§ 2. Основные функции Верховной Власти в традиционном государстве
ОСНОВНЫЕ функции и назначение Верховной Власти в Древности и Средневековье закрепляются в религиозных и мифологических источниках. Однако в некоторых случаях на их функции и полномочия указывается и в нормативных актах, принятых самими органами верховной власти (Законы Хаммурапи, Кодекс Юстиниана, Эпанагога). Первейшая задача (функция) изначального суверена (Верховной Власти) — упорядочить хаос первоначального состояния социума, сформулировать основной закон его жизни и придать в соответствии с этим Законом жизненной организации народа относительно законченные политико-правовые формы. Как говорил Заратустра: «Я учу вас... о созидающем друге, всегда готовом подарить завершенный мир»306. Это учредительная, конституирующая функция изначальной Верховной Власти. Ее вторая задача — закрепить на основе Закона политико-правовую традицию, адекватную внутренним и внешним условиям существования государствообразующего этноса, такую традицию, которая соответствовала бы его общим почвенным идеалам, ценностям, верованиям, обычаям, нравам, должным образом сочеталась с ними. Только на таких основах возникают и растут действительно суверенные народы, оказывающиеся во всеоружии перед лицом самых критических обстоятельств, находящихся всегда в «форме» для их преодоления и умеющих отстаивать в борьбе с любым врагом свою культурную идентичность, государственность, самостоятельность, свободу и независимость. При осуществлении своей основной задачи — учреждения нового социального порядка, собственно государства, первосуверен фактически уподобляется Верховному Божеству. В мифе о сотворении мира понятие Верховного Бога Неба как Творца и макрокосмоса как Творения прямо связано с преодолением тленных сил хаоса, зла, разрушения, беззакония, преисподней, с одной стороны, и установлением универсального, божественного, стабильного, спра ведливого, истинного, светлого порядка — с другой (маат — у египтян, рита — у индоариев, дао — в древнекитайской мифологии, маркашу — в шумеро-аккадской и вавилонской, дике — у древних греков, правда — в древнерусском правосознании). Поэтому Верховные Боги во всех религиозных традициях — это учредители, Творцы мира, владыки-законодатели, создатели всего мирового порядка, а также его различных частей и механизмов, воплощение добра, света и праведности307. Они выступают «в качестве первоисточника всего положительного, социально и этически наиболее важного и ценного»308. При этом все первые Верховные Боги, как владыки-законодатели и учредители мирового порядка, моделируют макрокосмос в целом посредством магической силы своего слова, т.е. исключительно с помощью духовного могущества, и упорядочивают вселенную, в первую очередь, в магико-правовом аспекте, расставляя все явления и природные силы на свои места (день и ночь, смена времен года и т.д.), придавая им вполне определенный статус в соответствии с их ролью и местом в мировых природных и социальных процессах. Так например, в шумеро-вавилонском мифе о сотворении мира «Энума элиш» Анну (небо) и Эа-Энки (земля) побеждают силы хаоса и создают первоначальные основы космического порядка и, одновременно, божественного закона (маркашу), сплачивающего всю Вселенную воедино путем применения могущественного слова, властного приказа, заклинания, имеющего магический, священный характер309. В Библии не говорится, каким образом сотворил Бог небо и землю. Но творение иных важнейших природных явлений происходит посредством Божьего Слова. «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет... И сказал Бог: да будет твердь посреди воды, и да отделит она воду от воды. [И стало так]» и так далее310. Точно так же ведийскому Верховному Владыке и Богу Неба Варуне принадлежит способность творить посредством своей магической силы «маяй»: с ее помощью Варуной была натянута нить «Ла», (т.е. божественного, мирового, космического закона и порядка риты). Им было определено «рождение утренней зари, восход солнца, равновесие неба и земли, моря и рек, чередование дня и ночи, творение огня и благодетельное излияние дождя»311. При этом имя Варуна толкуется немецким индологом Т. Тиме как обозначение Истинной речи312, т.е. способности творить одним своим словом, решением, приказом и даже жестом. «Его великое оружие, — пишет Ж. Дюмезиль, — это «майя асуры», магия Владыки, созидательни- ца форм и славословий, помогающая ему управлять Миром и поддерживать его равновесие»313. Напарник Варуны в диаде Верховных Богов индоариев — Митра — занят больше устройством социального порядка. Он тот, кто ставит людей на их истинное место по отношению к другим людям и приводит их к союзу, объединяет в единое целое. Он устроитель социума, наделенный по отношению к нему магико-юридической функцией упорядочения, организации общественной жизни, гарантированности устойчивости общественных связей, согласия между людьми, выполнения ими своих обязательств (договоров)314. У иранцев аналогичными способностями обладает Ахурамазда — эпитетами которого является «Господин Мудрость», «Всезнающий», «широковидящий»315. Такими же свойствами в иных индоевропейских традициях обладают: Один — у скандинавов, Уран и Зевс — у древних греков, Юпитер — у римлян. У китайцев и монголов — это Боги Неба и т.д. У народов Дальнего Востока в титулах Верховного Бога ясно прослеживается понятие «приказа» и «приказывающего». «Китайский тянъ мин соответствует монгольскому дзаяган — «небесный приказ»316. Не случайно первобытные периоды рассматривают власть как силу, внутренне присущую приказам тех, кто наделен правом их отдавать, и потому обеспечивающую их выполнение и реализацию317. Подобное отношение к функциям и роли Верховных Богов в религиозно-мифологических традициях весьма точно накладывается на юридическую форму суверенитета, предложенную К. Шмиттом в его «Политической теологии», как монополии его носителя на последнее, окончательное решение, устанавливающее определенный порядок и гарантирующее его дальнейшее соблюдение318. Становится понятным, что первоначальное основание такой монополии верховной государственной власти заключается в перенесении атрибутов Верховного Божества на его земного представителя. Его волевые способности и иные выдающиеся свойства личности рассматриваются как аналог магических сверхъестественных качеств Небесного Владыки — майи, манны, хварно и т.