НРАВСТВЕННОСТЬ КАК ФОРМА АКТИВНОСТИ

§ 29. Борьба за существование в условиях органического прогресса является законом жизни; она является, конечно, в тех же пределах законом и жизни активной. Активность, эта присущая жизни сила, не может не оказаться могучим орудием борьбы и победы.

Начнем с жизни пассивной. Для примера возьмем самый простой случай, борьбу между луговыми травами. Известно, что эти травы с некоторою правильностью сменяют друг друга после того, как пахотное или вообще мягкое поле запускается под луг. В южной черноземной России эта смена трав, выражающая собою успехи в борьбе и победе, имеет приблизительно следующий характер: только что запущенное мягкое поле (если только не обсеменяется человеком) покрывается травами, в общежитии носящими название бурьянистых1’. Это — растения однолетние, быстро растущие, приносящие массу семян, легко разносимых ветром, наконец, малоприхотливые относительно качества почвы... Эти качества дают этим травам перевес в борьбе за место над злаками и другими, более благородными растениями. Злаки медленнее растут, требуют больше времени для укоренения, более разборчивы относительно почвы, приносят относительно тяжелые зерна, труднее разносимые ветром. Первые годы злаки подавлены. Орудием победы над ними послужили: быстрота роста, быстрота размножения, легкость обсемения,

13 Социологические этюды

способность довольствоваться почвою, относительно скудною и истощенною, вообще, стало быть, способность более быстрого и более полного поглощения и уподобления из среды вещества и энергии.

Если бы мы хотели продолжить этот анализ, то остановились бы на смене самих злаков, где мятлицу вытесняет овсюшка, эту последнюю — пырей, которого заменяет ковыль, остающийся господином степи до новой распашки. Все эти смены отличаются тем же характером: постоянное сокращение в быстроте роста, быстроте размножения, легковесности семени; все возрастающая сила укоренения, покоряющая почву; все увеличивающаяся продолжительность роста и жизни; все большая требовательность относительно почвы при соотносительной способности более широкого потребления, более мощного развития. То же явление мы заметили бы и в смене древесных пород: клены и вязы отличаются более быстрым ростом, массою приносимых семян (быстрота размножения), легкою переносимостью этих крылатых семян ветром; с другой стороны, дубы, отличающиеся медленностью роста, тяжестью желудей, имеют громадное преимущество в гораздо большей продолжительности жизни и роста, в могучем укоренении, стесняющем другие деревья, в громадности роста.

одних условиях одни качества даруют победу, при других — другие, но те « и другие равно заключаются в разных модификациях способности поглощать вещество и энергию. Пассивная реакция на среду, как мы видели в пятой главе, заключается в поглощении вещества и энергии; естественно, если и пассивная борьба пользуется как орудиями различиями в способности поглощать, уподоблять и сохранять вещество и энергию.

Активная реакция на среду выражается, как мы знаем, в форме не поглощения, а высвобождения, выделения энергии и вещества организмом. Не ясно ли, что активная жизнь и в борьбе должна пользоваться различиями в способности выделять энергию? В самом деле, в чем выражается борьба, которую может вести, например, человек? Сила мускулов, быстрота бега, способности ума, количество произведенной работы — все это методы и способы человеческой борьбы и все это разные модификации в способности высвобождать энергию. Основное отличие, разделяющее органический мир на два царства, растительное и животное, пассивное и активное, сказывается и в формах борьбы. Различные видоизменения в способности поглощать, уподоблять и сохранять в организмах вещество и энергию, доставляемые средою, представляют довольно разнообразный арсенал орудий пассивной борьбы, являются методом пассивной жизни; с другой стороны, различные видоизменения в способности высвобождать энергию и затрачивать ее на ту или иную работу (битву, бегство, изобретательность, труд) — таковы орудия активной борьбы, методы активной жизни.

Не надо забывать, что, подобно тому, как необходимою оборотною стороною активных процессов жизни являются так называемые растительные, пассивные процессы организмов, так точно и активная борьба представляется не единственным методом активной жизни, которая пользуется и своими растительными процессами и их превращает в орудия борьбы, сближаясь в этом отношении с жизнью пассивной.

И чем выше организм активный, тем он медленнее растет, тем слабее его плодовитость. Человек растет 20 лет; плодовитость его не может превзойти одного детеныша на двенадцать живых особей в год. Что значат

эти цифры перед силою роста и размножения не только низших животных, но хотя бы даже млекопитающих и птиц261? И чем активнее становится человек, тем больше сокращается его плодовитость, тем дальше отодвигается его физическая зрелость, тем менее, стало быть, роли играют орудия пассивной борьбы за существование, вытесняемые все полнее орудиями активными262. Те или иные преимущества и видоизменения самой активности и являются такими орудиями, приобретающими в прогрессе жизни все большее значение и силу. Активность, ее относительное совершенство, могущество, многосторонность — вот что постепенно выдвигается вперед в борьбе за существование с тем, чтобы р высших типах активной жизни совершенно заслонить, если не вытеснить, прежде господствовавшие пассивные орудия борьбы и победы. Пассивные орудия уступают место активным, чтобы эти последние, в свою очередь, потеснились для культурных; но об этом речь еще впереди, а теперь попристальнее всмотримся в активные орудия. Что они несут с собою для жизни? Куда направляют ее развитие, что нового создают, что старое упраздняют или затеняют?

§ 30.

С этой точки зрения, активность в своем постепенном развитии и самоопределении достигает полноты того и другого, когда дарует живым организмам полную индивидуальность и совершеннейшую целесообразность. Образование центра, к которому направляются и из которого исходят все жизненные процессы организма и без которого не может продолжаться жизнь, — это полная индивидуальность.

Нетрудно отсюда заключить, что целесообразность и индивидуальность представляются двумя сторонами одного и того же явления, — развитой активности. Целесообразность как свойство выделять энергию, строго координированную с комбин[ир]ованием энергии организмом, и индивидуальность как необходимость поглощаемой и выделяемой энергии тяготеть к одному направляющему центру — это просто выпуклость и вогнутость одного и того же оттиска. Целесообразность — это отправление; индивидуальность — строение. Таким образом, развитие индивидуальности естЪ развитие и целесообразности, и быть иначе не может. Если в организме есть несколько центров, направляющих вы-» деление энергии, то, естественно, это выделение не может быть так согласовано, как при одном центре. Но если в организме есть несколько таких центроб, то, строго говоря, он делим, хотя иногда для этого требуется наличность специальных условий. Никакая наличность никаких специальных и необычных условий не может сделать делимым не только человека, но даже вообще позвоночных и высших суставчатых4’. Но если, таким образом, мы должны признать, что целесообразность, это основное свойство активности, дарующее ей самостоятельное значение в экономии нашего земного мира, является, в сущности, лишь лицевою стороною (отправлением) медали, оборотною стороною (строением) которой служит индивидуальность, то мы должны будем понять, каким могучим орудием активной борьбы представляется индивидуальность, ее совершенство и полнота. Делимость, наоборот, является орудием борьбы пассивной (отвечая за плодовитость). <Таким образом, если активная жизнь в своих высших типах постепенно заменяет борьбу за существование борьбою за индивидуальность, потому что вне индивидуальности нет и существования для этих типов активной жизни, то, с другой стороны на этой стадии развития,> борьба активная ведется Стакже и> при помощи индивидуальности, совершенствование которой является серьезным преимуществом. От этого совершенства зависит степень целесообразности в выделении энергии. Индивидуальность, стало быть, столько же продукт развитой активности, сколько и необходимое условие ее проявления. Она столько же цель борьбы, сколько и ее орудие.

Степень индивидуальности есть степень целесообразности, но есть ли она и степень активности вообще? Активность заключается в целесообразном выделении энергии, и ее сила зависит, стало быть, от количества выделяемой энергии и от степени ее согласования в интересах организма. Последнее и есть целесообразность. С этой стороны, развитие индивидуальности покрывает собою развитие активности, это мы уже знаем. Остается рассмотреть вопрос о соотношениях, окружающих факт большей или меньшей силы выделения. A priori можно сказать, что чем больше выделяет организм энергии, тем более нуждается он в восстановлении: приход должен покрывать расход. Но чем больше расход, тем затруднительнее приход, тем, следовательно, целесообразнее должно быть выделение. Отсюда можно заключить, что сила выделения энергии организмом находится в прямом отношении с целесообразностью, параллельно возрастая и понижаясь. С другой стороны, к тому же выводу приводят нас и соображения, основанные на законах прогресса (органического). Рост силы выделения может зависеть, главным образом, от двух рядов причин: от естественного подбора и от упражнения. Из них естественный подбор развивает лишь полезные изменения, а нецелесообразное выделение и бесполезно. Что касается упражнения, то оно вызывается ростом потребностей и, следственно, всецело вращается в сфере целесообразного выделения (согласования выделения с потребностями). Таким образом, две главные причины, которым в органическом прогрессе может быть обязана своим ростом сила выделения энергии, связывают этот рост с ростом и целесообразности. С этим ростом его связывает и приходо-расходный баланс организма. Оно и естественно. Развитие активности выражается в росте выделения энергии и в росте целесообразности. Оба явления должны быть связаны в прямом отношении. Без достаточного выделения не может быть и достаточной целесообразности (на которую затрачивается значительное количество выделяемой энергии). Без достаточной целесообразности не может быть и достаточного выделения (приход не сойдется с расходом).

Таким образом, развитие индивидуальности, развитие целесообразности и рост выделения энергии составляют тесно связанные и неразрывные звенья в развитии активности. Индивидуальность, целесообразность, сила выделения должны единовременно повышаться и понижаться в зависимости от одних и тех же причин, а равно и приспособление среды, это внешнее воплощение активности, подобно тому, как индивидуальность является ее внутренним воплощением.

Hier ist der Hund begraben5’... Мы, наконец, пришли к выводу, к которому направлялась аргументация этого параграфа. Целесообразность и сила выделения — это и есть сам процесс активности, которая в жизни овеществляется в форме индивидуальности, вне жизни — в приспособлении среды, или культуре. И та и другая, и индивидуальность, и культура, представляя собою овеществленный момент активного процесса, являются, далее, условиями его дальнейшего развития, а равно и орудиями борьбы за существование активных организмов. Естественно, если и индивидуальность, и культура зависят в своем развитии от процесса активности (силы выделения и целесообразности); но с первого взгляда кажется неестественным, что эти два последствия одной причины могут оказаться в антагонизме! И однако это факт, о котором мне уже приходилось упоминать в первом этюде (§§ 13 и 14).

§ 31. Прежде, нежели мы будем продолжать нить нашего анализа, я считаю долгом повторить, что многие из вышеразвитых в § 30 идей о значении индивидуальности и ее развитии в процессе жизни непосредственно примыкают к идеям, впервые установленным в социологических работахН.К. Михайловского. Хотя там они являются несколько в ином убранстве и обстановке, но внимательный читатель легко усмотрит внутреннее родство идей, предложенных г. Михайловским в трактате «Борьба за индивидуальность»6' и развиваемых мною на этих страницах. Многие важные теоремы, установленные Снашим талантливым мыслителем> в упомянутой работе, совершенно выходят из рамок настоящего моего этюда и потому, конечно,’ пройдены мною молчанием. О других я считаю полезным сказать несколько слов. Г. Михайловский принадлежит к числу самых популярных и наиболее читаемых писателей наших, и потому я себя избавлю от труда переизлагать доктрины, достаточно известные, конечно, моим читателям. Я остановлюсь несколько лишь на некоторых отличиях в изложении предмета, как он трактуется г. Михайловским и мною. Отличия эти восходят к нашим работам, опубликованным еще в начале семидесятых годов, и сводятся они в последнем счете к неодинаковой оценке роли и значения активности в прогрессе жизни вообще, общественной жизни в особенности.

В течение 1869 года напечатана была замечательная работа г. Михайловского «Что такое прогресс?»7*. В форме критики идей Герберта Спенсера о прогрессе, его законах и причинах молодой тогда автор дал весьма законченную доктрину, заключавшую в себе формулу общественного прогресса, прямо противоположную формуле английского философа. Наш мыслитель с необыкновенною яркостью установил, что нельзя принимать одну и ту же формулу для органического и для общественного прогресса. Принимая спенсеровскую формулу: «Органический прогресс заключается в переходе от однородного к разнородному», — надо признать, что общественный прогресс заключается, наоборот, в стремлении к однородности, уравнительности или же допустить, что общественный прогресс неразрывно связан с регрессом органическим, с понижением организации живых существ, вошедших в общежитие. Эта формула общественного прогресса (развитие общественной однородности и равенства) представляла собою замечательное обобщение, согласовавшее последние успехи естествознания с истинами, установленными всем развитием общественных наук: исторических, экономических, этических, юридических. Формула эта заключала в себе лишь один, но очень существенный пробел. Она указывала цель прогресса, определяла его продукты, но не давала изображение самого процесса, не описывала самого его совершения, не знакомила с его силами и деятелями, что придавало всей формуле характер желательности скорее, нежели необходимости. Этот пробел тогда же вызвал с моей стороны следующее замечание («Знание», 1872, № 12): «Как ни важна эта противоположность (органического и общественного прогресса, как она была установлена г. Михайловским), но не надо забывать, что это — противуположность по эффектам, и ей должно быть присвоено истолкование в противоположности причин, деятелей. На это г. Михайловский не обратил внимания едва ли не умышленно вследствие предубеждения против объективного исследования социальных явлений»®’. И несколько далее я заметил: «Явление, подмеченное г. Михайловским, я привожу к общему выражению и стараюсь найти ему истолкование в противоположности самого жизненного процесса, органического и общественного»9'.

