Война

Поначалу оппозиция войне благотворно отразилась на Рэндолфе Борне. Никогда его проза не была такой яркой, тон — таким резким, аргументы — столь убедительными, как в тех статьях, которые он написал для "Севен Артс" 108 между июнем и октябрем 1917 г.

"Война умышленно спровоцирована интеллектуалами!" — с издевкой прокомментировал Борн появившуюся в апреле передовицу в "Нью Репаблик", расхваливавшую "влияние" "численно незначительного класса", вовлекшего Америку в войну, "профессоров, врачей, адвокатов, пасторов и [кого еще?] газетных и журнальных пи сателей" 31. Борн выступал как против участия Америки в войне, Ш так и против "влияния" этого класса интеллектуалов и, похоже, был в ярости равно и от первого, и от второго. Он порой называл себя пацифистом и с тех пор считался у них своим товарищем или, по * крайней мере, сочувствующим, но я не нахожу в его сочинениях сви- детельств приверженности религиозному или политическому паци- |физму. Он всегда был не прочь порассуждать о применении силы. В % ответ на "подводную войну" Германии он выступил с проектом "аме- риканской стратегии", предусматривавшим "немедленные продоволь- $ ственные и военно-морские поставки нациям, которым угрожает опас- § ность, и... уничтожение атакующих субмарин" 32. Это звучит как I программа ограниченной войны на море и уж никак не похоже на | призыв к нейтралитету, изоляционистской политике или ненасилию. ь Однако война, в которую Америка вступила в 1917 г., не знала никаких ограничений, и американское вмешательство их тоже не принесло.

Интересно наблюдать, какие изменения претерпели во время войны ключевые концепции ранних сочинений Борна. Культура пророчества и служения оказалась, как он теперь считал, призрачной фикцией, большинству пророков и подвижников не хватало ни эмоциональной глубины, ни интеллектуальной основательности. Эта культура не была ни глубоко продумана, ни конкретно реализована. Сама поверхностность ее американских апологетов сделала ее совершенно авантюрной. "Никогда не чувствуя ответственности перед рабочим движением, угнетенными массами и расами и — у себя дома, они [интеллектуалы] могли предложить только запас празд- 31

Цит. по: Forceу С. The Crossroads of Liberalism: Croly, Weyl, Lippmann and the Progressive Era, 1900—1925. N.-Y.: Oxford University Press 1961, p. 273. 32

Bourne R. The Collapse of American Strategy // World of Randolph Bourne / Schlissel (ed.), p. 168.

ных эмоций ". Или вот еще: "Слишком многие из этих пророков пре- спокойненько уживались с жестокостью и мелочностью американской цивилизации... Их нравственное чувство было задето тем, что они увидели во Франции и в Бельгии, и в то же время их довольно мало беспокоило несовершенство американской демократии"109. Борн никогда не утверждал, что интеллектуалы недостаточно беспристрастны. Они были недостаточно ангажированы. Едва ли они знали жизнь рабочих и иммигрантов, защитниками которых они себя объявили.

Гнев Борна направлен на более узкую группу людей, чем предполагает употребленное им третье лицо множественного числа. Он обращался ко многим, но напрямик — только к нескольким: своим коллегам по "Нью Репаблик" и учителям в Колумбийском университете, особенно к Уолтеру Липпманну и Джону Дьюи. Липпманн к тому времени переехал в Вашингтон; статьи Дьюи рассматривались Борном как наиболее веское слово в защиту войны. Липпманн был лидером молодых людей, "наторевших в прагматической премудрости", о которых Борн написал, что, похоже, "война и они были созданы друг для друга". Дьюи был главой прагматизма. И Липпманн, и Дьюи видели в войне не только возможность создать в мире гарантии для демократии, но и укрепить ее дома, в Америке: превратить федеральное правительство в инструмент демократических преобразований и обеспечить ему поддержку объединившихся на этой новой основе людей. Разве не было это служением делу солидарности?

Подозреваю, что Борн поддержал бы исключительно оборонительную войну в защиту общества от внешней угрозы. Но войну во имя построения сообщества? Такая война есть акт отчаяния, проявление наивности и в то же время политического произвола, ведь война — это не машина, с которой может управиться кучка интеллектуалов.: Такая технология не рассчитана на службу обществу; она преследует совсем другие цели, и результаты ее тоже совсем другие.

Война диктует свою цель — победу, и правительство автоматически сокрушает все, что мешает со всей энергией идти к этой цели. Все правительства будут поступать подобным образом — и самые демократические, и самые авторитарные. Деспотичное подавление и обуздание шокируют только "либеральное" простодушие. Желать войны — значит мириться со всем злом, органически с ней связанным111.

Это, может быть, и неверно в общем, но для 1917 г. это было до^ вольно правильно. Президент Вильсон вверг разобщенную страну в ненужную войну, а в результате получил странную смесь общей апатии и национальной истерии, демократической пропаганды к свирепых репрессий — "сумасшедшая смесь паники, ненависти, ярости, классового высокомерия и патриотического бахвальства", которая может привести, в конце концов, только ко всеобщему разочарованию и духовному опустошению. Это была "война, умышленно спровоцированная интеллектуалами (отчасти из-за классового высокомерия) в смутной атмосфере сомнений и колебаний американских демократических масс" 112. Поиск общественной солидарности с помощью всеобщей военной мобилизации был обречен на неудачу.

