§ 2. Суверенитет как феномен Верховной государственной Власти. Ее понятие и политико-правовая природа
ПОД государственным суверенитетом обычно понимается присущее государственной власти свойство верховенства внутри страны и качества независимости, самостоятельности государства в отношениях с иными странами при определении и осу ществлении своей внутренней и внешней политики. Отсюда вытекает, во-первых, что суверенитет — это важнейшая, качественная характеристика государственной власти, без которой она не может быть действительно высшей, главенствующей в пределах политически организованного территориального целого. Во-вторых, суверенитет есть один из важнейших признаков государства, если и не всегда присутствующий в государственно организованном обществе реально, как наличный факт, то, во всяком случае, являющийся необходимым атрибутом самой идеи государства. Между тем в научных исследованиях далеко не всегда с достаточной четкостью и ясностью определяется: каково может и должно быть реальное фактическое выражение суверенитета государства в качестве его признака; какие институциональные, социальные и правовые сегменты определяют верховенство государственной власти по отношению к другим общественным структурам; какие организационно-политические и правовые институты позволяют государству быть независимым от других государств и проводить самостоятельную политику в интересах государствообразующего народа; и, наконец, в исследованиях, посвященных суверенитету, не прослеживается с необходимой прозрачностью связь между верховенством и внешней независимостью (самостоятельностью), то есть внутренний и внешний аспекты единого явления суверенитета рассматриваются и выглядят как достаточно автономные сущности, хотя одно без другого в политико-правовых отношениях не существует и трансформация одного из аспектов суверенитета оказывает влияние на изменения в другом. Суверенитет как политический и правовой феномен может рассматриваться в трех аспектах: 1) как идея, то есть некий умопостигаемый образ, взятой его потенциально имманентной цели и возможностей существования; 2) реально существующее явление, взятое в его историческом развитии; 3) юридическая конструкция, правовая форма закрепления, реально или идеально отображенная в конституционно-правовых нормах того или другого государства99. Слово «суверенитет» в переводе с французского языка означает «верховная власть»100. Оно ведет свое происхождение от следующих латинских выражений: прилагательных «super (us)», «superemus», что переводится как верхний, высший, небесный, наивысший, последний, крайний; существительного «potestas», в общем смысле означающего признаваемую правом власть одного лица над другим, физическую способность владеть чем-либо или правомочие для какой-либо деятельности. В публичном праве древнего Рима понятие potestas означало власть, которую имели высшие магистраты: а) выражать своими высказываниями волю государства, обязательную как для самого государства (республики), так и для отдельных его граждан; б) добиваться повиновения своим распоряжениям. Этимологически понятие «potestas» восходит к глаголу «posse» — мочь, быть в состоянии и прилагательному «potis», что означает могучий, способный101. Отсюда - выражение «suprema potestas», переводимое средневековыми юристами как «высшая власть» или «верховная власть». Понятие «высшая», когда оно прилагается к власти, или «верховный» по отношению к властителю, заключает в себе сравнение с другими властями и их носителями, предполагает известное соотношение между ними. Лицо, орган, уровень власти могут быть подчинены вышестоящим органам и лицам. Это и дает возможность говорить о высшей и низшей, верховной и подчиненной властях. Подобного рода отношения наблюдаются и между территориальными образованиями. Они входят один в состав другого, более крупного, находятся в определенном соподчинении и образуют иерархическую лестницу властей (община, округ, провинция, государство). «Власть, которая состоит на вершине этой лестницы, уже не подчинена никакой другой власти и потому является «высшей» или, что то же самое, «верховной», «суверенной»102. Современное государствоведение признает, что теория суверенитета в разработанном виде была сформулирована во второй половине XVI века французским легистом Ж. Боденом. Его справедливо называют отцом этой теории103. Ж. Боден определяет суверенитет как не ограниченную законами верховную власть над гражданами и подданными, постоянную и абсолютную власть государства, наивысшую власть распоряжаться. Такая власть, по его мнению, является необходимым атрибутом любого государства и выступает определяющим условием его существования104. В научной литературе существуют различные подходы к понятию власти в общем, концептуальном смысле этого слова, пониманию общественной, политической, государственной и иных форм социальной власти. Однако практически во всех исследованиях власти (за редким исключением) указывается на следующие ее аспекты: 1) власть — есть социальный феномен, она проявляется и присутствует только лишь в социальных отношениях; 2) власть всегда есть неравное, асимметричное отношение; 3) в отношениях властвования один из субъектов всегда располагает способностью или возможностью определять и контролировать поведение других лиц, диктовать или навязывать им свою волю105. Основой власти выступают отношения неравенства и зависимости между субъектом и объектом властного воздействия, проявляемого во властеотношениях. Из этого вытекает, что «невозможно осуществлять власть над самим собой»106 и в обществе, государстве всегда существуют те, кто обладает властью, и те, кто им подчиняется, властвующие и подвластные, управляющие и управляемые. Это тем более относится к государственной власти. Государственная власть есть политике-правовое явление, обусловленное потребностями самостоятельного и независимого существования государства и составляющего его народа в среде других народов и государств. Понятия политического, политики тесно связаны с понятием государства. Древнегреческое слово polis означало город-государство, которое было особой формой организации общественной жизни в античном мире. Отсюда — политика (греч. politicos), обозначающая дословно все «то, что относится к делам государства», связано с его существованием, функционированием и развитием107. В более строгом понимании политика трактуется как область жизни государственно организованного общества по его руководству, управлению его делами или оказанию влияния на такое руководство108. Но чтобы руководить, управлять, необходимо обладать властью. Поэтому политика есть область общественных отношений по поводу организации и осуществления государственной власти, участию в ее осуществлении, распределении ее ресурсов, влиянию на нее как внутри государства, так и в отношениях между государствами109. Таким образом, «понятие государства предполагает понятие политического»110. Само же государство с этих позиций «есть политический статус народа, организованного в тер- «-» ? риториальнои замкнутости»0. Его деятельность, направленная на реализацию своих общих интересов внутри страны и вовне, есть деятельность политическая. Она подразделяется на внешнюю и внутреннюю. Внешняя политика — это та форма, в которой протекает история народа среди множества других ему подобных, поскольку любой «народ не прибывает в мире в одиночестве и... вопрос о его будущем решается соотношением его сил с другими народами и силами...»111. Поэтому «естественным соотношением внутренней и внешней политики является такое, при котором первая существует для второй, но не наоборот»112. Внутренняя политика заключается в адекватной организации и упорядочении внутренней жизни государства, достижении такой степени организационно-политического единства государствообразующего народа, которое способствует его актуализации среди других наций и народов именно в качестве суверенного (независимого) государства и дает ему возможность занять достойное место в международной жизни. Политике в данном контексте отводится функция целеполагания и целедостижения. Она, благодаря своей опоре на власть, обеспечивает организацию людей для эффективного коллективного действия, с тем чтобы добиваться общих целей. И здесь политическая система государственно организованного общества включает в себя, с одной стороны, социальный механизм, состоящий из выбора коллективных целей, принятия решений, привлечения необходимых ресурсов, а