§2. Концепция государства и Верховной Власти в политической традиции Византийской империи
ВИЗАНТИИСКАЯ империя занимает уникальное и не до конца оцененное место в истории человечества. Она явилась своеобразным культурным «мостом», связавшим античность и позднее Средневековье, подготовившим европейское Возрожде ние. Несомненна роль Византии в поступательном развитии ЮгоВосточной Европы и славянской государственности. В то время, как на развалинах Западной Римской империи возник чуждый и отрицающий ее мир бесчисленного множества варварских королевств, представляющих собой антитезу современной государственности, Византия сохранила римскую систему ненаследственной централизованной монархии и обеспечила преемственность античной политической и правовой традиции. Византийская империя представляла собой единственное государство европейского средневековья в современном значении этого слова. Она просуществовала без изменения собственных идейно-политических основ более тысячи лет и передала свою религиозную и государственную традицию православному Московскому царству. Начало самостоятельного существования Византийской государственности историки относят к 395 году — моменту разделения Римской империи на Восточную и Западную. С упадком древнего Рима центр культурной, экономической жизни перемещается на Восток, сюда же перемещается и центр Римского государства. Поэтому византийцы всегда считали себя римлянами («ромеями»), а свое государство — римским («ромейским»). Непосредственное начало своей государственности они возводили к правлению императора Константина (306-337 гг.) и момента переноса им столицы в город Византий (330 г.), ставший впоследствии Константинополем. Тем самым происхождение византийского государства имело своим истоком политическую культуру языческого Рима, а организация верховной власти наследовала в значительной степени традиции римского цезаризма. Однако римская государственность утратила к тому времени свой идеократический элемент и разрушалась «именно от того, что не могла почерпнуть его в разлагающемся античном мире»518. От римской политической традиции осталась к тому времени одна лишь организационная форма верховной власти — абсолютная, ничем не ограниченная военная монархия римских цезарей, сосредоточивших у себя весь объем суверенных прав, принадлежавших в республиканский период народу, Сенату, военным магистратам и верховным жрецам. Утверждение христианства в качестве официальной государственной религии, произведенное императором Константином, дало разлагающейся империи ясную и постоянную религиозно-нравственную опору, освятило авторитет верховной власти императоров идеей Божественной делегации и служения Богу, обеспечило ей более прочную и устойчивую легитимность. Божественное происхождение государства и его верховной власти является принадлежностью любой религиозной традиции. Но в христианском вероучении этот концептуальный момент приобретает особый смысл и значение. Именно принятие христианства становится необходимой точкой перехода от римской государственности к Византийской империи греческой нации, которая вырабатывает свою — христианскую — традицию государственности, вырабатывает собственную концепцию государства и верховной власти. Оригинальность и неповторимость этой концепции состоит в органичном синтезе антично-эллинистических традиций, наследия римской государственности и религиозной идеологии христианства. Фундамент политической традиции византизма составили римская идея императорской власти, тесно связанная с эллинистической концепцией всемирного царства, и христианские представления о монархической форме правления1. При этом основополагающее значение приобрело христианское обоснование самодержавия императорской власти, которое и легло в основу правового строя Византийской империи. Верховная власть римских императоров строилась и держалась на двух идейных основаниях. С одной стороны, это была воля народа, который в соответствии с законом передавал все свои суверенные прерогативы императору. И последний мог, соответственно этому, рассматриваться как уполномоченный делегат, представитель народа, как высший магистрат, первый государственный слу- и /^1 и жащии. С другой стороны, император правил по воле Ьогов, в силу их божественной делегации, и сам признавался богом, что давало ему право принимать решения исключительно по собственному 1 См.: Курбатов Г. Л. Политическая теория в ранней Византии. Идеология императорской власти и аристократическая оппозиция // Культура Византии: IV — первая половина VII в. / Отв. ред. член-корр. АН СССР 3. В. Удальцова. М.: Наука, 1984. С. 98-104. усмотрению, не считаясь с действующим правом и традициями римского народа. Оба этих подхода становятся важнейшими концептуальными источниками и играют определяющую роль в развитии политико-правовых взглядов и практике государственного строительства в Средние века и Новое время. Признание христианства государственной религией Константином Великим