Сегодняшняя фашистская мысль находится в постоянном колебании между двумя крайностями — витализмом и тоталитаризмом. И то и другое вполне отвечает главному требованию фашистской философии — созданию концепции общества, не являющегося ре зультатом взаимодействия личностей. Эта цель достигается с помо щью навязывания нам такого представления о человеке, которое направит наше сознание, если будет принято, в совершенно дру гое русло по сравнению с принятым учением о всеобщем братстве. Однако фашизм явно склоняется в пользу витализма. Именно эта тенденция обнажает глубокие корни его неодолимой вражды к хри стианству. В обстановке сегодняшней Германии фашизм наиболее последовательно проявляет свои виталистские симпатии. Расизм и мистицизм вытекают непосредственно из них. Они позволяют витализму удовлетворить двум важнейшим запросам корпоративного капита лизма, которым сам по себе он не соответствует, а именно техноло гической рациональности и национализму. Любопытно отметить, что и витализм, и тоталитаризм оставля ют национализму очень мало места в своей концептуальной струк туре. Клагес претендует на открытие антропологических законов, имеющих всеобщее значение; метод объективного разума Шпанна не может обойтись без идеи человеческого рода. В самом деле, и Ницше, и Гегель не были националистически настроены. Тем не менее, приложив немного выдумки, национальную идею нетрудно заключить в материалистические рамки витализма. Понятие расы является общим знаменателем для племенного быта и такого искусственного образования, как современная нация. Национал-социалистическая философия — это витализм с использованием расовой идеи взамен национальной. Ключевой характер понятия расы и нации для фашистской мысли станет понятен позднее. Потребность в рациональности вызывает больше вопросов. Последняя должна работать, а не только служить идеей, если требуется, чтобы современная машинерия действовала в условиях корпоративного капитализма. Производители на всех уровнях вынуждены использовать интеллект и волю, направленные на достижение результата. Речь идет об организованном сознании психологического эго. Витализм же опирается на неосознаваемые жизненные функции, он устремлен на поиски человека, способного не быть личностью. Именно эта особенность отличает его как философию фашизма. Ho как можно вернуть рациональное сознание, не возвращаясь к понятию личности? И как может появиться Я, не отражающееся в Ты? Неотделимая от технологической цивилизации потребность в рациональности нарушает всю целостность построений фашистской философии. Очевидно, что это религиозная проблема. Точнее, это философская проблема фашизма в религиозной форме. Она заключается в следующем: возможно ли придать моей жизни смысл, если его в конечном счете нет в жизни другого? Фашизм находит решение в псевдомистицизме. Настоящий мистицизм является результатом и доказательством веры, он не замещает ее. Без веры мистицизм вырождается в формальное состояние ума, без труда заполняемого почти любым эстетическим или религиозным содержанием. Подобный мистицизм относится не к сфере духа, а к сфере души. Возьмем ли мы оргиастический мистицизм язычества или модные мистические увлечения современного эстетизма, все это затрагивает психологию, а не дух. Использование этого пути для доказательства реальности души (или даже животного тела), а не духа — это псевдомистицизм. С религиозной точки зрения, которой социальность внутренне присуща, это негативное явление. Ведь мистицизм представляет собой соединение человека и Бога, при этом Бог отделяет человека от ему подобного. Мистический человек находится рядом с Богом, вечность отделяет его от ближнего. Мистический опыт обнимает всю вселенную, за исключением моего соседа. У мистического Я нет сопоставленного ему человеческого Ты. Поэтому, возрождая средневековый немецкий мистицизм специально в противовес религиозной вере, фашизм использует его как отдушину для религиозных и эстетических эмо ций, во избежание каких бы то ни было уклонений в сторону эти ки. В мистическом состоянии ума самое возвышенное настроение разума и воли, настоящее обожествление свойств души, сочетают ся с полным растворением личности. Однако мистифицированные таким образом рациональность и воля остаются по существу асоци альными. Христианский мистицизм Экхарта выражал стремление средневековой души замкнуться в себе самой вопреки требователь ным призывам нового мира к общению и широкому сотрудничеству В национал-социализме мистицизм служит для формирования ис кусственного центра рационального сознания индивида, не созда ющего из него социальной единицы. В мистической системе Экхар та сам Бог рождается в человеческой душе, сам Бог управляет ее за конами — невозможно представить себе более надежного стража рациональности природы. Таким образом, псевдомистицизм пре красно соответствует задачам на редкость осмотрительного ирра ционализма, сочетающего предельную рациональность в отноше нии человека к природе с полным отсутствием рациональности в отношении человека к человеку. В конечном счете поклонение крови и расе наполняет этот мистический сосуд однородным с ви талистической философией содержимым, так что последняя пре вращается в веру. Таково становление национал-социалистической религии. Розенберг решительно выступает против присущего Клагесу «пессимистического взгляда на цивилизацию». По его мнению, «до- цивилизационные силы не могут быть поставлены на службу сверх- цивилизиции». Он прекрасно отдает себе отчет в безнадежности попыток устроить современный капитализм на основании того типа человеческого сознания, который свойствен эпохе палеолита. Неовитализм, сетует Розенберг, не усовершенствовал Ницше, объявив вне закона волю к власти, как сам Ницше поступил с Евангелием любви. Он признает, сколь многим национал-социалистическая мысль обязана открытию Клагесом изначального единства души и тела и того состояния полной уверенности, в котором животный человек наслаждается гармонией, не замутненной совестью. Однако, помимо реакционных нападок Клагеса на прогресс, Розенберг отвергает его вредную тенденцию устанавливать общие законы развития человечества. Это полностью противоречит основным принципам философии расизма, которая утверждает, что ничто само по себе не хорошо и не плохо, но все определяется расовой принадлежностью. Розенберг переиначивает антропологию Клагеса на расистский лад. Согласно его утверждению, и гармония души и тела, которую Клагес приписывает первобытному человеку, и лучезарные свойства разума и духа, столь пагубные для этой гармонии у других рас, сочетаются у представителей нордической расы. Ибо у них высшие формы сознания никогда не вырождаются в патологические извращения разума, которые представлены нам христианством. Это продукты дурной крови низших или смешанных рас, в исторические времена населявших Малую Азию, Сирию и Средиземноморский бассейн. Ум нордического человека «виталистичен от природы»; его религия — поклонение солнцу — это ясное убеждение, никогда не поддающееся искушению восточной магии, колдовства и суеверия. Как бы то ни было, Розенберг с трудом приспосабливает антропологию Клагеса к нуждам арийской мифологии. Он чувствует, что идеализированная душа в ее полной естественной уверенности и гармонии позаимствована Клагесом из религиозных, мифологических, поэтических и археологических памятников народов Малой Азии доэллинистического периода, то есть у той самой «сирийской» расы и «средиземноморского сброда», которых так презирает антисемитская и антикатолическая идеология Розенберга. Кроме того, Клагес имел несчастье верить в утверждения Бахофена относительно первобытного матриархата. Розенберг убежден в патриархальном укладе нордической расы, в этом пункте он непреклонен. Собственная философия Розенберга по существу является витализмом. «Истина есть то, что утверждается органическим принци пом жизни в качестве таковой». Или: «Высшие ценности логики и науки, искусства и поэзии, морали и религии — это не что иное как различные аспекты органической истины расы». Теоретиче ские и практические цели Розенберга лучше всего подытожены возможно, в его словах о том, что «всякая подлинная цивилизация заключается в формировании и лепке сознания в соответствии с ве гетативными и витальными характеристиками расы». Важно отме тить, что такое понимание расы само по себе вовсе не обязатель но биологично. Хотя, как правило, раса отождествляется с кровью не менее часто ее рассматривают как совокупность разнородных элементов, причем происхождение является только одним из них хотя и главным. Таким образом, носителем расы является не тело а душа — такой ход рассуждений позволяет гораздо легче соединить национализм с расовой теорией, чем в любом другом варианте. Однако если система Клагеса подвергается порицанию только с тем, чтобы восторжествовать в качестве подсознательной осно вы собственной философии Розенберга, то разрыв последнего со Шпанном куда более решителен. Розенберг с ненавистью и гневом обрушивается на универсализм. Ветхий Завет и еврейский ум, Ho вый Завет и христианский ум, римская церковь и марксистский со циализм, пацифизм и гуманизм, либерализм и демократия, анар хизм и большевизм поочередно подвергаются изобличению как подвиды универсализма. В эту категорию заносится почти все, не навистное автору, — от псалмов до Нагорной проповеди и Манифе ста коммунистической партии. Без понимания точного значения которое Розенберг приписывает этому термину, почти невозмож но полностью уяснить причины ярой враждебности к христианству проявляемой виталистическим направлением фашистской мысли. Начнем с того, что этот универсализм не имеет ничего общего с универсализмом Шпанна — общим понятием, которым венский философ обозначает свою теорию тоталитарной системы. По тер минологии Шпанна, универсализм — это метод логического анали за, восходящий к определению Аристотеля («Целое предшествует частям») или Гегеля («Истина есть целое»). Когда Розенберг опи сывает упомянутую систему как универсалистскую, он использует этот термин в совершенно другом смысле. В самом деле, его значение примерно соответствует общепринятому смыслу, вкладыва емому в него, например, церковью, когда она обличает расизм за присущее ему отрицание универсализма, заложенного в ее христианском предназначении. Таким образом, в отрицательном смысле универсализм более или менее тождествен антирасизму. В положительном смысле, насколько можно судить по предельно расплывчатому использованию этого понятия в «Мифе» Розенберга, оно соответствует идее человеческого рода. Иными словами, это идея, претендующая на приложение к человеческому роду в целом, то есть ко всем