Предметом последующего изложения являются не частные исторические, социологические или политологические теории «модернизации», а теории «модернизации» и исследования «модернизации», поскольку они касаются истории и соответственно дают историческое объяснение современных процессов и явлений. Междисциплинарный подход как основное требование критики буржуазной идеологии вообще33 в исследованиях исторических теорий «модернизации» является непременным условием, с одной стороны, вследствие комплексного характера самой истории, а с другой — ввиду того, что в этой области особенно отчетливо проявляется интеграция буржуазных социальных наук. В центре внимания раздела — историческое исследование «модернизации». В критике традиционной концепции «индустриального общества» целесообразно использовать методический прием сравнения ее с теориями «модернизации»: чтобы познать «новое», необходимо сопоставить его со «старым». К вопросу об определении понятий «модернизация» и «модернизм» («современность»). Комплексность вместо «технологического детерминизма». В теориях «модернизации» используются иные критерии для характеристики состояния развития общества, нежели в концепции «индустриального общества», а также иначе определяется исторический процесс, который оценивается с помощью этих критериев. В концепции «индустриального общества» уровень развития общества определялся и определяется, с одной стороны, вульгарно-материалистически понимаемым производством материальных благ, с другой — истолкованными в вульгарно-социологическом духе надстроечными явлениями капиталистического общества. В качестве критериев служат соответственно экономические и (или) идеологические показатели структуры, такие, как главенство промышленного производства по сравнению с аграрным, господство меха низированного производства товаров на предприятиях (Дарендорф); специальное разделение производительных сил на первичные, вторичные и третичные сектора (Фурастье); рациональный расчет экономичности (Вебер, Арон); самоподдерживающийся рост экономики (Ростоу); определенный уровень производства на душу населения (особенно в экономике США) (В. А. Левис); доход на душу населения . (особенно в теории «постиндустриального общества»); технико-экономические показатели: доля накопления капитала в национальном доходе (Ростоу); наука и техника, технология и организация производства (Гэлбрейт); потребление (Ростоу) и (или) господство «технократии» или «менеджеров» (Бёрнхем); «техноструктура» (Гэлбрейт); «об- массовление», отчуждение, «засилье аппарата» (Фрей- ер, Гелен); «вещный фетишизм» (Шельски). Общества, которые обнаруживают эти признаки, само собой признаются «индустриальными» или «постиндустриальными» либо «современными индустриальными обществами». Критерий «современности» («модернизированное™»), если он вообще использовался, считался самодостаточным, не уточнялся и не подвергался сомне- нию/Стало принятым считать, что социальная структура и политическое положение «индустриального общества» с точки зрения дихотомии «индустриализация — демократизация» неизбежно определяются ^«логикой индустриализации». С позиций доктрины «тоталитаризма» или теории «конвергенции» и теории эволюции реальный социализм и фашизм рассматривались в качестве чрезвычайных, особых случаев, более или менее кратковременных отклонений от «нормального» пути. Теоретическое определение состояния развития общества в рамках концепции «индустриального общества» нашло свое концентрированное выражение в универсальной трехступенчатой схеме истории: «аграрное общество» (или «доиндустриальное») —«индустриальное общество» — «постиндустриальное общество» 34. В теориях «модернизации», напротив, состояние развития обществ определяется степенью модернизированное™. Трехступенчатая схема истории, разработанная в концепции «индустриального общества», сокращена до двух обществ: «традиционного» и «современного». При этом история Нового времени понимается как период «модернизации», т. е. как превращение «традиционных» обществ в «современные». Но возникают вопросы: с каких пор общество становится «современным»? Каковы критерии «модернизированное™»? Что называется «модернизацией»? Несмотря на то что теории «модернизации» сегодня занимают ведущие позиции в буржуазной общественной науке, никакого общепринятого ответа на эти вопросы нет. Правда, во всех теориях «модернизации» «традиционные» и «современные» общества разделяются по большему числу структурных признаков. Теоретики «модернизации» выступили против «технологического детерминизма» концепции «индустриального общества»35. Они отошли от метода, требующего измерять состояние развития общества только теми критериями, которые в конечном счете исходят из степени индустриализации. Теоретики «модернизации» стремятся преодолеть вульгарно-материалистический «технологический» детерминизм концепции «индустриального общества» и осмыслить исторический процесс в его комплексности и целостности. Однако их идеалистические мировоззренческие и методологические позиции не позволяют им до конца понять общество как целостность. В результате они пришли к повторению старой «теории факторов», направленной в конечном счете против признания того, что социально-экономические движущие силы определяют историю. При этом роль некоторых факторов, которыми ранее пренебрегали, теперь признается в большей степени, и они включаются в общую интерпретацию. На практике плюрализм теорий «модернизации» сводится преимущественно к разнообразным оценкам типов интерпретации, свойственных политическим, социологическим, социально-психологическим и бихевиористским исследованиям. Возрождение «плюрализма факторов» с необходимостью ведет к усилению плюрализма теорий и методов, при этом необходимость возводится в добродетель: плюралистический эклектизм, якобы обладающий гибкостью и «открытостью» к различным предметно-содержательным социально-научным теориям и методам, объявляется научным принципом. Велер, например, оценил широкие рамки интерпретации, гибкость «развиваемой типологии возможностей решений» и «эластичность открытости по отношению к специальным концепциям общественных и гуманитарных наук» в качестве преимущества историко-сравнительных исследований процесса «модернизации» 36. В истории формирования теорий «модернизации» существовали различные определения «модернизирован- ности» («современности») и «модернизации». О концептуальной путанице первоначальных теорий «модернизации» свидетельствуют инфляция конкурирующих воззрений и хаос дефиниций в период их наибольшего взлета в 60-х годах. В 1965 г. Л. Пай насчитал не менее десяти различных моделей политического развития, которые «можно было без ущерба для смысла свести к пяти или пятнадцати названиям»37. В исследованиях развивающихся стран К. Шулер38 и В. Бюль39 вычленили три совершенно различных теоретических подхода. В 1971 г. Л. М. Саламон саркастически писал: «В зависимости от перспективы каждого из этих подходов процесс модернизации выступает как первичный с точки зрения либо экономической, либо политической, либо психологической, либо социологической, либо технологической или во всех отношениях сразу, подобно слону в старых сказках, превращающемуся в того или иного зверя в зависимости от того, кто и* к чему у него прикасается» 40. В исторических исследованиях «модернизации» в ФРГ решающее влияние имели две модели «модернизации»: а) модель модернизации, которая с начала 60-х годов разрабатывалась группой сотрудничавших в «Комиссии по сравнительной политике при Совете по социально-научным исследованиям» (далее: КСО)41 в Принстонском университете американских ученых-обще- ствоведов под руководством «духовных отцов» Л. В. Пая, Г. А. Олмонда, Д. Рюстова, Дж. С. Коулмана, С. Верба, Л. Биндера, Дж. Лапаломбара и других, и б) основанная на идеях, содержащихся в работе Б. Мура «Социальные истоки диктатуры и демократии» 42, типология «решений» для объяснения альтернативных путей развития процесса «модернизации». Напротив, разработанная Ростоу в 1971 г. модель «модернизации»43 была встречена историками и политологами без особого энтузиазма. У одних она не нашла поддержки потому, что Ростоу не изменил существенно свою известную «теорию стадий», согласно которой экономические ступени развития механически следр&али друг за другом, а лишь добавил шестую стадию — «поиск качества жизни». Эта стадия с необходимостью следует за пятой стадией — «массового потребления»; у других — потому, что у него «не вызывает раздражения ни дезинтеграция американского общества, ни утрата США политического престижа в мире» 44, и он, как прежде, поднимает США до уровня ведущей, экономически и политически господст вующей нации. В качестве основных недостатков теории Ростоу, как правило, отмечается то, что он не дает удовлетворительного объяснения причин расхождения путей развития стран с одинаковым экономическим уровнем и вследствие этого не предлагает каких-либо приемлемых вариантов исторического развития. Поэтому ясно, что базировавшееся на теории «стадий роста» (1960 г.) и почти 10 лет господствовавшее в прогнозах буржуазных ученых о судьбах социализма заключение о неизбежном уподоблении социализма капитализму сегодня уже является абсолютно несостоятельным, и его никто не поддерживает, В период с 1963 по 1971 г. под влиянием традиций «сравнительной политики», изучая проблемы «третьего мира», КСП при активном участии многих исследователей развила в семи «исследованиях политического развития»45 специальную, включающую образование государств и наций нового времени, концепцию «модернизации», с помощью которой пыталась объяснить, пожалуй, наиболее общим для буржуазной историографии способом сложность исторического процесса. При этом важнейшие теоретические положения концепции А. Гершен- крона и Р. Бендикса были переработаны и частично интегрированы, как и теории стадий политического развития А. Ф. К. Органского46, К. Э. Блэка47 и С. П. Хантингтона48, модель «демократизации» С. М. Липсета — Ст. Роккана49, а также социально-психологический подход Д. Лернера50, связывающий социальную мобилизацию с психической мобилизацией (т. е. принятием «современных» ценностей и способов поведения). Модель «модернизации», созданная КСП, представляет собой в определенном смысле сумму существовавших до тех пор историко-социологических теорий «модернизации» и, «может быть, самую важную сейчас и, наверное, самую претенциозную попытку набросать общую теорию политического развития»51. Модель КСП52 исходит из сделанного на основе результатов, полученных в ходе исследования развивающихся стран и сравнительно-исторического изучения процессов «модернизации», вывода о том, что каждая политическая система в ходе «модернизации» должна преодолеть шесть «кризисов», удовлетворить шести требованиям: 1. Кризис проникновения, т. е. создание централизованной правительственной власти и эффективного управленческого аппарата во всех сферах государственной компетенции вопреки сопротивлению прежде автономных либо привилегированных групп. 