Это истолкование противоположности, которое я пытался предложить в цитируемом этюде, резюмируется следующими строками (Ibidem., стр. 375): «Постоянное обновление вещества и силы, заимствуемых из окружающей среды, ставит живые тела в зависимость от условий среды в гораздо большей степени, чем тела неорганические, и открывает широкое поле влияниям среды; изменения, произведенные этим путем, называются приспособлением, которое, таким образом, тоже представляет процесс, общий всему живому. Он может совершаться двояким путем: либо приспособлением жизненного процесса [к] внешним влияниям, либо, благодаря способности, развитой из такого приспособления, приспособлением условий среды к потребностям жизни... Важно то обстоятельство, что самое возникновение и дальнейшее развитие второго способа приводить жизнь в равновесие со средою — чрез воздействие жизни на среду — зависит от коллективного процесса; способность индивидуальной жизни приспособлять среду весьма ограничена»10*. В этом рассуждении заключалось зерно истины; но надо сознаться, что это зерно было недостаточно развито и в таком виде легко поддавалось критике. Хотя сначала я и обратил внимание на «способность приспособлять среду», на «воздействиежизни на среду», т. е. на активность, но затем сосредоточил свое преимущественное внимание на самом приспособлении среды. Таким образом, начало рассуждения имело в виду активность, а предложенная мною формула общественного прогресса (приспособление среды к потребностям жизни) выдвигала уже одну культуру. Культура не может быть обойдена при определении общества так же, как и при определении общественного прогресса, но будучи лишь овеществленною вне жизни активностью жизни, она не может покрыть собою всей активности, которая овеществляется не только вне жизни, но и в самой жизни, в строении самих организмов. Мы знаем, что таким овеществлением является индивидуальность264. Естественно, если г. Михайловский, уже тогда склонный оценить все значение ин дивидуальности в общественном развитии, не согласился с предложенным мною истолкованием. Мы обменялись краткими возражениями по этому вопросу, возражениями, уже выдвинувшими вперед явление активности265*, но далее мы отвлеклись в полемике вопросами метода, и важный вопрос об активности остался в стороне. Сам вопрос о целесообразности трактовался нами исключительно с точки зрения метода12*.

Между тем г. Михайловский продолжал свои социологические работы и, <если память мне не изменяет,> опубликовал <в 1873-1874 гг.> очень важное исследование «Орган, неделимое, общество»13*, где идею индивидуальности положил в основу всей своей социологической доктрины. Развитием этой доктрины явился вслед затем трактат «Борьба за индивидуальность», статьи «Вольница и подвижники», «Научные письма», «Патологическая магия»14*. В одной из этих работ г. Михайловский пробует даже свести и формулу «приспособление среды к потребностям жизни» к формуле развития индивидуальности. И до некоторой степени это ему удается, потому что оба явления (индивидуальность и культура) зависят в последнем счете от третьего (активности) и проявляются в зависимости от него. Нетрудно поэтому уловить и взаимную зависимость. Однако выводить культуру из индивидуальности так же справедливо, как и обратно — сводить индивидуальность к культуре. Обе они выводятся из активности. Отвергнув и не без основания одностороннюю, хотя и правильную формулу, мною предложенную в 1872 году, г. Михайловский только более утвердился на своей тоже правильной, но тоже односторонней формуле, впервые установленной им в 1869 году. Отсюда и все достоинства, и все пробелы его социологических работ. Громадное значение открытых им соотношений явления индивидуальности с разными сторонами общественного прогресса дало ему возможность предложить и установить ряд очень важных социологических теорем. Невнимание же к активности повлекло не только к ошибочному взгляду на соотношения индивидуальности и культуры, но и к тому еще, что до сих пор социологические теоремы нашего мыслителя не охватывают одним истолкованием всей совокупности общественной жизни и оставляют в тени некоторые немаловажные стороны общественного развития.

Я надеюсь в скором времени в другой работе и в другом месте обстоятельнее коснуться всей совокупности социологических работ Н.К. Михайловскогоу которого я считаю занимающим одно из первых мест среди современных европейских мыслителей, работающих в области общественной философии266. Здесь я коснулся лишь одной стороны его работ, имеющей прямую связь с идеями, предлагаемыми в настоящем этюде. Читатель заметил, что мои замечания носят характер скорее дополнения, нежели возражения. Мне кажется, что оспаривать мне нечего. Я надеюсь, что это отступление от нити изложения способствовало уяснению вопроса, а указав родство некоторых важных идей, здесь устанавливаемых, с идеями, <впервые> предложенными г. Михайловским, и объяснив, в чем заключается сходство и различие, я полагаю, что могу освободить себя от частных указаний на эти сходства и различия в дальнейшем изложении.

§ 32. Сопоставляя вышеизложенное с воззрениями, предложенными мною выше в пятой главе этого этюда, мы можем уже прийти к весьма определенным и важным теоремам относительно активности как орудия борьбы.

Борьба за существование на стадии активной общественной жизни приобретает форму борьбы за индивидуальность и борьбы за культуру. Это два главных русла, по которым течет и развивается борьба активных организмов, сложившихся в общежития, а равно и борьба самих общежитий, сложившихся из активных организмов. Индивидуальность и культура — таковы две цели общественного развития.

Будучи целью общественного развития, индивидуальность и культура являются и главнейшими орудиями борьбы между активными организмами и между активными общежитиями. Степень развития активности, будучи главным орудием победы в активной борьбе, выражается, однако, либо в степени совершенства индивидуальности, либо в степени совершенства культуры, а потому и активным орудием победы может быть либо высший тип индивидуальности, либо высшая культура, <хотя активные организмы пользуются отчасти и пассивными орудиями, напр[имер], быстротою размножениям

Высшая культура и высший тип индивидуальности равно являются необходимым выражением высшей активности, и потому в здоровых условиях развития активной жизни должны развиваться параллельно и в прямом отношении. Черпая, однако, силу из одного источника, они могут ее зачерпнуть неравномерно, и одно явление может оказаться развивающимся в ущерб другому. Культура может подавлять индивидуальность; индивидуальность может разрушать культуру. Но разрушение культуры есть уничтожение приспособления среды к потребностям жизни, нарушение равновесия между жизнью и средою в ущерб первой, стало быть, сокращение жизни вообще, активности в том числе. С другой стороны, подавление индивидуальности есть разрушение того строения организмов, которое необходимо для проявления активности, есть, стало быть, сокращение активности и соотносительное тому понижение культуры, производимой этою активностью. Словом, культура, подавляя индивидуальность, ведет к понижению культуры; индивидуальность, разрушая культуру, сокращает жизнь и понижает свой тип. Таковы результаты антагонизма индивидуального и культурного развития, антагонизма, однако, постоянно проявляемого активною общественною жизнью. Это постоянное проявление не есть, однако, необходимое проявление, и равновесие между тратою активности на индивидуальное и культурное развитие не только не воспрещается никакими законами активной жизни, но даже, являясь единственным вполне целесообразным развитием, как бы предписывается этими законами, в основе которых лежит целесообразность. Нарушение этого равновесия в трате на индивидуальность и на культуру есть, стало быть, просто несовершенство целесообразности, недоразвитость активности, существенною и необходимою стороною которой является целесообразность. Можно поэтому смело сказать, что прогресс активности должен быть и прогрессом равновесия между тратою на индивидуальное и культурное развитие. Такого совершенного равновесия мы не только вправе, но даже должны ожидать от будущего развития активности. Несовершенное подвижное равновесие осуществляется всемирною историей во всех тех случаях, когда исторические общества прогрессируют, а так как в общем доселе человечество проявляет прогресс, и культурный, и индивидуальный, то ясно, что в пределах больших периодов и большихшространств равновесие индивидуального и культурного развития не было мифом, а фактом, реальною правдою всемирно-исторического процесса. Раскрыть законы этого равновесия и установить законы постепенного преуспеяния этого равновесия и значит раскрыть законы прогресса общественной жизни, установить формулу общественного прогресса.

Таковы главнейшие дедукции из идей и воззрений, до сих пор установленных нами на протяжении настоящего этюда <и в этюде «Международная экономическая борьба»,6‘>. В своем абстрактном выражении эти дедукции едва ли вызовут серьезные возражения. Их значение вполне раскрывается лишь тогда, когда в их свете истолковывается та или другая частная сторона общественной жизни. К такому истолкованию мы и приступим на нижеследующих страницах; но прежде необходимо ввести в изложение еще одно разграничительное понятие, без коего наша терминология может повести к некоторой неясности. Термин «культура» мне кажется достаточно выясненным, чтобы требовалось теперь его новое пояснение. Термин «индивидуальность» тоже достаточно ясен в применении ко всей активной жизни; но в том-то и неудобство, что он применим ко всей активной жизни, тогда как мы имеем дело с тем же явлением, но заключенным в сферу активного культурного общежития и притом человеческого общежития. Человеческая индивидуальность, вошедшая в состав активно культурного общежития, понимаемая как член и деятель этого общежития, — это личность и вместе с тем это предмет нашего анализа. Рабочий и потребительный скот, домашние птицы, домашние пчелы, даже шелковичный червь, даже кошениль и шпанская муха17* — все это индивидуальности, вовлеченные в процесс общественного развития, но развития культурного, а не индивидуального, как последнее нами выше выяснено. Все это индивидуальности, но не личности, и потому-то противупоставление культурного развития индивидуальному, которое красною нитью проходит через всю всемирную историю, разумеет развитие, права, интересы не всякой индивидуальности, вовлеченной в процесс общественного прогресса, но лишь развитие, права, интересы личности. Деятельность личностей и влияние культуры — вот два фактора общественного развития, соответствующие двум основным течениям развития: культурному и индивидуальному.

Читатель замечает, как все это старо, старо, как само человечество, как его первые идеи о правде и добре. Человечество давно начало прозревать, где правда и добро, но медленно, слишком медленно для своей славы и чести, для своего счастья и спокойствия начинает сообразовать свое поведение с этими прозрениями.

§ 33. Если «индивидуальность в условиях активного культурного общежития» мы называем личностью, то всякое «целесообразное выделение энергии такою индивидуальностью (личностью)» мы называем ее деятельностью. Вспоминая вышеустановленные теоремы, мы должны сказать, что деятельность — это отправление, личность — строение, в которых выражается и воплощается активность в условиях активного культурного общежития (человеческого общества). Деятельность личностей и составляет, таким образом, ту силу, эффекты которой в сочетании с эффектами культуры (ею самою первоначально созданной) направляют общественное развитие в интересах индивидуального и общественного самосохранения (см. §§ 24 и 25 главы пятой)18*. «Деятельность личностей» — вот что подлежит нашему анализу, когда мы выделяем общественную активность и трактуем ее отдельно от культуры. При всяком сколько-нибудь серьезном анализе общественных явлений это выделение является необходимой предпосылкою исследования. Так, напр[имер], экономисты с первых шагов своей науки должны были противупоставить труд (деятельность личностей) капиталу (фактору культурному). Так в истории умственного развития критическая и творческая мысль выделяется как деятельность личностей от религии и науки как данных культуры. Совершенно так же политические идеалы и политические события составляют группу политических явлений, естественно отличающуюся от политических учреждений и состояний. Куда бы мы ни преклонили наше внимание в пределах общественной жизни, мы сразу наталкиваемся на это разделение, противоположение и взаимодействие факторов, активных (личных) и культурных. Эти частные противуположения и взаимодействия давно установлены и признаны частными общественными науками; закон общего противоположения и взаимодействия индивидуального и культурного развития является лишь обобщением этих частных законов, уже не возбуждающих споров.

Деятельность личностей, это и есть, таким образом, активность индивидов, вошедших в культурное общежитие, т. е. предмет настоящего анализа <с точки зрения борьбы общественной и междуобщественной>. И в качестве такой активности деятельность личностей, как мы уже знаем (см. гл[аву] пятую19*), может быть направлена в целях самосохранения, индивидуального и общественного. Мы знаем уже также (ibidem.), что эти две цели могут не оказаться взаимно согласованными, а деятельность в этих целях может оказаться взаимно антагоничною. С другой стороны, этого антагонизма может и не проявиться. Предыдущее изложение нас достаточно подготовило, чтобы теперь внимательнее всмотреться в эти возможности.

