Когда партия была «величайшим из миров», все поклонялись коллективу. Именно партийная жизнь вызывала в людях самые высокие и самые сильные эмоции. В сравнении с ней частная жизнь не имела никакого значения. Кому было нужно выслушивать нытьё одиночки, кому он был нужен кроме своей жены, да и то, если она рядом, а не бродит по магазинам. Однако, когда мир охвачен ужасом и погружается в хаос, то приходится искать истинно божественное в иных сферах. Этот момент поиска нашел отражение в поэзии таких «святых» как Высоцкий или Булат Окуджава. Оба стремились подчеркнуть значение непосредственной реальности. Именно Окуджава спел песню об Арбате, где прозвучали в высшей степени характерные слова: Ах, Арбат, мой Арбат, Ты мое отечество... Ах, Арбат, мой Арбат, Ты моя религия... У многих респондентов, отвечавших на мои вопросы, возникали схожие чувства: «Нат8. Святое. Ценное. Да, я понимаю. Для меня лично это, прежде всего, мои родители. Я хотела бы поехать домой, туда, где я родилась. Наверное, там моя родина. Ю11. Для меня родина — это святое. Еще раз хочу сказать, я провел всю свою жизнь в Ленинграде за исключением коротких периодов времени. Я был ребенком, когда отец дал мне книгу Павла Николаевича Столпянского. Я принес ее сегодня, чтобы показать вам. Это книга о том, как был основан и построен Санкт- Петербург. Да, эта книга написана с большой любовью к городу, в котором я родился. Благодаря этой книге я хорошо изучил свой город. Здесь даже есть карта города, датированная 1903 годом. Я знал все старые названия улиц. Я узнал, что улица Маяковского, на которой я живу, была раньше Надеждинской улицей. Улица Плеханова была Казанской улицей. После войны советское правительство вернуло имена некоторым улицам. Старое имя вернули проспекту Двадцать пятого октября, улице Третьего Июля. Но даже тогда, в разгар послевоенного патриотизма, власть понимала, что Невский должен остаться Невским. Это—святое имя, его нельзя менять. Ан7. Да, разумеется, друзья, родственники, хорошие люди, страна. Здесь все принадлежит этим понятиям, а я—нормальный обыкновенный человек. и ? ?? >111 •' ; (•» у| Ма5. Для меня свято все, что близко мне. Любовь, чувство любви для меня свято. Любви к мужу, к родителям, природе. Все это свято для меня, дорогая и близкая часть моей души. Ди 12. Я — обыкновенный человек. Не сказать, чтобы я не верил в Бога. Просто роль веры в России менялась. Я—не крещеный по православному обычаю, но я—не атеист. Не могу сказать, Бог ли это, но я верю в Высший разум. Вы говорите о высших ценностях. Для меня это—моя семья более всего остального. Ир4. Понятие святого. Что для нас свято. У меня нет мнения об этих словах. Разумеется, я понимаю их значение. Но в моей жизни... я не могу представить себя одинокой. Для меня важно иметь много друзей. Для меня важно не быть одинокой. Я никогда не была одинокой. Вокрут меня всегда люди. Я всегда нужна». Как это ни парадоксально, но общественное движение, подчеркивавшее значение коллективных жизненных практик, привело в конце концов к высокой степени приватизации социальной действительности. В течение последних десятилетий советской власти люди постепенно утрачивали верность официальным идеалам. Эта тенденция была признана политической проблемой. Согласно Шляпентоху, тенденция к приватизации нашла отражение в эрозии трудовой этики, падении уровня производства, ри- ту ализации общественной работы и участия в политической жизни. Советский менталитет раскололся на два уровня—праг мати- ческий и идеологический. «Поддерживая принципы социалистической демократии и превосходства социалистической собственности над частной, одобряя вторжение советских войск в Афганистан, советский человек делает это формально, не чувствуя связи сказанного со своей жизнью» (ЗЫареЩокй, 1989,97). В этой обстановке семья становится тихой гаванью, где люди могут отдохнуть от идеологии и высказать свой истинный взгляд на происходящее. В семье все—от простого рабочего до члена Политбюро—могут получить то, что не могут получить в официальной жизни. Семья становится символом антигосударственных институтов. В сталинские времена частные проблемы еще довольно часто выносились на суд общественности. Заседания комсомольских или партийных организаций нередко посвящались разводам, изменам или пьянству. От членов партии более, чем от других, требовалось быть открытыми для товарищей. Обман партии считался серьезным прегрешением коммуниста (ЗЫареЩокй, 1989,180). В мемуарах и романах, посвященных первым годам советской власти, революционный активист выступал как активный борец за дело класса, стремящийся сделать партийную карьеру, жаждавший власти, желающий быть на виду. К материальному благополучию он относился с безразличием, а порой даже с презрением. Шляпентох утверждает, что после Сталина советское общество охватил широкомасштабный процесс приватизации, находящий выражение в трех тенденциях: 1. связанные с частной жизнью институты, такие как семья или дружба, стали более важны для советских граждан; 2. наряду с официальным обществом появилось «второе гражданское общество», не связанное с официальным божественным; 3. на всех уровнях иерархии люди стали использовать свое положение, чтобы заполучить какие-либо привилегии. Экономическая сторона приватизации обнаруживает себя в растущем потреблении. С этим связана все более интенсивная обработка частных земельных наделов. Шляпентох утверждает, что в последние годы советской власти возник резкий контраст между мифологией и поведением. Люди принимали большинство официальных догм, но совершенно не учитывали их в своем реальном поведении. Поведение было по-прежнему ориентировано на получение привилегий в индивидуальном порядке. Такое раздвоение фактически означало ослабление официального божественного в сравнении с дополнительной областью действия. Шляпентох рассматривает это явление в связи с возникновением нового гражданского общества. «Избегая тратить свою энергию и эмоции на государство, люди постепенно расширили масштаб своей частной деятельности во всех сферах общества—экономике, культуре, образовании, здравоохранении и даже политике. Чем чаще люди взаимодействуют в качестве частных индивидов, тем большую роль в стране играет истинное гражданское общество. Сосуществование первого (официального) и второго (неофициального, гражданского) обществ стало наиболее важной характеристикой Советского Союза, а также всех других социалистических стран, оставивших позади период массового террора» (Shlapentokh, 1989,229). Шляпентох поднимает важный вопрос об эрозии официального божественного. Следует, однако, сделать несколько замечаний по поводу сказанного им. 232 1. Процесс приватизации начался в сталинскую эпоху после того, как были отвергнуты коллективные трудовые организации и эгалитаризм. 2. Приватизация неодинаково затрагивает разные социальные [ классы. Она особенно близка и важна для среднего класса. Одна- 1 ко даже его образ жизни характеризуется не столько индивидуа- ( лизмом, сколько конформизмом: «Нормальный советский гражданин не стремится нарушать общественные нормы или экспериментировать. Его главная цель состоит в том, чтобы жить спокойной жизнью, как все или, по меньшей мере, как живут такие же люди, как он сам» (Сгопо\у, 1994,22). Пусть понятие «простой рабочий» и стало почти ругательным, жизнь и политика должны быть «нормальными». С другой стороны, нарушение принятых норм,—различные странности и неприличия — имеют давнюю и весьма яркую историю в России. Эта склонность остается важной составляющей советского образа жизни. 3. Разные элементы официального большевистского божественного были подвержены эрозии в разной степени. Они выглядели как круги, начертанные один внутри другого. Некоторые элементы, напрямую связанные с большевистской программой (такие как партия и пролетариат), утратили свою значимость, но это не относится к другим элементам, таким, например, как наука, прогресс или эгалитаризм.