д. Эти же качества, полученные им от Отца Небесного, выступают источником его земного авторитета и дают ему возможность, консолидируя общество на основе «Нового» Закона, отражающего божественную справедливость, и устанавливая соответствующий порядок, править в основном без принуждения и насилия и в то же время применять их, когда в этом есть необходимость. Поэтому основные функции и роль верховной власти на земле рассматриваются по образу и подобию тех ролей и функций, которые осуществляют Верховные Боги по отношению ко всему мирозданию (макрокосму). Первоначальный суверен обладает «чистой» харизмой непосредственного триумфатора, что превращает его в массовом сознании из обычного человека в посланника Небес. Он всегда сын Бога, подобен Богу, Его пророк или герой. Божественная, «Отеческая ипостась содержится в нем имплицитно»319. Предельно просто эта имплицитность выражена в Евангелии: «Я и Отец — одно». «Отец во Мне, и Я в Нем»320. Посредством такого «освещения свыше» земной суверен наделяется свойствами Творца, а его верховная власть получает качество абсолютности и персонифицируется. «Абсолютность, по определению, не может быть раздвоенной»321 и требует, чтобы во главе государства, олицетворяя его собой, был один единый символ. При этом Родина (земля, отчизна, страна) для суверена уже не столько Мать, но скорее (ведь Он и Отец — одно) — невеста или «сестра-жена». Посредством их брака, через ее оплодотворение божественной потенцией, полученной сверхчеловеком — вождем от своего Небесного родителя, и появляется на свет государство. В процессе его рождения происходит объединение различных народов, племен, социальных и этнических групп в единый государственный организм, статус которого существует и проявляется как лицо монарха. Происходит совпадение (отождествление) идеи верховной власти (внутреннего суверенитета) и личности верховного правителя (суверена), идеи государства как независимого и самостоятельного (т.е. суверенного) существования народа в среде других народов (внешнего суверенитета) и гаранта этой самостоятельности — суверенного государя, самодержца, ее живого олицетворения. Источник суверенитета, как независимости самостоятельности народа, находится в самом народе, его вере, традициях, земле, почве, Родине, отечестве, то есть в единой семье — нации, как органичной социально-духовной общности. Но реализация, проявление суверенитета в жизни возможно лишь посредством политической самоорганизации народа-нации в государство. Государство и организуется путем выделения из народной среды верховной власти, которая предстает как определенный «орган», «лицо» — непосредственный носитель и держатель, владелец суверенитета, его хранитель и гарант. Как пишет Гегель, «в народе, который мы не представляем себе ни как патриархальное племя, ни как пребывающий в неразвитом состоянии... а мыслим как внутри себя развитую, истинно органическую тотальность, суверенитет выступает как личность целого, а она в соответствующей ее понятию реальности выступает как лицо монарха»322. Идеи «отечества», «нации», страны, власти и, наконец, самого государства становятся имманентными «лицу» властелина. И «лицо монарха» предстает одновременно как лицо народа и лицо государства, их концентрированная воля и сила. Воплощая собой все высшие ценности, на которых строятся органическое единство и совместная жизнь народа, харизматический вождь-государь может по праву сказать: «Государство, нация — это я»323. Подобное олицетворение (персонификация) верховной власти идет из глубин и толщи народной жизни, произрастает из ее духовного бытия. Само понятие «народ» содержит в себе нечто собирательное, предполагающее наличие некого объединительного начала. Общие мысль, воля, интерес народа для своего обнаружения должны превратиться в мысль и волю одного, единого лица, «одаренного особым чутким нравственным слухом, особенно зорким умственным взглядом... Такие лица облекают в живое слово то, что до сих пор таилось в народной душе, и обращают в видимый подвиг неясные стремления и желания своих современников», — писал по этому поводу исследователь жизни Чингиз-хана Э. Хара-Даван. «История каждого народа начинается только тогда, когда глухие, таящиеся в глубинах душ народных стремления находят какого- нибудь гениального выразителя, крупную личность, героя из его среды. Только тогда «племя», «род» становятся народом, только тогда... пробуждается в умах народа сознание о своем единстве...»324 «Единство народа требует зрелого, очевидного, духовно-волевого воплощения: единого центра, лица, персонажа, живого единоличного носителя, выражающего правовую волю и государственный дух народа. Отсюда потребность олицетворять государственное дело — и власть, и государство, и родину — отечество, и весь народ сразу»325. На высшей степени «личностный», персональный характер верховной власти и власти вообще указывают и многие другие авторы326. Именно этим во многом объясняется тот факт, что за любой, без исключения, революцией следует индивидуализация верховной власти. О. Кромвель — в Англии, Наполеон — во Франции, И. В. Сталин — в России, Мао Цзэдун — в Китае и т.д. Сущность отожествления государственного, народного, патриотического дела с личностью монарха — суверена имеет религиозную природу. Первоначальный суверен, реформатор, революционный вождь консолидирует народ на основе собственного авторитета, источником которого являются его естественные качества, указывающие на связь с Небесами, потусторонними, божественными силами. Поэтому Отец-основатель нового политического порядка или вождь-реформатор — это всегда, в первую очередь, законодатель-учредитель. Достаточно вспомнить в этом смысле основателей египетских и китайских императорских династий, а также Моисея, Мухаммеда, Чингиз-хана, Цезаря, Октавиана Августа, Константина Великого, Петра I, Наполеона и др. Их деятельность увенчивается принятием писаного Основного Закона (Законодательство Моисея, Коран, Великая Яса) или формализуется в виде созданных институтов и учреждений, новой системы общественных отношений и юридически закрепляется наследниками, а иногда существует как живая традиция, что, как правило, относится к легендарным временам «Золотого века» (Хуан-ди, Яо-и Шань в Китае, Тезей — в Афинах, Ромул — в Риме, Заратустра — в Иране). Учредительная функция является первейшей прерогативой и, одновременно, заданием изначального суверена. Она основопола- гающа для него, народа, государства и составляет саму сущность суверенитета в периоды самоопределения нации в качестве государства, проведения коренных реформ и революционных преобразований государственного порядка. Хотя при этом отец-основатель или вождь-реформатор может осуществлять и иные важные функции: первосвященника, военного вождя, верховного судьи и т.