с другой — обеспечивающую этот механизм институционально-нормативную структуру, включающую в себя институты лидерства, органы государственной власти и управления, нормы и правила, определяющие организацию и упорядочение общественной жизни113. Политика — это весьма сложная совокупность воздействий руководства страны на большие массы людей посредством органов государственной власти в рамках установленных юридических норм, а при необходимости и путем их изменения. Политический процесс включает в себя определение целей, принятие решений, очень часто облекаемых в юридические нормы, и их осуществление, реализацию посредством привлечения, если это необходимо, всех ресурсов страны114. Право, с этой точки зрения, есть только лишь один из способов, методов политического руководства государством и обществом, пусть и самый важный в современном государстве. Право создается или признается государством и почти во всех своих сущностных качествах зависит от воли правящей элиты115, от тех целей и задач, которые она ставит перед государством на том или ином этапе его развития. Роль права и его значение заключаются в упорядочении, стабилизации и воспроизводстве господствующих общественных отношений, «в замирении социальной среды» внутри государственно организованного общества, установлении и поддержании определенного стабильного порядка в нем. Но в любом обществе порядок общежития задается властвующей элитой. От правящих классов, сословий, групп, партий зависят содержание права и его роль, так как право - не единственный способ регулирования общественных отношений и создания «замиренной среды»116. Все это свидетельствует о приоритете политического над правовым в жизни государств на всем протяжении человеческой истории, или, говоря иначе, о приоритете государственной власти над правом, производ- ности права от государства и государственной власти, которая и выступает основанием законности тех или иных правил и оценки тех или иных деяний в обществе. Исходя из этого, государство выступает как продукт «врожденного социального импульса»117, обусловленного человеческой природой, а государственная власть — как необходимая функция, производимая социальной системой на определенном этапе своего развития, когда общество становится достаточно сложной системой и не может уже управляться с помощью форм и методов, которые были характерны для родоплеменной организации. Поэтому государственную власть, говоря словами Т. Парсонса, можно представить как генерализованную (восходящую от частного к общему, обобщенную, концентрированную) способность этносоциальной системы складывающегося и развивающегося государства «обеспечить выполнение ее элементами своих обязанностей, которая легитимируется тем, что направлена на достижение коллективных (общих для всех. — Г. Н.) целей, что предполагает в случае их неповиновения применение по отношению к ним негативных санкций»118. Роль и назначение государственной власти состоят, таким образом, в том, что она обеспечивает достижение общих целей через согласие членов государственно организованного общества (подданных или граждан) лигитимизировать руководящие позиции (статус) и дать мандат на принятие решений (формирование политики) от имени государства тем, кто находится на этих позициях (обладает руководящим статусом)119. Разумеется, осуществление властной роли (функции) не исключает применение принуждения, манипуляции, персонального авторитета, «голой» силы, как это утверждает Т. Парсонс. Сила, могущество, обладание ресурсами экономического и физического принуждения, способность их применить являются фактической основой власти. Сам процесс осуществления власти включает в себя и отдельные (единичные) санкционирующие действия, а не только генерализованную (обобщенную) способность социальной системы реализовывать свои интересы посредством «символических средств подчинения», как считал знаменитый американский социолог. Однако концепция власти Парсонса «тесно связывает власть с легитимным авторитетом»120 как способностью править без принуждения и насилия121, что возможно только в случае, если власть признается подавляющим большинством граждан (подданных) государства и пользуется их поддержкой. Именно такое признание составляет главное основание государственного властвования122. Оно не может покоиться на голом принуждении или насилии. Более того, как подчеркивает X. Ортега-и-Гассет, «тот общественный инструмент или механизм, который кратко называют «силой», поступает в распоряжение че ловека или группы людей лишь потому, что они правят»123, т.е. обладают властью. Для получения, захвата власти сила часто необходима. Но ее осуществление — это всегда нормальная реализация своих полномочий и прерогатив, которая всегда основывается на признании, уважении и поддержке (пусть даже пассивной). В свою очередь, это может иметь место тогда, когда власть осуществляет свою деятельность в соответствии с долгосрочными целями государствообразующей нации, которая доверяет тем, кто ею правит, выигрывает от сложившейся организации общественно-политической жизни, поскольку она обеспечивает реализацию общих и коллективных интересов, способствует достижению общего блага. Отсюда вытекают такие имманентные качества государственной власти, как верховенство, публичность и единство124. Верховенство государственной власти означает, что в пределах территории одного и того же государства не может существовать власти, стоящей выше нее. Она главенствует над всеми иными субъектами политико-правовых отношений в пределах территории государственно организованного общества, определяет их статус, контролирует их деятельность. На одном и том же государственном пространстве не может быть, во всяком случае, продолжительное время, двух равных по силе властей, «подобно тому, как одно и то же пространство не может быть одновременно занято двумя телами»125. Если имеется власть высшая, то все другие власти, действующие на той же территории (общественные, региональные, религиозные, семейные и т.д.), обусловливаются ею и имеют производный от нее, а потому несамостоятельный характер. Государственная власть является преобладающей по отношению ко всякой другой. Это абсолютное требование, предопределяемое целями самого государства, которые состоят в обеспечении общего блага, выражении интересов всего общества, в противовес частным и групповым интересам, угрожающим государственной целостности126. Автономия отдельных лиц и союзов может простираться лишь до тех пределов, где она наталкивается на прерогативы государственной власти, руководствующейся высшими соображениями О ГТ1 и и 1 и и пользы127. 1 ак как основной внутренней функцией государственной власти (если исходить из основной цели государства — обеспечение общего блага и общих интересов) является установление, поддержание и охрана общественного и правового порядка, то ей принадлежит монопольное, т. е. исключительное, безраздельное право на принуждение; узаконенное, «легитимное физическое насилие»128 а также суждение о том, ради каких целей подобает к нему прибегать129. Именно государственная власть посредством своих органов нормативно определяет: объем прав всех субъектов общественных отношений; основания и условия их ограничения и даже отчуждения; юридические обязанности и запреты, а также меры принуждения и ответственности в случае их неисполнения или нарушения. Поэтому положение физических лиц, корпораций и союзов по отношению к государственной власти Р. Иеринг называет подданством, а положение последней относительно них определяет как верховенство130. Верховенство государственной власти внутри страны по отношению к иным субъектам социального авторитета вытекает из ее публичного характера, предопределяется общественной значимостью выполняемых ею функций. Признак публичности государственной власти указывает на ее связь с интересами всего общественнополитического организма, предполагает отношение к государству, обществу как целому. «Когда мы говорим «это есть не частное, а публичное дело», мы разумеем связь с общественными интересами и потребностями... В таком же смысле мы говорим о «частном» и «публичном» праве. Все, что несет печать «публичности»... обозначает некоторую принадлежность к общественному целому»131. Связь с общими интересами всего населения, самими условиями существования социума с необходимостью пронизывает все направления деятельности аппарата государственной власти. Поэтому эту деятельность и систему органов и