связан с христианством, а первый — с атеизмом73. Христианский индивидуализм рождается из прямо противоположного отношения к абсолюту. «Личность имеет бесконечную ценность, потому что это Бог» — таково учение о братстве людей. Утверждение о том, что у людей есть души, равнозначно утверждению, что их ценность как индивидов неизмерима. Объявить, что они равны, значит утверждать, что у них есть души. Учение о братстве предполагает, что личность не существует вне общины. Реальность общины заключается во взаимоотношениях личностей. Община существует реально по воле Бога. Лучшим доказательством согласованности этого ряда истин служит тот факт, что фашизм, желая избавиться от одного из звеньев, отвергает всю цепь. Он пытается опровергнуть равенство людей, но при этом вынужден отрицать наличие у них души. Эти положе ния на самом деле образуют одно целое, как свойства геометрической фигуры. Открытие индивидуальности равнозначно открытию человеческого рода. Открытие индивидуальной души равнозначно открытию общины. Открытие равенства есть открытие общества. Одно предполагает другое. Открытие личности есть открытие факта, что общество равнозначно взаимодействию личностей. Дело в том, что идея человека и идея общества взаимосвязаны. Фашизм выступает против христианской идеи о единстве человека и общества. Он направлен против концепции личности. Это концепция индивида в его религиозном аспекте. Постоянный отказ фашизма рассматривать индивида в этом аспекте свидетельствует о том, что христианство и фашизм полностью несовместимы. Христианское представление об обществе заключается в том, что оно есть результат взаимодействия личностей. Все остальное логически вытекает из этого постулата. Основное положение фашизма — что общество не есть результат взаимодействия личностей. В этом подлинный смысл его антииндивидуализма. Указанное отрицание представляет собой созидательный принцип философии фашизма. Это его суть. Из нее вытекают цели фашизма в истории, науке, морали, политике, экономике и религии. Таким образом, фашистская философия заключается в попытке представить себе мир, в котором общество не равнозначно взаимоотношениям личностей. Это такое общество, в котором нет сознательно действующих людей или их сознание не имеет отношения к существованию и функционированию общества. Нет ничего более чуждого христианским представлениям об обществе. Ho эти понятия неразделимы. Заслуга фашизма состоит в том, что он установил этот факт. Он справедливо объединил понятия индивидуализма, демократии и социализма. Он понял, что между христианством и фашизмом должна идти борьба не на жизнь, а на смерть. На первый взгляд, может показаться почти невероятным, что фашизм поставил перед собой задачу, представляющуюся нашим заурядным умам совершенно безнадежной. Ho это так. Однако то, что утверждения и намерения фашизма более экстравагантны, чем любые предложения левых радикалов, не должно нас удивлять. Революционный социализм есть не что иное, как новая формулировка и более узкое истолкование истин, общепринятых в Западной Европе на протяжении почти двух тысячелетий. Фашизм есть их отрицание. Этим объясняется его тяга к окольным путям, на которые он вынужден был ступить. III.