2. Кризис интеграции, т. е. борьба за преодоление региональных, этнических или религиозных различий, следовательно, за предотвращение «дезинтегративных» тенденций вследствие классового деления (проникновение и интеграция определяются как задача образования государства). 3. Кризис легитимации, т. е. узаконение господства новых классов за счет создания новой основы законности. 4. Кризис тождественности, т. е. преодоление существовавших родовых традиций путем формирования национального сознания и национальной системы коммуникаций (создание легитимации и тождественности определяется как задача формирования наций). 5. Кризис участия, т. е. привлечение прежде непривилегированных групп в общественно-политическую жизнь путем расширения избирательного права и институционализации политической деятельности. 6. Кризис распределения, т. е. перераспределение общественного продукта и создание для этих целей соответствующих институтов (участие и распределение рассматриваются как проблема консолидации). «Современной» политической системой признается та, которая может успешно преодолеть эти шесть кризисов, т. е. способна к повышению результатов своей деятельности и опирается на согласие общества. В качестве критериев «современной» политической системы указываются следующие ее способности: — мобилизовывать национальные ресурсы, поддерживать общественный порядок и организовывать коллективные действия; — обеспечивать возрастание политической активности, «вовлеченности в политический процесс» для выбора политического руководства, разработки политических целей и их выполнения; — преодолевать с помощью «интеграционных сил», достаточных при данной политической активности, «напряжение, порождаемое процессом дифференциации» и различиями в развитии отдельных сфер общественной жизни; решение усматривается в «институционализации' возрастающей политической активности» и столкновений; — формировать политически мотивированное и ярко выраженное национальное чувство общности; — разрабатывать обоснования законности элиты благодаря ее деятельности; — осуществлять путем «усиления роли государства как распределителя ценностей (в широком смысле) и материальных благ (в узком смысле) изменения в основах распределения указанных ценностей и благ»53. Не трудно понять, что в качестве критериев выступают шесть «кризисов модернизации» капиталистической общественной формации периода образования буржуазных государств и наций. Эти «критерии» указывают на необходимость устранения или нейтрализации всех элементов, представляющих опасность для современной реакционной буржуазии. Так, классовая борьба изображается как адаптация, а революции — как кризисы развития. Положение о народных массах как движущей силе буржуазных революций окончательно отброшено. «Модернизация» выдается за самостоятельное достижение буржуазии, а все неудачи объясняются недостаточной способностью элиты к обучению. Шесть критериев «модернизированности» («современности») в политической сфере должны помочь буржуазии преодолеть кризис капитализма в экономически развитых странах с парламентской системой управления при условии ее сохранения. Согласно этому, «модернизация» в отличие от концепции «индустриального общества» рассматривается не только как уже завершившийся исторический процесс, который можно лишь усовершенствовать, но и как современный процесс, постоянно существующий вызов, поскольку следует «исходить из одновременности проблем, которые никогда нельзя решить «окончательно», а также из тесной взаимосвязи большинства проблем в кризисных исторических ситуациях» 54. Поскольку шесть следующих друг за другом кризисов развития выступают все вместе как «кумулятивная революция» или в каких-то сочетаниях, но «только в исключительных случаях могущих быть «разрешенными»», то «процесс модернизации, в котором все эти кризисы имеют место... следует понимать как значительно более соответствующий действительности «вызов», как историческую возможность», чем как неизбежно стремящуюся вверх линейную эволюцию. Взаимодействие отдельных моментов процесса «модернизации» и его влияние на традиционное наследие приводили к сильному напряжению и внутренним противоречиям, «которые делают современное развитие разноплановым и незавершенным» 55. Понятие «модернизация» не следует идеализировать, так как «ни в коем случа.е нельзя рассматривать движение к теперешнему уровню развития западных индустриальных стран как блистательный подъем. Научное предвидение не может основываться на привнесении «самодовольного современного сознания» в истолкование исторических категорий, ибо это вызывало бы лишь «законный интерес»»56. Таким образом, ни одну из существующих в настоящее время общественных систем определенных стран нельзя характеризовать как «модернизированную», поскольку все они находятся на разных ступенях «процесса модернизации», обладая более или менее ярко выраженными чертами «модернизированное™» («современности»). Изменение соотношения политики и экономики. Модель политической «модернизации», выдвинутая КСП, с ясностью и прямотой, которые так редко встречаются в буржуазных общественных теориях, отражает новые потребности преодоления кризиса государственно-монополистической системы капитализма. Она характеризуется отказом от большого числа иллюзорных гипотез и положений традиционной концепции «индустриального общества», от таких, как якобы спонтанно регулируемая капиталистическая экономика или ее программирование, от фетишизации роста, от управления социальными конфликтами с помощью так называемой социальной техники, от идеи «индустриализация — демократизация—гармонизация» отношений, от идеологии «вещного фетишизма», от монокаузального объяснения исторического процесса, от одномерного поннмания развития и от содержащегося в теории «стадий роста» утверждения об антикоммунистическом иммунитете, вырабатываемом в обществе массового потребления. В условиях обострения и углубления общего кризиса капитализма эти положения оказались несостоятельными. В модели КСП учтены новые политические моменты и в известной мере изменены некоторые акценты. Во-первых, гораздо сильнее подчеркивается роль политики в процессе «модернизации». В отличие от концепции «индустриального общества» «модернизация» рассматривается здесь не как главным образом экономический процесс, который с неизбежностью порождает, одинаковые или сходные политические структуры, а как политический по своему существу процесс. Политика понимается не как «подчиненная подсистема в рамках «социальной системы», а как относительно самостоятель ная, если не доминирующая, система»57. Подобный подход явился следствием отказа от таких системно-теоре- тических моделей, как, например, А01Ь-схема Парсонса, объясняющих общественное развитие не из ситуаций и действий, а из динамики саморегулирующихся систем58. Бендикс выступил против объяснения стабильности общественных структур, исходя из представлений, характерных для теории «равновесия систем», ибо, как он считает, «социальная структура, или «система», не сама приходит в равновесие... а лишь в результате того, что имеются люди, которые своими действиями добиваются (или не добиваются) ее определенной стабильности... Рассмотренная таким образом стабильность социальной структуры оказывается не равновесием, которое можно было бы приписать самой системе, а результатом постоянных усилий, направленных на ее поддержание»59. Используя модели КСП в анализе истории германской кайзеровской империи, Велер представил проблемы состояния системы как задачи, которые решаются или откладываются действующими лицами, и тем самым перенес эти задачи в сферу действий. «Конечно,— утверждал Велер,— индустриализация и демократизация не обязательно предполагают друг друга. Об этом свидетельствует история Германии, Японии, России и большинства развивающихся стран. Чаще случается так, что в функциональной зависимости оказываются индустриализация и бюрократизация. Демократизация не является непосредственным результатом индустриализации, но в зависимости от обстоятельств она выступает следствием политической и социальной борьбы, с необходимостью служащей целям достижения и сохранения