Из анализа контрастов в развитии индивидуальной и общественной активности, индивидуального и общественного самосохранения мы уже знакомы с двумя главными путями, на которых возникает антагонизм индивидуального и общественного развития. Первый путь — это несоответствие целесообразности, с точки зрения строго индивидуального и общественного самосохранения. Те изменения среды, которые оказываются совершенно целесообразными, с точки зрения индивидуального самосохранения (напр[имер], деятельность саранчи, хищническое хозяйство, вообще «apr?s nous le cteluge»20*), могут быть пагубны, с точки зрения общественного самосохранения. Но как вполне целесообразные с точки зрения строго индивидуальной такие действия легко находят место среди личностей, составляющих то или иное общество. Далее, со строго индивидуальной точки зрения, средою является не только физическая природа, но и другие индивиды, вошедшие в общество; держась этой точки зрения, удовлетворение своих потребностей в ущерб этих других индивидов так же естественно и так же целесообразно, как и за счет физической среды. Общественная точка зрения не может допустить такого безразличия; общественная точка зрения это безразличие именует преступностью. Таким образом, деятельность в интересах индивидуального самосохранения может оказаться в антагонизме с интересами общественного самосохранения, может оказаться мятежною и преступною. Выделение энергии этими организмами, вошедшими в общежитие, является в данном случае несогласованным с общественным самосохранением, общественно нецелесообразным. Частью такое выделение энергии, такая общественно несогласованная деятельность личностей является просто пережитком дообщественной стадии жизни, частью же вызывается обратным явлением подавления индивидуального развития общественным.

Мы знакомы уже в общих чертах и с этим вторым путем, на котором возникает антагонизм индивидуального и общественного развития. Более обстоятельно мы остановимся на нем ниже в восьмой главе этой книги, но слегка уже коснулись в заключительных параграфах пятой главы настоящей работы, а также в главе четвертой21'. Общественное самосохранение, вызывая новую трату, не предвиденную индивидуальною жизнью, пользуется для этого тем ростом силы, который приносится соединением индивидов в союз. Сотрудничество, особенно сложное (разделение труда), и покорение сил природы являются главными методами, коими общественная жизнь увеличивает мощь активности, проявляемой его членами. Но так как сложное сотрудничество создает общественное неравенство, а покоренные силы природы, идя по следам этого дифференцования, распределяются неодинаково между индивидами, то естественно создается положение, при котором общественная активность неравномерно увеличивает индивидуальную активность, давая преимущество силы (а следовательно, и удовлетворения) одним, лишая — других. Эта игра общественных культурных сил (капитала, власти, знания, вообще авторитета во всех его формах) не согласуется с игрою индивидуальной активности и подчиняет последнюю своему руководству и даже господству. Деятельность личностей лишается в большей или меньшей степени самостоятельности и свободы и принудительно направляется к удовлетворению общественных потребностей. Всякий обязательный труд, напр[имер], а в частности и в особенности труд рабский, представляет простейший пример такого принудительного согласования выделяемой организмами энергии в целях общественного самосохранения.

Такое принудительное согласование по необходимости нарушает полноту индивидуального развития, которое, как мы знаем, заключается, прежде всего, в тяготении всякого выделения к одному направляющему центру, нераздельной главе всего неделимого организма. Всякое принудительное согласование не есть согласование, направляемое всецело этим центром: направляющий центр сам направляется другим центром или центрами, лежащими вне организма, словом, тою силою, которую в общественной жизни называют авторитетом (умственным, экономическим, политическим). Ослабление направляющей деятельности индивидуального центра есть ослабление целесообразности индивидуальной деятельности, есть понижение самой индивидуальности, а стало быть, и понижение вообще активности, сокращение энергии, выделяемой организмами. Это простые дедукции из закона развития активности.

Таким образом, рассматривая деятельность личностей, составляющих общество, мы, прежде всего, отличим два разряда такой деятельности: 1) деятельность самостоятельная, не нарушающая индивидуального развития, индивидуально целесообразная, но зато общественно нецелесообразная, несогласованная, и 2) деятельность принудительная, насильно согласованная в интересах общественного самосохранения, но несамостоятельная, подавляющая индивидуальное развитие. Может быть, однако, и третьего рода деятельность личностей, именно самостоятельно, свободно согласуемая в интересах общественного так же, как и индивидуального самосохранения. Свободный производительный труд, патриотическая деятельность на пользу общественную, патриотическая оборона отечества, помощь ближнему и т. д., и т. д. — таковы многоразличные формы, в которых проявляется индивидуальная энергия, самодеятельно согласуемая в целях общественного самосохранения. Формы различны, но за всеми этими формами лежит одно начало, исходящее из сознания солидарности и из чувства альтруизма, словом, нравственное начало.

Итак, мы, наконец, в тридцать третьем параграфе шестой главы нашей работы пришли к вопросу, поставленному в заглавии этюда. «Нравственное начало» — это согласование индивидуального и общественного самосохранения; это индивидуальная энергия, самодеятельно согласуемая в интересах общественной жизни; это устранение антагонизма индивидуального и общественного развития, устранение преступности, с одной стороны, принуждения, с другой. Нравственное начало заключается в общественно согласованной индивидуальной самодеятельности; принудительное согласование — это авторитет; несогласованная самодеятельность — это преступность. Согласование деятельности связывает нравственность и авторитет в один разряд явлений, служащих общественному самосохранению. Самодеятельность связывает нравственность и преступность как явления, опирающиеся на индивидуальную активность и индивидуальное самосохранение. Чтобы существовать, общество должно согласовать деятельность своих членов и, если нравственное начало слабо для этого, естественно заменяет его начало авторитета. Но чтобы существовать, общество должно обладать данною силою активности, поддерживающей приспособление среды (культуру) и обороняющей от неприятеля, а эта сила активности зависит от развития индивидуальности, от упражнения, и если нравственное начало слабо и недостает помещения для этой индивидуальной энергии, то она сказывается преступностью или сокращается. Развитие нравственного начала поэтому одинаково сокращает и область преступности, и область принудительности, возвышая вместе с тем индивидуальную активность и служа целям общественного самосохранения.

Нетрудно оценить все громадное значение этой теоремы, и, быть может, читатель теперь не посетует за слишком длинное предисловие. Нравственность является, стало быть, просто одною из форм активности в условиях общежития и притом высшею формою, именно тою, которая в общественной жизни единственно обеспечивает дальнейшее развитие активности. Таким образом, всякое выделение энергии активными организмами в условиях общежития проявляется в трех формах: самодеятельно согласованного выделения, принудительно согласованного и несогласованного (строго говоря, следует прибавить четвертую категорию «бессознательно согласованного» по навыку и традиции, но для целей нашего анализа она не надобна). Законы, управляющие этим выделением энергии в той или иной форме, суть именно те самые законы активности, которые мы исследовали в настоящей работе до сих пор. Теперь эти законы, уже выяснив нам в высшей степени важные общие соотношения, и далее послужат для раскрытия более частных, но не менее важных соотношений.

§ 34. Когда индивиды слагаются в постоянное общежитие, создают культуру и кладут основание историческому обществу, то с этого момента не вся энергия, выделяемая индивидами, выделяется и обществом, а только 1) общественно нецелесообразная и 2) целесообразная, но затрачиваемая на работу за пределами данного исторического общества. Поясним нашу мысль.

Энергия, выделяемая активным организмом, лишь частью выделяется целесообразно, истрачиваясь на работу для удовлетворения потребностей организма. Другою частью своею она составляет нецелесообразное выделение, высвобождаясь, например, в виде молекулярного движения (повышенной температуры) или хотя и механического движения (мышечного), но не направленного на целесообразную работу. Всякая такая нецелесообразная трата энергии индивидуальным организмом представляет: отчасти необходимость, обусловленную условиями и законами органического развития (напр[имер], трата на поддержание относительно высокой температуры теплокровных животных); отчасти результат патологического состояния организма (напр[имер], повышенная температура при заболевании, ощущение боли в том же случае, бред и пр.); отчасти, наконец, недостаточное совершенство направляющего центра, недостаточное развитие индивидуальности и вообще активности (всякая нецелесообразная работа, всякая ошибка, непредусмотрительность и пр.). Первая группа нецелесообразных выделений представляет собою величину, находящуюся, по-видимому, в известном прямом отношении ко всей остальной трате, целесообразной и нецелесообразной; это необходимый, так сказать, подоходный или даже вернее порасход- ный налог на активность, на содержание индивидуальности, на охранение активной жизни. Ее мы оставим в стороне. Третья группа, наоборот, находится в тесной зависимости и обратном отношении со степенью развития активности и индивидуальности. Она сокращается с прогрессом индивидуальности и ростом активности. Что касается второй группы (болезней), то, очевидно, она находится в некоторой прямой зависимости от третьей группы и точно так же с ростом целесообразности и индивидуальности должна сокращаться. Как бы то ни было, но всякое выделение энергии индивидуальным организмом по необходимости заключает в себе известное количество нецелесообразно выделяемой энергии, тем большее, чем ниже степень индивидуальности выделяющего организма, чем меньше вообще выделение энергии активных организмов. Когда индивиды слагаются в общежитие, то и в новых условиях они продолжают, конечно, такое нецелесообразное выделение энергии, и, конечно, это нецелесообразное выделение индивидов является и нецелесообразным выделением общества. Важно отметить, что оно не только нецелесообразно, с точки зрения общества, но и является, с этой точки зрения, несомненным выделением энергии, так как вся эта энергия, высвобождаясь из индивидуальных организмов, составляющих общество, не преобразуется в какие-либо общественные явления, а уходит из общественного тела, им теряется в пользу <окружающей> среды.

Однако энергия, выделяемая организмами, составляющими общество, может и не уходить из его состава, может преобразоваться в новые состояния в разных общественных явлениях. В таком случае, будучи индивидуальным выделением, с точки зрения общественной, она окажется сохраненною. Когда люди строят запруду и сооружают на ней мельницу, они, конечно, тратят значительное количество энергии, заключенной в тканях их организмов, на производство этой работы. Они выделяют энергию, но эта энергия преобразуется в потенциальное состояние в воздвигнутых сооружениях (с тем, чтобы снова производить работу), а эти сооружения тоже составляют <интегральную> часть общества (его культуру). Из общества эта энергия не выделяется... Но, скажут, затем она все-таки выделяется из этих сооружений, которые не являются ли только этапом в процессе выделения? Конечно, она выделяется, но зачем? Чтобы доставать людям продукт потребления (муку в данном случае), чрез посредство которого она снова восстановляется в тканях организмов, составляющих общество и т. д. Она все-таки не теряется обществом: истрачиваемая индивидами, она воплощается в культуру; истрачиваемая культурой, она снова заключается в индивиды, совершая круговорот в пределах общества, не теряясь им. Этот круговорот культурноиндивидуального обмена энергии дополняется другими подобными же фактами, свидетельствующими, что выделение энергии индивидами не есть еще выделение энергии общежитием. Размножение, например, с индивидуальной точки зрения, есть только выделение энергии и вещества родительскими организмами, но в общежитии это выделение создает лишь новых его членов, новых носителей энергии, новых деятелей его развития. И эта энергия сохраняется обществом, не представляет общественного расхода. Таким образом, известная часть энергии, высвобождаемой индивидами, вошедшими в общежитие, создавая культуру и чрез нее возвращаясь снова индивидам или производя новое поколение, представляется уже внутренним общественным движением, как бы вибрациями общественных молекул.

Мы знаем уже, что все нецелесообразное выделение энергии организмами является и выделением общества и в состав его внутреннего движения не входит, но мы должны помнить и то обстоятельство, что далеко не все целесообразное выделение энергии организмами зачисляется в это внутреннее общественное движение. Конечно, туда зачисляется лишь движение, согласованное в общественных целях и интересах. Мы уже знаем разницу в точках зрения индивидуального и общественного самосохранения, разницу, которая проявляется порою весьма резко, хотя и то и другое являются выражением целесообразного выделения энергии. Нам известно также, что сама целесообразность является лишь новым видом согласования энергии жизнью, именно энергии, не только накопляемой организмом, но и выделяемой (или, вернее, ее выделения). И это выделение энергии может согласоваться лишь с индивидуальным накоплением или же входить в вышеочерченный круговорот внутреннего общественного движения (согласоваться с тратою и накоплением общественным). Несогласованная деятельность личностей, или преступность, и составит, таким образом, обширный класс выделений энергии организмами, которые, не входя в круговращение внутреннего общественного движения, составляют <не только выделение индивидов, но и> выделение общества, его чистую трату.