дает императорской власти и самой идее империи новое религиозное и нравственное обоснование, сообщает им более прочную и устойчивую легитимность. «Христианская церковь оказала могущественную поддержку политическому единству римского мира: и прочный союз империи с христианством обусловил собою ход дальнейших событий мирового значения»519. Этот союз повлек за собой другое великое по своим последствиям событие — создание Константином второй столицы империи «Нового Рима» на берегах Босфора на месте старого греческого города Византия, что подготовило разделение империи на две части — Восточную и Западную. Тем самым империя порывает со старыми языческими традициями и национальными римскими святынями. Принятие христианства становится необходимой точкой перехода от римской государственности к Византийской империи греческой нации, которая вырабатывает свою христианскую традицию государственности, собственную концепцию государства и верховной власти. Оригинальность и неповторимость этой концепции состоит из трех элементов: антично-эллинистических традиций, наследия римской государственности и религиозной идеологии христианства520. Фундаментальные начала политической традиции византизма составили: римская идея императорской власти, тесно связанная с эллинистической концепцией царства, и христианские представления о монархической форме правления521. При этом решающее значение приобрело христианское обоснование самодержавной влас ти, которое и легло в основу правового строя Византийской империи. Византийцы всегда считали себя римлянами («ромеями»), а свое государство римским («ромейским»). Непосредственное начало своей государственности они возводили к правлению императора Константина (306-337 гг.) и моменту переноса им столицы в город Византий (330 г.), ставший впоследствии Константинополем. То есть происхождение византийской государственности имело своим истоком политическую культуру языческого Рима, а организация верховной власти наследовала традиции римского цезаризма. Однако римская традиция уже полностью утратила к тому времени свой идеократический элемент. От нее осталась одна политическая форма. Христианство дало разлагающейся империи ясную и постоянную религиозно-нравственную опору, освятило авторитет верховной власти императора идеей Божественной делегации и служения Богу. Божественное происхождение государства и его верховной власти является принадлежностью любой религиозной традиции. Но в христианском учении этот тезис приобретает особый смысл и значение. В своих основных чертах христианская концепция была сформулирована первым историком христианства Евсевием Памфилом, современником и сподвижником Константина Великого. Евсевий разработал основы единой концепции христианской империи и православной царской власти522, развитую в дальнейшем знаменитыми христианскими богословами, отцами Восточной церкви и великими василевсами Византийского царства. Священная Римская держава трансформировалась у Евсевия в священную христианскую державу — державу христиан и для христиан, где все «православные, подданные православного императора сознавали себя братьями не по происхождению, а по вере»523. Идеи римского политического универсализма и ойкуменизма были подкреплены идеями христианского экуменизма, сопряженными с наличием единого религиозного центра. «Римский мир» — Рах Romana плавно трансформировался в Pax Romana Christiana — «Римский христианский мир». Евсевий пишет о достоинстве нового Византийского государства именно как христианского, о его провиденциальной избранности Богом во исполнение божественного промысла524. В византийском правосознании укореняется непреложная истина, что Византийская империя не только создана по воле Божией и по Его особому промыслу, но представляет собой земной прообраз Царствия Небесного, его живую икону на грешной земле525. Как сказал Константин Философ в дискуссии с иудеями, «наше царство не римское, а Христово»526. Не случайно Византию достаточно часто рассматривают как теократическое государство, и именно в том смысле, что оно «явилось осуществлением теократических чаяний Ветхого и Нового Завета»527. Как для христианина целью земной жизни являлось «стяжание Святого Духа и вечное спасение», так для христианской империи цель ее существования заключалась в том, чтобы обеспечить своим подданным не только «блага мира и согласия», но и пространство спасения», а также дальнейшее распространение Христовой веры по всему миру528. Все государственные задачи и функции ориентировались на эту цель и вытекали из нее. Отсюда — организация жизни Византии во всех областях и сферах (экономика, юриспруденция, оборона и внешняя политика, образование) была направлена на достижение главной и конечной цели человеческого существования: вечной жизни в Царствии Не бесном, что могло быть исполнено только праведной жизнью по Христовым заповедям на земле. В общественной жизни Византии произошло совпадение исторической религиозной миссии православия и