<<
>>

Радикальный дуализм Бенда

Бенда отводит своим коллегам-интеллектуалам, которых он на-і зывает "клерками" (clercs 38), область морали, а не социологии. Ему і есть что сказать о социологических параметрах этой области — о ее і материальных основаниях и институциональных пределах; однако основной его интерес сосредоточивается на другом.

Бенда прежде всего — моралист; его цель — просто указать интеллектуалам на их место и рассказать о том, как они должны себя вести. Его посылка состоит в том, что попытки определить класс интеллектуалов, не соотнося их с их моральными основаниями, с моральными принципами их поступков, — это просто ошибка. Или представители этого класса действуют, опираясь на соответствующие принципы, и тогда они действительно являются интеллектуалами; или же они ими пренебрегают и тогда они — не интеллектуалы. Драматическое название книги Бенда подразумевает, что те, кто не способен действовать соответствующим образом, — предатели; что они переметнулись на противоположную сторону. Однако многие из тех, о ком Бенда пишет, на самом деле являются обыкновенными притворщиками — они всегда были на другой стороне. Как бы там ни было, Бенда поставил себе задачу выяснить, к чему привели притворство и предательство европейских интеллектуалов его времени. Выяснить, что происходит на другой стороне, и прежде всего в мире каждодневной политики, когда туда вторгаются псевдоинтеллектуалы.

Бенда — дуалист и функционалист. Его Ісіллия разделена на две части: идеальную, возвышенную область, где обитают (истинные) интеллектуалы, и область реальную, располагающуюся под рукой и населенную преимущественно политиками и военными. Обе эти области необходимы для целостности цивилизованной жизни, но также необходимо и различие между ними. Интеллектуалы несут бре мя вечных ценностей истины и справедливости. Политики и военные делают то, что необходимо для выживания и расширения границ социума, к которому они принадлежат.

Любознательность, склонность к игре, скептицизм и критический настрой образуют специфику "интеллектуала"; верность, прагматизм и земные интересы — "обычных людей" (laymen). Цивилизация, пишет Бенда, возможна, "только если человечество соглашается с [этим] разделением функций, если бок о бок с теми, кто находится во власти земных страстей и признает те добродетели, которые эти страсти обслуживают, существует класс людей, презирающих эти страсти и славящих ценности, находящиеся за гранью материального" 39.

Позиция Бенда резка и отчетлива; он вообще не был любителем сдерживать себя. По его мнению, если нет разделения труда, то и "интеллектуалы", и "обычные люди" будут трудиться впустую. Функционализм Бенда основан на его дуализме. В данном случае он опирается на традицию, находящуюся за пределами присущей ему религиозной системы образов; традицию скорее августинианскую и лютеранскую, чем католическую, несмотря на то восхищение, которое он испытывает перед средневековым католицизмом. Царство интеллектуалов не от мира сего. Следовательно, интеллектуалы не должны править миром. "Я совершенно не согласен с теми, кто желает, чтобы "интеллектуал" управлял миром... поскольку, на мой взгляд, деятельность человека может воспринять религию истинных "интеллектуалов" только под угрозой стать божественной, то есть перестав быть человеческой" s. Я хотел бы показать, что эта фраза —

не самое точное выражение позиции Бенда, которая не исключает вовлеченности интеллектуала в политику. Он настаивает на том, что мораль кесаря "правильна", если речь идет о процветании земных царств. Его утверждение оказывается очень близким к столь же выразительному и радикальному приговору Лютера в отношении протестантских святых: "Вы обрели царство Божие, так оставьте царство земное любому, кто захочет принять его" 40. Это странный довод для человека, который в 1890-х гг. присоединился к дрейфу- сарам и позже, в 1930-х и 1940-х гг., — к антифашистам. Но Бенда приходит к этому утверждению вполне осознанно, а если отказывается от него — то с трудом, поскольку утверждение это ограничивает его дуализм.