К этим двум разрядам выделения энергии организмами, представляющим вместе с тем и выделение энергии обществом, необходимо присоединить еще третий, именно: всякую, даже общественно целесообразную трату на работу, производимую за пределами общества. Когда общество обороняется от нападения (хотя бы это и происходило на собственной территории, в собственных жилищах), оно истрачивает энергию на уничтожение этого нападения и вся эта трата расходуется без возврата, не сохраняясь в потенциальном состоянии ни в культуре, ни в подрастающем поколении, ни в тканях деятельных индивидов, составляющих общество. То же самое при всякой войне, при всяком внешнем столкновении. Для воюющего общества это есть трата, выделение энергии, раньше того заключенной в тканях его организмов или обращавшейся в форме внутреннего общественного движения в индивидуально-культурном обмене энергии.

Первостепенное значение этого факта, отличающего внутреннюю историю всякого общества от его внешней истории, можно вполне оценить, лишь обратившись к изучению политического развития и политической борьбы <( предмету одного из последующих этюдов этой серии 22*)>, а теперь с нас довольно констатировать то важное положение, что энергия, выделяемая организмами, составляющими общество, подразделяется не только на целесообразную и нецелесообразную, но и на такую, которая, будучи индивидуальным выделением, с общественной точки зрения, является внутренним согласованным движением в противуположность другой, которая представляется не только индивидуальным, но и общественным выделением. В эту последнюю входит: 1) вся нецелесообразно выделяемая энергия; 2) индивидуально целесообразное выделение, но общественно нецелесообразное и 3) общественно целесообразное выделение, направленное на внешнюю историю. Во всех этих случаях общество как целое расходует энергию без соответственного возмещения. Она теряется обществом, и общее количество энергии, обращающейся в форме внутреннего движения, сокращается. Таким образом, все условия, которые понижают степень индивидуальности (от чего зависит количество нецелесообразных выделений), или вызывают сопротивление индивидуальности в видах индивидуального самосохранения, или направляют энергию на внешнюю историю в разной форме, служат одному и тому же, именно: уменьшению внутреннего общественного движения, обращающегося в индивидуально-культурном обмене, сокращению, стало быть, культуры так же, как и активности267.

Сопоставляя эти выводы с выводами предыдущего параграфа, мы должны будем прежде всего констатировать, что индивидуальная энергия, самодеятельно согласуемая в интересах общественного самосохранения или исходящая из нравственного начала, несомненно входит в состав круговращения внутреннего общественного движения; с другой стороны, энергия несогласованная несомненно является общественною растратою. Что касается принудительно согласуемой энергии, то вопрос о ее значении требует еще специального разбора. Некоторые данные для этого мы уже имеем в вышеизложенном, а также в § 11 первого этюда23'.

§ 35. Прежде всего остановимся на самых простых соотношениях, порождаемых принудительным согласованием. Если есть принуждение, то, значит, есть две стороны: принуждающая и принуждаемая. Из них последняя тратит часть выделяемой энергии на сопротивление (ибо если нет сопротивления, то нет <и не надобно> и принуждения); вся эта трата на сопротивление принудительному согласованию является несомненно тратою, безвозвратно расходуемою обществом. Это выделение не производит работы, не преобразует энергии в потенциальное состояние в общественных явлениях, не возмещается поэтому соответственным приходом. Оно общественно нецелесообразно, представляя чистую потерю из капитала накопленной обществом энергии. Постоянное подавление сопротивления должно столь же постоянно уменьшать этот капитал энергии, и мы знаем уже даже путь, коим это сокращение осуществляется. Направляя выделение энергии организмами несообразно с деятельностью их руководящих центров, принудительное согласование понижает значение этих центров и постепенно понижает степень индивидуальности, этого необходимого аппарата для выделения энергии. Понижение индивидуальности, сокращение активности, уменьшение целесообразности — таковы последствия продолжительного подавления сопротивления принудительному согласованию. Все эти траты, выражающиеся в подавленном сопротивлении, суммируясь, дают крупную величину, ничем не возмещаемую и составляющую прямую потерю общества, которое постепенно уменьшает и запас энергии, обращающейся в индиви- дуально-культурном обмене, как он выше очерчен, и саму способность поддерживать и развивать эти запасы энергии. Ибо продолжительное действие этих причин отражается на самом строении индивидов, понижая их индивидуальность, а строение может лишь медленно изменяться. Это и есть то явление, которое давно подмечено всеми историками и философами на протяжении всех сорока веков существования исторического человечества24* и которое называется вырождением от рабства, деградацией от деспотизма, испорченностью от чужеземного ига и т. д.

Но если одни напрасно тратят энергию на сопротивление, то другие расходуют ее на принуждение. Эта последняя трата точно так же не преобразует энергию в другие общественные явления, точно так же составляя расход без прихода. Но здесь есть и другая сторона. Это выделение целесообразно, и с точки зрения индивидуального самосохранения (тех организмов, конечно, которые ее выделяют), и общественного (по крайней мере, таковым может быть, хотя, разумеется, не всегда бывает). Выделение же общественно целесообразное должно овеществляться в явлениях внутри общества, в его культуре или в его личностях. Оно и овеществляется, если целесообразно. А бывает оно общественно целесообразно только в том случае, если заменяет собою самостоятельное согласование лишь в мере его недостаточности, никогда не направляется на это последнее и проявляет свое согласующее принуждение единственно в интересах общественного целого, а не индивидов, осуществляющих принуждение, составляющих сторону принуждающую. Конечно, это идеальное совершенство принудительно согласующей деятельности вообще не наблюдается в сколько-нибудь значительных размерах. Но большее или меньшее приближение к нему и составляет большую или меньшую целесообразность такой деятельности. Направляясь на индивиды, она и овеществляется в их тканях. Таким путем создаются некоторые явления духовной культуры, напр[имер], обучение, дисциплина, соблюдение законов... Овеществляясь в духовной культуре, такое целесообразное принудительное согласование вместе с тем все-таки выражается и в подавлении активности и индивидуальности, являясь, во всяком случае, потерею, хотя подчас и необходимою в видах избежания еще больших потерь от несогласованного выделения. Общественная безопасность, наприм[ер], хотя и не может быть достигнута одним принудительным согласованием, если большинство членов общества не расположено самодеятельно избегать взаимных посягательств, но, во всяком случае, на современной стадии исторического развития, по крайней мере, иногда нуждается и в принуждении относительно меньшинства, склонного к таким посягательствам.

Таким образом, трата энергии на принудительное согласование лишь отчасти сохраняется обществом в индивидуально-культурном круговороте энергии, большею же частью (и притом по необходимости) расходуется безвозвратно, составляя чистую потерю. В известных пределах эти потери так же неизбежны, как, напр[имер], и потери чрез смерть членов общества, но ясно, что и принуждение, как и смертность, представляет явление, которое должно сокращаться с прогрессом общества. В интересах общества оно должно по возможности ограничиваться лишь явлениями, выходящими из-под власти самодеятельного согласования. Только несогласованная самодеятельность должна подлежать принудительному согласованию и по возможности в формах, способных наименее отразиться на строении принуждаемой стороны и действующих только на ее отправление (деятельность). Все это a priori довольно ясно и без особого труда может быть усвоено, но все это на практике осуществляется с большим трудом. Принудительное согласование, получивши господство в том или ином обществе, склонно не различать воздействия на отправления (ограничение известной деятельности) От воздействия на строение (подавление индивидуальности), а равно подавления несогласованной самодеятельности от <самодеятельности> согласованной, легко смешивая в одну группу явлений, подлежащих принудительному воздействию и подавлению, проявления всякой самодеятельности.

Но почему принудительное согласование склонно к такому развитию, направленному против всякой самодеятельности, против самодеятельного согласования в том числе? Это объясняется двумя рядами причин: влиянием принудительной деятельности на принуждающую сторону (доселе мы останавливались на принуждаемой стороне) и игрою индивидуального самосохранения в пределах той же принуждающей стороны (доселе мы отметили такую игру в виде сопротивления лишь в среде принуждаемых).

Когда общество распадается на принуждаемых и принуждающих, то, собственно говоря, оно заключает в себе уже не одно, а два или более общества, слагающихся, в свою очередь, в более сложное. Принуждающая сторона, образуя общество в обществе, подлежит в своем развитии тем же законам, как и всякое другое общество. Для него трата на принуждение к известной деятельности подчиненного населения является, естественно, тратою внешнею, расходом вне его пределов и в качестве такового безвозвратным. Правда, это господствующее меньшинство получает взамен истраченной на принуждение энергии материальные предметы, продукты подчиненного населения, но этот обмен энергии на вещество не ведет, конечно, к восстановлению запаса энергии. Это абстрактное выражение известного положения, что вырождаются не только рабы, но и рабовладельцы; не только покоренные, но и завоеватели; не только подданные деспотов, но и сами деспоты. Они теряют энергию, «изнеживаются», как говорят обыкновенно историки. Это изнеживание происходит в силу того простого факта, что, подавляя самодеятельность других и согласуя эту чужую деятельность, они поневоле для преодоления сопротивления должны тратить <всю> энергию в эту сторону и постепенно оставлять без развития все другие стороны, понижать степень своей индивидуальности, а следственно, и самой активности. С понижением же активности степень целесообразности согласующей деятельности должна все уменьшаться. Если же целесообразность, как мы видели, состоит в том, чтобы различать несогласованную самодеятельность от согласованной, деятельность (отправление) от личности (индивидуальности), то и понижение целесообразности в данном случае ничем иным сказаться не может, как постепенным исчезновением этих различений. Но продолжительное господство принудительного согласования влечет неизбежно понижение активности и целесообразности не только в принуждаемой, но и в принуждающей стороне. Следовательно, продолжительное господство принудительного согласования неизбежно ведет к подавлению не только несогласованной самодеятельности, но всякой самодеятельности и всякой индивидуальности. Подавление индивидуальности есть понижение организации живых особей, т. е. деградация. Подавление всякой самодеятельности есть понижение нравственности (которая есть согласованная самодеятельность), т. е. деморализация. Что деградация и деморализация являются необходимыми последствиями рабства, ига, деспотизма, кто этого не знает? Но быть может, эти старые истины не проиграли, получив новое истолкование из основных законов жизни и активности. Быть может, такое истолкование способно пролить новый свет на законы и причины этих явлений и раскрыть новые стороны в многочисленных соотношениях, с ними связанных. Кое-что в этом направлении мы пытались выяснить на предыдущих страницах.

О некоторых других сторонах поговорим ниже.

§ 36. Во всех этих процессах есть одна в высшей степени интересная сторона, на которую мы уже указали выше, но на которой стоит остановиться внимательнее. Мы уже отметили то различение, что вся сумма энергии, выделяемой организмами, составляющими общество, распадается на два разряда: 1) выделяемой и обществом и 2) сохраняемой в общественных явлениях (культуре, рождениях новых особей, тканях организмов). Эта последняя, вращаясь в пределах общества, приводя в движение и действие его составные элементы и факторы, и составляет то, что можно назвать общественною энергией. Частью она сохраняется в потенциальном состоянии в тканях индивидов и в предметах культуры, частью же постоянно выделяется этими тканями и предметами с тем, чтобы, произведя работу, вновь заключиться в другие подобные же явления. Таким образом, всякое общество (активное культурное общежитие) хранит в своих недрах запасы потенциальной энергии и в то же время постоянно обращает в индивидуально-культурном обмене известное количество свободной энергии. От величины этих запасов, от быстроты и напряженности этого обращения находится в прямой зависимости сила, богатство, развитие общества.

Другая часть энергии, выделяемой организмами, не утилизуется общественною жизнью. Выше мы указали разряды такой энергии. Это, во- первых, ее нецелесообразно выделяемая энергия; затем смертность и болезненность; далее, общественно несогласованная самодеятельность (мятежи, преступления и пр.); наконец, большею частью и энергия, истрачиваемая на принудительное согласование принуждающею стороною также, как и принуждаемою. Внешние траты мы покуда оставляем в стороне, а равно первые два разряда из вышеперечисленных. Остановим наше внимание на двух последних. Мы уже указали на безвозвратность этих трат, факт, сам цо себе достойный более подробного обследования. Это нарушение закона прямой соотносительности, установленного нами для развития жизни (нарушение соответствия между тратою и накоплением), получает тем большее значение, что сопровождается другим нарушением того же закона, нарушением, менее заметным, но более глубоким, чреватым более важными последствиями. Мы говорим о нарушении прямого отношения в трате энергии и вещества, отношения, исходящего из самых основных законов жизненного процесса и составляющего самое глубокое отличие жизни от мира явлений неорганических. К рассмотрению этого любопытного факта мы и приступим теперь.