состояния, соответствующего индустриальным государствам»60. Сильный акцент на политическом моменте является отличительным признаком не только модели КСП, но и всех новейших теорий «модернизации», он составляет характерный элемент современной буржуазной идеологии. Именно он отражает изменяющуюся ситуацию классовой борьбы в капиталистическом мире после почти 20-летнего, прерываемого лишь короткими спадами периода экономического роста, который способствовал ослаблению классовой борьбы, особенно в ФРГ, длительному сохранению политической стабильности. Во-вторых, более сильно подчеркивается значение государства для процесса капиталистического воспроизводства. Роль государства в распределении и перераспределении ценностей и благ — это один из основных критериев «современности» политической системы. Велер обосновал необходимость обращения к анализу государственной политики, возрастающего «значения государственных функций... в современных обществах» ... и «навязываемого усиления всего государственного аппарата»61, Хабермас — к анализу концентрации «способностей к общественному саморегулированию» в государстве, с тем чтобы «уровень порядка», свойственного государству, перенести на другие сферы жизни62. В политологической литературе экономические функции государства рассматриваются как элементы «функций процесса» (и среди них главная — сближение интересов) и «функций достижения» (среди них—мобилизация ресурсов) . Наряду с акцентом на политических аспектах процесса «модернизации» отличительной чертой всех новейших теорий «модернизации» является признание усиления роли государства в процессе воспроизводства. В них гораздо сильнее, чем в концепции «индустриального общества», отразилось изменение условий воспроизводства, т. е. получения и реализации прибылей современных капиталистов. При этом новым моментом является не столько возвеличение роли государства самого по себе, что было свойственно буржуазной политической экономии в период перехода от капитализма свободной конкуренции к монополистическому капитализму63 и до сих пор еще бытует во многих вариантах, сколько ориентация на комплексную, охватывающую все области общественной жизни государственную политику как на предпосылку не только функционирования капиталистического хозяйства, но и выживания системы капитализма. В-третьих, «современной» политической системе приписываются функции узаконения и интеграции. «Кризис законности», который в исторических исследованиях «модернизации» трактовался первоначально как поворот от «традиционно харизматическо-религиозной» к «рационально легально-секуляризованной»64 основе буржуазной законности при переходе от феодализма к капитализму, стал сейчас постоянной темой буржуазной политической и социологической литературы65. Об этом свидетельствуют проводимые КСП исследования, например анализ элиты (воспроизводство элиты как существенная функция политической системы, элита как носитель «модернизации», роль элиты в возникновении кризиса законности и т. д.), а также проходящие в ФРГ теоретические и социологические дискуссии по проблеме легитимации. « В XX в.,— пишет, например, X. Тетч,— ряд стран несет тяжелую печать кризиса законности всех видов, и не будет преувеличением признать это столетие столетием революций» 66. Дискуссия по проблемам легитимации отражает очевидный отказ буржуазной науки от рассмотрения основных общественных проблем, таких, как сохранение мира, гарантия бескризисного развития хозяйства, обеспечение всех трудоспособных работой, восстановление гармоничных отношений между обществом и природой, разрешение противоречия между всеобщей бедностью и расточительством отдельных индивидов и т. д. «Если государство не сможет справиться с кризисами,— писал Хабермас,— сами собой отпадут притязания на программированное управление, и наказанием за это станет лишение государства легитимации». Следствием отказа от решения ряда важных задач является то, что «современные капиталистические общества испытывают необходимость узаконить свое положение»67. Реальная возможность утраты лояльности массами представляется в теориях «модернизации» как серьезная опасность для капиталистической парламентской формы правления, поскольку другие варианты буржуазного господства, такие, как «консервативно-авторитарное государство благосостояния, сводящее политическое участие граждан до безопасных границ», или «фашистско-авторитарное государство, которое оказывает сильнейшее воздействие на собственный народ, держа его в состоянии постоянной мобилизации... значительно менее прочны и долговременны, чем система партийно-государственной массовой демократии»68. Поиски новой основы законности в теориях «модернизации» в США ведутся гораздо слабее, чем в ФРГ, что ярко показывает различие потребностей, которые эти теории призваны удовлетворить. В первых высоко оцениваются не только традиционные ценности американской демократии, но и высокий уровень производства, якобы существующий плюрализм интересов, так называемое мирное преодоление конфликтов, взаимосвязь между экономическими достижениями и функционирующей демократией, и прежде всего свободное предпринимательство69. В ФРГ представители склоняющейся к социал-реформизму «критической теории» общества усматривают наиболее подходящую основу законности в «массовом демократическом социальном государстве», в котором гуманизируется и «подчиняется планомерному контролю» «индустриальный мир». Проблема Интеграции, как и проблема законности, рассматривается вне исторических связей. В то время как в исторических исследованиях «модернизации» под разрешением кризиса «интеграции» в сущности понимается преодоление феодальной раздробленности и создание централизованного буржуазного национального государства, в политологических моделях «модернизации» современного капитализма идея интеграции сводится к внедрению главным образом рабочего класса в буржуазное общество. В данном отношении эти модели созвучны буржуазной концепции интеграции в историографии ФРГ. Повышение роли идеологических и социально-психологических факторов. В теориях «модернизации» наряду с политикой как их центральным звеном гораздо больше, чем в традиционной концепции «индустриального общества», уделяется внимания идеологическим и социально-психологическим факторам. Теории «модернизации» существенно отличаются от концепции «индустриального общества» тем, что в них общественное развитие рассматривается как комплексный процесс, в равной мере охватывающий и экономическое развитие, и технический прогресс, а также перемены политического порядка, преобразования социальной структуры, изменения структуры личности, культурных ценностей и религиозных верований. Среди этих факторов индустриализация выступает уже в качестве не первопричины общественного развития, а причины частного порядка, развитие которой зависит от политических и социальнопсихологических факторов или непосредственно вызывается ими. Характерны указанные в «Международной энциклопедии социальных наук» критерии «модернизи* рованности» («современности»): 1) в экономике — значительная степень саморазвития; 2) в политике — определенная степень участия общественности или по крайней мере демократического представительства в выборе политических альтернатив; 3) в культуре—расширение светских рациональных норм; 4) в обществе — повышение мобильности, т. е. свободы географической, социальной и психической мобильности личности; 5) наконец, соответствующее изменение личности и ее интересов, которые требуют повышения способностей к взаимодействию и «ориентации на достижение» (Мак- леланд), «внешней ориентации» (Рисмэн) и «эмп&тйй» (Лерйер)70. При этом предполагается, что наиболее синхронное развитие во всех этих направлениях определяет целостный характер деятельности общества и рост благосостояния как отдельных лиц, так и различных групп населения. Как видим, указанные параметры отобраны с таким расчетом, чтобы устранить те элементы, которые представляют угрозу отживающему буржуазному обществу. Поэтому неудивительно, что, исходя из этих критериев, «наисовременнейшими» признаются англосаксонские, западноевропейские и Скандинавские страны71. Напротив, в модели, разработанной в 1968 г., потребность преодоления кризиса государственно-монополистической системы отражена в меньшей степени, чем в модели КСП и в теориях «модернизации». Среди идеологических и социально-психологических факторов главное место занимает изменение так называемых норм и ценностей. Как и смещение акцента с экономики на политику, это означает отход от вульгарно-материалистической концепции «индустриального общества» и поворот к идеализму. Если отказ от монокау- зального («монистического») объяснения исторического процесса из индустриализации и утверждение примата политики свидетельствуют о страхе перед материалистическим по существу тезисом о примате экономики, то в рассматриваемом варианте теорий «модернизации» полностью снимается диалектика базиса и надстройки и за счет абсолютизации норм и ценностей обосновывается ведущая роль идеологии. Показательны в этом отношении дискуссия на тему «Нормы и изменения в обществе» и ряд докладов по проблемам обновления на XXX съезде историков ФРГ в Брауншвейге (1974 г.). Р. Трауцеттель старался вывести исторические процессы в конечном счете из сознания. Он заявлял: «Обществами, находящимися на стадии модернизации, являются такие, в которых развивается сознание «современности». Его общей формой выступает понятие «новое» или. его отрицание»72. Говоря об изменении норм, П.