геополитической миссии империи. Сами жители империи рассматривали ее как единый государственно-церковный организм. Они одновременно принадлежали и к ее административно-политическому порядку, как подданные императора, и к государственной религии, которую должны были исповедовать... согласно православному учению, утвержденному на Вселенских соборах и признанному со стороны государства»529. Здесь вновь произошло сращивание государства с общиной верующих, его воцерковление, где консенсус правоверных являлся одновременно церковью, государством и нацией, как это было в магических государствах Древности, а позднее — описано Святым Августином в его «Граде Божием». В насквозь пропитанном религиозным духом Средневековье Византийская империя представлялась наиболее близким к небесному идеалу образцом организации государства и общества530. Выступая земным прообразом Царствия Божиего, она строилась на основе жесткой духовной, социальной и политико-административной иерархии наподобие иерархии небесной. Идея последней была сформулирована апостолом Павлом в его посланиях и развита его учеником Дионисием Ареопагитом531. Метафизическое учение Аре- опагита имело не только мистико-теургическое, но и социальнопрактическое значение. Разработанная им иерархия ангельских чинов имела свое продолжение в земном измерении. То есть небесная иерархия становилась прообразом земной. Будучи Империей-Церковью, Византия формирует уникальную форму взаимоотношений между священством и царством, духовной и светской властью, получившей наименование «симфонии властей». Коротко сущность и содержание данного понятия определяется тем, что византийские императоры как православные государи должны осуществлять верховную государственную власть в тесном контакте и согласии с духовным сословием, патриархами и православной Церковью. Соотношение церковной и имперской властей было впервые сформулировано святым императором Юстинианом Великим в Предисловии к его VI новелле. Император Юстиниан формально подытожил процесс перерождения Римской империи из языческой в христианскую, найдя подходящий термин, с помощью которого он выразил идеал нового положения ее верховной власти и облек содержание этого положения в четкую юридическую формулу. Позднее, в 70-е годы IX века, эта формула дополняется и развивается в юридическом памятнике императора Василия Македонянина «Эпанагоге». В предисловии к VI новелле Юстиниана читаем: «Величайшие блага, дарованные людям высшей благостью Божией, суть священство и царство, из которых первое заботится о божественных делах, а второе руководит и заботится о человеческих делах, а оба исходят от одного и того же источника, составляют украшение человеческой жизни. Поэтому ничто не лежит так на сердце царей, как честь священнослужителей, которые со своей стороны служат им, молясь непрестанно за них Богу. И если священство будет во всем благоустроено и угодно Богу, а царская власть будет по правде управлять вверенным ей государством, то будет полное согласие (симфония) между ними во всем, что служит на пользу и благо человеческого рода. Потому мы прилагаем величайшее старание к охранению истинных догматов Божиих и чести священства, надеясь получить через это великие блага от Бога и крепко держать те, которые имеем»532. О величайшем значении симфонии властей в § 8 гл. III «Эпа- ногоги» говорится следующее: «Мирская власть и священство соотносятся между собою как тело и душа. [Обе] необходимы для государственного устройства точно так же, как тело и душа в жи вом человеке. В связи и согласии их состоит благоденствие государства»533. И далее: «Император есть законное начальство, общее благо всех подданных; он без пристрастия распределяет награды и наказания. Его назначение — делать добро. При этом он должен приводить в исполнение все, предписанное Св. Писанием, постановления семи соборов и римские законы. В том, что касается истинной веры и ревности к религии, император должен отличаться перед всеми. В толковании законов он должен опираться на обычай, но то, что введено вопреки церковным законам, не должно применяться. Патриарх — есть живой и одушевленный образ Христа, делом и словом представляющий истину. Его задача — забота о спасении душ верующих. Ему принадлежит их поучение; во имя истины и в защиту догматов [церкви] он должен говорить перед лицом царя и не бояться его. Ему одному присвоено толкование древних канонов правил святых отцов и постановлений соборов»534. «Эти две господствующие в мире власти, — читаем в послании императора Иоанна Комнина (1124—1130 гг.) к папе Григорию II, — хотя разделены и различны, но действуют к обоюдной пользе в гармоническом соединении (симфонии), вспомоществуя и дополняя одна другую... Из согласного обнаружения этих властей проистекает общее благо, а из враждебных отношений великий вред»535. Таким образом, если следовать буквальному тексту византийских юридических памятников, то симфония духовной и светской власти заключается в их согласии, гармоничном