учреждений, ее осуществляющих, называют публичными. Естественно, что такая организация власти не может быть построена на сугубо личном, частном либо узкогрупповом эгоистическом интересе без угрозы для существования всего государственного целого. Она есть часть этого целого, и как таковая обязана сообразовывать свои действия с его интересами. По крайней мере, в качестве некоего минимума его структуры должны считаться с общими интересами и потребностями, основывать свою деятельность на служении обществу, быть, говоря словами Л. И. Петражицкого, «социально-служебной властью»132. Поэтому государственная власть, кроме удовлетворения групповых, элитарных интересов господствующих слоев населения, возлагает на себя обязанность заботиться о благе всех подвластных, и гарантировать достижение целей всего общественного союза. Она не может выражать исключительно групповые, классовые, узкоэгоистические интересы отдельных социальных групп, а с необходимостью, в большей или меньшей степени, осуществляет общесоциальные цели и интересы. Для этого власть в государственно-организованном обществе должна обладать определенной, достаточно высокой степенью организационно-политического единства. Во-первых, она всегда имеет единый социальный источник, в лице доминирующей общественной группы, правящего слоя, элиты, класса, всего народа, волю или интересы которых она выражает в первую очередь. Во-вторых, правильно организованная государственная власть для выполнения своего функционального назначения всегда имеет единые цели, задачи и направления деятельности, которые определяются целями и задачами, стоящими перед страной, государством и населяющим его народом. Из этого с необходимостью вытекает организацион но-правовое единство построения и деятельности государственного аппарата, как материального носителя власти в государстве. Однако определенная степень единства любого социального организма предполагает иерархичность его строения и внутренней организации. Исходя из религиозных традиций, иерархия есть такая градация социальных статусов, такой лестничный принцип и строй, где все ступени определены их близостью к Богу133, который и есть источник любого земного авторитета, любой власти и силы, связывающий мир в единое целое. Афоризм апостола Павла — «нет власти не от Бога; существующие власти от Бога установлены»134 — как бы закрепляет status quo, в котором постоянно пребывает всякая власть. Иерархия есть непременный атрибут любой власти. Будь то власть семейная, религиозная, государственная или какая-либо другая, ей обязательно присуща эта основополагающая черта, выступающая как ее непреходящее метафизическое качество135. Эта пара — власть и иерархия — составляют неразрывную связку, в которой, по словам И. А. Исаева, «подчас трудно определить, что является первичным, однако очевидно неразрывное существование обоих феноменов»136. Иерархичность власти означает ее ступенчатую структурированность и организованность, т.е. наличие внутренней субординации в ее построении и деятельности. Власть изначально и принципиально не может не быть организованной, структурированной и, следовательно, не может не иметь своего конечного, крайнего, предельного, последнего высшего центра (носителя), который концентрирует в своих руках, а затем распространяет по-периферическим уровням властные функции и полномочия. Поэтому мы и наблюдаем в системе государственной власти любого государства различ ные уровни, звенья, органы, подразделения, находящиеся в определенном соподчинении по отношению друг к другу. Они выполняют различные публичные функции, обладают разными полномочиями по их осуществлению. Но чем выше уровень отправления этих функций, тем полномочнее орган (или лицо), их выполняющий, и тем более значимый публичный характер носит его деятельность. Признаки публичности и единства государственной власти оказываются прямо связанными с явлением иерархии и все вместе эти свойства проявляют себя в наличии одного из государственных органов (их группы, звена) или уровня государственной власти быть высшей, верховной «в порядке восхождения подчиненных властей»137. Поэтому «когда мы говорим о суверенитете и привязываем его к государственной власти, то здесь речь идет о государственной власти в одном единственном смысле — как о власти верховной»138. Верховная власть «всегда образует иерархию, где различные должности составляют социальные положения, которые возвышаются друг над другом и как бы поддерживают собой верховное властное достоинство, превосходящее их все и единственно обладающее бытийной (политической. — Г. Н.) полнотой»139. Такая иерархия начинает формироваться еще на стадии протогосудар- ственного состояния общества. И в этом смысле можно с полным основанием утверждать, что государственность вырастает из естественно складывающейся социальной иерархии, определяемой близостью тех или иных людей и социальных групп, близостью к небесным, божественным силам, связанностью с ними. Вырастающее из этой иерархии государство, как новая форма существования общества, является тем самым не насилием над ним, а осознаваемая им самим жизненная необходимость, возникающая в процессе разложения родоплеменного строя. В переводе с древнегреческого «иерархия» означает «священная власть»140. Не случайно в традиционных обществах Древности и Средневековья было принято признавать священный характер вер ховной власти государства. Здесь «слово суверенный... обозначает нечто смежное с сакральным»141, а сама верховная власть государства являлась в то же самое время общественным авторитетом (аи^ог^еБ). Она всегда представлялась н должна была оставаться авторитетом — обладать духовным и нравственным превосходством по отношению к гражданам и подданным, что делало ее естественным центром притяжения для всех и каждого и обеспечивало ей свободное признание и лояльность с их стороны. Как указывают целый ряд исследователей, истинной (подлинной, настоящей) властью может обладать лишь тот, кто имеет свойства (качества) высшего, превосходного; тот, кто представляется, служит носителем и выразителем некоторых положительных идей и идеалов, соответствующих духу данной исторической эпохи. Поэтому качеству «высшего» придается здесь самое широкое значение во всех его физических и духовных смыслах142. Но для того чтобы это качество высшего было едино с верховной властью, чтобы последняя в своей деятельности могла опираться на свое реальное превосходство, она должна быть обращена к метафизическому трансцендентному уровню, единственно дающему ей основание и узаконение в качестве высшего, независимого, первич- О и ного принципа , являющегося основной ее права на отправление своей генеральной функции. Метафизический уровень — значит находящийся за пределами физического мира, трансцендентный — то есть данный «свыше» и потому являющийся для всех частей и граждан государства сакральным, освященным и распространяющим свою святость на Верховную Власть и ее носителей. Эта сакральность, освященность есть общий имманентный признак подлинной, настоящей Верховной Власти, позволяющий ей устанавливать и поддерживать государственно-правовой порядок без принуждения и насилия, во всяком случае, постоянного или длительного. В авторитете Верховной Власти проявляется и выражается такое ее свойство, как легитимность. Это ее главное, основное качество, из которого вытекают все остальные ее признаки. Легитимной является власть, признаваемая гражданами и подданными законной, правомернойНо законность и правомерность власти оценивается ими не по формально-юридическим критериям, а в основном психологически, эмоционально-аффективно. Легитимность — это внутреннее эмоциональное отношение к власти, основанное на вере «в право того или иного политического актора на властвование»143. Такое отношение показывает степень готовности населения подчиняться нормативному регулированию и дискреционным решениям верховной власти. Естественно, что эта степень будет тем выше, чем более учитывается властью психология, и архетипы, и стереотипы поведения управляемых этнических и социальных групп, их верования, традиции, нравы, ценностные ориентации. В отношениях, по легитимации действующей власти, присутствуют взаимные ожидания: того, кто принимает властные отношения, что им будут повиноваться; тех, кто подчиняется, — что решения будут иметь тот характер, какой ими ожидается и потому с легкостью признается144. Здесь, таким образом, имеет место тождество «экзистенциального решения», возникающего в глубинах народной жизни и акта волеизъявления властвующего субъекта145. Все это свидетельствует, что легитимность власти может быть гарантированна только внутренне-эмоционально-психологически. Согласно М. Веберу, существует три вида легитимного признания власти: 1. Обусловленное исключительно аффективно-эмоциональной преданностью носителю Верховной Власти, когда мотивом ее признания является вера в необычайные, сверхъестественные качества верховного властителя (харизматический тип господства, харизматическая легитимность). 