-Х. Лудц представил трехфазную модель периодизации европейской истории с XIV в. до французской революции. Эта модель включает: 1) эпоху Ренессанса и гуманизма «как самостоятельный период в истории нормативных систем Нового времени», включая итальянское Кватроченто; 2) конфессиональный период приблизительно с 1520 г. как «новую фазу в истории норм»; 3) эпоху Просвещения как третью фазу «предреволюционной истории норм Нового времени»73. Такая —в духе теорий «модернизации» — постановка вопроса начинает проникать и в медиевистику, как было показано в докладе. Р. Шпранделя. Заявив о намерении принести пользу исследованиям предыстории «модернизации» в качестве медиевиста, он пытался решить вопрос о связи между «коллективными установками и социальными изменениями» в эпоху средневековья. При этом он высказал точку зрения, согласно которой культурные и другие ценностные представления могли сопутствовать процессу «модернизации», а «модернизация» вообще возможна потому, «что всегда есть люди, которые обладают большой эластичностью восприятия и реакции». На пяти примерах из средневековой истории Шпрандель пытался «построить модель взаимосвязи коллективных представлений и социального изменения»: возможность использования культурного опыта других народов (на примере 7-го крестового похода 1248—1254 гг.), само- рефлексия буржуазной оппозиции в городских столкновениях позднего средневековья, секуляризация представления о мире, изменение взглядов купцов на деньги «вплоть до признания их в качестве самоценности», критика коллективных представлений, которые отражали социальные изменения (на примере средневековой «охоты на ведьм»)74. Швейцарец Бергиер констатировал «изменение норм в индустриальном веке», особенно резкое увеличение их числа и преобразование их содержания75. Исходя из подобных методологических принципов и ссылаясь при этом на мнимое сходство взглядов К. Маркса и М. Вебера, Велер указывал на действие следующих сущностных духовных и институциональных факторов в «условиях роста западного индустриального капитализма»: индивидуализация основных точек зрения на собственность и производство, институционализация частных распорядительных прав, значение римского, вообще европейского права, увеличение роли универсальных и ориентированных на достижение успеха ценностей, растущее обуздание окружающей среды как следствие «рациональности» и «расколдовывания» мира и т. д.76 Для наглядности представим схематически важнейшие критерии, с помощью которых различаются в новейших теориях «модернизации» «традиционное» и «со временное» общества. Конечно, при этом неизбежно приходится прибегать к упрощению дифференцированных и развивающихся процессов, в какой-то мере отходить от дихотомических понятийных конструкций, свойственных ранним теориям «модернизации», игнорировать некоторые незначительные акценты в разных моделях «модер-' низации», опускать различие их общественно-политических подтекстов. «СОВРЕМЕННОЕ» ОБЩЕСТВО Экономика Основано на индустриальной технологии, обеспечивающей постоянное саморазвитие с высоким уровнем разделения труда и производительности Высокий уровень доходов, тенденция к выравниванию Социальная структура Стратификация сословий, феодальный строй Минимальная социальная дифференциация и мобильность Прямой личный социальный контроль Стратификация классов, слоев и групп Высокая социальная дифференциация и мобильность Косвенный бюрократический контроль Политическая система Центральное, анонимное, бюрократическое господство и правительственная власть Высокое политическое участие Высокая степень формальной организации Интеграция дивергентных групповых интересов Институализированные конфликты Рациональная, ориентированная на производительность база легитимации Синхронизация развития общественных сфер, высокая способность государства к регулированию и управлению Духовная культура Низкий уровень грамотности Высокий уровень грамотности, научный бум, образование как общественное -достояние Личное общение Общение через средства мас совой коммуникации Религиозная догматика, санкционированная, государством Религиозное персонифицированное право Управляемое изнутри поведение Жесткие нормы Частные ценности Секуляризация, отделение церкви от государства Абстрактное право, формальные договоры Управляемое извне поведение Гибкие нормы Универсальные ценности Рационализация, эмпатия, демистификация Такие попытки схематического распределения общественных изменений на основе социально-психологических факторов ориентировались на выдвинутое буржуазной социологией понятие «социализация», содержание которого включает усвоение индивидами некоторых ценностей и норм, необходимых им для правильного ролевого поведения в соответствующих условиях. При этом обнаруживается определенное различие между теориями «модернизации» и консервативно-антропологическими взглядами. Сторонники последних отрицают происхождение любых норм и ценностей из исторической практики, выводя буржуазные нормы и ценности из биологической природы человека и объявляя их надысторически- ми, вневременными константами77. Представители теорий «модернизации», напротив, подчеркивают исторический характер норм и ценностей, но в то же время заявляют о том, что они не только сформировались в определенный период истории, но и имеют преходящий характер. Таким образом, классовые интересы буржуазии, отражающиеся в «современных» нормах и ценностях, превращаются в неотъемлемые атрибуты «современных» обществ. В марксистско-ленинской социологии под нормами понимают образцы поведения и действия, вырабатываемые в процессе совместной жизнедеятельности людей и определяемые общественными потребностями78. Нормы складываются в ходе социального развития, имеют конкретно-исторический характер и либо способствуют, либо противодействуют практической деятельности людей. В процессе деятельности люди на основе собственного опыта получают знание о том, какие явления природы и общества оказываются значимыми для удовлетворения их потребностей и интересов, а какие нет. Определенные общественные явления понимаются как цели или блага, достойные завоевания или отстаивания, и фиксируются как ценности. Ценности представляют собой, таким образом, концентрацию духовно-практического отношения человека к окружающему миру, обусловливаются харак- тером общественной формации и определенными классовыми интересами. Ценности, как и нормы, есть продукты истории; они исторически изменчивы и в классово антагонистическом обществе выражают противоположные социальные условия существования, потребности и интересы79. Нормы и ценности выступают в качестве детерминант поведения; однажды возникнув, они действуют как эффективный и мощный регулятивный механизм социального поведения80. Лишь принимая во внимание материальную обусловленность, классовый и исторический характер норм и ценностей, особенно их глубокие корни в определенной общественной формации, можно правильно объяснить конкретные мотивы действий и формы поведения, а также понять значение ориентированного на конкретные нормы и ценности поведения в историческом процессе. Познавая общественную необходимость, воспринимая систему социальных, духовных и практических ориентаций и убеждений, человек становится социально активным. В связи с этим В. И. Ленин писал: «Мысль о превращении идеального в реальное глубока: очень важна для истории»81. Осознанную и целесообразную деятельность человека он относил к формам объективного процесса82. В. И. Ленин требовал вскрывать социально-психологические факторы в человеческих действиях, анализировать их и использовать в политической практике83^ Псевдоальтернативы исторической модели концепции исторической модели концепции «индустриального общества» выявилась более 10 лет назад, когда в буржуазных общественных науках возобновилась дискуссия о новой интерпретации и общеисторической классификации фашизма. П. Флора видел «основную задачу исследования модернизации... в необходимости привести к одному знаменателю явное единство процессов модернизации в мире и бросающиеся в глаза расхождения между ними»84. Новейшие теории «модернизации» более или менее отмежевываются и от исторической модели концепции «индустриального общества», и от «оптимистической схемы» более ранних теорий «модернизации», в которых «эволюция часто понималась как линейный подъем»85. Главной теоретической ошибкой ранних теорий «модернизации» было то, что они не давали сколько-нибудь удовлетворительного объяснения причин существования обществ с различным общественным и политическим строем, достигших одинакового уровня экономического развития. Поэтому теоретики «модернизации» не могут предложить альтернатив историческому развитию. В противоположность этому в настоящее время ученые, проводящие сравнительно-исторические исследования «модернизации», уделяют альтернативной структуре истории общества большее внимание. Они стремятся отразить многообразие исторического развития, выявить его формы и пути, возможности и варианты и уже не трактуют как аномалии различные отступления от установленных норм; здесь гораздо четче подчеркивается самобытность этих форм, путей и т. д. Однако ответ на методологический вопрос об основах и причинах многообразия альтернативных возможностей развития сводится ими все-таки к критериям «модернизированное™» («современности»), а сами альтернативы рассматриваются лишь как варианты расширяющегося процесса «модернизации». И хотя при этом допускается, что пути «модернизации» не идентичны, тем не менее ее смысл состоит в решении главной исторической задачи — создании «современного общества». В конечном счете все сводится к различиям между проблемными теориями и