сочетании и согласованной деятельности для достижения общего блага, под которым понимается достижение вечной жизни в Царствии Небесном своими благочестивыми земными поступками. Однако, согласно буквальному переводу с греческого, выражение «та симфона» означает «созвучие», которое в музыкальной композиции зависит от объективной и точно измеряемой чистоты составных звуков. Эти звуки имеют разные частоты («разделены и различны»), но они гармони руют между собою, иначе получится не симфония, а какофония — плохое, сумбурное, хаотическое звучание536. Поэтому организация верховной власти по принципу симфонии («гармонического созвучия») церковной и государственной деятельности (императора и патриарха) предполагала целый ряд условий, объективных предпосылок: 1. Она была возможна, если духовенство честно, беспорочно и полностью предано Богу. В первую очередь от его качеств зависит «созвучие» или «равнозвучие» доброй симфонии царства с Церковью. 2. Она достижима только лишь в соединении с каким-либо правильным режимом, принципом организации светской власти — монархией, аристократией, демократией или смешанной формой правления. Но исключает возможность своего осуществления при извращенных формах — тирании, олигархии и охлократии, ставящих своими целями не общее благо, а благо каких-то локальных социальных групп. Однако в православном восприятии именно монархическая форма правления признавалась (в первую очередь самой церковью) наиболее естественной для человеческого общества и реализации принципа «симфонии властей». С точки зрения святых отцов Церкви, она в наибольшей степени отражает вселенский порядок и единоначалие макрокосмической власти Творца. По их мнению, только благочестивый и боголюбивый монарх был в состоянии прекратить ереси и нестроения внутри церковной организации537. 3. Она требует признания православной христианской религии единственной официальной государственной идеологией. «Симфония властей» не может мыслиться иначе, как в смысле подчинения целей государственных, сугубо политических, высшим религиозным принципам, закрепленным Священным Писанием и олицетворяемым святой Церковью538. Организация верховной власти империи на основе принципа «симфонии» заключалась таким образом, что императорская и церковная власти находились в состоянии согласия (гармонии) и сотрудничества (синергии). По аналогии с двойной природой Христа, одновременно Божественной и человеческой, эти власти «нераздельны и не слиянны одновременно»539. Обе они действуют согласованно и союзно не в силу договора, а в силу служения одному и тому же религиозно-нравственному идеалу. Между ними существует «духовное согласие в совместном подчинении одной Богооткровенной Истине»540, выраженной в христианском вероучении. Это вероучение становится для них «идеей-правительницей»541, которой они руководствуются в своей организации и деятельности. Теоретически в конкретной государственной деятельности «симфония властей» должна была выражаться в следующем: 1. Вся полнота высшей законодательной, исполнительной и судебной власти сосредотачивалась в персоне императора542. Однако в ее реализации он был ограничен Законом Божиим и был обязан соблюдать священные каноны, сохранять незыблемым все, что заключено в Священном Писании и установлено Вселенскими Соборами543. 2. Император не был абсолютно свободен в собственных религиозных пристрастиях, он в значительной степени зависел в религиозных вопросах от мнения епископов Церкви, знаменитых богословов, подвижников Веры, религиозной традиции, на которую опирались взгляды подданных. А следует заметить, что «симфонический» имперско-право- славный строй столетиями охранялся греческим обществом»544. 3. Византийская империя представляла собой единый государственно-церковный организм. Поэтому провести четкую границу между светским и церковным законодательством не представлялось здесь возможным. Формально-юридический приоритет церковного права над гражданским правом государства, обязательность канонов и для самого императора. Каноны были включены в свод государственных законов и поставлены под охрану государства. 4. Церковь участвовала в решении вопросов государственной жизни в соответствии с законодательством империи, а император, как носитель верховной власти, участвовал в решении церковных дел, управляя внешней жизнью Церкви. Главная задача Церкви по отношению к государству — давать богословское (т.е. идеологическое) обоснование существования империи и организации ее верховной власти. Церковь обладала монополией в идеологической сфере, в области культуры и образования. Верховная власть императора призвана охранять Церковь от внешних религиозных и политических врагов, обеспечить Церкви материальные условия для развития и миссионерства как внутри, так и за пределами империи. Император издавал законы, касавшиеся внешнего положения Церкви в государстве и внутреннего церковного распорядка. Но они имели силу внутри Церкви, если находились в соответствии с церковными правилами или же касались вопросов, еще не урегулированных церковным правом. 