В предыдущем параграфе мы остановились на анализе явления общественного принуждения в его влиянии на принуждаемую и принуждающую сторону. Вернемся к последнему явлению. Мы указали уже тогда, что, слагаясь в особое общество, принуждающая сторона, истрачивая свою энергию на принуждение подчиненного населения, получает взамен того не энергию, а вещество в форме материальных богатств. Это мимоходом отмеченное нами явление интересно тем, что с первого взгляда указывает нам на совершенно новый обмен влияниями между общественным телом и средою. Вместо того чтобы тратить энергию прямо пропорционально трате вещества, накоплять вещество прямо пропорционально накоплению энергии, наконец, тратить то и другое прямо пропорционально накоплению (и наоборот), мы видим преимущественную трату энергии и преимущественное накопление вещества. Вся цепь того сложного подвижного равновесия, которое отличает жизнь и дарует ей этот ряд прямых отношений вместо обратных, господствующих в неорганической природе, эта цепь порвана этим фактом, устанавливающим обратное отношение и заменяющим сложное жизненное развитие простотою неорганического процесса. Трата энергии при накоплении вещества — это и есть типический процесс интеграции, как он установлен работами Герберта Спенсера25'; это закон сочетания косного вещества и отмена основной особенности сочетания вещества живого.

Действительно, обстоятельнее вдумываясь в сущность анализируемого общественного явления, мы не можем не заметить в нем всех признаков типической интеграции. Формула Спенсера «трата энергии при накоплении вещества» вовсе не должна быть понимаема в том грубом смысле, что в данном <интегрирующемся> теле, заключавшем, например, миллион паровых сил движения26’ и миллион пудов27' вещества, становится, скажем, восемьсот тысяч паровых сил движения и полтора миллиона пудов вещества. Может быть и это; может единовременно движение теряться, масса расти, но может быть и иначе. Если сохраняя тот же миллион паровых сил движения, тело возросло до полутора миллионов пудов вещества, то оно не только росло, но и интегрировалось, так как отношение между количеством движения и количеством вещества изменилось в пользу вещества; вместо одной паровой силы на один пуд оказывается уже всего одна паровая сила на полтора пуда. В нашем примере количество движения могло даже возрасти и вместо миллиона паровых сил достигнуть, положим, миллиона двухсот тысяч, и все-таки тело в его целом было бы в процессе сочетания, потому что прежде на 10 пудов вещества было десять же паровых сил движения, а ныне всего восемь. В подлежащем нашему анализу факте интегрирующегося общества рабовладельцев мы видели, что увеличение вещества сопровождается уменьшением энергии, или, как говорят историки, «материальное богатство сопровождается изнеженностью». Но такого грубого доказательства <интегрального> процесса может и не быть, и открывается его присутствие именно на изменении отношения между количеством обращающегося движения и массою сосредоточенного вещества, хотя бы, например, последнее не только не возрастало, но даже уменьшалось. Это мы и видим, если обратим внимание не на рабовладельцев, а на рабов. Подавленное сословие, конечно, не богатеет, а беднеет, и, тем не менее, оно, постоянно затрачивая энергию без возмещения, постепенно интегрируется, так что общее отношение между заключенным в нем веществом и движением постепенно изменяется в ущерб последнему. «Там» скопление материальной культуры в немногих руках совершенно нарушает равновесие между веществом и движением в пользу первого; «здесь» подавление индивидуальности настолько уменьшает запасы энергии, заключенной в организмах, что даже, не принимая во внимание предметов материальной культуры, все же остающихся в некотором количестве у самых подавленных классов (хотя бы в пределах minimum’a потребностей), уже одного того вещества, которое скомбинировано в телах рабов, оказывается слишком много, чтобы сохранить прежнее отношение между массою и движением. Правда, дальнейшее развитие по тому же пути ведет уже к уменьшению и этой массы частью чрез усиленную смертность (вымирание), частью чрез ослабление всех организмов (вырождение). Но это потому, что жизнь может интегрироваться только до известного предела, так как известный minimum движения на данную массу является conditio sine qua non28'.

Итак, мы можем теперь сказать, что принудительное согласование <выражает процесс интеграции и> представляет собою отмену основного закона жизни, закона прямой соотносительности в трате и накоплении вещества и энергии. Поэтому, являясь в известных пределах неизбежною необходимостью (по крайней мере, во всех современных обществах) и возникая первоначально из этой необходимости, такое согласование представляется явлением, стремящимся отклонить общественное развитие к патологическому для жизни типу неорганического процесса. <В статье «Интеграция и дисинтеграция в истории» (Сев[ерный] вестник, 1886,

№ 6) я указал,> между прочим, <что> и в индивидуальной жизни явления патологические, быть может, зависят от подобных же отклонений развития. Не невозможно, что, с философской точки зрения, болезни могли бы быть сведены к этой причине. <В той жё статье я развил некоторые идеи, которые получают все свое значение лишь в свете установленных здесь воззрений и которые поэтому считаю нелишним здесь повторить вкратце.>

«Что такое рабская организация труда, с экономической точки зрения?», — Сставил я тогда вопрос29\> Это согласование трудовых единиц в очень прочную несвободную систему, строго тяготеющую к рабовладельческому центру и направляющую свою производительность лишь в силу и в меру импульса, оттуда исходящего. Ясно, что это именно такое согласование жизни, которое лишает ее движения (энергии); это накопление вещества при трате энергии, <т. е. мы стоим на пути типической интеграции.> Экономическая интеграция, нарушая прямую соотносительность согласования вещества и энергии, выдвигая неорганический закон обратной соотносительности и давая, согласно этому, перевес накоплению вещества ценою утраты энергии, ведет к уменьшению экономической производительности, которая и выражает собою успехи прямо соотносительного согласования, а не обратного. Точно так же интеграцией в самом точном смысле слова будет преобладание такой эволюции, когда в силу ли разобщения факторов производства, в силу ли монополии единицы трудовые согласуются под импульсом немногих монополистов. Движение и тут покоится на запасе энергии этих монопольных центров и, конечно, слабеет, сравнительно с тем состоянием, когда оно основано на запасе энергии всех трудовых единиц. Ясно поэтому, до какой степени важное значение для производительности страны может иметь распределение богатства и до какой степени всякие крайности неравномерного распределения, Спредставляя из себя случай интеграции,> ведут к анормальному развитию и экономическому упадку. Другие формы жизни могут более или менее успешно противустоять такому исходу, но несомненно, что подобная эволюция экономической жизни, предоставленная сама себе, будь то рабство, монополия или капитализм, должна вести жизнь к смерти.

В области жизни умственной интеграция выражается в господстве авторитета, узкого догматизма, не допускающего ни философской критики, ни научного исследования. Что это опять-таки не аналогия только, а прямое обозначение явления присущим ему названием, легко убедиться, представив себе ясно, как осуществляется подобный интеллектуальный строй. История доставляет нам немало тому примеров. Из новейших — Испания Карла I и Филиппа II30*. Все лица, разномыслящие с единожды установленным образом мировоззрения, насильственно устраняются и истребляются; самое мышление вытравливается, средства к нему уничтожаются. В результате, с одной стороны, всеобщее подчинение авторитету известного умственного центра, т. е. полнейшее (принудительное) согласование и сосредоточение, а с другой стороны, доведение до minimum’a процесса умственного творчества, ослабление самой способности мыслить, утрата энергии в самом прямом и буквальном смысле слова, Ссловом, типическая интеграциям Это насильственное господство догмата может быть сравниваемо с насильственным господством экономического руководительства (рабская организация), но как в экономической области, так и здесь интеграция может развиваться не из одного грубого насилия. Господство авторитета и подавление свободной мысли являются в истории в очень различных обстановках.

Переходим теперь к сфере политической. Сказанное об экономической и интеллектуальной достаточно подготовляет нас к пониманию и сущности того же процесса, когда он появляется в политической жизни. И здесь переразвитие авторитета и понижение народной самодеятельности представляют формы интеграции. Сила экономического авторитета выражается в институтах рабства, монополии и разобщения факторов производства; господство интеллектуального авторитета проявляется насильственным навязыванием догмата, прочною традициею вероучения, невежеством массы; политический — находит себе воплощение в деспотизме, административной централизации, бюрократической опеке; во всех этих случаях народная самодеятельность (проявление энергии) — экономическая, умственная и политическая — понижена и общество находится в процессе сочетания по типу косного вещества. Всякое такое сочетание общественное начинается с того, что некоторые части общества лишаются самодеятельности в тех или других сферах общественной жизни. За них их действия согласуются другими; они лишаются части своего движения, оно не возобновляется в круговороте жизни и постепенно атрофируется. Развитие интеграции заключается как в этом процессе окончательной атрофии части энергии этого класса общества, так и в распространении процесса на другие классы. История много раз доказала, что, когда возникло рабство, сословие свободных земледельцев не может долго сохраняться: или рабство, или свободное крестьянство должно исчезнуть. Точно так же, когда возникла фабрика, недолго может удержаться кустарь. Или полнота экономической жизни, или интеграция — совмещения быть не может, но может быть более или менее продолжительная борьба двух течений. Точно то же в сфере умственной жизни, где подавление умственной жизни массы недолго может ужиться с полнотою умственной жизни’менынинства; это противоречие должно разрешиться или освобождением мысли вообще, или же подавлением ее и в пределах меньшинства. То же и в политической сфере.

Таким образом, процесс косного сочетания, преуспевая и качественно, и количественно, все суживает согласующие элементы. Общество в массе теряет эту способность (самодеятельность), а гангрена косности все расширяет свои пределы, покуда не съест всего целого. Эта схема <интегрального> процесса, хотя и может найти типические примеры в истории (напр[имер], Спарта, Венеция, Турция31*), но, конечно, история чаще знает случаи, где эта замена законов жизни законами косного вещества не могла кончить своего дела или потому, что общество рассыпалось в процессе распадения, или же вследствие того, что нормальные жизненные процессы не допускали широкого распространения такой замены. Историческая жизнь есть во всяком случае и прежде всего жизнь, а потому она протестует против подобной замены, как против смерти, и, как ни широки и ни могущественны в истории процессы, покровительствующие этому явлению, они не успели доселе своротить историю, рассматриваемую в ее целом, с пути развития жизни, хотя не однажды и приводили ее к омертвению и замиранию.

§ 37. Когда в обществе уменьшается общее количество обращающейся в нем энергии и отношение этой энергии к количеству сосредоточенного в обществе вещества становится менее благоприятным для энергии, тогда мы имеем случай общественной интеграции (сочетания по типу косной неорганической материи), нарушающей нормальность жизненного процесса и представляющей явление патологическое и опасное, порою смертельное. Когда же, наоборот, в обществе уменьшается количество заключенного в нем вещества и совершается это вследствие нецелесообразной деятельности накопленной самим обществом энергии (потому что уменьшение вещества может быть последствием и внешнего насилия), то такой случай мы должны назвать общественною дисин- теграцией (распадением по тому же типу) и должны признать ее точно так же явлением патологическим, опасным, порою смертельным. Но наблюдаются ли подобные случаи в действительности? <3нает ли история, наравне с интегральными, и дисинтегральные общественные процессы?>

Если безвозвратная потеря энергии служит основою и симптомом косного сочетания, то такою основою и таким симптомом косного распадения должна быть безвозвратная трата вещества. Ярким примером такой траты служат, напр[имер), пожары, грабежи, воровство, непроизводительная растрата богатств. Во всех этих случаях тратится вещество на поддержание энергии, которая нового вещества в состав общества не вводит взамен потребленного. Когда производитель создает ценность и затем потребляет ценность, он дает культуре вещество и берет его у нее. Когда вор крадет ценность и затем потребляет, он никакого вещества не дает культуре, но только берет. И в первом, и во втором случае проявлена энергия (быть может, совершенно равная, если бы ее измеряли пудо- футами32’), и общество обнаруживает одинаковое богатство энергией, но в первом случае эта энергия сопровождается сохранением или увеличением сосредоточенного вещества, а во втором случае — его уменьшением. Поджигатели, грабители, воры, моты в общем представляют в тканях своих организмов громадные запасы энергии, но на счет этих запасов постоянно уменьшается количество вещества, заключенного в данном общежитии. Ясно, что вся эта категория явлений, именуемых преступными или безнравственными, и составляет процесс общественной дис- интеграции. Вся эта деятельность индивидуально целесообразна, ведя к удовлетворению индивидуальных потребностей так же, как и деятельность производительная, но вся она вместе с тем общественно нецелесообразна, представляя категорию, выше нами охарактеризованную как несогласованная самодеятельность. Таким образом, если принудительное согласование есть общественная интеграция, а несогласованная самодеятельность есть дисинтеграция, то единственно деятельность, основанная на нравственном начале, представляет собою случай нормального общественного процесса, совершающегося по основным законам жизни, на основах закона прямой соотносительности накопления и траты вещества и энергии. Согласованная самодеятельность, или самодеятельное согласование (назовите так или иначе), и есть такая нормальная общественная деятельность, такой здоровый общественный процесс, равно далекий от болезней интеграции и дисинтеграции, от типов косных процессов.