типологиями их решения. «В основе этого разделения лежит утверждение, что различные общества в ходе модернизации сталкиваются с аналогичными проблемами, но избирают разные, приемлемые для себя варианты их «решения»»86. При этом наметились три различные, частично надстраивающиеся друг над другом теоретические установки для объяснения альтернативной структуры истории. Наряду с уже упоминавшимися взглядами Гершенкрона, особенно его «субститу- циональной теорией», и теорией «модернизации» «отсталых стран» Бендикса широкое распространение в исто рических исследованиях «модернизации» получила идущая от Б. Мура идея о трех путях реализации «модернизированное™» («современности»). Американский историк и политолог Б. Мур (младший) в книге «Социальные истоки диктатуры и демократии»87 попытался проанализировать причины возникновения буржуазно-парламентарных и антидемократических, ведущих к фашизму, форм проявления капитализма, а также причины складывания коммунистической общественной формации. В определенном смысле эту книгу можно считать вызовом «теории стадий» У. Рос- тоу. В ней в противоположность линейной модели исторического процесса признается разнообразие путей развития. Ни Англию, ни США, которые в концепции «индустриального общества» объявляются ведущими странами и эталоном будущего, Мур не ставит на первый план; он прежде всего дает сравнительный анализ трех типов развития. В противовес экономическому детерминизму Ростоу, который выводил возникновение и фашизма, и социализма исключительно из субъективно-идеалистической конструкции «возможностей выбора» обществ, вступающих в стадию зрелости, Мур высказал мнение о разнообразии способов и путей развития отдельных стран в зависимости от различного соотношения классовых сил, классовых союзов и революционных движений. Мур стремился объединить экономический, социологический и исторический подходы. Главную проблему он видел в преодолении традиционной аграрной структуры экономики, которая с необходимостью требует увеличения капитала для финансирования индустриализации и формирования капиталистического рынка. Эта проблема в разных странах решается за счет специфических типов классовых или политических союзов господствующей династии, включая бюрократический аппарат, с буржуазией, дворянством или крупными помещиками и крестьянством. В таком случае могут иметь место три типа «модернизации». В результате буржуазной революции помещики либо становятся союзниками буржуазии, либо ликвидируются как класс, благодаря чему открывается возможность буржуазно-демократического развития. Это «путь буржуазной революции», который был проторен Англией, Францией и США; в результате возникла либеральная демократия. Если же побеждает коалиция господствующей династии и помещиков, как это имело место в прусской Германии и Японии, то «модерниза- ция» осуществляется «сверху». Консервация господствующих структур и позиций власти доиндустриальных классов может стать основой зарождения фашистского режима. Тогда же, когда династия и бюрократия, помещичье дворянство и буржуазия выступают друг против друга, как случилось, например, в России и Китае, свершаются революции, «которые в основном, но не исключительно, исходят от крестьянства» и которые «открывают возможность коммунистического варианта развития»88. При этом победителями оказываются не крестьяне, а коммунисты-революционеры, которые стремятся осуществить свою программу в ходе второй революции, тогда как крестьянство становится «основой и жертвой социалистического варианта первоначального накопления капитала»89. Согласно Муру, указанные пути в то же время представляют собой одновременно и альтернативы и следующие друг за другом исторические стадии «модернизации» во всемирно-историческом масштабе. Он утверждает, что «методы модернизации, которые избирает одна страна, меняют характер решения связанных с ней проблем в других странах... Без опыта осуществления демократическими методами модернизации в Англии, ее проведение реакционными методами в Германии и Японии было бы связано с гораздо большими трудностями. Без капиталистического и реакционного опыта методы коммунистов были бы совершенно иными, если бы они вообще могли существовать»90. V В исторической концепции «модернизации» Мура дается весьма искаженная картина реальных процессов перехода от феодализма к капитализму и совершенно ложная интерпретация перехода от капитализма к социализму. В действительности переход от феодализма к капитализму осуществляется двумя путями: либо реформистским, либо революционным91. Прусский путь развития капитализма в сельском хозяйстве является вариантом реформистского типа, американский или английский — революционного типа буржуазного переворота., Характеризуя развитие капиталистического способа производства в сельском хозяйстве, В. И. Ленин писал: «Либо эволюция прусского типа: крепостник-помещик становится юнкером. На десятилетие укреплена помещичья власть в государстве. Монархия. «Обшитый парламентскими формами военный деспотизм» вместо демократии. Наибольшее неравенство в сельском и в остальном населении. Либо эволюция американского ти- па. Уничтожение помещичьего хозяйства. Крестьянин становится свободным фермером. Народовластие. Буржуазно-демократический строй. Наибольшее равенство среди сельского населения, как исходный пункт и условие свободного капитализма»92.' Именно прусский путь создал в Германии социально- экономические предпосылки для формирования особо реакционного «юнкерско-буржуазного империализма»93. Мур, игнорируя этот факт, опирается на появившееся в 1915 г. исследование американского социолога Т. Вебле- на «Империалистическая Германия и индустриальная революция»94, в котором впервые антидемократический и агрессивный характер германского империализма объясняется прежде всего предшествовавшим господством Пруссии, «агрессивнейшего и безответственнейшего, в сущности своей архаичнейшего» государства в Германии. К Веблену восходит и парадигма характерного для «кайзеровского индустриального общества» (Дарендорф) противоречия между «почти неизменившейся средневековой институциональной структурой» и заимствованным у более прогрессивно развивавшихся соседей «чрезвычайно высоким уровнем индустриального развития»95— противоречия, которого касаются и исторические исследования «модернизации». Мнение о том, что фашизм и все негативные явления последующей истории в странах, вступивших на прусский путь, имели место в силу сохранения доиндуст- риальных классов и позиций власти, не может быть научно доказано. Прусский путь не имел конституирующего значения ни для германского фашизма, ни для японского милитаризма. И тот и другой формировались прежде всего на базе капитализма в его монополистической стадии; в обеих странах монополистическая буржуазия была ведущей экономической и политической силой, а империализм приобрел особо агрессивный характер в первую очередь в результате того, что они слишком поздно включились в раздел мира. Попытка Мура объяснить происхождение диктатуры и демократии в капиталистическом мире имеет искаженный и апологетический характер и прежде всего потому, что он безмерно преувеличитет роль династии и иворянства, игнорируя при этом значение монополистической буржуазии как социальной силы, которая порождает империализм и фашизм. Монополистическая буржуазия выступает в его концепции скорее в качестве обновляющей силы и носителя демократии. Основной тезис Мура, согласно которому различное политическое положение «современных» обществ определяется исключительно доиндустриальными факторами, несмотря на его научную несостоятельность96, стал своеобразным эталоном для буржуазных социальных концепций. Данный факт объясняется главным образом тем, что этот тезис допускал как апологетику монополистического капитала, так и либеральную либо социал-реформистскую критику отдельных явлений империализма. И если в му- ровской интерпретации путей буржуазного переворота все более искажались реальные моменты исторического процесса, то в истолковании социалистической революции связь с реальностью исчезала совершенно. В концепции Мура, как и в любой концепции буржуазной идеологии, не только отрицается всемирно-историческая роль рабочего класса, он вообще не признается в качестве социальной силы. Социализм трактуется лишь как один из трех путей «модернизации», как результат бездеятельности господствующих классов и как следствие предшествовавших капиталистического и реакционного типов развития. Исходя из наличия наиболее массовой базы социалистических революций в России и Китае, он выводит их социальное содержание, причем различные социальные структуры, а следовательно, и различное соотношение рабочего класса и крестьянства в указанных странах совершенно игнорируются. К вопросу о всемирно-историческом месте капитализма и социализма. Возникновение реального социализма с точки зрения теорий «модернизации» объясняется в рамках той дилеммы, которая еще со времен Великой Октябрьской социалистической революции 1917 г. встала перед буржуазной идеологией: нужно, с одной стороны, удовлетворять потребность буржуазии в идейном увековечении капитализма, с другой — учитывать реально проявляющееся различие путей развития формаций. В период между двумя мировыми войнами среди буржуазных идеологов господствовало убеждение, что социализм в СССР является случайным порождением истории и рано или поздно погибнет в результате своей экономической отсталости, а также вследствие недостатков самой системы97. Буржуазные идеологи считали, что только капитализм в состоянии обеспечить рациональное ведение хозяйства