5. Император-законодатель, верховный правитель, высший судья и истолкователь закона. Его власть по отношению к подданным не ограничена никакими учреждениями или институтами. Ее предел находится в религиозных законах Христа и Его Церкви. Кроме того, царь — есть охранитель Божественного и светского права, хранитель всего записанного в Священном Писании и определениях Священных Соборов. Его главная обязанность — защита правоверия и благочестия, но он не судья того, что призван охранять. Толкуя светский закон, император не может толковать канон. Это дело Патриарха и высших церковных иерархов. Они же обязаны говорить перед лицом царя в защиту догматов и канонов, а также отвергать его от незаконного вмешательства в компетенцию Церкви545. Таким образом, в соответствии с теорией «симфонии» форма правления в Византии представляла собой монархию, духовнонравственно ограниченную Священным Писанием. Назвать ее теократией, как это иногда делается, не вполне точно. Здесь существует значительное влияние духовенства, но нет его подлинного господства. Верховная светская власть является принадлежностью императора, который, однако, в соответствии с той же теорией «симфонии» понимается не только как сугубо светский правитель, носитель временной земной власти, «но как духовная мистическая опора всей христианской традиции, поскольку он выполняет функцию гораздо более серьезную и глубокую, нежели обычные князья, короли и цари»546. Эта миссия вытекает из эсхатологического учения христианства, легшего в основу византийской церковно-политической концепции и ставшего основой всего православного учения о государстве и его верховной власти. Христианство считает, что человечество пребывает в условиях серьезного кризиса, состоянии глубокого и всестороннего греховного падения, оно принимает общую для всех традиционных учений концепцию истории мира как поступательной деградации общественной и государственной жизни. Исходной основой для подобного восприятия служила Книга пророка Даниила в Ветхом Завете, где излагается его толкование сна вавилонского царя Навуходоносора о четырех царствах — золотом, серебряном, медном и железном, которые будут «владычествовать над всей землею», последовательно сменяя друг друга в этой роли547. Указанному пророчеству Ипполитом Римским (около 200 г.) было дано историческое толкование, утверждавшее, что статуя Навуходоносора — это образ империи мира. Золотое царство — это Вавилонская империя, серебряное — Персидское, медное — это Греко-Македонская империя, и, наконец, железное царство — это Римская империя. Так родилась теория наследия имперской миссии в историческом времени, получившая название Translatio Imperii (передачи, переноса империи во времени и в пространстве), которая объясняет ход мировой истории перевоплощениями империи и переносом импер ской миссии от одного имперского народа к другому. Она, в свою очередь, идеально наложилась на языческую римскую идею о Риме как о Вечном городе, с падением которого низвергнется в хаос погибели и весь остальной мир548. Исходя из этого, христианское учение Нового Завета находило оправдание существующей языческой власти императорского Рима, что наиболее обстоятельно обосновано в посланиях апостола Павла549. Рим хорош потому, что исповедует принцип порядка, не позволяя миру скатиться к первозданному хаосу. Утверждение христианства в качестве государственной религии, перенос имперской столицы на берега Босфора в Константинополь, который II Вселенским Собором 381 г. был назван Новым Римом, не только превратило Церковь в равноправного партнера императорской власти и союзный с ней сакральный институт. Это совершенно по-новому осветило роль и значение всей имперской государственности в свете теории трансляции империи и породило учение об особой уникальной миссии христианского императора. Говоря о «последних временах» наступления конца света и прихода сына погибели Антихриста, христианство, тем не менее, вырабатывает свой «пророческий проект» относительно дальнейших судеб мира и царств мира (четырех мировых империй). Основополагающие формулировки такого проекта находятся в послании св. апостола Павла к фессалоникийцам: «Ибо тайна беззакония уже в действии (т.е. сын Погибели уже пришел в этот мир. — Г. Н.) только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь»550. То есть в реальном христианском мире существует некто, благодаря которому власть Антихриста задерживается, что дает возможность спасения большему количеству праведных душ посредством приобщения к благой христианской жизни по Священному Писанию. Это представление полностью соответствует словам апостола Иоанна об Ангеле, взявшем «дракона, змия древнего, который есть диавол и сатана» и сковавшего его на тысячу лет», на протяжении которых будет существовать тыся челетнее царство Христово, после чего сатане «должно быть освобожденным на малое время»551. «Удерживающий» по-гречески звучит как «катехон», тысяча — как «хилиас». Отсюда «хилиазм» — учение о тысячелетнем христианском царстве, главой которого, т.