2. Обусловлено религиозной верой в зависимость различных благ и спасения от сохранения данного порядка, когда признание верховной власти основывается на убежденности в законности, но и в святости носителей верховенства и издревле существующих правил и норм (традиционная легитимность). 3. Обусловленная ценностно-рациональной верой в абсолютную значимость порядка в качестве выражения высочайших непреложных ценностей, охранителем которых является данная Верховная Власть (легальная или целерациональная легитимность)146. Но вне зависимости от типа легитимности верховной власти любые государства достигают пика своего расцвета и могущества только потому, что их учреждения и носители верховной власти представляются подданным или гражданами носителями высшей правды и справедливости. Как только эта вера иссекает, режим власти в лучшем случае продолжает действовать по инерции, по привычке, поддерживаемый лишь убеждением населения, что всякое правительство лучше, чем хаос и анархия. Не случайно легитимность часто связывают с истинностью и справедливостью действий и решений власти, что обеспечивает ей принятие и согласие с ее требованиями. Легитимность выражает всегда тот факт, что граждане в явной или неявной форме, активно или пассивно воспринимают деятельность власти как соответствующую общим моральным принципам, а их субъективные ощущения истинного и справедливого совпадают с происходящим во властно-политической сфере147. При этом легитимность следует считать, на наш взгляд, качеством именно верховной, а не всей государственной власти. Действия и акты иных государственных властей, подчиненных верхов ной власти органов и должностных лиц, часто представляются населению неправомерными, незаконными и не соответствующими принципам правды и справедливости, тогда как восприятие верховной власти и отношение к ней остается более чем лояльным. Это хорошо проявляется в народном фольклоре — в пословицах и поговорках. В них выражается «готовая формула нравственного поведения» древних народов, «мысль которых усматривает критерий истины не в согласии с разумом, а в исконности, в ореоле нерушимого предания, завешенного от предков»148. Так, с одной стороны, «суд царев — суд Божий», «без царя земля не строится», «без царя — народ сирота», «без царя — земля вдова». С другой стороны — «не ведает царь, что делает псарь», «жалует царь, да не жалует псарь», «царь гладит, а бояре скребут», «царские милости в боярское решето сеются», «не князь грешит, а думцы наводят», «не царь гнетет народ, а временщик», «не боятся закона, боятся судьи»149. Все это свидетельствует о моральной иерархии властей в народном сознании и психологии, которая в целом соответствует организационно-правовой субординации в государственном аппарате. Таким образом, суверенитет как феномен Верховной Власти «является понятием, выражающим иерархичность (подчеркнуто нами. — Г. Н.) отношений между официальными носителями власти в государстве и утверждающим, что в этих отношениях должна быть некая высшая точка, некий высший центр действия, обладающий способностью последних решений»150. Элемент решения в понятие суверенитета был внесен Ж. Боденом. Говоря о различии между магистратом (т.е. административным звеном) и верховным правителем, он указал, что приказ магистрата есть просто распоряжение, то есть акт сугубо административный, управленческий, «в то время как приказ правителя - это решение», причем такое, которое может изменить содержание государственного и правового порядка151. Это акт конституирующий, имеющий политическую природу и значение для всего государственно организованного общества, во всяком случае, могущий иметь такое значение. Это вытекает, как подчеркивает К. Шмитт, из правомочия носителя верховной власти изменять или вовсе упразднять законы сообразно потребностям данного случая, времени и лиц152. Другими словами, носителем суверенитета или той самой высшей точкой, высшим центром действия, верховной властью является тот субъект властной деятельности, которому принадлежит право на окончательные решения по наиболее важным, значимым вопросам жизни государства, тот, который обладает монополией на эти последние решения. В конечном счете, в этом и «состоит сущность суверенитета, который, — по мысли К. Шмитта, — юридически должен правильно определяться не как властная монополия или монополия принуждения, но как монополия решения»153, исключительного и последнего, а потому не подлежащего оспариванию, обжалованию и пересмотру. Государство немыслимо без суверенитета именно как верховной власти. Оно не может не обладать ее предельным, конечным носителем, сувереном. Государственный союз, не обладающий им, не может рассматриваться как самостоятельное, независимое государство154. «Если такого Верховного носителя нет, если последнее решение за государство выносит кто-то другой, то это уже не государство, а провинция, область или что-то иное, входящее в сферу каких-то суверенных властных отношений как вполне несамостоятельный член»155. Наличие суверенитета именно как верховной власти и есть самый существенный, отличительный признак государства, без которого оно не может существовать как самостоятельное, независимое политическое целое156. Исходя из этого, Ж. Боден и его последователи проводили различие между верховной и подчиненными (управительными) властями, выделяя их самые необходимые и важные отличительные признаки. Верховная (суверенная) Власть обладает всем объемом полномочий, ей юридически принадлежит вся компетенция по осуществлению и реализации задач и функций государства, и отправляются эти полномочия ею по собственному праву. И в этом смысле Верховная Власть универсальна — она заключает в себе все проявления государственной власти, обладает всем объемом правомочий и прерогатив по непосредственному принятию на себя любой государственной функции и всякого полномочия ad hoc (для данного, конкретного случая) или постоянно. Причем она может делать это в любое время и по собственному усмотрению (ad arbitrium). Все государственно значимые функции и полномочия восходят к Верховной Власти, концентрируются у нее. Верховная Власть обладает общим полномочием на управление государством в целом. Верховная Власть обладает тем, что получило название «компетенция компетенций», или компетенция по вопросам наделения компетенцией, то есть прерогативой определять собственную компетенцию, а следовательно, компетенцию и статус всех остальных субъектов властной деятельности в государстве. Поэтому она выступает источником всякой другой публичной власти в государстве, которая делегируется ею нижестоящим, подчиненным ей органам, звеньям и уровням государственного аппарата. Подчиненные власти, в отличие от Верховной, наделяются строго определенной, точно обозначенной степенью властных функций и полномочий. Они не имеют общего полномочия на управление государством в целом и управомочиваются лишь на отправление отдельных, вполне определенных задач в пределах той компетенции, которая установлена для них актами Верховной Власти или иных вышестоящих органов по ее делегации. Сами эти подчиненные власти (органы, их уровни и звенья) являются производными от Власти Верховной. Они создаются на основе правовых предписаний, источником которых выступает Верховная Власть. Их функции и полномочия не являются их собственными, потому что каждому такому органу, звену или уровню они непосредственно (прямо) или опосредованно (косвенно) вручаются Верховной Властью, которая тем самым и определяет их статус. Правовые акты и любая иная деятельность подчиненных властей находится под контролем и надзором Верховной Власти и подлежит в известных случаях кассации с ее стороны. За свои действия органы подчиненной власти и их должностные лица могут нести судебную, административную и дисциплинарную ответственность157. Верховная власть юридически ничьему контролю не подлежит и не перед кем юридической ответственности