Структура и принуждение: Дюркгейм и другие

что эта точка зрения должна быть поддержана, несмотря на явные изъяны и упущения в работах тех, кто призван ее защищать. Так, Карлштейн пишет:

...основным недостатком теории Гидденса является то, что созидательные аспекты структуры недостаточно уравновешиваются аспектами ограничивающими.

Речь идет о чрезвычайно незначительном количестве принципов и источников ограничивающих обстоятельств; подчеркивая это, я имею в виду не только нравственные, этические, юридические и нормативные социальные ограничения, упоминаемые Дюркгей- мом и Парсонсом, т. е. структуры легитимации. Я говорю о фундаментальных ограничениях посредничества и ограниченности ресурсов, укорененных в биотических, кумулятивных, материально-физических реалиях бытия. Нет сомнений, что структура должна устанавливать границы изменений и пределы случайного в социальных системах (социо-инвайронмен- тальные системы).

Здесь мы должны возразить, что теория структурации никоим образом не преуменьшает значимости ограничивающих аспектов структуры. Вместе с тем, «принуждение », в том виде, в котором оно присутствует в структурной социологии, имеет несколько значений (Дюркгейм — и это стоит отметить особо — колеблется между терминами «cont- rainte»(принуждение, стеснение, скованность) и «coerci- tion »(принуждение)), а посему его нельзя считать единственно определяющим качеством «структуры».

В теории структурации структура рассматривается как свойство социальных систем, «заключенное » в практиках, регулярно воспроизводимых в пространстве и времени. Социальные системы упорядочены по вертикали и горизонтали в рамках социетальных общностей, институты которых образуют «сочлененные ансамбли ». Если этот факт игнорируется, представление о «структуре », заявленное в теории

структурации, кажется более уникальным, чем оно есть на самом деле. Одно из обстоятельств, которое Дюркгейм связывает с ограничением (принуждением) — его же подразумевает в приведенной выше цитате Карлштейн — вытекает из того факта, что протяженность институтов предшествует и превосходит по своей длительности жизни отдельных индивидов — представителей конкретного общества. Это утверждение не только полностью соответствует положениям теории структурации, но и очевидно следует из их формулировки — несмотря на то, что «социализация » индивида предполагает разворачивающийся во времени процесс, связующий «жизненные циклы» ребенка и родителей. В ранних работах Дюркгейм много писал о принудительных факторах социализации; позже он пришел к выводу, что процесс социализации сочетает в себе как принуждение, так и санкционирование.

Второй контекст, в котором Дюркгейм говорит о принуждении, также не представляет для теории структурации логических трудностей. Однако здесь нам следует быть осторожными, дабы избежать проблем, порожденных самим анализом Дюркгейма. Последний обращает внимание на то, что социетальные общности не только предшествуют и «переживают» индивидов, воспроизводящих их в собственных действиях; они также расширяются в пространстве и времени, отдаляясь от конкретного, отдельно взятого субъекта деятельности. В этом смысле структуральные свойства социальных систем являются внешними по отношению к деятельности «индивида ». В теории структурации суть этого вопроса может быть изложена следующим образом. Человеческие общества или социальные системы не могут существовать вне деятельности индивидов. Однако субъекты деятельности не создают социальные системы: они воспроизводят или преобразуют их, перерабатывая то, что

последовательно и непрерывно воплощалось на практике [9]. Существенная роль здесь отводится масштабу пространственно-временной протяженности. Общая (хотя и не универсальная) тенденция такова: чем масштабнее пространственно-временная протяженность социальных систем (значительнее число социальных институтов, «укорененных» в пространстве и времени), тем больше их устойчивость к изменениям и разного рода манипуляциям со стороны субъектов индивидуальной деятельности. Подобная интерпретация принуждений также связывает их с потенциальными возможностями. Пространственно-временная протяженность блокирует одни возможности человеческого опыта, одновременно делая доступными другие.

Сам Дюркгейм формулирует проблему не слишком внятно, так как оперирует понятиями, которые многие авторы относят к разряду «производных свойств ». Так, он пишет:

Твердость бронзы не заключена ни в меди, ни в олове, ни в свинце, послуживших ее образованию и являющихся мягкими и гибкими веществами; она в их смешении. Текучесть воды, ее пищевые и прочие свойства сосредоточены не в двух газах, из которых она состоит, но в сложной субстанции, образуемой их соединением. Применим этот принцип к социологии. Если указанный синтез sui generis, образующий всякое общество, порождает новые явления, отличные от тех, что имеют место в отдельных сознаниях (и в этом с нами согласны), то нужно также допустить, что эти специфические факты заключаются в том самом обществе, которое их созлзет, а не в его членах.

В этом смысле, следовательно, они являются внешними по отношению к индивидуальным сознаниям, рассматриваемым как таковым, точно так же, как отличительные признаки жизни являются внешними по отношению к минеральным существам, составляющим живое существо [10]*.

Мы привели этот абзац полностью, поскольку он хорошо известен и зачастую цитируется как весьма убедительный. Действительно, социальные системы обладают структуральными свойствами, которые невозможно описать, ис

пользуя понятия, связанные с сознанием субъектов деятельности. Однако являясь признанными «правомочными деятелями », индивиды не существуют отдельно друг от друга, подобно меди, олову и свинцу. Они не объединяются ех nibilo (из ничего), дабы сформировать посредством своей интеграции нечто новое. Дюркгейм смешивает здесь гипотетическое представление об индивидах, находящихся в естественном состоянии («не обремененных» связями с другими людьми), и реально существующие процессы социального воспроизводства.