е. «удерживающим» («катехо- ном»), по единогласному толкованию святых отцов Церкви (начиная со св. Иоанна Златоуста), является православный государь Второго (Нового) Рима. Именно его власть предотвращает приход сына Погибели (Антихриста) и наступление «последних времен»552. Поэтому император в православной традиции не может быть просто светским государем, то есть исполнять исключительно воинскую (политико-административную) функцию. Сам факт его существования выступает гарантом тысячелетнего царства и препятствует приходу конечного отступничества и «конца света». В . «_* этой своей миссии православный император в чем-то напоминает древнюю фигуру царя-жреца^, обладая всей полнотой светской, политической власти, некоторыми законодательными и «высшими управительными полномочиями во Вселенской церкви»553. Это становится возможным и даже необходимым, поскольку церковная и государственная власти «исходят от одного источника» (новелла VI императора Юстиниана), обе они являются «величайшими дарами божиими» и имеют одну и ту же цель «украшать человеческую жизнь» Исходя из этого, император был признан земным главой Церкви, «епископом внешних дел» (так называл себя Константин Великий) или Богом поставленным епископом (выражение Евсевия)554, так как он выступал единственным лицом, способным провести и обеспечить закрепление Православия в политическую жизнь, быт и культуру византийского общества. С самого начала признания христианства Церкви понадобился постоянный внешний и властный авторитет, подытоживающий результаты догматических споров в самой церковной организации. И взоры церковных иерархов естественным образом обратились в сторону верховной государственной власти римского монарха, традиционно, еще с языческих времен выступающего в качестве единственного судьи в империи по делам, связанных с оскорблением религий и нравственности. Сама форма всеимперского обсуждения спорных вопросов, волнующих Церковь, — Вселенских Соборов — стала детищем императорской власти. Она же являлась единственной силой, способной обеспечить повсеместное признание соборных актов посредством изменения государственного законодательства. Исключительно через правовые акты императоров епископы получали широкие административные и судебные полномочия, закреплялись имущественные льготы Церкви, ограничивались в правах язычники и еретики. Император был главой государства, верховным законодателем и переложение тех или иных христианских принципов в правовые нормы, а также законодательное закрепление догматов Православия могло состояться только через его волеизъявление555. К верховным религиозно-церковным прерогативам императора относились: а) созыв Вселенских Соборов и утверждение их постановлений; б) контроль за их деятельностью, непосредственное в них участие, когда в этом, по их мнению, существовала необходимость по положению церковно-государственных дел, принятие мер к устранению распрей на Соборах; в) осуществление функций верховного судьи по отношению к лицам, осужденным за церковные преступления; г) замещение вакантной должности Константинопольского Патриарха и других епископских кафедр; д) внесение изменений в существующее церковное устройство и некоторые другие556. Таким образом, Византийский император, обладая всей полнотой светской политической власти, осуществлял и высшую церковную власть совместно с патриархом и церковным епископальным клиром. Его власть носила во многом теократический, первосвященнический характер. Он получал статус, близкий к священническому, рассматривался как наместник Бога на земле не только в смысле верховной светской власти, «но и как лицо, обличенное высшим духовным характером и причастное духовной иерархии»557. За исключением права совершать богослужение и рукоположения (т.е. посвящения в духовный сан), император сосредоточил в себе все прочие прерогативы епископа православной Церкви, что являлось образным подтверждением священного характера императорской власти558. Как империя выступала для православного христианина прообразом Царствия Небесного на земле, воплощением единства всего христианского, а в идеале и всего мыслимого мира, так император являлся олицетворением этого единства наподобие «Отца Небесного». Он связывал своей деятельностью два мира — духовный и светский, земные явления с их небесными прототипами, и получал, как и Христос, титул «Царь», который означает высшую степень власти. «Бог называется царем как высочайший творец, властитель и промыслитель мира и рода человеческого, которому все всецело принадлежит... Земной царь получает верховную власть как бы под залог подражания Богу в условиях своего земного существования», являясь «телесной иконой Царя Небесного»559. Византийская (православная) концепция верховной власти во многом продолжила и закрепила римско-эллинистическую традицию сакральности персоны