Разрыв с Сартром и де Бовуар

В 1965 г., оставаясь во многом в тени алжирской войны, Сартр писал о том, что единственным способом научиться говорить "нет" своим согражданам является "постоянная самокритика" 265.

Я вовсе не собираюсь насмехаться на Симоной де Бовуар; ее автобиография написана удивительно живо и чистосердечно. Хотя она, как мы дальше это увидим, писатель весьма изощренный, ее политические взгляды неизменно безыскусны (artless), чего никогда не скажешь о Камю. Стыд, который она испытывает по поводу Алжира патология стыда — они нашли свой отклик у американских левых в годы вьетнамской войны. Я только хочу предположить, что подобные чувства составляют не предпосылку, а результат социально® критики. Человек не для того рвет нити, чтобы стать критиком, нй силой собственной критической позиции он направляется к подобному разрыву. Однако критический настрой ослабнет и заглохнет, если эти нити действительно будут оборваны, ведь социальный критик должен находиться среди своих сограждан. Он эксплуатирует свою близость к ним, а не отчужденность от них. Если он их ненавидит и рвет с ними всякие связи, зачем им обращать внимание на что он говорит?

Последнее обстоятельство предполагает не только простое благоразумие, но и имеет моральный аспект, на котором я хотел бїк кратко остановиться, прежде чем снова задаться вопросом о том, кА начинается социальная критика. Буржуазный социальный критик рассуждает Сартр, вынужден избегать своих собственных предпосылок. Но в этом случае он не может достичь уровня всеобщих принципов. Он должен сначала "универсализировать" самого себя, подвергнуть критике свое прошлое; он должен присоединиться к политической борьбе, благодаря которой универсальные принципы проецируются в будущее; тем самым, участвуя в преобразовании ми^і он преобразует самого себя. ІЬворя проще, он должен следить за картой моральных принципов и пересечь границу, которая разделяет угнетателей вроде него самого и угнетенные массы.

Сартр имеет в виду изменение политической позиции, а не социального статуса. Тем не менее то, что должен совершить с собой социальный критик, близко к тому, что можно было бы назвать началом новой жизни, и сделать это нелегко.

Как он должен жить? Кто его товарищи? Он никогда не сможет быть своим по ту сторону границы; какой бы непримиримой ни была его самокритика, он не может родиться снова в качестве интеллектуала, "органического" для рабочего класса. Поэтому он постоянно испытывает искушение "перехода", пытаясь восполнить своим рвением недостаток в свойскости и социальной близости. Сартр надеется на то, что ангажированный интеллектуал "никогда не отречется от своих критических способностей (faculties)". Однако это непросто, даже рискованно, так как его критические способности социально обусловлены. Полностью лишившись своих социальных корней, он легче подвергается идеологической обработке: отсюда (как это показали Силоне и Оруэлл) обращение к компартии. Сам Сартр, как и де Бовуар, избегал партийной дисциплины, хотя нельзя сказать, что тот и другой давали своим критическим способностям полную волю. Именно по причине этих критических способностей партия, к которой они присоединились без всяких предварительных условий, всегда рассматривала Сартра и де Бовуар как мелкобуржуазных интеллектуалов. Однако в том, что касается алжирской войны, они проявили максимум радикализма, который вытекал из программы Сартра: признавая свою виновность, они дистанцировались от французского народа и поддерживали Алжирский Фронт Национального Освобождения (ФНО), не сказав в адрес последнего, насколько я знаю, ни единого слова осуждения.

Разумеется, сами они не отправились воевать в Алжир и не устанавливали взрывные устройства в кафе и дансингах.

Потерпев неудачу в попытке полностью дистанцироваться от буржуазной Франции, так и не став алжирцами, Сартр и де Бовуар щ вышли за рамки плоской идеологизированной картины мира. ФН воплощает свободу, а французы — сплошь фашисты. Выбирать здееь совсем не трудно, и эта легкость — следствие дистанцированной критики. "Жизни мусульман, — пишет де Бовуар, — имеют в мои* глазах не меньшее значение, чем жизни моих сограждан" 13. На самом деле, однако, мало свидетельств тому, чтобы какие-либо конкретные жизни имели для писательницы особое значение. Покушения террористов на жизни французов оставляли ее равнодушной, а смерть алжирцев волновала ее только тогда, когда в ней были повинны французы (а таких смертей было, без сомнения, достаточно, чтобы вызвать волнение у кого угодно). Она знала о жестокости внутренних противостояний в ФНО, но предпочитала не писать о них; похоже, ей никогда не приходила в голову мысль о том, что будет с черноногими после того, как ФНО победит. Тут ее с трудом завоеванное беспристрастие плавно переходит в холодное безразличие. Несмотря на всю страстность, творчество де Бовуар не осложнено любовью. Читая ее воспоминания о периоде алжирской войны, с особой силой ощущаешь справедливость призыва Э.М. Форстера: "Только не теряй связи!"