Сначала я проанализирую более близкий мне аспект его дуализма, собственно, позицию самого Бенда, касающуюся области обитания интеллектуалов. В данном случае Бенда выступает моральным и эмоциональным аскетом. Он мало что может сказать о материальной стороне жизни интеллектуалов; предположив, что они не слишком озабочены увеличением благосостояния, он не налагает на них и обета нищенствования. А вот что его волнует, так это бросающееся в глаза богатство обыденного мира. Истинный интеллектуал должен быть чужд страстей и привязанностей — даже в большей степени, чем стремления к материальным благам, — свойственных обыкновенным людям: "Он играет в человеческие страсти, вместо того чтобы переживать их". "Он по-настоящему беспристрастен", "им руководит одно лишь стремление к истине, и он свободен от диктата требований общества" 41. Бенда не боится обвинений в "отсутствии корней", часто выдвигаемых против писателей, подобных ему, поскольку, как и Плутарх, он верит в то, что "человек — не растение, созданное быть неподвижным и обреченное на то, чтобы расти в почве, которая его породила" 42. По сути дела, интеллектуалу опасно иметь родину, поскольку искушение национализмом — сильнейшее из всех искушений. Он должен судить о ней как гражданин другой страны 43. Философ, согласно Бенда, никогда не возвращается в пещеру; он только иногда заглядывает туда и критикует ее жителей. Философия — трудная дисциплина, вряд ли способная приносить земные награды — благосостояние народам или сердечность в отношении конкретной нации.

Первая задача интеллектуала — найти истину; вторая — сделать (to publish) ее известной всем. Он говорит такую правду, которую обычные люди не хотят слышать, и за это ему приходится расплачиваться. И снова Бенда вынужден сделать радикальный вывод. Интеллектуал, который "ставит под сомнение реальности Государства, действительно наносит ему ущерб. Следовательно, ІЬсударство во имя практических интересов, которые оно должно защищать, имеет право — если не обязанность — покарать его"44.

И Сократ, и афин ские судьи действовали правильно. Мы опознаем интеллектуала по героической готовности "выпить цикуту". Хотя мне кажется, что интеллектуал, наставляемый Бенда, в отличие от Сократа будет не прочь сбежать из полиса, ведь чувства родины у него нет.

На другой стороне дуализма Бенда мы находим прямую противоположность духовному аскетизму: политику, настолько свободную от нравственных норм, насколько нравственность, свободную от интересов и привязанностей. В данном случае моделью Бенда оказывается государь Макиавелли, который с неистовым упорством, достойным лучшего применения, обучает себя "как не быть добрым". В этом мире должны править политики, морально готовые поднести философу яд. Не специально стремящиеся к этому, не бессмысленно жестокие: если они настоящие политики, они произведут холодный расчет, а уж потом решат, подносить яд или нет. Но способность к подобной расчетливости — не единственное, чем они должны обладать. Они должны уметь испытывать (равно как и сдерживать) политические страсти. И здесь Бенда также имеет смелость оставаться дуалистом. Хотя он ненавидел современных ему националистов, хотя Огюст Баррес и Шарль Моррас для него — величайшие из предателей, он все-таки был способен, анализируя их работы, написать следующее: "Каждый француз, приверженный сохранению своей нации, должен радоваться, что Франция прошлого века обладала фанатично националистической литературой" 45. Немцы превратили историю и поэзию, пропитанные национализмом, в повседневную необходимость, которой нельзя не следовать.

Но не с помощью интеллектуов, по крайней мере, не с помощью истинных интеллектуалов должна удовлетворяться эта необходимость, поскольку их служение подобным целям размывает границы между двумя областями. В идеале политики и солдаты делают то, что должны делать здесь и сейчас, а интеллектуалы со своих высот должны следить за ними и поправлять их, когда то, что они делают — неправильно. Интеллектуалы не могут воспрепятствовать политикам и солдатам "наполнить всю историю громогласием ненависти и учиняемых ими кровопролитий", но они могут помешать им "считать себя великими людьми, когда они все это делают" 46.

Этого требует выживание цивилизации: дело не в том, что зло должно быть полно стью запрещено и уничтожено, но нужно назвать зло его истинным именем; поэтому даже в тот момент, когда нормы морали попираются, "представления о нравственности должны оставаться неприкосновенными". Хорошо, если государи лицемерны в той степени, в какой Макиавелли их этому учил: "Они, по крайней мере, признают, что переходят границы". Макиавелли был вполне способен так обучать злу — при определенных обстоятельствах и, как замечает Бенда, "не без меланхолии", — но для него и для государей, коих он поучал, "зло, даже необходимое в политических целях, остается злом"47. Бенда снова и снова возвращается к этой мысли, поскольку это — отправной пункт предательства интеллектуалов.

