7.2. Критический самогон «з-пид Франкфурту»

Но выполнить эту задачу не удалось по ряду причин: поражение революции в странах Запада, « преданная революция» ( по характеристике Л. Троцкого) в России, вырождение революций в странах Востока. Несмотря на это, ортодоксальные марксисты стремились сохранить понятийный аппарат исторического материализма и объясняли поражение революций случайными факторами (личные качества вождей, неудачное стечение исторических обстоятельств, отсутствие революционной этики и т. п.). Но марксизм XX в. не исчерпывается его ортодоксальной версией. Критический марксизм считает неудачи революции следствием недостатков самого проекта. Поэтому его представители осуществили глубокую ревизию марксистской теории. Эта ревизия опирается на положение Гегеля и Маркса об исторической обусловленности всякой теории. Критический марксизм возродил также гегелевскую критику Просвещения. Эта версия марксизма была воплощена в деятельности Института социальных исследований.

Первое поколение школы вдохновлялось Марксовыми « Тезисами о Фейербахе», главный из которых гласит: «Философы лишь различным образом объясняли мир, дело заключается в том, чтобы изменить его». Философы обязаны создать критическую теорию общества. Она даст диагноз недостатков существующего общества и примет участие в борьбе за его преобразование в интересах угнетенных и эксплуатируемых масс. Критические теоретики считали марксизм прототипом такой теории. В то же время они осознали необходимость ревизии фундаментальных принципов марксизма. Для реализации этой задачи первое поколение школы использовало идею Г. Лукача: ортодоксальный марксист обязан быть верным только методу, а не содержанию марксизма9. Лукач подверг критике положение Энгельса о необходимости развития исторического материализма путем систематизации и применения на практике идей Маркса. Это положение породило догматизацию марксизма и вырождение социалистического движения. Оно противоречит гегелевскому и материалистическому пониманию социально-исторической обусловленности познания. Критическая теория развивается по мере изменения капиталистического общества. По сравнению с XIX в. оно значительно трансформировалось. Самокритика тоже входит в состав критической теории.

Стимулом такого толкования марксизма стал возврат к гегелевским взглядам раннего Маркса за счет научной экономической теории зрелого Маркса. Этому способствовала публикация « Экономическо-философских рукописей» 1844 г. Маркса в 1932 г. - спустя 88 лет после их написания. Обращение к Гегелю и раннему Марксу определило форму критики исторического материализма. Ее главным объектом стал сциентизм исторического материализма, выраженный в идее: наука об обществе открыла железные законы истории, объяснила эволюцию общества и сформулировала прогноз о падении капитализма и наступлении коммунизма. Представители Франкфуртской школы считают эту идею главным источником пороков ленинизма-сталинизма в России, маоизма в Китае и слабости революционного коммунизма на Западе.

Упрощенное понимание примата экономики при объяснении эволюции общества укрепляет экономизм - веру в компетентность центра и решающее значение борьбы на производственных предприятиях. Эта вера ведет к упадку прямого политического действия и квалификации его как утопического. Одновременно научно обоснованный революционный оптимизм культивирует моральную апатию: «В итоге чудовищные нарушения „буржуазной мора- ли" получают теоретическую индульгенцию. Неизбежное движение в направлении коммунистической утопии не может сбиться с пути даже вследствие коррупции в революционном движении. Волюнтаристский ленинизм базируется на научном авторитете революционера - члена политически активного, но авторитарного авангарда» 10.

Представители Франкфуртской школы критикуют также позитивизм, для которого естествознание служит образцом научного знания. Поэтому моральный, эстетический и политический дискурсы трактуются как второстепенные или вообще отвергаются. Уже Юм при решении вопросов морали применял экспериментальную философию. Только на ее основе возможна опытная и эмпирическая наука о человеке. Позитивистские наследники Юма сознательно культивируют консерватизм, рассматривая социальные отношения как вторую природу. Они используют естественнонаучные методы для открытия экономических и социальных законов. В результате закономерности капиталистического общества приобретают статус фактов, которые нужно «принять к сведению».

Маркс критиковал вульгарных экономистов за описание капитализма как естественной системы. Эта идеология скрывала случайное историческое происхождение и эксплуататорские отношения капитализма, тормозила развитие рационального и справедливого общества. Те же самые тенденции существуют в современной социологии.