д. Так и бывает. Власть политического суверена вырастает из власти отца семейства, как верховного главы в делах семьи, быта, хозяйства, религии. Потому царь, как родоначальник племени, народа, государства, есть одновременно верховный жрец, верховный судья и верховный управитель, распорядитель. И в этом смысле верховная власть первомонарха «в полноте своей (как «суверени тет») есть образ всемогущества»327. Его «непосредственная харизма, являющая себя в прямом триумфе сверхчеловека — героя, сама диктует, какие политические функции осуществляет сверхчеловек в форс-мажорных, революционно-реформаторских обстоятельствах»328. Старый мир рушится, подвергаются существенным трансформациям общественный уклад, мораль и нравственность, возникает новое право, строится новый государственно-правовой порядок. В условиях строительства «нового мира» государственная власть не может осуществляться на основе общих традиций, привычных установлений или рациональных норм. Ее отправления «иррациональны», осуществляются в соответствии с конкретными откровениями или вдохновением. Они «революционны» в том смысле, что совершенно не связаны с установлениями прошлого329. Классическим образцом, формулой создания новых правил в революционных обстоятельствах является логическая конституция Нагорной проповеди Иисуса Христа: «Вы слышали, что сказано... а Я говорю вам...»330 Именно осуществление верховной власти для учреждения и конституирования нового правового порядка требует мистического озарения и религиозного вдохновения со стороны его носителя и его ближайшего окружения. «Новое» право может привнести в сферу уже установленного и устоявшегося лишь обладатель харизмы. «Оно утверждается прорицаниями пророков или предписаниями военных вождей. Откровения и меч, выходя за рамки повседневности, вводят новые отношения»331. Новые правила во всех случаях устанавливают, выявляют либо реформируют (приспосабливают к изменившемся социально-политическим условиям) содержание нравственного идеала нации, правовой формой выражения которого они и являются. Роль и назначение народа проявляется здесь в признании либо непризнании (отказе в признании) в качестве своей новой конституции складывающегося политико-правового порядка. А это во многом зависит от индивидуального соответствия личности вождя-учреди- теля (реформатора), его публичных действий основным параметрам архетипического образа своего мифического прототипа. Признание означает факт презумпции того, «что в данной личности действует некоторая высшая человеческая сила, которой нация желает подчиняться или не может не подчиняться»332. Харизматический вождь, в котором сочетаются рыцарский и религиозный героизм, а «пророк сливается с борцом»333, мобилизует и консолидирует нацию, дарит ей «новое право», устанавливает (возвращает) справедливый, праведный порядок. В процессе этого вождь становится фактическим, реальным носителем и, одновременно, олицетворением, символом небесного (божественного), народного и государственного суверенитета, соединяя их в своем лице. Так возникает духовное единство людей, составляющих нацию, возникает ощущение единства, целостности, органичности государства, как одной Великой Семьи. Правитель — это чуткий и заботливый отец, выразитель общей воли и общего интереса, каковые и есть общее благо. Он мыслится как высший авторитет, последняя (крайняя конечная) инстанция принятия важнейших общегосударственных решений, наделенный для этого божественными качествами и небесными прерогативами, но находящийся внутри самой семьи — государства, являющийся его частью, хотя и высшей, но принадлежащей ему. Этот момент очень важен. Вне зависимости от того, воспринимается ли суверен как мудрый глава государства, гарантирующий порядок и стабильность, как боговдохновенный свыше гений-пророк или воплощение Бога на земле, «помазанник» Божий, богочеловек, — важнее для национально-политического сознания его земные связи, его принадлежность к данному народу, внутреннее призвание к выполнению своей социально-политической миссии — государствообразующей, реформаторской или охранительной, удерживающей государство в надлежащем порядке. Именно это ощущение его взаимной связи с землей, народом, Родиной делает правителя государем по общему согласию, монархом, олицетворяющим не только верховную государственную власть, но и самое государство, политическое единство страны, сам народ и, следовательно, тот порядок, ту фактическую конституцию, которую он строит или охраняет. Свершив свое предназначение устроения нового социального порядка, вновь учрежденная конституция и ее создатель (первоначальный суверен) подпадает «под господство повседневности»334 или «нового» традиционализма. Вступает в силу процесс стабилизации установленного порядка, утверждение «новой» традиции. При этом олицетворенная должность главы государства начинает занимать постоянную нишу в общественном сознании. И возникает необходимость хотя бы в какой-то мере рационально осмыслить и функционально упорядочить предметы ведения и полномочия лица, занимающего эту должность. Требуется уточнение функциональных характеристик и самой должности безотносительно к персоне, ее занимающей. Особо остро такая необходимость проявляет себя после гибели или смерти харизматического вождя, когда встает вопрос о его преемнике. Ранние монархии редко бывают наследственными. Вопрос о преемнике мог решаться, согласно М. Веберу, следующими способами: а) выбором — «в начале это было не «выбором», а избранием по харизме», когда наиболее достойный из окружения павшего вождя провозглашался правителем; б) «посредством сакраментального овеществления харизмы (назначение наследника рукопожатием — иерократическое и апостольское «наследование»; в) наследование харизмы — «наследственная королевская или иерократи- ческая власть», возникающая «в результате веры в харизматические свойства рода»335. Строгого порядка престолонаследия нет. Более важной считается реальная или хотя бы условная пригодность к пониманию и выполнению воли Богов, некая предначертанность, особая отмеченность судьбой. Это хорошо прослеживается на примере имперских образований на начальных этапах, а иногда и на всем протяжении их существования (Римская империя, Византия, Арабский халифат, Монгольская империя). Вне зависимости от способа замещения должности главы государства преемник обязан войти в миф, отождествить в общественном сознании свой образ с мифическим или реальным образом своего предшественника (предшественников). Для этого создается государственный ритуал, который в силу религиозного восприятия бытия выступает как религиозно-политический. Отсутствие личных заслуг претендента на престол компенсируется публичносимволическими действиями, которые как бы сообщают носителю функции главы государства все недостающие ему лично харизматические свойства и освящают уже саму должность верховного правителя, сакрализуют место, которое он занимает. В том или ином виде начинается господство правил, происходит становление государственной традиции. Правитель приобретает теперь власть «не в силу чисто личных, а в силу обретенных или унаследованных качеств или в силу легитимации актов избрания»336. Происходит «рутинизация харизмы»337. Харизма начинает приобретаться по должности. Наряду с «рутинизацией харизмы» властителя идет процесс организационного оформления и становления государственного аппарата и его бюрократизации. Первоначальный суверен сам делегирует определенные функции и полномочия своим последователям в зависимости от личных способностей каждого из них и требований обстановки. Единая нераздельная власть, концентрирующаяся в особе государя, для своего осуществления и распространения по всему пространству «священной земли отцов» требует своего распределения между множественными органами и должностными лицами. Окружающие властителя последователи и сподвижники становятся высокопоставленными чиновниками, важными сановниками, носителями определенных государственных функций. Постепенно «харизматическое сообщество» сподвижников и адептов превращается в слой государственных служащих, первичную бюрократию, аппарат государства. Лица, ее составляющие, получают различные источники доходов в виде пользования землей, денежных вознаграждений и т.д. Они становятся владельцами средств управления «подобно тому, как ремесленник владеет средствами производства»338. Появляется национально-государственная элита: первоначально религиозная и административная. Наступает период стабильности, содержание которого составляет господство правил актуализированного национального идеала — первейшей нравственной и правовой конституции народной и государственной жизни. В условиях длительного стабильного существования государства законодательная функция, и соответствующие ей полномочия уже не могут составлять настоящую (реальную, действительную) основу и ядро суверенитета как феномена верховной власти. Это вытекает из особого места и роли правил религиозно-нравственного идеала, данного народу (нации) в виде священного текста Божественного Закона. Такой закон есть божественное веление. Он учреждается и проводится в жизнь непосредственно отеческим Божеством (Осирис, Зевс, Будда), либо его посредниками-про- роками (Моисей, Заратустра, Мухаммед), первосуверенами-царя- ми и героями-народоводителями (Хаммурапи, Чингиз-хан, Владимир) или божественными посланцами-мессиями (Иисус Христос, он же — Бого-сын). Его нормы ведут свое происхождение от самых «первых» легендарных времен «Золотого века». Их появление связывается с героическими подвигами мифических прародителей или богоизбранных посредников. Эти нормы носят богооткровенный характер. Они суть воплощенные справедливость, правда и истина. Отсюда нерасчлененность священных, религиозно-нравственных и юридических предписаний, отожествление права и морали, закона и справедливости. Причем это проявляется не только на востоке (Авеста, Веды, Пятикнижие Моисея, Коран), но и на западе, хотя и не так явно339. Само понятие «закон» относится первоначально исключительно к верховным божественным установлениям, имеющим теологическое, морально-этическое и лишь в последнюю очередь юридическое содержание. Такая многозначимость Божественного откро вения связана не только и не столько с неразвитостью автономных форм сознания людей того времени или интеграционным характером самого религиозно-мифологического мировоззрения. Дело в том, что не весь Божественный Закон, данный людям в откровение, может быть доступен человеческому пониманию и разумению. Так, например, согласно митрополиту Илариону (IX в.) постижение истины (благодати), изложенной Иисусом в Новом Завете, требует высочайшего нравственного совершенства. Достичь его тяжело. Но этому должны помочь божественные веления, данные в Новом Завете как обязательные правовые предписания (закон — в собственном, юридическом понимании). «Закон определяет поступки человека на той ступени, когда люди еще не достигли совершенства. Он дан человечеству на приготовление к Истине и Благодати... Истина воспринимается человечеством благодаря Закону...»340 «Закон предтеча бе слуга Благодати и Истине». «Прежде Закон потом... Благодать»341. В процессе исполнения, реализации людьми Закона на пути к постижению Истины (Правды и Справедливости) возникает и складывается определенная, заданная Законом, правовая традиция, и постепенно понятие Закона начинает относиться к ней. Со временем Законом становится сама правовая традиция применения и соблюдения обязательных предписаний, содержащихся в Богом даденной конституции. Поэтому в условиях стабильного существования традиционного общества цари не наделяются правом творить новые законы. «Политика, основанная на божественном зако- ноустановлении», признается в традиционном обществе лучшей, «чем политика, основанная на разуме, ибо разуму не дано знать действительный результат», — гласит одно анонимное произведение арабско-мусульманского средневековья342. На это же указывал и Диодор, говоря о восточном образе правления и царском периоде греческой истории: «Цари не вольны