Псевдоинтеллектуалы — это "моралисты от реализма" 48. Они помещают себя в реальный мир, разделяют царящие в нем страсти и освящают их авторитетом разума. Они привносят мораль в политику, но не в том смысле, что подчиняют ее морали, а в том примерно, какой мы имеем в виду, говоря о ком-то, что он пытается придать разумный характер своим действиям и интересам, т. е. старается оправдать их видимостью рациональности. Таким образом, псевдоинтеллектуалы окружают политиков аурой нравственности и учат последних не столько делать зло (необходимость которого они очень хорошо осознают), сколько считать его добром. И тогда причиняемое ими зло оказывается еще большим, поскольку к нему начинают прибегать с энтузиазмом и осуществляют систематически, осознанно, без всяких сомнений, колебаний и бессонных ночей — единственно полезных вещей, которые интеллектуалы способны привнести в жизнь людей, живущих в реальном мире.

Национализм у Бенда является главным примером подобного морализаторства в политике. Средневековые интеллектуалы и философы Раннего Нового времени, которыми Бенда так восхищается, не составляли части городской общины; поэтому национал-патриотизм оказался в списке страстей, им не свойственных. Даже и сегодня истинный интеллектуал воздает "кесарю кесарево", "т.

е., возможно, свою жизнь, но не более того". Его никогда не покидает "чувство непосредственного восхищения Прекрасным и Божественным". В этом смысле (но только в этом) Гегель, признававший, что после сокрушительного поражения у Йены единственной его мыслью было "найти угол, где можно было бы философствовать", являет соб,ой образец совершенного интеллектуала 49. Позднее, однако, писатели, называвшие себя интеллектуалами, заняли совсем иную позицию. Они превратили нацию в культ; принялись искать истоки морали в национальных традициях, выделяя только самое характерное, отличительное, специфическое для истории их собственной страны; отказались от былой приверженности вечным и всеобщим ценностям; они оправдывали все, что казалось им необходимым для увеличения мощи и благосостояния государства. У нового национального государства в самом деле была своя "реальная" история, однако интеллектуалы- предатели присовокупили к ней чуждый ей идеализм, облагородив ее верой, рациональными основаниями, "целой сетью крепко сплетенных доктрин". Таким образом они превратили естественный антагонизм наций в основательную, последовательную, систематическую ненависть, которая должна была в конце концов вылиться в войну.

То же самое, считает Бенда, происходило с расами и классами — и с теми же результатами. "Интеллектуальная организация политической ненависти" порождает одновременно и антисемитизм, и авторитаризм, и национализм. Все три объединились в национал-со- циализме — крайнем проявлении союза страстей и идеологии, окончательном отказе от "абстрактного принципа" и "бескорыстных действий" 50. Бенда ранее других почувствовал опасность нацизма, первым проанализировав его интеллектуальные истоки у Гегеля и Трей- чке, Ницше и Сореля, Барреса и Морраса. В этой книге я не беру на себя задачу защищать или критиковать эту генеалогию. В любом случае это перечень врагов мыслителя, приверженного "поиску идеи добра в сердце вечного и беспристрастного человека"51.

<< | >>
Источник: УОЛЦЕР Майкл. КОМПАНИЯ КРИТИКОВ: Социальная критика и политические пристрастия XX века. Перевод с англ. — М.: Идея-Пресс, Дом интеллектуальной книги. — 360 с.. 1999

Еще по теме Радикальный дуализм Бенда:

  1. НЕОПОЗИТИВИЗМ - СМ. ЛОГИЧЕСКИЙ позитивизм
  2. логоцентризм ЛОГОЦЕНТРИЗМ - СМ. ДЕКОНСТРУКЦИЯ
  3. РЕДУКЦИЯ ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНАЯ - СМ. Э. ГУССЕРЛЬ РЕИФИКАЦИЯ - СМ. ОВЕЩЕСТВЛЕНИЕ
  4. Древняя и почетная компания
  5. Радикальный дуализм Бенда
  6. Против дуализма
  7. Партия и Рабочие
  8. 1. Концепции мелкобуржуазного радикализма