Не только преступления в тесном смысле, но вообще пороки представляют собою явление общественного распадения. Возьмем, напр[имер], разврат. Он служит для порочного удовлетворения половой потребности. Нормальное удовлетворение этой потребности ведет к размножению, и трата энергии и вещества здесь восстановляется в процессе рождаемости. Развратное удовлетворение, как известно, бесплодно; оно останавливает размножение и при значительном развитии может повести даже к уменьшению населения. Оно ведет к тому же, будучи, с другой стороны, могущественною причиною болезненности и усиленной смертности. Проституция отличается не только бесплодием, но и болезнями и громадною смертностью. Бесплодие, вырождение, болезни, смертность — таковы плоды разврата. О мотовстве я уже упомянул выше. Это тоже не преступление, а только порок, и тоже являет собою пример уничтожения вещества, сосредоточенного в обществе, без всякого возмещения. Говоря о пьянстве, кутежах, картежной игре т. д., придется повторить то же, что сказано нами о разврате или мотовстве. Взяточничество и вообще подкупность правительственных агентов является тоже выражением распадения, так как представляется просто соучастием в воровстве, грабеже, во всяком, словом, преступлении, <т. е. дисинтегральном явлении, караемом законом.> Неисполнение представителями власти сво их обязанностей является тоже фактором, содействующим игре процессов распадения, и, стало быть, в качестве такого содействующего фактора и само входит в их число.

Следующею затем категорией явлений общественного распадения представляются политические движения, направленные прямо к разрушению общества. Таковы все движения, вызываемые честолюбием и властолюбием вождей; таковы все движения, исходящие из личных интересов руководителей, например, династические (если только с династиями не связан тот или иной принцип, та или иная общественная организация); таковы всякие неосмысленные взрывы угнетенной массы, знающей причину восстания, но не знающей его целей; таковы военные мятежи, разные coups d’6tat преторианцев33’ и проч., и проч.

Преступления, пороки, политические движения без определенной общественной программы — таковы разнообразные факты, в коих выражается общественное распадение. Но как рядом с типическими интегральными процессами (рабство, религиозная нетерпимость, деспотизм) нельзя было обойти и другие явления, в которых общественная интеграция сказывается не столь резко, но, тем не менее, вполне реально, как в монополиях, умственной опеке, так точно и дисинтегральный процесс можно открыть и в других явлениях, которые нельзя, однако, поставить в один ряд с вышеперечисленными. <В вышецитированной статье «Интеграция и дисинтеграция в истории» я сгруппировал некоторые явления подобного значения34'. Привожу эту группировку.> Бывают случаи, что общество сложилось из нескольких, ранее того самостоятельных. В этюде «Экономическое начало и борьба» я останавливаюсь подробнее на этом факте с другой точки зрения. Там я рассматриваю влияние этого факта на организацию общества и его культуру. Здесь мы остановимся лишь на том обстоятельстве, что пережитком прежней раздельности обществ является стремление некоторой части общества к расторжению союза. Не говоря о случае насильственного присоединения (завоевания), даже добровольное соединение (как мелких государств Германии с Пруссией, как разных частей Испании и Италии и пр.)35’ всегда сохраняет в более или менее значительной части населения чувство отчужденности, то чувство, которое принято называть партикуляризмом36\ Движения, исходящие из этого чувства и из этих традиций, являясь пережитком времени, когда данного общества в данном виде не существовало, представляются, если и не прямо антиобщественными, то, во всяком случае, враждебными данному обществу и притом не той или другой его стороне, не той или иной его форме, а ему самому в его совокупности. Под влиянием интегральных процессов, если бы они возобладали в общем отечестве, они могут стать в высшей степени интенсивными; партикуляризм может вырасти в сепаратизм, может заразить более или менее значительные группы населения, может породить движения, влекущие разложение и разрушение данного общежития. Партикуляризм насильственно присоединенных областей тем легче принимает такой характер. Конечно, движения партикуляристские и сепаратистские могут быть связаны с определенною общественною программою, и тогда они, как и династические движения, если сочетаются с той или иною программою, получают значение в зависимости от значения программы, но я говорю не об этих случаях сочетания, а о случае простого партикуляризма. Такие движения, хотя и имеют определенную цель и хотя исходят не из личных интересов, все-таки ничего не создают, а только разрушают и притом особенно тогда, когда находятся в стадии стремления (а не достижения), потому что представляют трату энергии (и со стороны парти- куляристов, и со стороны унионистов37*), не овеществляющейся в общественных явлениях, не творящей культуры, ничего не возвращающей обществу взамен истраченной энергии. Таким образом, пережитки и традиции общественных организаций, предшествовавших данной, могут быть исходным пунктом для явлений распадения в истории.

Другие случаи относительной дисинтеграции мы можем наблюдать в некоторых сектантских движениях. Если сектантское движение возникло во имя свободного исследования и критики, то оно, конечно, не представляет явление распадения, но если вся сущность движения заключается в замене одного авторитета другим, то, смотря по обстоятельствам, оно может приобрести значение распадения. Правда, и такое движение иногда бывает связано с определенною общественною программою Совершенно нерелигиозного значениях Нередки случаи в истории, когда под покровом религиозного авторитета движение стремилось к осуществлению тех или иных общественных идеалов. Таким движением надо признать, напр[имер], восстание бабидов в Персии в первой половине XIX в.38', где религиозным авторитетом секта думала освятить попытку радикальной общественной реформы. Аравийские ваххабиты39* тоже должны быть зачислены в эту категорию, так же как и многие христианские секты (гернгутеры, меннониты40* и т. д.). Все это, конечно, не входит в категорию явлений общественной дисинтеграции. Они могут быть и вредны, и полезны, но уже по существу своего учения, а не потому, что выражают собою процесс распадения. Но могут быть случаи, когда движение, поднятое во имя авторитета, лишено всякого отличительного общественного идеала, который мог бы быть противупоставлен строю, против которого, однако, движение направлено. Таковы, напр[имер], многие старообрядческие секты; таков теперь протестантизм вообще; не больше значения в настоящее время имеют различия между шиитами и суннитами41*. Все такие движения стремятся оставить старую систему общественного согласования умственной жизни, но лишь к другому центру. Игра этих процессов приводит к тому, что умственное движение согласуется не к одному, а ко многим центрам (не становясь от того более продуктивным). Это хотя и проявляет движение в обществе, но за счет его солидарности (согласования). Общественные связи слабеют, и общество переживает состояние, которое может повести к его расчленению и разрушению. Провинциальный партикуляризм и основанное на авторитете сектантство как явления общественной дис- интеграции находят себе, как мы видели, параллелизм в династических междоусобиях, военных мятежах и т. д. Все эти политические движения имеют ту общую отличительную особенность, что проявляют движение в обществе за счет его солидарности, цельности и прочности. Все они представляют явление траты вещества (богатства и людей) и умаления общественной солидарности (согласования) при развитии индивидуальной энергии (частью от упражнения) и вместе с явлениями преступности и порочности представляют обширный класс явлений общественной дисинтеграции, распадения.

§ 38. Принудительное согласование как явление общественной интеграции (трата общественным телом энергии непропорционально или даже обратно пропорционально трате вещества) и несогласованная самодеятельность (развитие движения при потере вещества) являются контрастами в общественном процессе, вечными врагами, как бы призванными взаимно уничтожать друг друга, но этот контраст и эта вечная вражда теряются перед тем фактом первостепенного значения, что обе категории явлений представляются в одинаковой степени нарушением единственно нормального закона жизни, заключающегося в параллельном и прямо пропорциональном накоплении энергии и вещества, параллельной и прямо пропорциональной их трате, параллельном и прямо пропорциональном накоплении и трате. Это общее их свойство ведет и к другому, тоже общему им обоим факту, к тому, что в них выражается патологическое состояние общества, которое находится в серьезной опасности и в том случае, когда возобладают в нем процессы общественной интеграции (рабство, деспотизм, нетерпимость, монополии, привилегии и т. д.), и тогда, когда получают широкое развитие явления общественной дисинтеграции (преступления, пороки, мятежи, партикуляризм, нетерпимое сектантство, неосмысленные взрывы массы и т. д.). Наконец, и что достойно особого внимания, эти общие свойства двух категорий общественных явлений завершаются тем фактом, что обе категории тесно связаны и взаимно обусловливают и порождают друг друга. На этих интересных соотношениях мы и остановимся теперь.

Никакое общество не могло бы существовать, если бы в его пределах убийство, грабеж, воровство, всяческое насилие и всяческая обида совершались беспрепятственно. Естественно, если против этой несогласованной самодеятельности индивидов выступает общество с принудительным согласованием. Равным образом, мятежи, фанатическое сектантство (само обыкновенно стремящееся к насилию) и проч[ее] естественно вызывают со стороны общества подавление, т. е. принудительное согласование. Очевидно вполне, что несогласованная самодеятельность является одною из причин, питающих и порождающих принудительное согласование. С другой стороны, столь же несомненно и очевидно, что всякое принуждение вызывает сопротивление и в том случае, когда это сопротивление не может преодолеть принуждения, влечет к попыткам обойти его разными преступлениями. Таким образом, самого поверхностного взгляда на соотношения между этими двумя категориями явлений достаточно, чтобы усмотреть между ними тесную зависимость и убедиться, что несогласованная самодеятельность вызывает принудительное согласование, и наоборот. Зависимость эта, однако, еще глубже и всестороннее, чем то видно из этих соображений.

Выше, в 34 параграфе, я уже указал на то явление, что далеко не всякое выделение энергии индивидуальными организмами составляет общественное выделение. Все то выделение, которое овеществляется в культуре или в тканях других организмов, входящих в общежитие, не составляет выделение этого общежития. Все это выделение представляет внутреннее движение, обмениваемое между индивидами и разными составными элементами культуры. Оно и составляет то количество движения, которым обладает то или иное общество. Все же движение, выделяемое организмами и не входящее в этот обмен, составляет и общественное выделение, трату всего общества в его целом. Тогда же мы указали ряд таких трат, и если исключить всю индивидуально нецелесообразную трату, то из указанных нами в 34 параграфе разных разрядов такого движения останется два: трата на внешние предприятия и несогласованная самодеятельность (дисинтегральные процессы). Таким образом, если несогласованная самодеятельность вообще есть трата вещества непропорциональная, иногда даже обратно пропорциональная трате движения, то это лишь в применении к каждому отдельному общественному случаю. Рассматриваемое же в его совокупности, оно является систематическою растратою энергии обществом. Поясним нашу мысль.

Почему в каждом отдельном случае несогласованная самодеятельность является преимущественною тратою вещества, <т. е, явлением дисинтегра- ции>? Возьмем кражу. Когда вор вместо того, чтобы произвести трудом необходимое для него вещество (пищу, одежду и т. д.), добывает его путем кражи, что он делает? Он потребляет его так же, как потребил бы, если бы произвел трудом. Он уменьшает обращающееся в обществе вещество; за счет этого вещества он восстановляет в своих тканях энергию, истраченную на кражу так же полно, как восстановил бы энергию, истраченную на производство. В данном частном случае произошла трата вещества при сохранении (или даже накоплении) энергии, <и мы имели полное право назвать это явление дисинтегральным.> Но таково его течение, не таковы последствия, если рассматривать его в совокупности с другими подобными же. Воры, грабители, поджигатели, растратчики, взяточники, укрыватели и так далее составляют обширную категорию индивидов, которой ее преступные деяния дозволяют существовать за счет вещества, приспособляемого для потребностей общества другими, за счет труда и производства других. На все количество вещества, потребленного этими Представителями общественного распадения, уменьшается потребление производительных классов, уменьшается и запас энергии, представляемый этими классами. Но только эта энергия овеществляется снова в продуктах культуры и, следовательно, входит в круговорот общественной активности; она, следовательно, уменьшается. Таким образом, развитие явлений общественной дисинтеграции имеет своим последствием трату общественного движения, т. е. общественную интеграцию. С другой стороны, уже выше, в параграфе 35, мы обстоятельно остановились на выяснении того факта, как принудительное согласование, если выходит из пределов необходимости и получает господство, неизбежно влечет к деградации и деморализации. Деградация, сопровождающаяся усиленною смертностью и понижением культуры, являет собою пример явного уменьшения и вещества <(дисинтегра- ции)>. Деморализация, сокращая сферу согласованной самодеятельности, тем самым направляет сохранившиеся запасы энергии на несогласованную самодеятельность <(дисинтеграцию)>. Словом, не обинуясь, можно сказать, что явления общественной интеграции влекут за собою явления общественной дисинтеграции и, наоборот, общественная дис- интеграция приводит к общественной интеграции. Этим фактом устанавливается тот порочный круг исторического развития, который слишком часто повторялся во всемирной истории и потому послужил даже основанием для создания теории неизбежной естественной смерти обществ, теории исторических циклов. Такие циклы действительно имеют место, но не как необходимые последствия законов общественной жизни, а как последствия патологических явлений Собщественной интеграции и общественной дисинтеграции>, находящихся в прямом противоречии с основным законом жизни.