Кроме того, Дюркгейм обращается к понятию «принуждение », когда говорит о сфере, масштабах и пределах человеческой деятельности. В частности, он пишет:

Когда я действую как брат, супруг или гражданин, когда я выполняю заключенные мною обязательства, я исполняю обязанности, установленные вне меня и моих действий правом и обычаями.

Суть состоит в том, что «социальные факты » обладают свойствами, которые противостоят каждому отдельно взятому индивиду как «объективные и беспристрастные» характеристики, ограничивающие его деятельность. Они не только существуют, но и определяются извне, являясь частью того, что другие делают или считают уместным и правильным делать.

Отчасти это действительно так, однако, очевидная двусмысленность понятия внешнего помешала Дюркгейму развить свои представления до конца. Связывая внешнее окружение и принуждение — что было особенно характерно для ранних работ автора, — он стремился укрепить естественно-историческую концепцию социальной науки. Иными словами, Дюркгейм хотел найти поддержку идее существования видимых аспектов социальной жизни, управляемых силами, сродными тем, что действуют в материальном мире. Конечно, «общество» нельзя назвать внешним по отноше

нию к индивидуальным деятелям в том же смысле, в каком таковой является окружающая их среда. Таким образом, параллель оказывается в лучшем случае неточной, и Дюрк- гейм признает это в своих поздних работах, подчеркивая одновременно тот факт, что «реальность » социального мира существенно отличается от «заданного характера» естественной природы.

Размышляя о природе и сущности социологической науки, Дюркгейм анализировал главным образом социальные принуждения. Вместе с тем, как справедливо отмечает Кар- лштейн — и мы уже подчеркивали это, рассматривая временную географию, интерпретатором которой он является, — основные ограничения деятельности связаны с причинными влияниями тела и материального мира. Мы говорили о том, что теория структурации отводит последним весьма значимую роль. Ограничения физических возможностей и взаимодействия в пределах определенного пространства фактически «экранируют» (терминология автора) или ограничивают вероятные формы деятельности людей.

Вышеупомянутые аспекты ограничения/ созидания не тождественны и не могут быть сведены к функциям власти в социальной жизни. Изъяном социологии Дюркгейма, несомненно, является отсутствие четко определенной концепции власти, дифференцированной в отношении общих ограничивающих свойств «социальных фактов ». Рассмотрим еще один знаменитый отрывок из работы Дюркгейма. Ограничение, пишет он, является:

...характерным свойством этих [социальных] фактов, доказательством чего может служить то обстоятельство, что оно проявляется тотчас же, как только я пытаюсь сопротивляться. Если я пытаюсь нарушить нормы права, они реагируют против меня, препятствуя моему действию, если еще есть время; или уничтожая и восстанавливая его в нормальной форме, если оно совершено и может быть исправлено; или же, наконец, заставляя меня искупить его, если иначе его исправить нельзя... В других случаях принуждение менее сильно, но все-таки существует. Если я не подчи

няюсь условиям света, если я одеваюсь, не принимая в расчет обычаев моей страны и моего класса, то смех, мною вызываемый, и то отдаление, в котором меня держат, производят, хотя и в более слабой степени, то же действие, что и наказание в собственном смысле этого слова [12]*.

В данном случае ограничение относится к структурации социальных систем как форм асимметричной власти, связанных с рядом нормативных санкций, применяемых в отношении тех, чье поведение порицается или не одобряется другими. Из утверждения Дюркгейма видно, что ограничения и принуждения, порождаемые различными типами ресурсов, могут варьироваться от явного и неприкрытого физического принуждения до гораздо более утонченных способов достижения согласия. Но смешивать это значение ограничения с остальными совершенно бессмысленно. Более того — и мы уже подчеркивали это, — власть не есть просто ограничение или принуждение, она представляет собой источник способностей индивидов добиваться запланированных результатов.

Таким образом, каждое из ограничений представляет собой ту или иную форму возможностей. Они способствуют реализации определенных возможностей деятельности, одновременно ограничивая или отвергая другие. Подчеркнем этот момент особо, ибо он демонстрирует, что те, кто (подобно Дюркгейму и многим другим) стремится обнаружить отличительные особенности «социологии», обращаясь к структуральным ограничениям, обречены на неудачу. Явно или нет, но эти авторы склонны усматривать в структуральном принуждении источник причинно-следственных отношений, в какой-то мере равносильных действию обезличенных каузальных сил в природе. Сфера «свободной деятельности » индивидов ограничивается внешними факторами, устанавливающими жесткие пределы допустимого. Парадоксально, но факт — чем больше структуральные принуждения связаны с естественно-научной моделью, тем свободнее субъект деятельности в рамках определенной ограничением сферы индивидуальных действий. Иными сло

вами, структуральные свойства социальных систем похожи на стены комнаты, которую индивид не может покинуть, перемещаясь внутри по собственному усмотрению. Теория структурации заменяет эту точку зрения другой, согласно которой структура подразумевается самой «свободой деятельности», рассматриваемой различными направлениями «структурной социологии» в качестве остаточной и неразвитой категории.