и личности ее носителя, ее освящения Божественной санкцией. Как и в римско-эллинистической концепции, власть византийских царей имеет божественное происхождение, но их личность не обожествляется. Император уже не является «Богом во плоти» — христианское вероучение отрицает языческое многобожие. Он лишь «наместник Божий» в земных делах. При всех своих экстраординарных харизматических качествах император остается человеком, по природе своей сопричастным земному праху. Поэтому в титулатуре византийских царей понятия «Бога» и «божественного» заменяются категориями «император от Бога», «благочестивый», «христолюбец», «верный во Христе царь и император римлян». И так же, как все его подданные, он сам есть «со- раб Божий»560. Сакральность личности императора, его «священство» рассматривались лишь как отражение небесного величия Господа Бога и давшей им суверенные прерогативы христианской державы. Священным признавалось само место, должность, которую занимал император, а не его личность, и это шло от христианства, от обряда преклонения перед Христом, и, соответственно, императором, как его наместником на земле561. В самом культе императорской власти, пышном ритуале, окружающем фигуру императора, присутствовали элементы показной униженности, означающие бренность его как обычного человека562. Концепция императора, избранного Богом, а также римские традиции выборности императоров породили в Византии совершенно уникальную систему смены главы государства. Вне зависимости от фактической формы замещения трона — военный переворот, узурпация, наследование и т.д. — провозглашение нового императора осуществлялось Сенатом, армией и народом Константинополя. Начиная с V века обязательным становится обряд коронации или миропомазания на царство патриархом, и все это входит в освященную обычаем необходимую «конституциональную» процедуру утверждения кандидата на византийском престоле. При этом теоретически, в случае недовольства политикой императора, несоответствия его облику Божиего избранника, Сенат, армия и народ могли низложить императора. Императорская власть юридически неограниченна: император — прямой исполнитель воли Божией, олицетворение «живого закона», как и римский доминус. Но она должна соответствовать небесным и земным установлениям, обычаям и традициям древности, которые юридически ее не связывают, но этически, нравственно, обязательны для нее. Ведь император — слуга и исполнитель воли Божией, поставленный Им на благо подданных. И потому он «смеет» делать «далеко не все, а лишь законное, государственное, совестное, честное, правое, Богу угодное»563. Будучи христианином, император принимает власть как «божественное служение» — свои долг, обязанность и великую ответственность, но не в отношении подданных или даже Церкви, а по отношению к «Царю царей», который помазал его на царство, и который также может его наказать и низвергнуть564. Собственно, поэтому император и правомочен действовать, не обращая внимания на гражданский закон и церковный канон, нарушать их, если это необходимо для блага государства и общей пользы, а правовые установления не способны принести нужный результат. Власть является суровым испытанием. «Помазание на царство есть не благо, а скорее наказание Божие»565. Но власть надо либо брать, либо оставить. Не злоупотреблять ею, когда это необходимо, значит почти разрушить. Когда нужно, чтобы принуждение действовало, чтобы существовал порядок, уважение к действующему законодательству теряет силу. Те же цари, которые не исполнили своего предназначения, не смогли надлежащим образом справиться с бременем власти, могут быть низвергнуты с трона по воле Божией. Поэтому византийцы совсем не отождествляли нередкие насильственные смены императоров, участие в них армии и сенатской аристократии как хаос и анархию, всякий раз подчеркивая при описании провозглашения нового монарха, что все это совершается не случайно, а по установленному порядку и в соответствии с обычаем566. «Концепция императора, избранного Богом, в принципе, исключала любые правила наследования». Но держатель верховной власти, «суверен имел право назначить своего наследника и соправителя, учитывая... законные формы получения власти»567, указанные выше. В принципе, любой человек православной веры мог рассчитывать в Византии на трон и стать императором, если только он не страдал каким-либо физическим недостатком. История Византии полна примеров восхождения на вершину власти выходцев «ниоткуда» — факт, поражавший уже в те времена иноземцев. Среди подобных «выскочек», назначенных на престол с крестьянского двора или из-за мясного прилавка, было немало выдающихся деятелей, отличающихся глубоким пониманием стоящих перед государством проблем, и умением решать эти проблемы. Эта система замещения трона при всех своих издержках и человеческих трагедиях обеспечивала приток свежих жизненных сил и способствовала усилению государства, так как носила, по существу, демократический характер568. Акцент на