поступать по своему усмотре нию; все было предписано законами, и не только государственная, но и частная, обыденная жизнь»343. Подобные утверждения можно встретить и у Гомера344. Согласно ветхозаветной традиции даруемая богом власть не абсолютна, ее отправления монархом ограничиваются моральными обязательствами и законом, определяющим даже право рабов. Власть, не соблюдающая норм закона, подвергается «божьему суду», сокращающему ее вместе с силами зла, которым она предалась345. Такое же соотношение Закона и действий правителей мы находим в Новом Завете, в первом послании Петра, где утверждается, что политические власти должны подчиняться Закону Божию346. Каждый новый император или правитель улуса в Монгольской империи начинал свое правление с подтверждения приверженности Великой Ясе, сформулированной Чингиз-ханом. Монголы и тюрки приписывали ей магическое значение. Ее нарушение принцем крови — Чингизидом влекло за собой его низложение. Все это не исключало, однако, дополнительного законодательства наследников Чингиз-хана. Но подобное законодательство не должно было противоречить принципам Великой Ясы и имело в основном местное значение347. В Арабском халифате и в других мусульманских странах Коран, Сунна, Шариат считаются основным Законом, обязательным в том числе и для халифа и избранной элиты исламских богосло- вов-законоведов (муджтахедов). Мнение халифа и муджтахедов является «законом» для простых мусульман. По всем проблемам, не урегулированным Кораном и Сунной, т.е. допускающим самостоятельное решение, введение новых правовых норм, глава государства был обязан советоваться с муджтахедами. При этом если сам правитель не принадлежал к их числу, то мнение консультативного совета муджтахедов, принятое единогласно или болыпин- ством голосов, являлось для него обязательным. Халиф в своих нормотворческих решениях и государственной деятельности в целом оказывался «связанным с конституцией Корана, развитой пророческой сунной и дополненной выводами крупнейших знатоков мусульманского права»348. В Индии божественные предписания содержали священные книги древности Веды (Ригведа, Самаведа, Яджурведа, Атхарваве- да). Они составляли как бы идейно-нравственную основу индусского права, выступали как источники всех знаний и закрепляли основные принципы поведения. Собственно сами юридические нормы закрепляются в правовых и научных трактатах, комментирующих Веды и известных под названием дхармасутр, появившихся позднее. Ни одна из древнейших дхармасутр не говорит о законодательных полномочиях царей. Они объявляют важнейшей задачей, дхармой правителя, прежде всего, суд в соответствии с положениями «священного закона». В более поздних дхармасутрах эпохи господства буддизма — Нарадасмирити Артхашастре — эдиктам царей отдается предпочтение с точки зрения их юридической силы перед предписаниями самих этих сборников. Но вместе с тем указывается, что по мере возможности эдикты не должны нарушать фундаментальные принципы и правила, содержащиеся в дхармасутрах349. Основополагающим принципом византийской, а затем и русской политико-правовой идеологии (как идеологии христианско- православной), была мысль о том, что идеальный государственный порядок основывается на сочетании православия и власти. Поэтому государство и верховная власть в православной традиции сами по себе ценности весьма условные, относительные. Только служение земных владык христианской вере, а через нее и Господу Богу, освящают верховную власть, делают ее правомерной, легитимнои. Государство и его нормативные установления существуют для исполнения высших религиозно-нравственных целей. Верховная власть может быть полностью принята и освящена, признана сакральной, если она принимает на себя миссию «божественного», христианского и социального служения350. Древние переводы книг Ветхого и Нового Завета на славянский язык показывают, что слово «закон» понималось первоначально только как Закон Божий, повеление Бога. Это слово встречалось обычно в сочетании типа «вера и закон». Гораздо реже слово «закон» передается как указ или приказ царя, как судебное постановление или самый суд351. Позднее закон и вообще законное понимается уже как установленное разнообразными правилами общежития — религиозными нормами, позитивным и прецедентным правом, обычаями. Содержание закона здесь включает в себя порядок, чин, строй жизни, «отчину и дедину»352. В этом смысле царь не может творить закон, он уже задан христианским вероучением и установленным на его основе порядком. Он может издавать «уставы, указы, уроки, судебники. Закон же понятие значительно более широкое, понятие онтологическое и нравственное, близкое к понятию «правда»353. «Московским государям, — пишет по этому поводу В. И. Сергеевич, — была чужда мысль, что закон есть то, что им нравится, что он есть дело их произвола»354. «Московский государь имел власть над людьми, но не над порядком»355. Не подвергаясь действию норм позитивного права, государь в то же время мог делать «далеко не все, а лишь законное, законами предоставленное, правое, правовое, государственное, совестное, чистое, Богу угодное»356. Существо верховной власти в Византии и на Руси, как и в мусульманских странах, почти никак не выражается в законодательной функции и соответствующих прерогативах монарха. Таким образом, содержание изначальных божественных богоданных установлений, как Основного Закона жизни народа (нации) отождествляются со справедливостью, правдой, истиной, благодатью. Содержание же писанных на его основе верховной властью позитивных законов (уставов князей, указов, эдиктов царей и т.д.) воспринимается как некое направление, задающее контуры «правильного пути», «стезю» к истине. Правосознание и сами правовые системы имеют здесь следующую структуру. Чисто юридический аспект не имеет самостоятельной сферы, и ключом его понимания выступает символика Священного Писания. Все юридические категории принимают религиозно-образную и символически знаковую систему. По сути, можно говорить о наличии на всем протяжении Древности и Средневековья единой «мировой юридической традиции»357, существующей в Индии, Китае, Греции, Римской и Византийской имперях и т.