благодаря современным производительным силам. Поэтому они отрицали даже возможность альтернативы капитализму и утверждали, что ка питалистическая система производства по своей долговечности может превзойти любую другую систему. Победа Советского Союза во второй мировой войне, возникновение мировой социалистической системы, ее успехи, поступательное развитие мирового революционного процесса развеяли эти казавшиеся ранее правдоподобными аргументы в пользу вечности капитализма. Буржуазные идеологи были вынуждены признать реальность социализма и даже сопоставлять перспективы развития капитализма и социализма, продолжая, правда, отрицать объективную необходимость социалистического строя. Возникло огромное количество буржуазных теорий и концепций социализма, которые при ближайшем, рассмотрении сводятся к двум: к возникшей еще в 20-х. годах доктрине тоталитаризма и концепции «индустриального общества». В доктрине тоталитаризма на первый план выдвигается непримиримое политическое противоборство между капитализмом и социализмом, а с помощью таких антонимов, как «свобода и порабощение», «тоталитаризм и. демократия» (либо плюрализм), «Христос и Антихриста и т. д., абсолютно исключающие друг друга противоположности раздуваются беспредельно, а социализм и революционное рабочее движение объявляются ересью, их: причисляют к разряду преступлений. Напротив, в рамках концепции «индустриального общества» была выдвинута идея о якобы принципиальной общности капитализма и социализма, и их сущностью было объявлена «индустриальное общество». Конечно, тоталитарная доктрина и концепция «индустриального общества» не являются взаимоисключающими, наоборот, они как бы служат продолжением друг друга: социалистическое общество изображается как разрастание и завершение негативных тенденций («об- массовление», «бюрократизация», «засилье аппарата» и «технократов» и т. д.), которые внутренне присущи «индустриальному обществу», а в капиталистическом обществе с его свободой и плюрализмом этих тенденций можно избежать или по крайней мере сгладить их. В концепции Г. Фрейера оба этих положения связаны между ''оиой весьма характерным образом. «...Индустриальная система в современной фазе своей истории,— заявляет он,— предстает в двух формах: как социальное государство западного образца, которое интегрирует на основе демократии многочисленные, свободно представленные групповые интересы, и как тоталитарный коммунизм»98. В период 40—50-х годов доминировала доктрина то-' талитаризма, а концепция «индустриального общества» стала играть ведущую роль в конце 50-х годов; с конца 60-х годов усилилось взаимопроникновение ряда постулатов тоталитарной теории и концепции «индустриального общества». «Каждая новая ступень развития теории является реакцией на неудачи предыдущей»99. В концепции «индустриального' общества» теоретическая схема создавалась с таким расчетом, чтобы она максимально соответствовала потребностям буржуазии сегодняшних дней: неолитическая и индустриальная революции возводились в ранг решающих переломных моментов во всемирной истории; объективно-закономерной очередности формаций противопоставлялась трехступенчатая модель всемирной истории («аграрное общество»- «индустриальное общество»-«постиндустриальное общество»). Новые буржуазные концепции прогресса подтверждались видимым развитием производительных сил,, ростом экономики в некоторых капиталистических странах, определенным затуханием классовой борьбы и установлением и стабилизацией консервативной политики в большинстве капиталистических стран того времени. Присущие капитализму противоречия казались преодоленными, и экономически развитые капиталистические страны якобы выработали иммунитет против революционных изменений. Был выдвинут тезис о том, что капитализм и коммунизм— это не две закономерно следующие друг за другом ступени человеческой истории, а два сосуществующих варианта одного и того же «индустриального общества». Как утверждал Р. Арон, концепция «индустриального общества» должна рассматриваться в качестве «средства, способного смягчить конфликт между социализмом и капитализмом, в ней социализм и капитализм, определяются как две разновидности одного типа общества, а именно «индустриального»»100. В то время как возникновение «индустриального общества» объявлялось общей закономерностью, историческая роль социализма как метода индустриализации отсталых стран ставилась под сомнение. Исходя из доктрины тоталитаризма, социализм изображался как «аномальная» форма перехода к «индустриальному обществу», а расхождение меж-% ду двумя общественными системами сводилось лишь к различию фаз. В конечном счете в концепции «индустриального общества», имплицитно содержащей идею конвергенции или возможности эволюции социализма в сторону капитализма, ставился под сомнение необратимый характер развития социализма. В ожидании крушения социалистического строя упорно высказывались предположения, что «это произойдет если не вследствие развала хозяйственной системы, то в результате успешного использования методов, заимствованных у капиталистической экономики» 101. Вместо субъективного пожелания была выдвинута идея об «объективной логике технологического рационализма» как «наказании истории»102. Концепция «постиндустриального общества» отразила принадлежащее элите и технократам отчасти оптимистически, отчасти пессимистически окраш.енное представление о будущем как о господстве единого, скроенного по буржуазному образцу мира, управляемого ими. Она должна была обосновать мнимое превосходство Запада как историческую данность и вместе с тем убедить, что экономически развитые капиталистические страны находятся на волне научно-технического обновления, которое приведет их в постиндустриальный, технотронный век. Тем самым доказывалась их ведущая роль в общественном развитии 103. Обострение общего кризиса капитализма в начале 70-х годов потребовало корректировки рассмотренной выше картины. Истолкования социализма как более или менее кратковременного отклонения от «нормального» исторического пути в современном мире уже не являются приемлемым образцом для буржуазного самосознания. Они не заслуживают доверия в качестве мыслительных штампов (стереотипов мышления), используемых в целях идеологических манипуляций, и, наконец, они уже не в состоянии давать действенные рекомендации для ориентации империалистической политики. Необходимо было обновить связь с реальностью буржуазных представлений о капитализме и социализме как предпосылку для воздействия этих представлений на Ыассы. В результате изменения соотношения сил в мире и условий существования капитализма, происшедшего в 50—60-х годах, были сформулированы новые, модифицированы, а отчасти изменены прежние аргументы относительно перспектив капитализма и социализма, содержавшиеся в концепции «индустриального общества» 104. Это осуществлялось в обстановке резких противоречий и фракционной борьбы, в которой преобладала то одна, то другая тенденция. Поворот от «холодной войны» к мирному сосуществованию вынудил буржуазную политическую мысль признать наличие двух противоположных систем как реальность. Вследствие этого усилилась тенденция к истолкованию капиталистической системы не в качестве исторической нормы, как прежде, а в качестве одной из противоположных систем; стало выгоднее представлять дело таким образом, что обе они нуждаются в проведении реформ, но при этом капиталистическая система изображалась более приспособленной к ним. Когда наступило разочарование в надеждах на «либерализацию» и «размягчение», господствовавших в 60-х годах, вновь стало уделяться большое внимание различиям политических систем. При этом часть буржуазных идеологов занялась возрождением доктрины тоталитаризма в несколько модифицированном варианте. Трактовка капитализма и социализма в новейших теориях «модернизации» соответствует этой общей тенденции смены аргументов. Сохраняя стремление онтологизиро- вать капитализм (которое, как отмечалось, является незыблемым для буржуазной идеологии), теоретики «модернизации» стали предпринимать частичные изменения этих теорий. На смену «логике индустриализации» в «теории стадий» Ростоу, в которой доказывалась последовательность ступеней, проходимых одновременно всеми странами, пришло представление о множественности альтернативных путей развития. Конечно, такая позиция дает больше для понимания общественных процессов развития (как прошлых, так и современных), чем историческая модель концепции «индустриального общества». В ней определенно просматривается возможность марксистско-ленинской трактовки закономерности следования формаций, правда с иной стороны — не с позиций псев- доматериалистического технико-экономического детерминизма, а с точки зрения общественного индетерминизма. В связи с отходом от концепции прямолинейного развития общества были отброшены сначала представления о США как о модели будущей истории человечества, которые и поныне сохраняются в концепции «индустриального общества». Впоследствии были поставлены под сомнение нормативность и общепризнанность путей развития западноевропейских и североамериканских об-' ществ. Фиксирование внимания теорий «модернизации» на западноевропейских и североамериканских обществах, свойственное ранним теориям «модернизации», при- водило к тому, что другие пути развития рассматривались как деградация, отклонение от «нормы», им приписывалось лишь копирование «относительно преуспевающих обществ». Напротив, в новейших теориях «модернизации» признается историческое своеобразие и равноправие других путей развития в рамках общих перспектив