не несет. Что касается статуса самой Верховной Власти, то он объективно задается целями, задачами и функциями государства на каждом данном этапе его существования и развития. Кроме того, Ж. Боден указал на два существенных признака верховной власти, отличающих ее от подчиненных (административных по своей природе) властей: постоянство и абсолютный характер158. Постоянство верховной власти не имеет у Бодена временного критерия. Оно скорее определяется в границах социальных отношений как независимость и непроизводностъ этой власти от всякого иного источника на земле, кроме самого ее обладателя. Вообще же суверенен один лишь Бог, который обладает надмирским суверенитетом, превыше которого нет ничего. Бог превыше земного правителя. Он есть абсолютный суверен всех государств в мире, чья верховная власть подчинена, как таковая, «закону Бога и природы», а также «требованиям морального порядка». Но земной властелин есть представитель Бога на земле. В «Шестой книге о Государстве» Бодена содержится ссылка на место в Библии, где говорится о том, как Бог передал власть своему земному избраннику159. Аналогичный подход к происхождению верховной власти можно найти в любом обществе, основанном на религиозной традиции160. Первоначальная власть практически во всех протогосударст- венных образованиях носила монархический характер: «Все без исключения древние общества формируют монархии»161. Монархи же царствуют по собственному и божественному праву, соединяя в своих руках все направления деятельности и полномочия верховной власти, почему и называются суверенами или самодержавцами162. Однако Боден, а вслед за ним и ряд других авторов приписывают качества непроизводности и независимости также и другим формам верховной власти — аристократической и демократической. Они сходятся в том, что, какую бы форму ни принимал суверенитет, он имманентен самой идее государства и является его необходимым признаком. Поэтому, меняя свои формы, истинная, настоящая верховная власть никогда не меняет своей политикоправовой природы, сущности, назначения, изначальной идеи. Коренные государственные установления, устои общественно-политической жизни не «суть основные идеи... какого-нибудь известного народа, — писал по этому поводу В. Г. Белинский. — Наоборот, государственность всех народов имеет общие корни, теряющиеся в таинственной глубине изначальной традиции, мифического прошлого, в силе векового предания, высшего трансцедентного откровения. Эти коренные устои «не бывают законом изреченными от человека, но являются довременно и только выговариваются и создаются человеком»163. Все первые государственные образования древности были монархиями. Но один раз возникнув, ставши социальным фактом, они диалектически развивались, меняя характер внутренних связей, могли принимать аристократический, демокра тический облик, а также смешанные формы организации, но сами эти перемены и трансформации не изменили внутренней природы верховной власти, будучи моментами развития ее собственной идеи, субстанции. Поэтому, по мнению Л. А. Тихомирова, верховная власть, как «единственный представитель всей нации» и «выразитель ее верховного идеала», по существу своему «универсальна... заключает в себе все проявления власти» и силы, какие порождаются социальной жизнью, и все они находятся под ее верховенством, вне зависимости от формы правления164. Главной идеей верховной власти, а следовательно, и суверенитета с точки зрения ее классической концепции является полновластие, тотальность, абсолютность, предполагающая концентрацию всех властных функций и полномочий в руках ее непосредственного держателя (носителя). «Всякая власть не есть настоящая власть, пока она не сделалась полновластием», — утверждал В. Д. Катков165. «Совокупность принадлежащих Верховной Власти прав есть полновластие (подчеркнуто нами. — Г. Н.), как внутреннее, так и внешнее», — писал Б. Н. Чичерин. «Юридически она ничем не ограничена; она может делать все, что считает нужным для общего блага... Это власть в юридической области полная и безусловная (подчеркнуто нами. — Г. Н.). Эта полнота власти называется иногда абсолютизмом государства... В самодержавных правлениях Монарх потому имеет неограниченную власть, что он единственный представитель государства как целого союза. Но и во всяком другом образе правления Верховная Власть точно так же неограниченна. Это полновластие не составляет принадлежности того или иного образа правления; оно существует при всяком образе правления (подчеркнуто нами. — Г. Н.), ибо неразлучно с самим существом государства как верховного союза»166. Поэтому «любая действитель ная Власть в большей или меньшей степени является тотальной (полной)»167. Во всяком случае, она всегда стремится быть таковой. Отсюда вытекает, что существо и природа верховной власти во всех государствах одинакова, везде она непроизводна и полновластна, неограниченна юридически, то есть абсолютна, что, согласно Бодену, составляет второй существенный признак суверенитета. Просто в одних государствах верховными органами государственной власти являются коллегии, как в республиках, в других - отдельное лицо, как в монархиях; в одних — носителем верховенства выступает только один орган, в других — несколько органов, распределяющих между собой полномочия верховной власти. В каких ситуациях жизненно необходимо, чтобы в качестве последней инстанции выступал только один орган, а в каких возможно выполнение функций и полномочий верховной власти несколькими звеньями, зависит от конкретных обстоятельств внешнего и внутреннего характера, условий места и времени, традиций и обычаев государствообразующего народа и т. д. Важно другое: принципиального различия в существе выполняемых верховной властью функций и полномочий — нет, следовательно, и природа ее при различных государственных формах едина, различна лишь их организация. Содержание понятия полновластия как основной идеи верховной власти (суверенитета) заключается: 1) в принадлежности всей полноты государственной власти в полном объеме субъекту (субъектам) Верховной Власти, чьи функции и полномочия охватывают всю государственную деятельность без изъятия и служат источником полномочий всех других, производных от нее и подчиненных ей властных структур. Верховная Власть направляет и контролирует их деятельность. За свои действия они несут ответственность перед Верховной Властью; 2) в концентрации всех жизненно важных для государства вопросов и предметов ведения, а также исключительного права принятия решений по ним в руках Верховной Власти; 3) в прерогативе Верховной Власти участвовать во всех проявлениях государственной жизни. Если бесконечное множество управленческих и судебных дел получают разрешение помимо непосредственного воздействия Верховной Власти исполнительными и судебными органами самостоятельно, то нет практи чески ни одного такого дела, где она, как последняя высшая инстанция, была бы лишена возможности в той или иной степени, в той или другой форме или при каких бы то ни было обстоятельствах существенным образом повлиять на них либо изменить их содержание168. Идея полновластия — это, собственно говоря, и есть основа классической теории суверенитета, как самодержавия верховной власти. И по мнению сторонников этой теории, она «не есть какая- то архаическая идея, обреченная на гибель с ростом просвещения и потребности в индивидуальной свободе. Это вечная и универсальная идея, теряющая свою силу над умами при благоприятном стечении обстоятельств и просыпающаяся с новой силой там, где опасности ставят на карту самое политическое бытие народа»169. Она не есть принадлежность какой-то социально-экономической формации, цивилизации или формы правления. В открытом виде, в качестве положительного факта, либо в скрытых формах, в виде тенденции или потенции, эта идея известна и прошлой истории человечества, и жизни современных народов. «Где нет личного самодержавия, — там оно сменяется идеей коллективного самодержавия... парламентов... организованного народа или целого государства, как, например, в отношениях метрополий к колониям»170. Это полностью подтверждается доктриной верховенства британского Парламента, разработанной выдающимися английскими правоведами Блэкстоном и Дайси. Согласно ей Парламент, под которым в юридическом смысле понимаются король, палата лордов и палата общин, что определяется выражением «король в Парламенте», обладает верховной и бесконтрольной властью издавать, утверждать, расширять, ограничивать, отменять, возобновлять и объяснять законы, относящиеся к всевозможным областям. «Парламент есть то учреждение, которому конституцией... вверена деспотическая, неограниченная власть, которая в каждом государстве должна находиться в чьих-нибудь руках». Поэтому «он может ре гулировать или совсем изменить порядок престолонаследия... переменить господствующую религию страны... изменить или пересоздать устройство королевства и самого парламента... Он может сделать все, что не невозможно физически...»171. Такая полнота власти суверена именуется Ж. Боденом абсолютной властью. Определение абсолютная чаще всего понимается как неограниченная, т.