і

Интеллектуалы изменили своему истинному предназначению. В самом сильном из своих сочинений, "Сумерках идолов", направлен ном против Джона Дьюи, Борн обвинил в предательстве "прагматическую премудрость". Он не представил философской критики праг-* матизма; он сам был прагматиком в философии, сторонником "экс периментальной" жизни с ее чувством открытости, движения, сопричастности — всего того, что провозглашает прагматизм в лучших! своих проявлениях. Но это чувство надо культивировать, взращи-’’

вать "дюйм за дюймом", формировать под контролем рассудка. Сама по себе жажда действий и результативности, циничный поиск "влияния" — это вульгарный прагматизм, доктрина бюрократов и "особых лидеров".

Задача интеллектуалов — ставить вопросы о целях и ценностях. Разумеется, ценности не даны и не известны заранее — их надо вырабатывать, как учил Дьюи, опытным путем. Но соответствующие опыты должны сначала ставиться на уровне мысли, а уж потом на практике: "осмысление" и "устремленность" предшествуют действию, иначе откуда мы знаем, что следует делать. Дьюи, утверждает Борн, не сумел показать необходимого приоритета теоретического опыта над практическим; он снисходительно соглашался признать, что у других людей также есть надежды, намерения, политические цели, весьма похожие на его собственные. Чего они еще могут желать? "В его [Дьюи] доктрине формирования ценностей всегда была печальная двусмысленность" 38. Сам Борн мало что мог сказать по поводу их формирования. Его рассуждения, как и все им подобные, in media res 39 начинаются уже после того, как ценности созданы. Суть дела в том, чтобы критически отнестись к ценностям, которые у нас уже есть. "Наши интеллектуалы два последних года войны, по-видимому, были заняты изучением и прояснением идеалов и чаяний... американской демократии". Эти слова взяты из его первой антивоенной статьи, напечатанной в июне 1917 г.; к октябрю, когда уже были написаны "Сумерки идолов", Борн, по- видимому, почувствовал, что одного прояснения недостаточно. Интеллектуалы должны "бушевать и сражаться, пока новые ценности не замерцают на нашем демократическом пути" 40. Но даже здесь обязанность найти демократический путь попросту возлагается на себя, а сам этот путь все еще наш, то есть будущее Борну видится именно таким. Пока он мог сказать "наш путь", он верил, что продолжает со всем своим пылом служить делу солидарности. 37

Войте J?.Twilight of Idols, р.

Ibid., p. 343. 39

Суть вещей (лат.) — Прим. ред. 40

Ibid., p. 346.

Он также (все еще) верил, что [делу солидарности] необходимы неистовство и целеустремленность интеллектуалов. Но практичес- кий смысл "радостный и оживленный настрой на работу" обретет только тогда, когда служение практическое будет строиться на теоретической проработке своих конечных целей.

Интеллектуалы-либералы примкнули к партии войны отчасти из-за боязни оказаться за боротом великой национальной борьбы. Противостояние войне стало бы гласом вопиющего в пустыне. Не • готовые к этому, они, скорее, верили, что отдаленные результаты войны могут оказаться благими, — похоже, они думали, что "война, которой покровительствует "Нью Репаблик", просто обязана быть ; лучше, чем все ожидают"41. Так или иначе, они не стремились уклониться от руководства ею. А как они могли это делать, если все силы и средства были вне их власти? "Наши друзья постоянно нам твер- . дили, — впоследствии написала Джейн Аддамс, — что держаться в стороне от военных настроений, будоражащих страну, — значит от- казаться от надежды оказывать в дальнейшем какое бы то ни было влияние, по сути, совершить интеллектуальное самоубийство" 42. В ответ Борн заявил, что интеллектуалы уже совершили духовное самоубийство, ввязавшись в войну, которую они никогда не смогут контролировать. Их притязания на политическое влияние производили жалкое впечатление; на деле именно "наименее демократичные силы в американской жизни" определяли ход войны, в то время как интеллектуалы не смогли противопоставить этому даже либеральной критики. Их влияние едва ощущалось в правительственной пропаганде; правительство вело войну как считало нужным. У них даже не хватило сил осудить внутренние репрессии, которых они некогда обещали не допустить. "Их мысль, — писал Борн, — скатилась едва ли не на простое описание и оправдание того, что происходит" 43. Такая оценка была вполне справедлива, как позднее признали Лип- пманн и Дьюи, лучшие из поддержавших войну интеллектуалов. Но за свою оппозицию Борну, как и им за свое соучастие, пришлось поплатиться. Хотя он, в основном, и писал стилем Иезекииля, но чувствовал себя все больше и больше как Исмаил. Его последние работы, не опубликованные при жизни, отмечены печатью растущего отчаяния.

41DellF. Цит. по:Forсеу. Crossroads, р. 275.

42 Цит. по: Clayton. Forgotten Prophet, p.215. i3BoumeR. The War and the Intellectuals, p. 315.