В заключение этого параграфа стоит отметить еще одну особенность: в неорганической природе физическое сочетание не влечет за собою распадение, ни наоборот; между тем, в общественной жизни мы наблюдаем

совершенную неразрывность этих явлений. Это различие весьма важно . и знаменательно, находясь в прямой зависимости от законов активности, которая обязывает жизнь реагировать на всяческие явления. Болезненное явление косного сочетания (интеграции) является, таким образом, необходимою реакцией [на] болезненное явление распадения, и наоборот. Внутренние отношения, обязывающие именно к такой, а не иной реакции станут понятны, если читатель вспомнит, что мы выше говорили об индивидуальности, о ее значении в жизни общественной и о тех кризисах, которые она переживает под влиянием интеграции или в которых она выражается при развитии дисинтеграции.

§ 39. Общественная интеграция, принудительное согласование, пе- реразвитие культурности за счет индивидуальности — все это различные названия одной и той же обширной категории общественных явлений, подвергнутых нами разбору в этом этюде. Исследуя эти явления под этими различными названиями, мы в каждом отдельном случае освещали их с новой стороны, раскрывали новые важные соотношения. То же самое следует сказать и о соотносительных явлениях, исследованных нами под названиями: общественной дисинтеграции, несогласованной самодеятельности, переразвития индивидуальности в ущерб культуре (индивидуализма). Третьей группою общественных явлений, которую мы выделили в особую категорию, противупоставляемую обеим первым, представляются явления самодеятельного согласования. Они же вместе с тем явления равновесия между тратою на индивидуальное и на культурное развитие. Они же, наконец, явления, совершающиеся согласно основному закону активной жизни, закону прямо пропорционального накопления и траты вещества и движения, <закону, одинаково отменяющему процессы типической интеграции и типической дисинтеграции.> Это явления, опирающиеся на нравственное начало, составляющие или категорию явлений морали, или же группы явлений экономических, политических и интеллектуальных, но строго согласованных с началами морали, тесно сочетавшихся с этими последними.

Что такое нравственность? На этот вопрос мне случалось уже отвечать с необходимою обстоятельностью268. Это «постоянный закон с текучим содержанием»42', ответил я тогда, подразумевая под текучестью содержания изменчивость догматики морали, развитие кодекса нравственных предписаний. Но в чем же постоянство закона? «В соответствии с теми или иными началами общественности»43*. Это значит, что лишь деятельность, соответствующая началам данной общественности («реальной или идеальной»44*, прибавлял я тогда), может почитаться нравственною деятельностью. Когда я теперь говорю, что нравственность есть самодеятельность, согласованная в интересах общественного

самосохранения, то, в сущности, я повторяю прежнее определение, лишь давая ему новое развитие. Важным дополнением является введение понятия «самодеятельность», так как деятельность по принуждению, хотя бы и в интересах общественного самосохранения, хотя бы и соответствующая началам данной общественности, в нравственном отношении или безразлична, или даже прямо отрицательна. Ранее предложенная мною редакция определения нравственности имеет, однако, то преимущество, что, устанавливая подвижность нравственного начала («постоянный закон с текучим содержанием»), вместе с тем указывает пределы этой подвижности, более ясные и категоричные, нежели слишком широкое понятие общественного самосохранения. «Самодеятельное согласование в интересах общественного самосохранения» действительно, как я уже выше заметил, охватывает не только моральную деятельность, но и всякую другую, развивающуюся в согласии и в сочетании с моральною. Мы выше (в параграфе 33) предложили некоторое ограничение, указав на согласование индивидуального и общественного самосохранения, на устранение антагонизма индивидуального и общественного развития. «Начала общественности» и представляют собою, как мною и было указано, именно те основы, на кои опираются отношения личности к обществу, личности к другим личностям и общества к личности. Эти основы и начала должны так или иначе разрешать вопрос о согласовании индивидуального и общественного самосохранения и об устранении антагонизма между ними, потому что только под этим условием личности будут самодеятельно согласовать свое поведение с этими началами общественности, в интересах самосохранения этого общества. Итак, самодеятельность в согласовании возможна лишь при условии осуществления в общественном строении некоторого, более или менее полного согласования индивидуального и общественного развития. Это самодеятельное согласование может выражаться в форме деятельности экономической, политической или умственной, но его проявление находится в прямой зависимости от степени развития нравственного начала в обществе, от степени его овеществления в строении общества. Это же последнее, конечно, зависит от степени интенсивности его проявления вообще.

Это одна сторона, которою всякая согласованная самодеятельность зависит от морали и моральной деятельности. Не менее значения имеет и другая сторона. Не надо забывать общего consensus’a45* в развитии общественных явлений; этот consensus, впервые твердо установленный Дж.Стюартом Миллем (Система логики, т. II, книга VI), впоследствии был развиваем и дополняем многими другими мыслителями и представляет в настоящее время одну из тех прекрасных теорем, которые уже в среде серьезных людей не возбуждают разногласий (хотя порою и пре- небрегаются поверхностными или недобросовестными авторами). В этом общественном consensus’e (т. е. законе общего взаимодействия и взаимозависимости всех общественных явлений) нас сегодня интересует то положение, что все совершающиеся общественные явления имеют.своею причиною не какую-либо категорию предшествовавших явлений, но все категории. Явления экономические, напр[имер], производятся не только экономическими, но и политическими, умственными, нравственными, органическими. Таким образом, нравственная деятельность по необходимости отражается и на экономической, и на политической, и на умственной, и на органической, и на нравственной. Это простая дедукция из теоремы о consensus’e, но важно к этому прибавить то обстоятельство, что одним явлениям нравственная деятельность содействует, другим противодействует. Можно сказать, не обинуясь, что вообще нравственная деятельность противодействует и несогласованной самодеятельности, и принудительному согласованию. Поэтому все экономические, политические и умственные явления, входящие в одну из этих категорий, находят противодействие в нравственной деятельности или, по крайней мере, не находят поддержки. Нравственная деятельность, напротив того, содействует самодеятельно согласованному развитию: экономическому, политическому и умственному. <Указывая здесь на это важное взаимодействие, я представляю себе обстоятельнее развить его в следующей главе46'.>

Таким образом, ясно, что всякое самодеятельное согласование в интересах солидарно действующего индивидуального и общественного самосохранения имеет в числе причин своих нравственную деятельность. Ясно и то, что эта деятельность имеет в основе своей равновесие между индивидуальным и культурным развитием. Но правда ли, что всякое самодеятельное согласование, необходимо основанное на таком равновесии (ибо индивид самодеятельно будет согласоваться лишь на этом условии), вместе с тем <всегда> является выражением закона прямо соотносительного накопления и траты вещества и движения? В пятой главе мы доказали, что этот закон активной жизни вполне применим и к активной общественной жизни, если ее рассматривать в ее совокупности, не расчленяя на отдельные процессы. В настоящей главе мы сделали это расчленение и сгруппировали все проявления активности в три группы: несогласованной самодеятельности, принудительного согласования и самодеятельного согласования. Далее, мы показали, что несогласованная самодеятельность, рассматриваемая с точки зрения общества, представляет процессы, явно нарушающие этот закон <и выражающие собою явление типической дисинтеграции>. С другой стороны, принудительное согласование тоже нарушает этот закон <и является типическою интегра- цией>. Но если за всем тем в обществе (здоровом и развивающемся) все-таки в общем преобладают процессы, соответствующие требованиям закона, то не ясно ли, что этими процессами могут быть только явления самодеятельного (или бессознательного, но только рядом с первым) согласования?

Кроме того, в пятой главе было указано, что нормальное развитие (соответственное закону прямой соотносительности) должно быть целесообразным, а общественная целесообразность заключается в равновесии между индивидуальным и общественным самосохранением, между индивидуальным и культурным развитием. Мы видели, что такое равновесие могут дать обществу лишь явления самодеятельного согласования, которые одни только и могут, следовательно, развиваться на основаниях упомянутого закона.

Наконец, в настоящей главе мы показали, что общественное развитие вообще совершается лишь за счет той энергии, выделяемой организмами, которая обращается в индивидуально-культурном обмене и представляет собою внутреннее, как бы молекулярное, движение общества. Вместе с тем мы видели, что согласованная самодеятельность так же, как и принудительное согласование, не представляют собою таких общественно сохраняемых выделений269. Только самодеяїельное согласование вполне и целиком обращается в качестве такого движения и составляет элемент развития; только оно, стало быть, согласуется с законами развития и жизни.

Эти дедукции из прежде установленных теорем приводят нас к заключению, что самодеятельное согласование и есть та категория общественных явлений, которая представляет накопление энергии, прямо пропорциональное накоплению вещества, а равно трату энергии, прямо пропорциональную трате вещества. К этому же нас приводит и непосредственный анализ явлений. Кто не знает, напр[имер], что свободный самостоятельный труд производительнее несамостоятельного труда (не говоря уже о труде несвободном)? Об этом написано столько умных книжек. Кто не знает также, что самоуправление благотворно. Полезным и дарующим развитие всеми признается самостоятельный труд, самоуправление, свободная критика и свободное творчество. Все это старые истины, но, во-первых, это хорошие истины, которые всегда хорошо напомнить, а во-вторых, эти истины, открытые в области разных частных общественных наук, оказываются в совершенном согласии с положениями, выводимыми из основных законов жизни и развития.

Итак, нравственное начало в обществе — это есть тот источник, который питает самодеятельное согласование, который стремится установить равновесие между индивидуальным и культурным развитием и который направляет жизнь общественную в согласии с законом прямой соотносительности, с основным законом жизни, отклоняя ее от пагубных путей развития (сочетания и распадения) по типу мертвого неорганизованного вещества. Сопоставляя этот вывод с параграфами 29-32 этой главы, нам ясно представится та роль, которую играет активность- как орудие борьбы за существование. Овеществляясь в индивидуальности и в культуре (материальной и духовной), активность и доставляет жизни эти два орудия. Индивидуальность как цель и орудие, с одной стороны, культура270, с другой, представляют собою как бы сросшихся близнецов, порою наносящих взаимно удары, хотя живущих за счет той же активности, страдающей от этих ударов. Общественная борьба, ведомая во имя индивидуальности и во имя культуры при помощи индивидуальности и при помощи культуры, склоняется порою в ту, порою в другую сторону, но в обоих случаях способна создать лишь патологические общественные явления. Ни победа индивидуальности над культурою не упрочивает развития индивидуальности, ни победа культуры не гарантирует ее процветание. Упадок культуры < (дисинтеграция)> влечет неизбежно и подавление личности <(интеграцию)> так же, как подавление личности влечет и упадок культуры.

Третьим фактором общественной жизни, выступающим, Собственно говоря,> против самого факта борьбы внутри общества, является нравственность, питающая самодеятельное согласование, стремящаяся устранить антагонизм личного и культурного развития и установить основной закон жизни, закон прямой соотносительности, закон согласованной свободы. Таково значение «нравственного начала в общественной жизни», понимаемое в самом общем смысле. <В следующей главе мы несколько подробнее остановимся на взаимодействии морали и других факторов общественного строения, чтобы на этом и окончить абстрактную часть нашего этюда и перейти далее к анализу исторического развития интересующего нас явления.>

§ 40. Та особая и первостепенная роль, которую играет нравственное начало в общественной жизни, нам теперь выяснилась в общих чертах как результат анализа эволюции активности в обществе. Роль нравственного начала определяется двумя рядами непримиримых антагонизмов. С одной стороны, оно восстает против общественной интеграции, или принудительного согласования, в интересах общественного самосохранения, а с другой стороны, оно не менее враждебно и антагонично и общественной дисинтеграции, т. е. личной самодеятельности, несогласованной в интересах общественного самосохранения. Эти антагонизмы дополняются взаимным антагонизмом и между этими двумя антагоничными нравственности процессами, что, на первый взгляд, ставит нравственное начало в одну цепь взаимно противуборствующих исторических начал. Это может показаться лишь «с первого взгляда». Дальнейший анализ обнаруживает весьма существенную разницу и, соединяя общественное сочетание по неорганическому типу и общественное распадение, принуждение и несогласованность в одно историческое начало, противупоставляет ему лишь начало нравственное, начало согласованной самодеятельности. В самом деле, мы хорошо знаем уже, что принудительное начало поражает и общественную несогласованность, и нравственное начало, но с тою разницею, что последнее оно только подавляет, а первую и подавляет, и возбуждает, являясь одною из могучих причин ее развития вместо нравственного начала. То же самое и обратно: явление несогласованной самодеятельности направлены одинаково против согласования принудительного (интеграции) и самодеятельного (нравственности), но, враждуя с обоими, несогласованность служит ^елу постепенной замены самодеятельного согласования принудительным; нравственность только подавляется, а принуждение (авторитет), с одной стороны, подрывается, с другой — вызывается и питается. Совершенно наоборот: нравственное начало, состоя в антагонизме и с принудительностью, и с несогласованностью, только ослабляет их, никогда не являясь причиною их усиления. Принуждение и преступление взаимно антагоничны, но и взаимно возбуждают друг друга, взаимно обусловливают существование и развитие друг друга. Нравственное начало, напротив того, не только антагонично с проявлением этих процессов, но й с самими их причинами. Оно никогда их не вызывает и никогда ими, в свою очередь, не вызывается, не может быть вызвано.