е. юридически никем и ничем не связанная и способная к свободному, дискреционному политическому действию воля. Неограниченность верховной власти рассматривается в специальных исследованиях в нескольких аспектах. Сам Боден рассматривает данный признак с позиции создания новых законодательных установлений и с точки зрения решений, принимаемых сувереном в критические, экстраординарные моменты, ставящие под сомнение само существование государства172. Подавляющее большинство исследователей отождествляют право верховенства с законодательной деятельностью, а суверенитет с законодательной властью. Сувереном с этой точки зрения является тот, кто принимает нормоустанавливающие решения. Но Боден смотрит на это полномочие носителя верховной власти значительно шире. Суверен не только принимает. Обнародует законы, но может их изменить, приостановить или вообще отменить173. При этом он ни перед кем на земле отчета за свои действия не держит, основывает их исключительно на своей воле, т.е. исходя из принципа целесообразности или необходимости. Отмена одних законов и принятие новых нередко приводит к кардинальному изменению характера отношений в различных сферах жизни общества. Поэтому правообразующая деятельность верховной власти временами выступает как учредительная, конституирующая новый политический и правовой порядок. Иначе говоря, суверенный государь, будь то монарх, аристократическая коллегия или народное собрание, обладает не только правообразующей, но и учредительной властью. Преобразование действительности, установление новых социальных связей и институтов прямо связано с проявлением суверенной, конституирующей власти (силы воли). Она проявляется в чрезвычайных для существования государства обстоятельствах, условиях крайней необходимости, когда на основе существующих законов решение принять невозможно, в силу отсутствия в действующих нормах предварительного урегулирования подобных вопросов и самой невозможности такого предварительного предусмотрения. Это относится и к другим экстраординарным случаям, требующим, например, восстановления нарушенного порядка, и вообще к разрешению любых вопросов, не определенных наперед законодательством, что является одной из существенных прерогатив верховной власти174. Отсюда утверждение К. Шмитта: «Суверенен тот, кто принимает решение о чрезвычай- о устанавливается для общества, граждан, подданных, но вовсе не связывает суверена, не ограничивает его властной способ ности, его воли. «Король не может дать себе закона или командовать собой... не может быть подданным своих законов», — писал Боден180. Юридически Верховная Власть ничем и никем не ограничена, не имеет в этом отношении никаких пределов — это правило является общим местом почти у всех отечественных и зарубежных авторов дореволюционного периода и у советских правоведов181. Верховная власть «не знает над собой никакой высшей власти, а поэтому и не знает никаких норм, которые были бы внешне обязательными для нее»182. «Выражение «неограниченный» означает, что... Император в проявлениях своей воли не ограничен какими-либо законодательными нормами и что ее власти никакая другая власть на земле юридически не может поставить пределов»183. По самому существу своего понятия верховная власть, как власть конечная, предельная, крайняя, последней инстанции, не может быть юридически ограничена, ибо если бы она была ограничена юридически, то уже не была бы верховной. Таковой бы стала власть, ее ограничивающая. Неслучайно Н. М. Коркунов считал понятия «верховная» и «неограниченная» синонимами184. По мнению сторонников классической концепции суверенитета, верховная власть не может иметь прочных юридических рамок. Она волей-неволей вынуждена выходить за них, действовать исходя из принципов целесообразности, а иногда и необходимости, примеряясь к конкретно сложившимся условиям, обстоятельствам и собственным возможностям. Она обязана зачастую оперативно реагировать на сложившуюся ситуацию, вводить новые нормы, менять устоявшиеся правила или действовать по усмотрению в случае экстремальной ситуации, и тогда позитивное право отходит на задний план. Но для того чтобы принимать, изменять, отменять законы, приостанавливать действие конституции, то есть всего существующего правопорядка, необходимо обладать принципиально неограниченными полномочиями. Конституция государства и законодательство ориентированы на нормальную, стабильную ситуацию. В такой ситуации неограниченность верховной власти отнюдь не означает ее произвольности. Она вполне соединима с закономерностью и правовым характером деятельности высших органов власти. Законы, принятые ими, ставят и их самих в определенные юридические рамки. Только в деспотическом государстве «место закона заступает ничем не сдержанный личный произвол правителя»185. Исходя из этого, Г. Еллинеком была разработана теория самоограничения верховной власти, в соответствии с которой верховная власть ограничивается правовыми нормами, ею самой установленными186. «Государство юридически ограничено самим фактом существования порядка», — писал он. Но тем самым, издавая закон, оно «юридически связывает не только индивидов, но и свою собственную деятельность». «В его власти, — как фактической, так и юридической, придать тот или другой характер правопорядку, но не решить вопрос о его существовании»187. В конце XIX в начале XX века эта теория получила дальнейшее развитие в трудах русских юрис- тов-государствоведов. И целый ряд авторов достаточно четко отде- «-» А лили ограниченную власть от самоограниченнои188. Они соглашались, что, издав закон, верховная власть «сама же первая должна ему подчиниться и охранять его до тех пор, пока она не отменит или не изменит его в том же узаконенном порядке. Поэтому Верховная Власть является ограниченной для самой себя, но неограниченной по отношению к закону, ибо сама же может изменять и отменять его». Верховная Власть «является, таким образом, неограниченной в смысле права издания, изменения и отмены закона, но самоограниченнои в смысле отношения к изданному уже раз закону»189. Самоограничение есть, поэтому, явление временное, находящееся в полной зависимости от воли суверена. И он, ограничивающий сам свои права, может в любой момент законно восстановить их, «ибо сила, ограничивающая эти права, — в Нем самом»190. Необходимо также иметь в виду, что при самоограничении верховная власть ограничивается «не внешним, а внутренним образом». И для нее «законы имеют лишь нравственное значение. Она соблюдает их... до тех пор, пока убеждена в их целесообразности; если же это убеждение исчезает, она имеет право отменить их»191. Отсюда делается вывод, что верховная власть, как обладающая исключительным самоопределением192, стоит выше права, а выражение «самоограниченная власть» означает то же самое, что и «неограниченная власть»193. Юридическая неограниченность верховной власти не означает, однако, ее фактической неограниченности и произвольности194. По словам Н. М. Коркунова, верховная власть ограничена законами природы, исторической обстановкой, «пределами физической возможности и бытовыми условиями»195. Она делает не то, что ей вздумается, а что она может при данных обстоятельствах. Неограниченности верховной власти в абсолютном фактическом смысле нигде и никогда не существовало и не может существовать: всемогущество власти, даже самой автократичной, и авторитарной есть фикция с фактической точки зрения. Об этом же писал и Боден: «Все Государи Земли подвластны законам Бога, природы и множеству человеческих законов, общих у всех народов». И далее: «Но что касается Божественных и естественных (законов), все Государи на земле подчиняются им и не в силах их нарушить»196. Факти ческие пределы для верховной власти состоят в наличии некоторых физических и интеллектуальных