Транснациональный Маркузе 337

"Со своей прекрасной умирающей каденцией, она оказывает мощное, таинственное и неотразимое воздействие — эта печальная и горькая песня стареющего ученого из Старой Германии в Новом Свете" — так писал Р.

Антигерои его философии, люди одного измерения, — тоже американцы. Я подозреваю, что Маркузе не так уж хорошо знал их всех— во всяком случае, не настолько хорошо, чтобы говорить с ними, — но он воспринимал себя окруженным ими на улицах, в метро, в супермаркетах. Он не питал склонности к эмпирическому исследованию, но одномерность проявлялась во всем. Для ее изучения не требовалось никакой смелой исследовательской программы, нужен был лишь минимальный стоицизм. “Возможно, наиболее убедительное свидетельство можно получить, — писал он во введении к "Одномерному человеку", — просто смотря телевизор или слушая по часу в течение двух дней радио на средних волнах, не переключаясь на другие радиостанции и не отключая рекламу" 339. (Для такого рода исследования может оказаться фатальным случайное пере-

ключение на радиостанцию, передающую классическую музыку. Позже Маркузе расширил свою аргументацию, приняв в расчет и эту возможность; но тогда исследование перестало быть необходимым.) Это, несомненно, американский опыт восприятия средств массовой информации, и, возможно, американской является и идея "свидетельства" — быстрой констатации как метода исследования.

Возможно также, что Маркузе прельщала идея жизни в обществе, которое он считал постмарксистским. Всю свою жизнь — ив Германии, и в Соединенных Штатах — он, с одной стороны, был домарксистским философом, уделяющим пристальное внимание Гегелю (и Марксу, но в той лишь мере, в какой Маркс прочитывался или мог быть прочитан как "левый" гегельянец), а с другой стороны, он был постмарксистским социальным теоретиком в манере — которую он сам создавал — Франкфуртской школы. Его значительно больше интересовали потребности свободного сознания, чем интересы той или иной группы рабочих, и поэтому он был всецело готов принять типично американский взгляд на рабочий класс как на группу, которой совершенно не хватает "негативности" и которая более или менее приспособилась к существующему обществу. Официально, так сказать, он оплакивал исчезновение пролетариата, когда-то обеспечивавшего материальную основу социальной критики и выступавшего тем физическим телом, для которого критическая философия могла служить головой и мозгом. Теперь, писал он, невозможно продемонстрировать наличие реальных социальных сил, "которые двигались бы (или которые можно было бы двигать) в направлении к

более рациональным и свободным институтам" 4. На практике, однако, он в гармонии с этой ситуацией — она открывала дорогу для его собственной социальной критики. Объектом его рассмотрения было американское постмарксистское общество: именно здесь человеческие нужды были наиболее искажены и фальсифицированы — отчасти, как это ни парадоксально, потому, что интересы рабочего класса были почти обеспечены, а также потому, что именно здесь эти нужды были наиболее близки (потенциально) к удовлетворению.