д., выявившейся в Ведах, Авесте, Ши-цзине, Ветхом и Новом Завете, Великой Ясе, Коране и Суннах. Ключевым понятием этой юриспруденции является понятие справедливости, правды (jus — в древнеримском праве, «дхарма» — в Индии, «дао» — в Китае, «дике» — в Греции). Правила поведения задаются в русле этой традиции религиозными принципами и ритуалом, соблюдение которых обязательно для самых верховных владык. Позитивные законы, указы и эдикты правителей как раз и появляются либо в целях конкретизации божественных велений Основного Закона, т.е. развития складывающейся традиции, либо по причине необходимости ее «охраны», недопущения порчи нравов, или же для возврата, реновации традиции, в случае отхода от нее, для выравнивания направления пути и возвращения к «стезе закона». Уже поэтому Основной Закон и традиция его практического применения в виде устоявшихся обычаев не могут не обладать стабильностью и не могут подвергаться сущностному изменению нормативными актами или иными решениями верховных правителей. Монархи обладают правом устанавливать новые правила поведения посредством собственных правовых актов. Но эти акты не должны противоречить богоустановленным нормам, традиции их применения и не могут посягать на сами принципиальные основы сложившегося порядка. Отсюда вытекает, что законодательная функция и полномочия по ее осуществлению не могут составлять существо суверенной власти в условиях традиционного общества в период нормального, стабильного существования и развития государства. Подвергнуть священную традицию изменению, существенно переработать или дополнить ее, даровать нации новый Основной Закон может лишь властитель, наделенный особой благодатью, носитель «чистой» харизмы. И сделать это он может только тогда, когда сами обстоятельства диктуют такую необходимость. Возникать часто такие обстоятельства не могут. Так, например, становление еврейской государственности относится ко второй половине XIII в. до н.э. и связывается с именем пророка и законодателя Моисея. И только около 622 в. до н.э., в связи с народными волнениями в Иудее, создается новый правовой свод, развивающий законодательство Моисея, так называемое «Второзаконие»358. Начало исторического законодательства в Шумере относится ко времени первой известной истории социальной революции в городе Лагаше (2350 г. до н.э.), когда народный вождь Урукагина, опираясь на широкие круги свободного населения, сверг прежнего правителя, захватил власть и провел существенные реформы, ограничившие засилие знати359. В то время «божественный закон» уже рассматривался как нечто связанное с правдой и справедливостью360. Сохранившиеся надписи на двух глиняных конусах-стелах повествуют о реформах Урукагины и выступают в то же время в качестве религиозно-правовых предписаний. Вместе с чисто фактическим и правовым материалом надписи содержат концепцию исторического развития города Лагаша, говорят о причинах переворота и провозглашения нового закона. «Здесь различается «золо той век» правды и справедливости в далеком прошлом, упадок государства и угнетение народа в недавнем прошлом и восстановление былого благосостояния и законности при благочестивом правителе»361. Введение новых законов, проведение социальных реформ в пользу низших слоев населения, установление для них амаги — (определенных прав и гарантий) было для Урукагины актом священным, религиозным. Согласно надписям, в этом он следовал «божественному закону», исходящему от верховного Бога Лагаша Нингерсу362. Спустя двести с лишним лет основателем III династии города Ура царь Ур-Намму в соответствии с волей высших божеств Аккадско-Шумерского пантеона принимает новые законы, которыми он изгоняет «зло, насилие и раздор» и «воистину» устанавливает «справедливость»363. На протяжении практически всего III тыс. до н.э. Месопотамия состоит из небольших городов-государств. Время от времени появляются цари-завоеватели, которым удается объединить под своей властью большую часть городов-государств в единое национальное государство. Но таким государствам-империям (в том понимании) не удавалось просуществовать длительное время. Страна вновь распадалась на целый ряд городов-государств. В 1764 г. до н.э. царь одного из таких городов — Вавилона, по имени Хаммурапи, после почти тридцатилетней борьбы объединяет всю Южную Месопотамию, восстанавливает империю и учреждает новое законодательство, производя, по сути, социальный переворот, запретив ростовщичество, продажу земли, установив правила, защищающие личность и имущество людей низших классов. Законы Хаммурапи364 в Прологе и Эпилоге провозглашают основные принципы государственного строя и перечисляют все важнейшие функции верховной власти. Если воспользоваться совре менной терминологией, то можно сказать, что Преамбула и Заключительные положения Законов содержат в себе основы конституционного строя Вавилонского царства. Но сами эти основы, закрепленные законодательно, цели и функции верховной власти имеют своими истоками шумеро-аккадскую мифологию, аналоги которой встречаются практически во всех развитых религиозных традициях. Царь Хаммурапи выступает как земной представитель всех богов Вавилонского пантеона, «заботливый князь, почитающий богов», поставленный ими, «чтобы Своими Законами царь «вложил в уста страны истину и справедливость и улучшил положение людей» (Пролог). Поэтому законы Хаммурапи имеют божественное происхождение и устанавливаются им «на будущие времена, навсегда». Любой последующий правитель страны «пусть хранит справедливые слова, которые я начертал на своей стеле; пусть не изменит законы страны, которые я установил, решения страны, которые я решил, пусть не отвергнет моих указов», — настаивает Хаммурапи в Эпилоге. Пусть он «относится с почтением к постановлениям, которые я начертал на своей стеле, пусть эта стела укажет ему стезю и направление, законы страны, который я установил... Я — Хаммурапи, царь справедливости, которому Шамаш (бог правосудия. — Г. Я.) даровал правду!» Если же кто-то из будущих правителей «не побоится проклятий богов и ликвидирует законы», то в таком случае Хаммурапи призывает всех важных богов шумеро-аккадского пантеона во главе с царем богов Анну отвратить от него царский ореол, сломать его скипетр, раздуть в стране губительную для него смуту, определить для него восстание и мятеж, предать смерти, уничтожить его имя и само название. С современной точки зрения, это обращение царя к богам может быть истолковано