В буржуазном обществе утопия подавляется позитивистской социальной наукой. Утопическая интенция выражается только в политически безвредных произведениях искусства, идеалистических стилях и идеалах красоты. Но воображение должно стать элементом социальных наук. Только тогда теория сможет развить эмансипирующий потенциал: « Без воображения любое философское знание остается в тисках современности и прошлого. Такое знание изолируется от будущего - единственной связи между философией и действительной историей человечества »11.

При построении своих концепций критические теоретики используют социологию М. Вебера. Вебер не был социологическим редукционистом и разработал оригинальную теорию рационализации общества, доказал влияние религии на генезис капитализма. Религия принадлежит к надстройке, но сыграла значительную роль в революционном переходе от феодализма к капитализму. Вебер рассматривал капитализм как частный пример универсального процесса рационализации. Этот процесс характеризует всю современную цивилизацию. Рационализация существовала уже в римском праве и бюрократической организации государства в Древнем Риме. Однако бюрократия и капитализм не исчерпывают рациональность в целом.

Капиталистическая экономика и государство - две формы

рационализации общества. Обе базируются на формальной (инструментальной) рациональности - использовании определенных средств для достижения поставленной цели. Такая рациональность препятствует развитию субстанциальной ( целевой) рациональности, которая базируется на моральном (практическом) разуме и дает оценку конечных целей человеческого действия. Фор- мальная рационализация государства и экономики сосуществует с иррациональными результатами их функционирования.

Социальный анализ Франкфуртской школы испытал сильнейшее влияние Вебера. Однако Вебер считал рационализацию современного общества неизбежной. Критические марксисты пытаются убежать из железной клетки инструментальной рациональности. При « попытках бегства» поражение марксизма и варварство фашизма отходят на второй план. Первую скрипку начинает играть критика Просвещения. Например, «... М. Хоркхаймер и Т. Адорно повествуют об „ Одиссее" как исходной ( чистой) истории субъективности, которая освобождается от власти мифических сил» 12. Но победа инструментальной рациональности над суеверием и мифом может быть только частичной. Вслед за нею следует расплата.

Наука освободила человека от страха перед природой. В то же время она выработала концепт природы как предмета манипуляции и контроля. Господство научного разума достигается ценой интернализации жертвы - потери человечности. Вначале инструментальная логика применялась к миру предметов, затем распространилась на отношения людей. В результате они стали крайне примитивными. Полноча субъективной жизни ушла в историю: «Неизбежный симптом просвещения - господство над опредмеченной внешней природой и закабаленной внутренней природой» 13. Закабаленная внутренняя природа атаковала всю область жизни современного общества. Ленинизм-сталинизм и фашизм - свидетельства успешной атаки.

Критические марксисты не свободны и от влияния Фрейда. Его концепты используются при описании психики современного общества. Подобно невротику, оно окостенело на образцах поведения, соответствующих дефициту товаров. По-прежнему требует отказа от принципа удовольствия. Но такой отказ есть анахронизм в эпоху невиданного производительного потенциала.

С одной стороны, они обещали обогатить Марксову критику идеологии. И написали целую полку эстетических, культуроведческих, психологических и социологических трактатов. В них неплохо объясняются катастрофы истории XX века. Фрейдовский психоанализ усложнил образ исторической драмы. Она толкуется как результат действия комплекса Эдипа, вытеснения, сублимации, Эроса, Танатоса и т. п. Технологическая революция масс-медиа рассматривается как культурная индустрия - экспансия промышленных технологий в сферу культуры. Генезис авторитарной личности изучается методами социальной психологии. Вездесущие механизмы господства описаны детально. Но все они завершаются мрачным выводом: вероятность революции уменьшается по причине роста конформизма современного общества. Если верить Т. Адорно, убежать можно только в «моральные минимы» - афоризмы о «медвежьих углах» современной культуры.

С другой стороны, одномерность современной жизни убивает всякую надежду. Западное общество породило убожество масс-медиа, самодовольное благосостояние, разоруженную позитивистскую социологию и философию. Все эти факторы подавляют ( маргинализируют) аутентичную оппозицию и ликвидируют критическое мышление. Даже свобода одномерного общества выражается в репрессивной толерантности. Она ослабляет сопротивление и способствует тоталитарному контролю.

Итак, первое поколение критических марксистов дало крайне пессимистическую характеристику современного общества. Из нее нетрудно вывести определенную закономерность: абстрактное описание связей интерсубъективности с господством ослабляет сопротивление и усиливает апатию. В « Диалектике Просвещения» противоположностью природы выступает человечество как таковое. Тоталитарная экспансия инструментальной рациональности ведет к тому, что в обществе господствуют манипуляция и контроль. Инициаторы революции существуют вне тоталитарной системы. Они ушли в подпольный мир человеческих отбросов, аутсайдеров, эксплуатируемых и преследуемых людей других рас и цвета кожи, безработных и других маргиналов. Группы новых босяков могут сделать революцию. Если только ее возглавит радикальная молодежь - наиболее развитое сознание человечества.