Эти непримиримость и несовместимость процессов восходят к различиям основных жизненных процессов, потому что принудительное согласование так же, как и несогласованная самодеятельность, представляются процессами, нарушающими основной закон активной жизни, по которому накопление вещества должно быть прямо пропорционально накоплению энергии; тра?а вещества прямо пропорциональна трате энергии, накопление прямо пропорционально трате, и наоборот. Только согласованная самодеятельность удовлетворяет этому условию. Если процессы интеграции и дисинтеграции представляют из себя просто перенакопление или перетрату вещества или энергии, то естественно, что нарушенное равновесие вызывает колебание то в одну, то в другую сторону. Совершенно естественно также, если процессы, основанные на законе равновесия, не вызывают и колебаний271.

Это краткое резюме содержания настоящей главы мы дополним теперь беглым взглядом на эволюцию нравственного начала в историческом процессе. Не заглядывая вглубь веков, когда зарождалась впервые мораль, впервые давая внутреннюю связность человеческому общежитию, не останавливаясь ни на фазисе, когда нравственное начало пользовалось санкцией других исторических начал, ни на многоразличных формах, в которые выливалось нравственное начало, мы бегло остановимся лишь на тех общих и основных изменениях, которые претерпело нравственное начало независимо от различных санкций и различных форм. Если сущность нравственного начала заключается, как мы старались показать на предыдущих страницах, в самодеятельном согласовании индивидуальных поведений в интересах общественного самосохранения, то и в истории нравственного начала в прогрессирующих обществах должны обнаружиться два течения, взаимно обусловленные и взаимно дополняющие друг друга: распространение нравственного руководительства на все большее и большее количество поступков и действий (прогресс количественный) и (прогресс качественный) все возрастающая сила нравственного предписания, все менее нуждающегося и в содействии какой-либо санкции, и в содействии принудительности, все полнее обходящегося собственным влиянием, все глубже и неразрывнее заключенного в тканях индивидуальных организмов. Если мы взглянем, с этой точки зрения, на историю нравственности, то легко усмотрим, что именно таково историческое развитие нравственного начала, будущность которого в случае непрерывного прогресса выясняется при этом довольно отчетливо.

Нередко приходится слышать или читать, особенно в судебно-медицинских экспертизах, что то или другое преступление есть психоз, душевная болезнь. Некоторые склонны думать, что все преступления суть только психозы и что преступников надо не наказывать, а лечить. Особенно часто высказывается подобное мнение по поводу убийства. Однако убедить современное общество, что всякое убийство есть психоз, совершенно невозможно уже потому даже, что практика убийства не очень оправдывает эту теорию. И тем не менее в ней есть своя доля правды, если не современной правды, то будущей, вероятно, довольно отдаленной, но едва ли сомнительной. Во времени и пространстве меняется значение человеческих деяний, в том числе и злодеяний. Возьмем пример.

Персидские сановники не стесняются даже в Европу выезжать со своими мальчиками-фаворитами. На мусульманском Востоке этого рода фаворитизм никому не представляется ни пороком, ни преступлением, ни грехом. Фаворитизм практикуется открыто самыми почтенными и уважаемыми представителями общества. Это, с их точки зрения, не растление нравов, а только черта нравов, общий обычай, особенность быта. А в Европе то же самое деяние является редким исключением и представляется или явным психозом, или гнусным пороком. Так изменяется значение одного и того же деяния в пространстве: там—общая бытовая черта, здесь — болезнь или исключительный порок, заслуживший общественного омерзения. Давно ли, однако, и в России Стоглавый Собор 1551 г.47’ обличал тот же порок как бытовую черту, господствовавшую в нравах русского общества XVI века. И не такими ли же обличениями полны и проповеди, послания, папские буллы, соборные постановления римской церкви в средние века? Гнусность, возбуждающая ныне общественное омерзение, три-четыре века тому назад была и в Европе распространенною чертою нравов. Затем в представлении общества она начала превращаться в порок и преступление. Отвращение общества росло; распространение порока все сокращалось; в числе немногих, ему предающихся, все ярче стали выделяться психопаты. В настоящее время эта гнусность в большинстве случаев есть психоз и лишь в меньшинстве — порок исключительно и безнадежно испорченных людей. Нетрудно с некоторою достоверностью предсказать время, когда только психоз будет причиною этих деяний, три века тому назад общераспространенных в Европе и поныне составляющих черту нравов мусульманского Востока. В этом смысле можно сказать, что в пространстве и во времени меняется значение человеческого деяния вообще, злодеяния — в особенности. На известной ступени общественного развития многие злые и неправедные деяния человека еще не почитаются злодеяниями, не порицаются и не осуждаются ни общественною совестью, ни религией, ни законом. Как и всякие другие деяния, и эти неправедности, гнусности и насилия совершаются и здоровыми, и больными людьми. Наступает время, и общество начинает осуждать данные деяния, восстают моралисты, гремят проповедники, складывается общественное мнение, за ним следует законодательство. Деяние уже квалифицировано пороком и преступлением. Закон карает, чтобы удовлетворить чувство справедливости общества. Закон карает, но, конечно, не он исправляет. Если общество прогрессирует, то с ростом его самосознания растет и отвращение к осужденной нравственным чувством мерзости, и для людей, не лишенных нравственного чувства и душевно здоровых, управляющих своими поступками, осужденное деяние становится психологически невозможным. Лишь люди, лишенные нравственного чувства да психически больные, оказываются способными практиковать это деяние, омерзительное современникам. А так как люди, совершенно лишенные нравственного чувства, тоже, конечно, ненормальны, то в конце этой длинной эволюции безразличного деяния в порочное, порочного — в преступное и преступного — в патологическое и оказывается психоз как единственная причина этого деяния. Людоедство, например, в Европе уже прошло, можно сказать, всю эту эволюцию и не может проявиться иначе, как в форме несомненного психоза. Некоторые особо гнусные формы полового разврата тоже прошли или почти прошли эту эволюцию и тоже обнаруживаются только как патологические явления. Упомянутая мусульманская «черта нравов» тоже близка в Европе к концу эволюции. Если европейское общество будет продолжать прогрессировать, а не кончит, подобно классическому обществу и многим восточным, вырождением и упадком, то рано или поздно все пороки и преступления пройдут все эти стадии и не будет в человечестве иных пороков и преступлений, кроме порожденных психозом. В настоящее время мы еще довольно далеки от этого идеала полного согласования индивидуальных поступков и склонностей с общим интересом, а из до сих пор непримиренного столкновения индивидуального и общего блага и возникают пороки и преступления, большинство которых еще очень далеки от конца выше намеченной эволюции. Убийство в том числе...

Убийство прошло довольно много стадий изложенного развития. В диком состоянии убийство является деянием безразличным. Для того чтобы не быть убитым, ограбленным, лишенным жены и имущества, дикарь всегда должен быть готов убить хищника, которого он мало отличает от четвероногого хищника, не менее ему опасного и не более стесняющегося убийством человека. Только будучи искусным убийцей, дикарь может охранять свою личную, семейную и имущественную безопасность. Немудрено поэтому, если у некоторых дикарей (напр[имер], даяков на о[стро]ве Борнео) молодой мужчина, никого не убивший, не имеет права вступать в брак: он еще не доказал своей способности охранять семью и достояние. Таким образом, на заре человечества убийство само по себе не почитается неправедным деянием. Смотря по обстановке, оно заслуживает или порицания (напр[имер], изменническое убийство, убийство родича), или восхваления (убийство человека из неприязненного племени), или никакой квалификации. Само по себе оно деяние безразличное. Лишь медленно складывалось понятие об убийстве как о деянии, заслуживающем порицания. Даже эта эволюция еще не вполне пройдена передовым даже человечеством. Не говоря о войне, не всегда осуждается убийство и на поединке. Тем не менее вслед за этим процессом обращения убийства из деяния безразличного в деяние нравственно неодобрительное начался и процесс обращения его из неодобрительного поступка в преступление. Кроме случая войны, закон осуждает все остальные роды убийства, еще недавно признававшиеся правомерными: убийство из обязанности кровной мести; убийство на дуэли и пр. Закон карает убийство для удовлетворения чувства справедливости, но исправляет в этом случае не кара закона, а все растущая сила нравственного начала и общественного мнения. Никак не полиция и не суд почти упразднили в Европе разбой, не очень давно бывший очень распространенным преступлением. Та же полиция и тот же суд бессильны против разбоя на мусульманском Кавказе, где разбой в обычае населения. В Европе разбой прекратился или почти прекратился под влиянием роста нравственного чувства, делающего практику разбоя и вообще убийства психологически возможною все для меньшего и меньшего числа психически здоровых людей. Поэтому относительное число убийств под влиянием психоза все увеличивается, но еще рано утверждать, что для современного человечества, хотя бы только европейского, всякое убийство есть психоз. К этому идет историческое развитие всех преступлений, убийства в том числе, и если современное человечество сумеет отстоять свое право на прогресс и просвещение, то рано или поздно преступниками вообще, убийцами в частности будут только психически больные. Их будут лечить, а не наказывать... Это будет, но этого еще нет, и наше современное общество представляет конгломерат всевозможных исторических наслоений: и тех, для которых убийство еще безразлично; и осуждающих его в разной степени, и в разной степени отвращающихся от него; и вопиющих к казни; и взывающих к милосердию; и таких, наконец, которые уже неспособны на убийство иначе, как в припадке душевной болезни: эти верхи развития должны постепенно расти и вовлекать в эволюцию новые и новые наслоения; но такое развитие обусловлено гармоническим развитием всех сторон общественной жизни, и, может быть, ни на какой другой сфере общественной жизни не отражаются так глубоко, так благотворно и так пагубно колебания исторического прогресса, его успехи и его неудачи, как на росте и укреплении нравственного состояния и его совершенствования. В нем, однако, как в фокусе, сходятся все нити общественного развития, в нем почерпая и свое оправдание, и свою санкцию, и свою силу для дальнейшего развития. Нравственное состояние и нравственное развитие есть тот последний, самый верхний, замыкающий камень общественного свода, без которого все стройное и прочное здание немедленно обратится в беспорядочную груду мусора. Опираясь на все остальные сферы общественного развития: экономическую, политическую, умственную, развитие нравственное, как замковой камень арки, их всех связывает и всем им дарует прочность и устойчивость.

Быть может, небезынтересно будет отметить, что уголовно-каратель- ное настроение свойственно обыкновенно той стадии отношения к данному неправедному деянию, на которой только начинается сознание его неправедности. По мере того как это сознание крепнет, как оно становится для его адептов органическою частью их нервных тканей; по мере того как отношение их к самому деянию становится непоколебимее и несомнительнее, вместе с тем их отношение к преступившим смягчается. Неспособные или малоспособные сами на подобное деяние, они с трудом верят в способность другого и более склонны находить причины невменяемости...

Таким-то путем постоянно и неустанно общественная эволюция в нормальных и здоровых условиях развивает нравственное начало, расширяя его компетенцию и усиливая его руководящее значение, вопреки властным неорганическим процессам сочетания и распадения, вопреки принудительности и несогласованности, еще переполняющим современные общежития, но все более и более стесняемым и вытесняемым прогрессом нравственного начала в общественной жизни.

Историческое развитие нравственности не входило в задачу этого этюда, но и беглого взгляда на эту историю было достаточно, чтобы убедиться в полном согласии ее показания с теоремами абстрактной социологии, как они нами изложены в этом втором этюде настоящей книги, тесно примыкающем к социологическим теоремам первого этюда.

Настоящий заключительный параграф этого этюда не представляет полной индуктивной проверки дедукций, развитых в §§ 15-39, но он намечает способы такой индуктивной проверки и дает ее образцы на немногих бегло обозренных примерах исторической эволюции нравственного начала.

Этот второй этюд является развитием идей, сжато изложенных в §§11,12и13 первого этюда. Такое же развитие идей § 14 предлагается в следующем, третьем этюде.