как законная возможность выступления народа против несправедливого, антиправового правления для восстановления конституционного порядка. Для религиозно-мифологического мировоззрения это обращение служит напоминанием о циклическом характере человеческой истории, движении общественно-политического порядка от «Золотого века» к железному и обязательности восстановления, возвращения «Золотого века» правды, справедливости и твердого государственного порядка. Не подлежит сомнению, что Хаммурапи рассматривает свое правление, во время которого он после долгих лет вооруженной борьбы объединил в единое государство всю Месопотамию, как начало нового «Золотого века». В качестве наместника всех верховных Богов шумеро-аккадского пантеона царь Хаммурапи первоначально осуществляет в своем царстве функцию творца, победителя хаоса, междоусобиц и смут, «усмирителя мятежа», «пасты - ря-миротворца», устроителя «нового», вернее, восстановителя прежнего, когда-то существовавшего справедливого порядка. Принимая свои Законы, он выступает (по поручению богов) учредите- лем-законодателем, основателем «вечного царства, фундамент которого прочен как небеса и земля». «Когда Мардук направил меня, чтобы справедливо руководить людьми и дать стране счастье, — утверждает Хаммурапи в Прологе, — тогда (своими законами. — Г. Н.) я вложил в уста страны истину и справедливость и улучшил положение людей». «Анум и Энлиль призвали меня для блага народа... чтобы справедливость в стране заставить сиять, чтобы уничтожить преступников и злых, чтобы сильный не притеснял слабого» — такова социальнополитическая направленность (программа) деятельности Вавилонского царства и его владыки. Объединив страну, собрав рассеянное население, умиротворив ее, усмирив мятеж («пастырь-миротворец»), сохранив людей во время бедствия, мирно установив основание их жизни внутри Вавилона, проведя обильную воду на поля, расширив нивы и наполнив житницы, скопив богатство и изобилие, Хаммурапи подобно Верховному Богу Анну выступил в качестве Творца новой имперской Месопотамии. Сокрушив четыре страны света, приняв «справедливые законы» «на будущие времена, навсегда», царь выполняет основополагающую двуединую функцию (задачу) первосуверена: реформирует прежний и устанавливает новый Основной (религиозно-право- и \ гл и и вой) Закон жизни страны; учреждает новый политико-правовои порядок, строй жизни государства, закладывает нормативный и политический базис традиции жизни народа (основывает в Вавилоне «вечное царство, фундамент которого прочен как небеса и земля»), отвечающий его представлениям об истине и справедли вости (эти понятия встречаются в Прологе и Эпилоге законов Хаммурапи 16 раз: 3 раза — истина, 13 — справедливость). Функция первосуверена тем самым оказывается выполненной, реализованной, а следовательно, и исчерпанной, а сам он и его преемники на троне подпадают под воздействие правил нового Основного Закона, господство новой традиционной повседневности. В соответствии с основными религиозно-мифологическими традициями Древности главной функцией Верховных Богов после создания ими мирового порядка была функция обеспечения его соблюдения, поддержания и охраны365. Нарушение порядка силами хаоса и дезинтеграции в человеческом обществе дают основание богам — стражам порядка для вмешательства в земные дела для его восстановления путем смены правителя, династии, города-гегемона и т.д. Тем самым восстанавливаются нарушенный космический Закон и его предписания, закрепленные в мифе. Таким образом, становится ясным «тесное родство между мифом и законом» в традиционном обществе366. Здесь, по сути дела, сам миф или их система, закрепленная устно или письменно (Веды — в Индии, Авеста — в Иране, Тора — в Иудее, Коран — у мусульман, Библия — у христиан и т.д.), выполняют роль Закона. Из мифов рождаются правила, регулирующие жизнь в обществе: моральные, религиозные, юридические, часто сосуществующие или составляющие единое синкретическое целое. Но наиболее важное значение миф как закон имеет для регулирования нарождающихся политико-правовых отношений. Именно посредством предписаний, преследующих цель восстановить порядок, нарушенный силами беспорядка, миф утверждает гуманность и справедливость в общественной жизни, устанавливает в ней примат единства над множеством, интеграции и целостности над раздробленностью и распыленностью социальных групп и интересов, идейно и политически цементирует общество, закрепляя социальную и политическую иерархию во главе с земным сувереном. Законодательная власть мифа или — Богов, посредством мифа, как раз и объясняет тот факт, что за земным правителем такая власть в полном объеме не признается. Даже учредитель государства выступает в роли законодателя как посредник между Небом и Землей, выразитель воли Богов, или (и) как восстановитель нарушенного божественного закона. Фактически, правотворчество присутствует в деятельности земных суверенов, новые правила создаются ими волей-неволей и после учреждения (восстановления) Основного Закона, так как этого требуют постепенно изменяющиеся условия общественной жизни. Но сами эти условия меняются в традиционных обществах крайне медленно. И самое главное, правотворчество в этих условиях осуществляется не как специальная, ни, тем более, самая важная функция монарха, а в процессе реализации им других направлений деятельности: религиозной, организационно-хозяйственной, административной, военной, судебной, из которых складывается и которые составляют единую монофункцию в условиях стабильного существования государства — поддержание и охрана установленного порядка, обеспечения соблюдения Основного Закона. В процессе поддержания установленного порядка и его приспособления к изменяющимся условиям Он выступает в качестве Верховного Правителя. При охране содержания и (или) смысла Основного Закона Он выступает как Верховный Судья. Если при осуществлении этой функции Верховный Правитель «выпадает» из религиозно-нравственных представлений народа, перестает им соответствовать и в народе утрачивается чувство соответствия монарха своему (своим) божественному или мифическому прототипу, он перестает быть воплощением Небесной воли и воспринимается не как «божественный слуга» и царь, а «слуга сатаны», мучитель и «дьявол». Такой правитель теряет свое священное