границ, определяемых состоянием и умонастроением общества, внешнеполитическим положением страны, взаимоотношениями власти и народа, организацией и эффективностью самого государственного аппарата. Являясь источником всего позитивного права, Верховная Власть всегда может отменить любой закон, способами и путями законодательством предусмотренными, а в чрезвычайных обстоятельствах и без их соблюдения, но даже при реализации этой своей суверенной прерогативы, она не может не считаться с теми условиями и требованиями политического бытия, на которых держится ее собственный авторитет и которые являются элементарными условиями существования государственно-правового порядка. Поэтому с фактической точки зрения понятие неограниченности есть вещь весьма условная. Абсолютное положение Верховной Власти государства, независимое ни от каких внешних воздействий реальной жизни, невозможно. Неограниченность Верховной Власти существует только в том смысле, что никакая другая власть юридически не может воспрепятствовать ей в принятии решений, сохраняющих или изменяющих политико-правовой порядок государства. Верховная Власть юридически свободна в своих решениях от каких-либо субъектов права и социально-политических отношений. Но так может быть в том случае, если она действительно, реально, а не формально является Верховной Властью. Иначе она, в противном случае, имеет опору вне себя самой, в какой-то другой, более сильной власти, которая и будет тогда по-настоящему верховной и суверенной. Таким образом, государственный суверенитет выступает как признанная народом (легитимная), внешне непроизводная, постоянная, юридически неограниченная Верховная Власть государства, обладающая универсальными полномочиями на управление государством в целом и концентрирующая в своих руках монопольное право на принятие окончательных решений по всем важным вопросам общегосударственного (общенационального) значения. С организационно-правовой точки зрения Верховная Власть представляет собой наиболее высокую ступень, последнюю инстанцию в иерархической системе организации государственной власти, высший властный центр в государстве, наделенный правом принимать окончательные решения по такому кругу дел, самостоятельное решение которых и позволяет существовать государству как независимой политической и культурной целостности. Тем самым именно Верховная Власть как реальное, фактическое выражение суверенитета государства выступает как основная гарантия достижения его внутренних и внешних целей. Если основную внутреннюю цель существования государства составляют организация и поддержание справедливого порядка жизни, устройства государствообразующего народа, само его существование, воспроизводство и развитие, то это достижимо лишь в том случае, если государственная организация, строящаяся на принципе иерархии, выделяет из своей среды дееспособную и авторитетную Верховную Власть, находящуюся в состоянии определять приоритеты национального строительства и обеспечивать их достижение. Именно Верховная Власть представляет собой в данном контексте феномен «внутреннего» суверенитета государства. То же самое относится и к основной внешней цели государства — обеспечению самостоятельного и независимого существования его самого и составляющего его народа среди других народов и государств. Из этой цели вытекает необходимость «внешнего» суверенитета государства, который проявляется в политическом единстве народа, в наличии у него государственного статуса, необходимого ему для актуализации себя в среде других народов (наций) и обособления от них. Однако в основании фактической и юридической независимости и самостоятельности любого государства находится наличие собственной национально ориентированной Верховной Власти, принципы ее безусловного авторитета и легитимности как внутри страны, так и вовне. Именно в указанных выше целях заключаются основная идея и сущность государства. Полнота их реализации связана и зависит от наличия такого качественного состояния и признака, выступающего одновременно целью и средством, элементом и признаком государства, как суверенитет. В свою очередь, реальным, фактическим и юридическим выражением суверенитета государства является наличие в нем собственной, принадлежащей ему Верховной Власти, несущей всю полноту ответственности за реализацию всех целей государства и обладающей правом и способностью последних, окончательных решений по наиболее важным вопросам общегосударственного (общенационального) бытия. Поэтому необходимо признать неразрывную связь явления суверенитета с институтом Верховной государственной Власти, наличия в государстве ее конкретного непосредственного носителя (держателя). Суверенитет есть феномен Верховной Власти. Она является его реальным, фактическим выражением в государстве. И в этом смысле государство предполагает наличие Верховной Власти и на ней основывается, покоится — строится, существует и развивается. Это достаточно хорошо проявляется при исследовании соотношения внешнего и внутреннего аспекта государственного суверенитета. «Внешний» суверенитет вытекает из высшей, идеальной, абсолютной конечной цели государства, ради которой оно, собственно, изначально и образуется, — достижения свободного, независимого и самостоятельного существования и развития государствообразующего народа среди других наций и народов. В осуществлении этой цели заключается верховный закон государственного бытия, включающий в себя и всеобщий интерес, и общее благо как выражение внутренних задач и целей государства. В своем внешнем аспекте суверенитет проявляется в политическом единстве народа, его государственном статусе, необходимом ему для актуализации себя в среде других народов, обособления от них. Как пишет К. Шмитт, «государство есть политический статус народа, организованного в территориальной замкнутости... особого рода состояния народа, и именно такое состояние, которое в решающем случае оказывается главенствующим... в противоположность многим мыслимым индивидуальным и коллективным статусам»197. С этих позиций суверенность, суверенитет для государствообразующей нации (народа) является жизненным символом высшего порядка. «Им различаются субъекты и объекты политических событий... внешней истории»198, которая всегда была, есть и будет, в первую очередь, историей государств. Народ действителен только в отношениях с другими народами и нациями, которые желают актуализовать свои жизненные силы во внешнем мире и должны строить себя как государство. Поэтому изначально суверенитет в своем внешнем выражении равнозначен понятию государства в широком смысле, как политического единства, страны, политического общества. Суверенитет здесь тождествен государству и принадлежит его народу как единому субъекту политической истории и современной ему международной жизни. Государство выступает здесь как внешняя форма организации народной жизни. Взятое само по себе, без своего этнического субстрата, оно только рамка, пустой каркас. Но и народ без государства есть только рыхлая, бесформенная масса, не способная к самостоятельному и независимому существованию. Без надлежащего политического оформления он не может стать главенствующим политическим единством на занимаемой территории, самостоятельным субъектом всемирной истории. Поэтому суверенитетом может обладать лишь народ, организованный в государство и обладающий, по словам Гегеля, собственным монархом, правительством, начальством, судами, сословиями и другими определениями, наличными в «только сформированном внутри себя целом...»199. Поэтому о народном суверенитете можно говорить только в том смысле, считает Гегель, «что народ вообще является по отношению к внешнему миру самостоятельным и составляет собственное государство», то есть собственного государя или верховное правительство200. Суверенитет может принадлежать народу в том смысле, в каком суверенитет присущ государству этого народа в качестве имманентного ему субстанционального свойства или признака, имеющего свое последнее основание в политическом единстве государствообразующей этносоциальной общности. Таким образом, внешний аспект суверенитета выражается в государственном статусе народа, его политическом обособлении от иных этносов, самостоятельном и независимом существовании среди других наций и народов. «Внешний» суверенитет может относиться только к государству как целому и ни в коем случае к его отдельным частям или уровням власти. Поэтому он выступает важнейшим признаком государства как политически организованного общества, его своеобразной «визитной карточкой»в международных отношениях. Он, по сути, равнозначен здесь понятию госу дарства, поскольку в международном праве понятие государства мыслимо как только суверенное. Его существо заключается в наличии правовой и фактической возможности полной самостоятельности государства в осуществлении внешних и внутренних функций, в определении своей внешней и внутренней политики без вмешательства извне. Поэтому в своем международном аспекте суверенитет с точки зрения самой идеи неделим, хотя на практике он может ограничиваться суверенной властью другого государства или более высокой союзной властью федеративного, конфедеративного или имперского типа. Самой важной прерогативой в аспекте внешней самостоятельности государства является jus belly, право войны, т.