ЛИБЕРАЛИЗМ КАК НАПРАВЛЕНИЕ В АМЕРИКАНСКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ. СОЦИАЛЬНЫЙ СТАТУС ЛИБЕРАЛОВ

Более детально изучались отдельные внешнеполитические концепции и доктрины, многие из которых выдвигались либеральными идеологами. Так, оценка доктрин «взаимозависимости*, «многополюсного мира», циклического развития международных отношений и ряда других дана в книге-интервью Г.

Такого рода исследования — значительный вклад в марксистскую историографию впептиеполитпческой идеологии США. Проанализировав множество теорий, доктрин, пропагандистских лозунгов, советские авторы раскрыли их империалистическую сущность, противопоставили им советскую позицию в тех же вопросах. Однако в большинстве случаев рассматривались отдельные доктрины, без сравнения их друг с другом, без выделения малых и больших, второстепенных и главных, т. е. вне какой-ли- бо иерархической системы, что в целом оставляет впечатление фрагментарности. Отдельпые исключения, например упомянутая выше книга В. Ф. Петровского, работы Г. А. Трофименко, К. С. Гаджпева, отличающиеся широким общим охватом, не изменили преобладающего предпочтения большинства авторов тематическому анализу, что. впрочем, оправданно, поскольку указанные труды пе являются специально историографическими.

Собственно же историография в виде общей картины школ и направлений дана в трудах С.

И. П. Дементьев • выделяет такие общие и долговременные направления, как новый консерватизм (Бурстин. Браун, школа бизнеса после второй мировой войны — Хайек, Невпнс), пеоли- берализм (Р. Хофстедтер, А. Шлезингер), «молодые раликалы» (Дж. Лемиш, Г. Колко). Это была первая в советской историографии работа обобщенного и системного характера. Хотя автор пе полпостью выдерживает принцип выделения направлений по политическому критерию в работе дана в целом убедительная картина «расстановки сил» в американской буржуазной историографии и политологии (раскрыто также значение марксистского направления в США).

С. И. Алпатов 11 считает основными по сути дела те же направления — консервативное, либеральное и мелкобуржуазный радикализм, но определяет их иначе: буржуазных либералов (например, Г. Моргентау, Дж. Кеннана, А. Шлезингера и др.) оп именует «умеренными консерваторами», к числу же мелкобуржуазных радикалов причисляет наряду со школой «ревизионизма» и «новыми левыми* (что закономерно) представителя социал-демократического реформизма М. Харрингтона. Последняя оценка повторена и в книге Б. В. Михайлова, посвященной одному из направлений в идеологии и историографии США—либерализму1*. Б. В. Михайлов, справедливо определив либерализм как «идеологию реформистски настроенных кругов правящего класса», затем причисляет к либералам и социалистов, трактуя социал-демократизм как левое крыло либерализма и посвящая ему (в основном взглядам М. Харрингтона) едва ли не половину своей книги. Рассматривая социал-реформизм и неоконсерватизм как два крыла «либерального лагеря*, автор признает, олпако, что социалист М. Харрингтон критиковал тех, кто «пока не отрицает капитализм как таковой» **.

Игнорирование основного различия между реформизмом буржуазным и реформизмом социал-демократическим, состоящего в различии конечных целей (у первых — укрепление капитализма, а у других — его трансформация в «демократический социализм»), приводит к дальнейшему размыванию «левой границы» либерализма, усиливает неясность в понимании его сути п противоречит выводам целого ряда советских ученых

К.

Н. И. Егорова '* выделяет в «философском плане» идеализм, реализм, модернизм, в «политическом плане* отмечает для 40-х годов официозное направление (Дж. Кеннан), критическое (У. Лиипман), «группу либеральных критиков внешней полнтн- кп Трумэна* (Г. Стимсон, Г. Уоллес и др.), для 50-х годов — официозное или конформистское направление (С. Бемис, Т. Бейли и др.), «правых критиков* (Бэрнхэм, Страус-Хыопе и др.), «оппозиционных критиков» (Марзани, Уильямс, Ф. Шуман), а для 60-х годов — «радикальных историков, связанных с общественно-политическим движением новых левых» (с. 50),—Г. Колко, Г. Зинн, ДЖ. Лемиш. Рассмотрев большой объем литературы, сделав ряд интересных наблюдений, автор, к сожалению, не придерживается единых критериев классификации политических позиции, что создает неопределенность в анализе школ и направлений.

В написанной на близкую тему статье п М.

В целом можно констатировать, что при всех крупных заслугах советских историографов, подвергших детальной и убедительной марксистской критике многие теории и концепции американской политологической литературы, либерализм как направление в политической науке и в историографии внешней политики США пока еще не получил общепризнанного и четкого определения. Его место среди других течений, школ, групп, представляющих весьма пеструю картину, недостаточно выяснено. поскольку направления и школы не рассматриваются в единой системе. Границы буржуазного либерализма как слева — с мелкобуржуазным радикализмом (прогрессизмом) и даже с социал-демократизмом, так и справа — с консерватизмом — остаются неясными, размытыми.

