Политика

Предан ли Фуко своему анархизму/нигилизму? Он знает, как вызвать восторг у тех, кто играет в анархизм на политической сцене или имитирует его, но я склонен думать, что это имеет показное, а не практическое значение.

Такая же проблема различения возникает, когда Фуко выступает против левой молодежи, которая смешивает карательный, или кар- церальный, архипелаг с архипелагом іулаг, — смешение, к которому постоянно толкают и эта конкретная терминология Фуко, и язык его книг в целом. Сам он противится этому смешению и резко критикует тех, кто им грешит. "Меня действительно беспокоит, — говорит он, — определенная трактовка параллели между Гулагом и интернированием ... выраженная в словах: "У каждого есть свой іулаг, Гулаг здесь, у наших дверей, в наших городах, больницах, тюрьмах, он здесь, в наших головах" 395. И он продолжает убедительно опровергать "повсеместно распространяющееся растворение этой проблемы [іулага] в общем осуждении любой возможной формы интернирования" 396.

Здесь снова сопоставление с ІЬббсом может кое-что разъяснить. Гоббс утверждает, что верховная политическая власть является совершенно необходимой — без нее жизнь опасна, жестока и коротка. Он поддерживает любого существующего суверена; тирания для него — это не более чем "вызывающая неприязнь монархия" (monarchy misliked). Поскольку верховная власть является единственной альтернативой войне всех против всех, постольку социальная критика всегда опасна и неправа. По мнению Фуко, дисциплина совершенно необходима; он ненавидит любые ее формы, любые виды ограничения и контроля; либерализм для него — не более чем скрытая дисциплина. Но так как он не может указать альтернативу и лучшую дисциплину, то социальная критика всегда обречена быть бесплодным предприятием. Ни для Гоббса, ни для Фуко конституция, закон или даже реальное функционирование политической системы не имеют никакого различия между собой. Я же настаиваю на том, что на самом деле различие между ними существенно. Один из последователей Фуко, автор очень умной статьи о его книге "Надзор и наказание", выводит из нее и соответствующих интервью ее автора неожиданное заключение о том, что русская революция провалилась, так как "оставила нетронутыми социальные иерархии и не наложила никакого запрета на функционирование дисциплинарных техник" 397. Как раз наоборот: большевики создали новый режим, который смял старые иерархии и непомерно расширил и усилил использование дисциплинарных техник.

Отношения власти, говорит он, "одновременно интенциональны и бессубъектны" 398. Я не знаю, что означает это предложение, но думаю, что эти противоречивые слова предназначены (бессубъектно?) для применения к различным уровням власти. Каждый дисциплинарный акт планируется и просчитывается; власть интенциональ- на на тактическом уровне, где охранник противостоит заключенному, доктор — пациенту, учитель — ученику. Но комплекс отношений власти, стратегические связи, глубокий функционализм власти не имеют субъекта и не являются продуктом чьего-то плана. Кажется, что Фуко, в принципе, не верит в существование диктатора, партии или государства, которые формировали бы характер дисциплинарных учреждений. Вместо этого он концентрирует свое внимание на том, что называет "микрофашизмом" повседневной жизни, и ему почти нечего сказать об авторитарной или тоталитарной политике, то есть о наиболее характерных именно для его времени дисциплинарных формах.