божественное происхождение императорской власти, как земной имитации власти Бога, не умалял адекватного значения гражданских основ ее происхождения. В формуле императора Юстиниана «император Цезарь, победитель всегда Август, по всеобщему выбору и с благословения всемогущего Бога» в полном соответствии с реальной процедурой избрания «всеобщий выбор» стоит все-таки на первом месте569. Наследие римской демократической традиции накладывается на христианскую теократическую идею, и божественное происхождение верховной власти понимается византийцами в том смысле, что Бог вдохновляет народ, который является инструментом в руках Бога в вопро се об избранности носителя государственного верховенства; верховная власть опосредованно исходит от Бога, но непосредственно от граждан государства. При этом перенос суверенитета мыслится как временный, на срок жизни императора; изначальный первичный суверенитет остается у народа, который мог проявить инициативу в случае вакантности трона или немощи монарха, что хорошо иллюстрируется примерами из политической жизни Византии570. Таким образом, в Византийской империи источник верховной власти имел дуалистический характер: наряду со всемогущим Господом, Творцом и сувереном всего мыслимого и немыслимого Мира, источником государственного суверенитета выступает народ, который, имея с верховной властью единый религиозно-нравственный идеал, соучаствует с ней в едином церковно-государственном строительстве. Отсюда рождается концепция «литургической империи» (литургия по-гречески — «единое действие», «всеобщий \ и и труд»), в которой каждый гражданин и христианин, осуществляя даже самую простую работу, соучаствует во всеобщем спасении, поскольку здесь не существует четкой грани между политическим и религиозным, государственным и церковным, и все является сакральным, священным571. Религиозное мировоззренческое единство всех социальных групп, верховной власти и народа, разделяемая всеми система общих ценностей служили настоящим оплотом крепости государственного организма и подлинным основанием абсолютного авторитета верховной власти императоров. В этом аспекте Византийская православная империя весьма напоминает органические сакральные государства древнейших мифических времен, где верховная власть «обращена к трансцедентному уровню, дающему ей основание на «солнечный синтез» царского и жреческого и неоспоримое право на принятие любых, ничем, кроме блага Священной империи, не связанных решений. Это ничуть не противоречит участию народа в осуществлении верховной власти, который проявляет свою суверенную волю в соответствии с христианским принципом «общего согласия», «единомыслия» и сложившейся политической традицией, когда возни кают соответствующие обстоятельства, требующие его вмешательства: вакантность трона; обращение к императору с наказами при его вступлении на престол, которые имели для него если не юридическую, то нравственную обязательность, что часто означало одно и то же. Моральной и юридической обязанностью императора, как «доброго Пастыря» (аналогия с образом Иисуса Христа572) было помышление о подданных, забота о них, и каждый подданный имел право, установленное еще Константином Великим, обращаться за защитой своих прав непосредственно к императору. Разумеется, исход дела на практике далеко не всегда зависел от населения. Но выступление представителей народа символизировало его активное участие. С точки зрения правовой традиции, унаследованной Византией от эллинистическо-римского мира, такое участие считалось необходимым. Все это придавало вполне определенный характер верховной власти империи, делало ее в лучшие периоды византийской истории, по меткому выражению В. Е. Вальденберга, «народной, демократической монархией»573. Поэтому, определяя форму правления Византийской империи на протяжении ее тысячелетней истории, можно с некоторыми натяжками считать ее самодержавной православной монархией с достаточно четко определенным статусом императора как носителя верховной власти, чьи права и прерогативы целиком вытекают из его моральных и правовых обязанностей. Это придает империи определенные конституционные элементы в современном значении этого слова. Многое из прав и обязанностей верховной власти, Церкви, подданных нашло свое выражение в законодательных актах (кодексе Юстиниана, Эклоге, Эпанагоге, новеллах императоров). Другие аспекты их статуса регулировались религиозной, политической и правовой традицией. Все это позволяет сделать вывод о наличии в Византии неписанной конституции, основой которой выступало Священное Писание. Византия была сильна именно своей религиозно-правовой традицией, видящей смысл земной жизни человека и общества в сохранении и укреплении собственной государственности, как гарантии достижения метафизических, трансцедентных целей человечества. Как только византийская аристократия стала ориентироваться на сугубо материальные, земные цели и вырождаться в олигархию, начался и политический закат империи.