Иначе говоря, критическая теория не является критичной, поскольку усматривает революционную способность только у тех, кто с нею согласен. Поэтому она может стать основой волюнтаризма и элитаризма очередного революционного авангарда: « В системе репрессивной рациональности нет никаких лакун. Отношения господства между отдельными социальными группами совершенно не учитывают- ся. В итоге неомарксизм Франкфуртской школы обосновывает совершенно аполитичную позицию» и.

Труды Ю. Хабермаса - менее протухлая версия неомарксизма. В ранних работах он перелицевал наиболее важные критические аспекты наследства Франкфуртской школы и с помощью прагматизма подштопал критику позитивизма. Теперь естествознание и техника получили название продуктов логики инструментального действия и стали разновидностью труда: « Научно- технический прогресс по сути есть инструментальная рациональность как таковая. Он соответствует логике структуры целерацио-нального действия и регулируется собственными результатами, которые фактически образуют структуру труда» 13. Другая форма рациональности соответствует моральным и практическим потребностям человека. Хабермас клеит на нее бирку взаимодействия и коммуникации, соответствующей норме консенсуса. Взаимодействие обитает в контексте отношений поиска взаимопонимания. Этот контекст отличается от инструментальных отношений субъекта к объекту в процессе труда. Труд и взаимодействие - прагматические контексты разных форм познания: «Эмпирико-аналитические науки (естествознание) базируются на труде и обслуживают научно-технические интересы контроля за внешней действительностью. Взаимодействие и ; коммуникация служат основанием объективности исторически-герменевтических наук ( история, антропология и |дисциплины, осуществляющие интерпретацию текстов). | Они выражают интересы взаимопонимания посредством I интерпретаций, которые позволяют локализовать действие в рамках общей традиции» 16.

Третий вид познания - критическая теория - базируется на прагматическом контексте саморефлексии. Герменевтическое познание не связано с манипулятивно-инст- рументальным отношением к предмету, но не в силах демаскировать идеологию. История и сходные с ней науки не в состоянии увидеть формы ложного сознания, в которых отражаются отношения власти и господства. Эти формы есть деформированная коммуникация. Обычная социологическая теория формулирует законы социальных явлений. Критическая социальная наука обогнала рутинную социологию и теперь «... устанавливает, когда положения теории схватывают некоторые закономерности социального действия как такового, а когда выражают идеологически окостенелые отношения зависимости, которые должны подвергнуться радикальному изменению» 17. Марксова критика буржуазной политической экономии - прототип критической теории. Она открыла окостенелые закономерности капитализма, показала социальную обусловленность и изменчивость мнимо естественных отношений господства. Таким же образом психоанализ способствовал познанию неврозов как механизмов самозащиты внутренней коммуникации индивида. Иначе говоря, критическая теория ни много ни мало эмансипирует людей. Правда, большинство человечества до сих пор не слышало о существовании эмансипирующей самогонки « з-пид Франкфурту». Для привлечения покупателей философский зазывала сочинил новую интерпретацию диагноза современности как железной клетки рационализации. Наука и техника обслуживают идеологические цели, легитимизируют технократические правительства экспертов, исключают публичное обсуждение морально-политических проблем. Традиционные и религиозно-догматические основы власти подорваны. Но они освободили место для идеологии сциентизма. Коммуникация и взаимодействие людей колонизированы системами рационализиро- ванного государства и экономики. Социальная колонизация и модернизация западных обществ - одно и то же. Либеральное государство благосостояния и кейнсианская экономика развитых капиталистических стран - образцы вторжения государства в жизненный мир. Государство бюрократически определяет и организует потребности и желания. А до того они уже сформированы авторитарными процессами обобществления. Сопротивление колонизации затруднено. Кругом свирепствует инструментальная рациональность труда. Она выражается в позитивистской социологии и ортодоксальном марксизме.

Вроде и деваться некуда. Но Хабермас обещает эмансипирующую рационализацию жизненного мира с помощью универсалистской этики дискурса. Она заменит авторитарные стороны жизни традиционных обществ (патриархальную семью и догматическую религию), нивелированные современной эпохой, позволит сформировать волю на основе дискурса, свободного от насилия конвенциональной морали. Феминистки и « зеленые» уже давно так делают: вовсю реализуют другие стили жизни, действуют в рационализированном жизненном мире коммуникации, универсальных ценностей и постконвенциональной морали.