индивидам или группам, его составляющим. Фактически это прямая противоположность расизму, который принимает за аксиому неодинаковую ценность разных рас и, соответственно, отрицает представление о равенстве индивидов и о единстве человеческого рода. В этом смысле универсализм и индивидуализм не противопоставляются, а соотносятся друг с другом. Поэтому Розенберг заявляет, что главным конфликтом философии является противостояние расово-национального принципа, с одной стороны, и индивидуализма-универсализма — с другой. Этим объясняется критицизм Розенберга в отношении тоталитарной философии Шпанна. Он обличает ее в «индивидуализме, поскольку она универсалистична». Это может показаться удивительным, если мы вспомним, что Шпанн сделал главным принципом своей системы антииндивидуализм. Тем не менее Розенберг справедливо полагает, что ни одно направление мысли, отвергающее национальнорасовый принцип (как поступает и Шпанн), не может полностью уклониться от индивидуалистического предположения о равенстве людей. Шпанн отказывается только от рационалистического, материалистического индивидуализма XIX века, а вовсе не от индивидуализма как такового. В конце концов, мы воспользовались тем же самым аргументом, чтобы показать, что нападки Шпанна бьют мимо цели: он не опровергает христианского индивидуализма. Внятная антииндивидуалистическая философия может воспринимать концепцию человеческого рода только в чисто зоологическом смысле. Отсюда бешеные нападки фашистов всех мастей на самую его идею. Таким образом, национально-расовый принцип имеет две функции: он отталкивается от обоих полюсов понимания человечества как сообщества личностей — и индивидуалистического, и универсалистического. Отрицание фашизмом интернационализма уравновешивается его отрицанием демократии. Корпоративному капитализму присущи и авторитарность, и национализм; он провозглашает как неравенство индивидов, так и неравенство наций. «Интернационализм и демократия нераздельны», — заявляет Гитлер в своей еще недооцененной речи в Дюссельдорфе об основах национал-социализма. Национально-расовое противодействие индивидуалистически- универсалистскому принципу затрагивает самую суть религиозной проблемы. Высшей ценностью фашизма, будь он национал- социализмом или чем-то другим, является раса или нация; индивид и человеческий род составляют два полюса в представлениях хри стианской идеологии о человеческом мире в целом. Соответственно этому, осознание неизбежности конфликта с религией было ясно национал-социалистам с самого начала. Если в первоначальной программе партии содержался пункт, позитивно оценивающий христианство, события показали, что его следует придерживаться не более строго, чем других, полностью отброшенных пунктов. Собственная философия Гитлера включает не только расистские убеждения, заведомо противоречащие христианским идеям, но и принципы макиавеллистической тактики, позволяющие ему действовать в соответствии с этими убеждениями, делая реверансы в сторону положительного христианства и не терзаясь угрызениями совести. К тому же в сравнительно ранних примечаниях Готфрида Федера к партийной программе указывалось, что в рамках национал-социалистческого движения возможно возникновение новой религии. Этот признак возможной мысленной оговорки авторов программы был дополнен объявлением войны «положительному христианству» в «Мифе» Розенберга. Он остроумно окрестил евангельское христианство «отрицательным христианством», намереваясь с помощью такой простой выдумки заполнить пропасть между стремлением сохранить добрые отношения с христианством и политикой, направленной на его осознанную замену новой формой язычества. Назначение Розенберга «уполномоченным фюрера по вопросам жизненной философии» состоялось в момент, когда благодаря «Мифу» вся Германия познакомилась с философскими взглядами его автора. Можно лишь гадать, соотносятся ли различия в тоне и оттенках между публичными выражениями взглядов Гитлера и Розенберга с разницей в их положении и функциях. Религиозные войны XVlI столетия, которые привели Германию в запустение, представляют собой, по мнению Гитлера, полную аналогию умственному разброду и шатанию наших дней; кровь и нация, борьба за выживание определяют реальность согласно одной из религий, в то время как другая упорно отвергает их во имя опасных химер человеческого равенства и единства человеческого рода. Его уполномоченный твердит о том, что губительный недуг пацифизма и гуманизма, укоренившийся в умах европейцев, порожден вирусом христианства. Он справедливо возводит закоренелый интернационализм русских коммунистов к духу бесконечной преданности служению на благо человечества, который так ясно выразился в художественном воплощении христианских заветов у Толстого и Достоевского. Ибо социалистическая революция в России является в его глазах не чем иным, как новым всплеском того «духа пустыни», который истощал жизненные силы Запада на протяжении его истории: ремиссией духовной чумы, поразившей языческую душу тевтонской Европы — христианства. Церкви, принимающие универсализм, защищают суть своей веры. Ho таковы же и ставки немецких фашистов, которые упорно отрицают равенство людей. Борьба идет между представителями религии, открывшей в человеке личность, и теми, кто поставил в основание своей новой религии уничтожение идеи личности. IX.