е. реальная возможность в некотором данном случае в силу собственного решения определять внешнего врага и бороться с ним201. Это право вытекает из самой высшей цели государства — свободного и независимого существования, воспроизводство и развитие государствообразующего этноса (этносов), обеспечения его (их) самостоятельного политического бытия и независимого национального существования. При этом народ посредством национальной идеологии (политической мифологии, религиозной или (и) правовой доктрины) на основе выработанных в процессе исторического развития верований, обычаев, традиций, общих идеалов и ценностей определяет, в чем заключаются его свобода, независимость, самостоятельность, их конкретное содержание, не всегда ясно сознаваемое, но очень строго ощущаемое и отстаиваемое любыми средствами. Не случайно на протяжении долгой истории человечества война представлялась как естественное дело государства, а с позиции «классического» международного права рассматривалась в качестве одной из прерогатив неограниченного суверенитета, как продолжение политики иными средствами. Несмотря на попытки ограничить право ведения военных действий во второй половине XX века со стороны международного сообщества путем закрепления санкций по отношению к государству-агрессору202 военные акции США и их сателлитов по отношению к Югославии, Афганистану и Ираку в конце XX — начале XXI века доказали невозможность подчинения по-настоящему суверенных государств международному правопорядку. Наоборот, эти события подтвердили известный тезис, что сам международный порядок есть следствие воли и деятельности фактически суверенных государств. Однако для ведения войны, прекращения военных действий, заключения мира, подписания союзных договоров военного или внешнеполитического характера необходимо решение, которое может быть принято только субъектом Верховной Власти. Внутренним условием обеспечения высших целей государства являются организованность и упорядоченность его общественнополитической жизни, достигаемые благодаря наличию в нем Верховной Власти, которая и представляет собой феномен «внутреннего» суверенитета государственно организованного общества. Верховная Власть выступает как объединительная сила, организующая государство, регулирующая его жизнедеятельность и поддерживающая его существование. По сути, речь в данном аспекте идет «о высшем внутреннем авторитете», выделяемом из себя политически организованным обществом, который для государства, действительно имеющегося в наличии, а не спроектированного в умах, является по-настоящему судьбоносным203. Главное не в том, чтобы составить красивую конституцию, закрепив в ней все гуманистические принципы, а в том, чтобы организовать хорошо работающую систему государственной власти, выполняющую свои цели, задачи и функции. Только на такой основе, т.е. путем организации суверенной (высшей) власти и сосредоточения в ее руках необходимых средств и прерогатив, и строится политически организованное общество именно как государство. Поэтому внутренний суверенитет легко переходит здесь во внешний, сливаясь с ним, и наоборот. Отсюда вытекает невозможность деления единого политико-правового явления суверенитета на внешний и внутренний. Народ, не обладающий внутренним суверенитетом, т.е. собственной, национальной Верховной Властью, никогда не будет обладать и внешним суверенитетом, не будет иметь самостоятельности и независимости. Отсутствие внутренней организованности посредством дееспособной Верховной Власти рано или поздно приведет к потере внешнего суверенитета, к превращению народа (нации) в объект чуждой политики, причем достаточно часто — навсегда. Наличие Верховной Власти, принципы ее безусловного авторитета и легитимности (законности) лежат в основании каждого юридически и фактически суверенного государства. Верховная Власть выступает как формообразующее и связующее начало государственно организованного общества, высшая точка его устойчивости и прочности, естественный центр всего политического организма, отсутствие которого превращает любой общественный союз в чисто механическое соединение или весьма неустойчивое образование. Присущие государству признаки суверенитета — верховенство (наличие Верховной Власти) и внешняя независимость (самостоятельность) — неразрывно связаны между собой, предопределяют друг друга, являются взаимообусловленными. Без наличия собственной Верховной Власти государство не может быть независимым в международных отношениях. Без независимости от других государств неосуществимо и верховенство государственной власти в пределах его территории. В любом человеческом обществе имеется много центров власти и влияния. Но когда возникает государство, это означает, что появились идея верховной власти и ее конкретный носитель, держатель. Он не уничтожает, во всяком случае, окончательно, прочие центры социального влияния, но регулирует и организует их деятельность, примиряет их интересы, обеспечивает согласие между ними в интересах политического единства. Понятие суверенитета, таким образом, показывает, что наиболее высокая форма человеческого общежития — государство — предполагает наличие иерархии общественных институтов, норм и отношений, основанных на том, что внутри него имеется высшая сила, обладающая возможностью и способностью подчинять всех своей воле, выступающая в качестве последней, исключительной и всеобщей инстанции принятия окончательных решений. Государство управляется Верховной Властью. Она и представляет собой реальное политико-правовое явление суверенитета государства, воп лощение его независимости и самостоятельности в международных отношениях, единства и верховенства общего интереса при решении внутренних дел государственно организованного общества. Таким образом, идея государства заключается в его суверенитете, то есть в независимом и самостоятельном существовании государствообразующего народа или народа, организованного в государство Верховной Властью среди других государств и народов. Идея суверенитета и высшая степень, пик его реального фактического проявления состоит в наличии верховной государственной власти, внешне непроизводной, юридически не ограниченной и концентрирующей монопольное право на принятие окончательных решений в интересах государства и образующего его народа. Однако в реальной жизни, в практике политического строительства достичь такого фактического, а зачастую и юридического положения могут далеко не все государства. Исходя из этого, иногда как в теории, так и на практике происходит отрицание суверенитета как необходимого качественного признака и элемента государства, делаются выводы о возможности существования не суверенных или полусуверенных государств, говорится о возможности деления суверенитета и существовании ограниченного суверенитета у целого ряда государств и государственных образований. Если рассматривать суверенитет как реальное явление в его историческом развитии на различных этапах существования государственности у конкретных стран и народов, то многие из этих подходов и утверждений найдут свое подтверждение в исторической практике. Но это никак не влияет на содержание самой идеи государства и суверенитета, реализация которых не может не иметь некоторых промежуточных этапов своего существования и воплощения в действительности, «приливов» и «отливов» в процессе своей реализации. При этом не каждый народ или нация могут реализовать свои идеальные политические потенции и выступают как несуверенные государства либо долго пребывают в полусуверенном государственном состоянии в силу неравномерности исторического развития.