Универсалистская этика дискурса Хабермаса тождественна аксиологическим основаниям критического мышления. Первое поколение Франкфуртской школы провозгласило имманентную критику общества. Оно может преобразоваться только после описания терзающих его конфликтов и противоречий. Для этого следует обратить ценности к принципы общества против него самого по образцу Марксовой критики мнимой всеобщности буржуазной справедливости. Имманентная критика связана с конкретным историческим периодом и господствующими стандартами права и справедливости. Хабермас считает, 333 что в современной культуре уже нельзя ограничиться имманентной критикой. Универсальные буржуазные ценности заменены технократической идеологией. Она провозгласила свободу от ценностей. Буржуазное сознание стало циничным. Значит, пропала надежда на то, что имманентная критика трансформирует общество. Теперь критическая теория должна базироваться на ценностях, которые содержатся в прагматике языка: « Хабермас полагает, что цель критической теории - образ жизни, свободный от любого господства, - имманентно содержится в понятии истины и антиципируется каждым актом коммуникации» 18.

Лингвистический поворот Хабермаса породил пухлые трактаты на тему аксиологических предпосылок коммуникации. В любом акте коммуникации содержится надежда на общезначимость: «Тот, кто говорит, обязан выражаться понятно в целях взаимопонимания. У него должно быть намерение передать истинное содержание суждения для того, чтобы слушатель мог разделить мнение собеседника. Он должен искренне выражать свои намерения для того, чтобы слушатель поверил сказанному. Наконец, он обязан высказываться таким образом, чтобы речь была правильной с учетом существующих норм и ценностей. Если все эти требования выполнены, собеседники могут прийти к согласию относительно высказывания, которое относится к общепризнанному плацдарму норм» 19.

Раньше русские мужики только после третьего (а то и шестого) стакана начинали пользоваться универсальной этикой дискурса: «Ты меня уважаешь?». Теперь можно обойтись четырьмя « дупельками»20 общезначимости. Они отражают отношение языка к интесубъективной ( понятность), социальной (правильность), природной (истина) и чувственно-интенциональной (прямота, искренность) сферам человеческой жизни. Коммуникационная компетентность индивида - это способность вступать в коммуникацию с другими субъектами. Она предполагает знание ценностей, образующих основание идей истины, свободы и справедливости. Подробная характеристика данных ценностей содержится в консенсуальной теории теоретической и практической истины. Она сформулирована Ха-бермасом для разъяснения того, что понятно любому человеку, не отягченному тяжелой наследственностью критических отцов.

Обычная реакция на высказывания включает ссылку на авторитет (духовных лиц, пророков, священных текстов) и силу ( инквизиция). Такая реакция вполне оправдана в восточных культурах, а также в определенных сферах и периодах истории западной культуры. Теперь она устарела. Хабермас полагает, что рациональный ответ на высказывание должен удовлетворять всем перечисленным требованиям. Без них лучше сидеть и не рыпаться. Не вступать в коммуникацию. Держать пасть закрытой. Потому что рациональный ответ есть попытка создания идеальной коммуникационной ситуации или дискурса. Он свободен от господства и направлен на непредвзятое обсуждение альтернативных понятийных схем. То есть на коллективное чесание в затылке...

Итак, концепция Хабермаса - очередная версия кантовского трансцендентализма. Он предлагает вернуться к Просвещенческому проекту вневременной универсальной морали. Поэтому хабермасоведы считают идеальную коммуникацию ради консенсуса новейшим обоснованием насилия и угнетения. По крайней мере, не все увлеклись универсальной этикой дискурса: «Разве можно полагать, что члены любой культуры ( независимо от существующих в ней норм коммуникации) всегда выдвигают одни и те же дискурсивные тре- бования общезначимости, которые описал Хабермас? На этот вопрос нет ответа в квази-трансцендентальном проекте Хабермаса. Поэтому он был вынужден умерить претензии. И теперь эксплуатирует Гегеля, ограничивая свой проект обоснованием универсальных норм морали - в отличие от этических ценностей и образов жизни. Хабермас вынужден согласиться, что сама идея универсальной рациональности морали является по существу кантовской. И она не в состоянии определить ценность образов жизни и традиций, неразрывно связанных с конкретными человеческими обществами»21.