Если общие принципы либерализма в области внутренней политики усилиями Н. В. Снвачева и других историков «школы МГУ» разработаны, причем как в «классический» период его развития, так и в новейшее время («неолиберализм» '*), то аналогичные принципы в области внешней политики определены пока лишь в самых общих чертах — как склонность к компромиссу, предпочтение иевоенных методов. Более детальный апа- лиз отдельных и специальных доктрин, отмеченный выше, увязывается порой с той или иной школой (например, «реализма»), ио редко с более широким социально-политическим направлением.

Конечно, следует учесть осложняющие обстоятельства, прежде всего специфику американской политической жизни, а тем самым и идеологии, не имеющих четкой, жесткой структуры и постоянно приспосабливающихся к меняющейся обстановке.

Тем не менее представляется насущной и выполнимой задача дальнейшей разработки вопроса об общем политическом содержании понятия «либерализм», в частности применительно к историографии внешней политики США. В данной главе предпринимается попытка установить параметры этого понятия па материале американской монографической литературы и публицистики 1976—1983 гг. с применением тех же пяти основных характеристик, что и в предшествующей главе: социальный статус либеральных историков и политологов; оценка ими внутренних факторов внешней политики США; позиция в вопросе отпошенпй с СССР, вооружений и политики в Западпой Европе; трактовка отпошсний с развивающимися странами; предлагаемая альтернатива внешнеполитического курса. *

* *

Социальный статус либеральных авторов и их подход к определению главных внутренних факторов, формирующих внешнюю политику, тесно взаимосвязаны. Однако пахождение этих параметров, и прежде всего выделение авторов-либералов из общей массы исследователей внешней политики США, представляет определенные трудности, поскольку, как указывалось выше, недостаточно разработано в историографическом плане само понятие «либерализм». Ниже в основу составления предварительного списка положены не только субъективные впечатления от изученной литературы, но и метод «экспертных оценок» — отнесение того или иного американского автора к либеральному направлению большинством писавших об этом советских исследователей (с учетом вытекающего из разнообразия классификаций расхождения в терминологии ,(>).

В результате такого отбора можно установить, что к направлению буржуазного либерализма причислялись следующие американские авторы (в приводимом порядке): М.

Приведенная выборка не является, конечно, ни исчерпывающей, ни окончательной, но она во многих случаях совпадает с оценками в американской литературе, а порой п с авторскими самоназваниями. Так, А. Шлезингер писал в 1980 г., что он — «завзятый либерал, голосовавший так много раз, как только позволяла конституция, за Франклина Рузвельта. ...работавший в штабе двух избирательных кампаний Эдлая Стивенсона, служивший в Белом доме при Джоне Кепнеди и написавший воспоминания о его правлении, бывший другом и биографом Роберта Кепнеди, а сегодня являющийся сторонником Эдварда Кеннеди*. Журнал, напечатавший эту статью Шлезингера, также характеризует его как «известного либерала»

С. Хофман сделал аналогичное заявление: «Я рассматриваю себя как одного из этих старомодных и все более напоминающих динозавра типов — как либерала. Нас. по-видпмому, осталось пе много. Я не извиняюсь за это. По правде говоря, я жалею тех. кто не входит в наше число (хотя я понимаю, что они составляют большинство человечества)***. Дж. Кеннан говорил о себе со столь же характерными оговорками, придававшими понятию ?либерал» неопределенность очертаний: «Истеблишмент США всегда считал меня эксцентричным, и я, действительно,— странная смесь реакционера и либерала» *\ Сходным образом рекомендовал себя Д. Белл: «Я —идеалист в экономике, либерал в политике и консерватор в области культуры* **. К. Томпсон характеризует взгляды Дж. Кеннана в период их становления как «неопределенный вильсоновский либерализм* ” и т. д.

Можно принять приведенные выше оговорки, можно оспаривать включение в состав либералов тех или иных лиц, лишь временно и только по некоторым вопросам применявших либеральный подход к внешней политике страны (например, Г. Киссинджер. У. Ростоу). Возможны и другие исключения. Так, для целей данного исследования необходимо исключить из списка авторов, не выступавших с какими-либо публикациями в 1976— 1983 гг.. а также не имеющих специально исследовательских трудов.

Следует особенно учесть тот факт, что конец 70-х первая половина 80-х годов были периодом правого поворота в правящих группировках США, вызванного кризисом ГМК и поражениями внешней политики Вашингтона. Ответом на последние был инспирированный правыми взрыв шовинизма. Этот поворот увлек за собой значительную часть рядовых граждан, особенно принадлежащих к средним слоям, что достаточно четко проявилось на выборах 1980 и 1984 г. Сдвиг вправо охватил и либералов. Появилась группа «новых консерваторов», перешедших на позиции откровенного антисоветизма, грубого антикоммунизма, и, несмотря на претензию мпогих из них сохранять наименование либералов — даже «искренних*, «подлинных* либералов, воплощающих преемственность либеральной традиции с XVIII в.,— на деле они мало чем отличаются от традиционных консерваторов

В связи с этим работы таких авторов — либералов или даже радикалов 60-х годов, а ныне «новых консерваторов», как Д. Белл, С. Хантингтон, Р. Осгуд. Р. Такер, Н. Глейзер, У. Ростоу, Д. Мойнихен, Н. Иодгорец, Л. Триллипг, Э. Кристол, С. Липсет и ряд других, появившиеся в исследуемый период, должны рассматриваться в рамках консервативного направления. Ниже речь пойдет о традиционных либералах — «рузвельтистах». Это авторы, в основном устоявшие перед напором консервативной волны, захлестнувшей в 80-е годы Америку, продолжающие отстаивать прежние идеи в области внешней политики 1Т.