призвание и полномочия, мандат августейшего Неба, и ему «надлежит не только не покоряться», но и оказывать сопротивление367. Такая ситуация складывается как результат отступления верховной власти и (или) политико-административной элиты от базовых ценностей, закрепленных в религиозно-мифологических пред ставлениях и составляющих «центральную зону» культуры любого общества. Естественно, что при таких обстоятельствах происходит разложение внутреннего духовно-нравственного единства народа, возникают антогонические противоречия между господствующим и всеми остальными классами населения, элитой и простым народом, управляющими и управляемыми и, наконец, Верховной Властью и обществом. Разрушается органическая тектоника государства. Широкие социальные слои и отдельные граждане (подданные) перестают испытывать к существующей власти в целом и к ее верховному носителю чувства лояльности, добровольной верности, честности и послушания, так как они нравственно утратили право на ее осуществление, используя ее в корыстных личных интересах. Власть из «даденной милостью Божьей» становится тиранической и антинародной. Такую власть уже невозможно сохранить силой или страхом принуждения. Ведь глава государства — герой является человеком добровольно принятого подчинения368. Утрата образа такого национального сверхчеловека на месте главы государства ведет к разрушению государства как суверенной нации, утрате им организационно-правовой упорядоченности, внутреннего мира и, как следствие, внешней самостоятельности и независимости или существенному их ограничению. Государство как таковое, то есть его суверенитет, может быть сохранен только новым харизматическим лидером-сверхчеловеком, который должен учредить новый политике-правовой порядок, а вернее, восстановить божественную законность и вернуться в «Золотой век» правды и справедливости, но уже в обновленный и преображенный «Золотой век», модернизированный применительно к иным, существенно изменившимся социально-политическим условиям и обстоятельствам. Но для этого необходимо поразить воображение современников политическим вдохновением, созидательным патриотизмом, военными победами, успехами во внутреннем умиротворении общества. В лице такого лидера-сверхчеловека, нового монарха понятие «отца-основателя», «родоначальника», «учредителя-законо- дателя», «основателя державы», «героя» и даже «Бога» срастают ся воедино до неразличимости. Установив внутренний мир, он реформирует прежний или формирует новый Основной (религиозный и (или) правовой) Закон жизни страны; учреждает «новый» или возвращает утраченный негодными правителями политикоправовой порядок, закладывает нормативный и политический базис обновленной традиции народной жизни. Начинается новый политический цикл возрождения и развития суверенной государственности. Практика государственного строительства Древнего мира и Средневековья целиком и полностью соответствует религиозномифологическим представлениям о государстве, основополагающим принципах его становления и существования, изложенный в мономифах. Она свидетельствует, что суверенитет как феномен Верховной Власти существовал и действовал начиная со времен возникновения государственности. Разумеется, о суверенитете в полном, современном значении этого слова на первоначальном этапе развития политических обществ говорить еще рано. Для самых ранних этапов становления государственности уместнее говорить о протосуверенитете-верховенстве, так же как о ранних государственных образованиях говорят как о протогосударстве, потес- тарном обществе или чифдоме. Однако сама идея суверенитета начинает зарождаться именно на этой стадии. В ее содержании еще отсутствуют понятия территориального верховенства, поскольку сама территориальность, как свойство государства, еще не всегда проявляется как его необходимый признак. Протогосударства не имеют строгих и постоянных границ, часто являясь открытыми системами не только территориально, но и этнически, нередко пересекаясь с иными политическими образованиями или являясь номадическими (от греч. nomades — кочевники) политиями369. Но именно поэтому единственным или, во всяком случае, определяющим институтом прочности и державности возникающей государственности выступает формирующаяся верховная власть. Идея верховной власти в своеобразной, иногда в иносказательной форме содержится во всех религиозно-мифологических системах (традициях). Она возникает раньше идеи государства. Само государство, как это было показано выше, первоначально трактуется как достояние и атрибут Человека-Героя, Сверхчеловека, воспринявшего от отеческого Божества божественную благодать и приносящего ее своей земле и народу. И в народном сознании первоначально государство мыслится «только при наличности государя», воплощается в его лице и поглощается им370. И лишь позднее, по мере изменения политических и социальных форм или, если следовать содержанию сакральной традиции, по мере удаления тварного мира от своего Творца и утверждаемой Им Единой Истины, «идея государства отделяется от мысли о государе» и сливается с понятием народа, без которого не может обойтись ни государь, ни государство371. Но еще долго они не мыслятся как равнозначные элементы политического порядка, что было вполне естественно, так как в течение долгого времени народ, как род, племя, нация, отождествлялся с национальным (племенным, родовым) первопредком или отеческим Божеством, имя которого этот народ брал в качестве самосознания, наименования полиса или гражданства общины, а его мистические свойства, качества становились образцом для всех последующих вождей и правителей. Так, Ромул в римской мифологии есть основатель и эпоним Рима, а затем и народа Рима. Эллин в древнегреческих легендах — родоначальник племени эллинов (так называли себя древние греки). Его сыновья Дор, Эол и Ксуф (отец Иона и Ахея) становятся предками главнейших древнегреческих племен — дорийцев, эолийцев, ахейцев, ионийцев. Позднее именами первых вождей и государей называют правящие династии и империи (Османская империя, Империя Цинь, Империя Каролингов, Держава Маурьев, Империя Габсбургов). Имя Цезарь становится нарицательным для всех монархов Европы и Евразии (цезарь — кесарь — царь), а имя Карла Великого преобразуется в монархический титул короля (Карл — кароль — король).