теорий «модернизации». Вследствие этого характерной становится критика «универсальной односторонности» одномерной модели общества в духе Ростоу, свойственной буржуазной социологии, и обращение к многомерным моделям общества, к многолинейному анализу истории 105. При этом происходит возврат к интерпретации социализма Гершенкроном. Исходя из его субстициональной теории, освободившимся странам предоставлялась возможность творчески обновлять и сокращать пути развития, а также узаконивать резкий прорыв в развитии и способность путем синтеза «традиционализма» и «модернизации» создавать собственные оригинальные примеры развития, которые могли бы стать моделью для других стран. Развитые социалистические страны были возведены в ранг «стран- пионеров», у которых среди каких-либо других стран могут быть «последователи». Так, Р. Бендикс писал: «Такие ранее отсталые страны, как Россия и Китай, сегодня сами являются развитыми обществами и служат в качестве образцов, например, для восточноевропейских стран-сателлитов, а также для целого ряда африканских и азиатских стран, добившихся независимости после второй мировой войны» 106. Историческая теория •«модернизации» и периодизация. Хотя концепции «модернизации» в настоящее время занимают преобладающее положение, тем не менее еще не существует единой, всеми признанной периодизации всемирной истории, хотя здесь и намечаются определенные изменения по сравнению с концепцией «индустриального общества». Теоретики «модернизации» осторожно отходят от трехступенчатой схемы, («доиндуст- риальное»-«индустриальное»-«постиндустриальное» общества). Данная схема все более ставится под сомнение в разных отношениях. С одной стороны, в современной буржуазной истории общества ФРГ, Великобритании, а отчасти США ставятся под сомнение категории, отражающие длительные исторические периоды, например категория «аграрное общество» с его пережившей столетия неподвижной структурой или ««квазииммобильнве» географическое время» Жроделя, так как данные категории скрывают в себе опасность «онтологизации вещного фетишизма, абсолютизации детерминант истории и тем самым вновь исключают исторические перемены» 107. С другой стороны, дается новое определение и новая -формулировка категорий концепции «индустриального общества». Это касается прежде всего самого понятия «индустриальное общество», а также категорий «современное общество» и «модернизм» («модернизирован ность»). Членение истории на три фазы в концепции «индустриального общества» («общество классовой борьбы XIX в.» — «плюралистическое общество первой половины XX в.» — «современное, нетоталитарное индустриальное общество» 108) вообще не встречается в теориях и исследованиях «модернизации». Столь же редки и категории «втирая индустриальная революция» и «постиндустриальное общество», которые прежде всего выступают отчасти как воплощение апологетики капитализма, отчасти как застывшая в «вещном фетишизме» история и потому единодушно отвергаются либо игнорируются теоретиками «модернизации», не находя у них "применения. Наконец, осуществляется переоценка и признается ее относительное значение. Правда, теоретики «модернизации» признают индустриальную революцию в качестве значительнейшего переворота в человеческой истории Нового времени, однако в своих общественно-теоретических исследованиях все-таки вносят в оценку индустриализации существенные уточнения по трем основным направлениям. Во-первых, процесс «модернизации» и начало «современного этапа развития» переносятся на более раннип период и связываются с духовными, социальными и по- .литическими переменами, происшедшими в конце эпохи -средневековья и послужившими предпосылками промышленной революции и политических революций Нового времени; к ним относятся изменения культурных и религиозных представлений о ценностях и вере, универсализация ценностей и норм, секуляризация, рациональность и «расколдовывание мифа» (М. Вебер); введение абстрактного права; формирование индивидуализированного представления о собственности, деньгах и товарах; институционализация частных распорядительных прав; изменения в основах легитимации; растущее участие В' политической жизни и урбанизация. Перенесение начала процесса «модернизации» на более ранний период связано с отказом от отождествления «модернизации» и «индустриализации» и соответствует критериям определения «современного» общества. Это можно пояснить следующим примером, приведенным Велером. «К началу XVIII в. Лондон (или Амстердам) обладал немалым числом определенных черт, свойственных современности, однако не был индустриальным городом. Для большого количества новых конгломератов индустриальных городов и поселков английского севера и средней полосы Англии в нашем столетии, напротив, не характерна «модернизация»: широкое распространение неграмотности, высокая смертность... недостаточная: обеспеченность потребительскими товарами, малые удобства и незначительный простор для проявления рациональности и просвещенных частных интересов» 109. В состоявшихся дискуссиях по проблемам периодизации, особенно по вопросу о начале «современной эпохи»,, выявились различные точки зрения. Большинство теоретиков «модернизации» датируют начало процесса «модернизации», в согласии с Бендиксом, периодом промышленной революции в Англии (1760—1830), политической революции во Франции (1789—1794) и последовавшим за ними распространением «модернизации» на «отсталые общества»110. Однако и они считают, что условия, предшествовавшие «модернизации», сложились в эпоху Ренессанса, и придают этому положению несравненно большее значение, чем сторонники концепции «индустриального общества»111. Они рассматривают революции на рубеже XVIII—XIX вв. как «кульминационный момент продолжавшейся столетия и являвшейся специфически европейской и американской истории раз* вития» 112. С. Н. Айзенштадт относит начало «модернизации» к XVII в. Он различает две фазы «модернизации»: 1) ее возникновение в Западной Европе и Северной Америке с XVII по XIX в. и 2) ее последующее распространение по всему миру113. «Исторически модернизация относится к изменениям такого типа социальных, экономических и политических систем, которые развивались в Западной Европе и Северной Америке с XVII по XIX в. и распространялись в XIX—XX вв. в других европейских странах и на южноамериканском, азиатском и африканском континентах» 114. К. Э. Блэк относит начало современной истории к 1500 г.115 Л. Уайт-младший усматривает истоки современной техники в XIII в. «Тогда, в середине XIII в.,— утверждает он,— возник большой поток светлых мыслей, который сделал представление о мире тех ники всеобщим достоянием... Без восторженности и высоко парящих планов технический век западного мира не мог бы возникнуть...» 116 Еще дальше углубляется историю Ст. Роккан, видящий основы зарождения «модернизации» в раннем средневековье117. Экстремальную, реже встречающуюся точку зрения высказывает И. Гайс, который, разподя понятия «модернизация» и «индустриализация», рассматривает первое как центральную и в определенной мере вечную категорию, содержание которой охватывает всю человеческую историю. «Модернизацию,— утверждает он,— нельзя сводить просто к индустриализации или промышленной революции со всеми вытекающими отсюда последствиями. При этом, безусловно, всегда необходимо иметь в виду гораздо более ранний, глубинный очаг (толчок) модернизации, волны которого неизменно расходились от породившего его источника. Первое значительное проявление модернизации во всемирной истории было связано с возникновением великой античной культуры на основе аграрной революции, распространившейся от Египта да Китая». По мнению Гайса, человеческая история превратилась с тех пор в бесконечную цепь актов «модернизации», направленных на преодоление ранних состояний развития. Итак, ««модернизацию» нельзя сводить к «индустриализации» или отождествлять их. В гораздо большей степени «модернизация» должна стать как универсальной, так и относительной категорией»118. Последним достижением дискуссии того времени и одновременно наиболее общим способом решения вопроса о периодизации может считаться сформулированная в 1978 г. Велером система «периодизации» историкосравнительных исследований «модернизации». Она состоит из следующих элементов: «1) длительный отрезок времени как определенная фаза, внутри которой сформировались своеобразные предпосылки западной модернизации»; 2) эпоха «двойных революций», которые «со** ^действовали широкому распространению модернизации путем сквозного прорыва»; 3) последующий «взлет Европы в мировой истории», который в единстве с американской «модернизацией воздействовал на весь земной шар» 119. Во-вторых, происходит переоценка исторического- значения индустриальной революции. Это обусловлено проявившимся в ходе обострения общего кризиса капитализма, а также выявленным в процессе дискуссий по экологическим проблемам сомнением в фетишизации* ?роста и опирается на культурно-пессимистические варианты концепции «индустриального общества». Связь прогресса с экономическим ростом была объявлена формальной, что в свою очередь позволило увидеть индустриальную революцию в ином свете, чем ранее. В этом отношении характерна вышеупомянутая работа И. Тайса «Прометей и Пандора. К вопросу о месте индустриальной революции во всемирной истории». Индустриальная революция вызвала небывалый подъем производительных сил и увеличение продукции, но ее последствия можно сравнить с известным сюжетом из греческой мифологии, в котором подвигам Прометея, освободившего живительные силы и подарившего людям огонь, противопоставляются действия Пандоры, которая из ящика высыпала на головы человечества все беды. Наметившиеся в настоящее время негативные последствия индустриальной революции потребовали нового определения ее места во всемирной истории. «Восторженный подъем прометеевско-фаустианской освободительной деятельности во всем мире вызван проблемами, которые порождает индустриализация. Индустриальная революция все меньше способствует материальному насыщению и духовной наполненности, а больше выступает как тяжелая проблема для всего человечества» 120. Таким образом, содержащаяся уже в культурно-пессимистическом варианте концепции «индустриального общества» противоречивая оценка индустриальной революции все более склоняется в сторону негативизма, -ставит под сомнение ее историческое значение. В-третьих, предпринимается попытка показать новое соотношение индустриальной и политической революций, и эта попытка оказалась столь же острой, как и спор о том, какой — французской или американской — революции принадлежит первенство в конституировании современного мира. Вследствие возрастания роли политики, а также в результате разграничения «индустриализации» и «модернизации» в теориях «модернизации» политические революции получают (по сравнению с концепцией «индустриального общества») еще более высокую оценку. При этом в качестве общей платформы служит разработанная буржуазной историографией расхожая формула «двойной революции» (Э. Хобсбоум), в которой английская промышленная революция и политические революции в США и Франции представляются как взаимосвязанные. Исторический характер теорий «модернизации» и подчеркивание уникальности западноевропейско-североамериканского пути развития содержат в себе фатальную необходимость разработки единой теории «модернизации», которая имела бы всеобщее значение. В то -время как в ранних экономиче.ско-социологических теориях «модернизации» последняя рассматривалась как развертывание внутренних сил в направлении определенного, зримо фиксируемого конечного пункта развития, в теориях «модернизации», сформировавшихся под влиянием Р. Бендикса, сложилось мнение, будто процесс «модернизации» не является универсальным, естественно присущим всем обществам, что «фактически он является однократной исторической ситуацией... в основе своей одноразовым историческим процессом, опирающимся па распространение западной культуры в мире и на попытки отсталых стран подражать первичным моделям индустриализации, политического объединения и тому подобному»121. За придание исторического характера исследованиям «модернизации» высказывались и другие представители буржуазной социальной науки 122, однако при этом они не всегда ратовали за то, чтобы считать «модернизацию» свойственной «лишь западноевропейским и североамериканским обществам» 123. Представление об исключительности западноевропейско-североамериканского развития восходит к теории М. Вебера о возникновении западного капитализма, об особом положении «современной западной культуры». Это представление выступает в качестве одного из вариантов веберовского Ренессанса 124. Именно с ним связаны две важные теоретико-мировоззренческие позиции. С одной стороны, речь идет о возврате к четко выраженному европоцентризму, последовательно проводимому в творчестве Вебера, который принципиально не признавал равноправия и способности к историческому развитию неевропейских народов. «Нельзя в действительности не видеть того, почему мы их (незаменимые культурные ценности) не оцениваем так же, как ругань между двумя племенами — индейцев и кафров» (М. Вебер) 125. Велер, желая предотвратить опасность понимания развития «третьего мира» как развития по пути, отклоняющемуся от оригинального процесса, предлагал активизировать «осознание проблем в западном историзме» 126. С другой стороны, решительный отказ от универсальной теории развития и теории систем, а также возвеличение уникальности западного пути противоречат намерениям представителей исторической теории «модернизации» выйти за рамки так называемых теорий среднего радиуса действия и разработать достаточно жизнеспособную общественную теорию универсального исторического процесса с момента возникновения капитализма. Теория исторического процесса все-таки неотделима от проблемы закономерностей, напротив, она предполагает признание закономерного хода истории. Однако тезис об исключительности западного пути основывается на исключении общепринятых законов, согласно которым протекают исторические процессы, а также повторяются автохтонные процессы развития. Здесь перед позднебуржуазной исторической наукой и возникает неразрешимая дилемма: перед ней постоянно встает задача, обусловленная усиливающимся столкновением классов в мировом масштабе,— «подняться над индивидуальным, познать всеобщее и универсальное...», но она очень скоро наталкивается «на границы, за которыми для буржуазии как класса познание мирового исторического процесса (его прошлых и настоящих закономерностей)- становится опасным» 127. Это со всей очевидностью проявляется в попытках преодолеть ограниченность социологических теорий «модернизации» путем придания им исторического характера. Если претензии этих теорий на универсальность вылились в абстрактные социологические формулы «социальных изменений», то сторонники историзации теорий «модернизации» обнаружили неспособность к универсальным обобщениям. Отсюда понятно стремление историков «модернизации» к возрождению индивидуализирующего метода, характерного для реакционного немецкого историзма, преодоление которого было их программной целью. «В качестве реакции на часто встречающийся эмпирически пустой звон теорий модернизации с претензиями высшего теоретического порядка,— пишет Велер,— историки чувствуют прежде всего явную склонность к индивидуализирующему методу» 128. Это является одной из причин тенденции к возрождению некоторых сущностных черт принципа историзма в исторических теориях «модернизации». Поскольку эта проблематика вновь возвращает нас к социальным основам познания, то очевидно, что эта дилемма не позволяет с классовых позиций буржуазии на стадии ее исторического заката обосновать теорию мирового исторического процесса. Методологически эта дилемма выражается в расхождении исторического и логического анализа. Если еще Гегель указывал на необходимость взаимосвязи обоих этих типов анализа как на всеобщий методологический принцип, то в современной буржуазной идеологии эти методы отделены друг от друга: «Историческое увязает и застревает в эмпирическом, логическое же «возвышается» до лишенных конкретного действительного содержания сфер «абстрактновсеобщего». Идеальный тип, говоря современным языком — «модель», становится чисто логической конструкцией и потому ни в коем случае ... не находит подтверждения в объективном содержании истории» 129. Решительный отказ от общей теории развития и провозглашение исключительности западного пути отражают отношение позднебуржуазной идеологии к проблемам законов и прогресса и одновременно служат показателем ее несовместимости с марксистско-ленинским пониманием истории как закономерного поступательного развития общественно-экономических формаций. В сущности признание общих закономерностей, даже в рамках абстрактно-социологических эволюционных и системных теорий, чуждо позднебуржуазной исторической мысли и является характерной чертой всей позднебуржуазной идеологии. На философском уровне эта проблема нашла выражение в выпадах К. Поппера против «нищеты историзма», который он определяет как базирующуюся на традициях Гегеля и Маркса фальшивую веру в закономерности истории и в возможность предвидения в области общественной жизни 130. Дилемма всеобщего и особенного так или иначе ставится представителями исторической теории «модернизации», но они пытаются уйти от ее решения, как это делает, например, Флора, требующий, чтобы «выдвижение исторической однократности и специфичности путей развития не привело к забвению систематики и всеобщности процесса модернизации» 131. У Цапфа «модернизация» также выступает и как систематический «процесс, в котором возникают общие проблемы», и как исторический процесс, «который предполагает совершенно различные решения»132. Велер не видит «никакой убедительной альтернативы всеобъемлющему, сплавляющему теорию и эмпирию ... историко-сравнительному направ- лению современного исследования модернизации» 138.> Лишь историческая наука могла бы обеспечить построение исторической теории «модернизации», «поскольку она из всех гуманитарных наук является той, которая* благодаря своим специфическим определенным интересам, методикам, технике и познавательным целям более всего обладает возможностью четкого понимания долгосрочных социальных изменений во времени. Так как социальные теории опираются в конечном счете на историко-эмпирические достоверные данные, то для четкого* понимания долгосрочных социальных изменений во времени теоретики истории обладают даже определенным преимуществом». Наиболее разумным оказывается «общее понятие модернизации, которое могло бы объяснить движение в основных измерениях общественной истории» 134. Здесь сказалась тесная связь между поиском общей теории истории и расширением рамок социальной истории до масштабов «истории общества». Если такая теория должна объяснить историю в ее комплексности и всеобщности, то она может сделать это только в виде «истории общества» на основе теории исторического процесса. Дилемма, стоящая перед исторической теорией «модернизации», тем не менее свидетельствует о том, что буржуазная историография еще не доросла до решения этой задачи.