При всех приведенных выше ограничениях список либералов остается весьма значительным. Его размеры и состав показывают. что речь идет о направлении, длительное время доминировавшем в американской историографии и поныне сохраняющем значительное влияние. Об этом свидетельствует и полемика о судьбах либерализма, разгоревшаяся на рубеже 70—80-х годов. (Выступая в рядах «новых консерваторов», ряд бывших «леваков» также присоединил свои голоса к этому хору).

По всей стране, писал А. Шлезингер в 1980 г., раздаются возгласы, что либерализм отступает перед консерватизмом на всех фронтах, что он исчерпал себя изжит, кончен, что США стали, наконец, консервативной страной ”. Действительно, к началу 1980-х годов появилось большое количество работ, поставивших под вопрос весь неолиберальный курс в США (критика кейнсианства, «устарелых идей» рузвельтовской эры. лозунга «государства благосостояния» ** и т. п.) i0. Кризис американской политики приравнивался при этом к кризису либеральных идей и объяснялся несостоятельностью последних. Некоторые авторы шли дальше и объясняли кризис либеральной идеологии, ее «окостенелость» поправением социальной базы либерализма, делая отсюда вывод, что последний сошел со сцены надолгом. Поскольку либералы-политологи и либералы-историки выступали как идеологи «рузвельтизма» и «кеннедизма», эта критика особенно задевала именно их.

Отвечая на пророчества о судьбе либерализма, па уверения, что широкие массы США прочно и надолго повернули к консерватизму, А. Шлезингер напоминал, что опрос общественного мнеиия, показывающий как будто невыгодное для либералов соотношение сил (либералы — 18%, консерваторы — 36%), по существу повторяет результат аналогичного опроса в разгар «либеральных 60-х» и был еще хуже для либералов накануне третьей победы Ф. Рузвельта па выборах; отсюда ясно, писал Шлезингер, что под словом «либерализм» люди понимают разные вещи ... Между идеологией и голосованием постоянно существует «почти шизоидное» расхождение, и эта «шизофрения» не уменьшалась с 1967 г.

Либерализм как признание необходимости и неизбежности государственного регулирования (а это, доказывал А. Шлезингер, главное в американском либерализме) не может сойти со сцены. Его можно временно оттеснить, но некая невидимая, мистическая сила частного предпринимательства и рынка, в которую так верят консерваторы, не может решить основную задачу демократии — обеспечить защиту прав индивидуального человека, который вынужден обращаться к правительству за спасением от «частных баронов», от расизма, загрязнения окружающей среды, истощения ресурсов, наступления на профсоюзы и т. д. Ничего священного в правительстве и государстве пет, по это необходимый инструмент, слишком ценный для того, чтобы капитулировать перед «дешевой демагогической атакой».

Развивая теорию о постоянной смене периодов «консервативной стабильности» и реформ, автор сравнивал эти циклы с биологическим процессом — с систолой и диастолой сердца. Он прослеживал их на истории США XX в. и предсказывал, что в 54 80-х годах «плотина будет прорвана, как ато было в 30-х и 60-х годах» (детонатором, считал автор, будут инфляция и энергетическая проблема), появится жажда реформ, либерализм вновь станет «техническим императивом*. Оба цикла, прибавляет Шлезингер, пеобходимы «для здоровья нации» ”. Если отбросить оттенок фатализма и пассивности, свойственный теории циклов, нельзя не признать, что исторические наблюдения А. Шлезингера достаточно достоверны, а его тезис о постоянстве позиции либерализма в американском обществе изложен убедительно. Признавая циклы в экономике, по-видимому, можно признать наличие циклов и в политике капиталистических стран.

Таким образом, рузвельтовский неолиберализм не только живет в условиях «рейганизма», но продолжает энергично защищать свои принципы, хотя и переживает период разброда и расколов. Внутри этого традиционного течения имеются, несомненно, различия, как индивидуальные, так и между подгруппами (умеренные, центр, тяготеющие к прогрессистам). Однако, взятые в целом, как направление, большинство указанных выше исследователей имеют немало общего.

Прежде всего их общая черта — принадлежность к истеблишменту. Она относится как к либералам первых послевоенных десятилетий ”, так и к авторам, выступавшим в исследуемый период. Либеральные авторы — составная часть правящей элиты США пе только в силу влияния их идей, но и потому, что они связаны с существующими на деньги монополий центрами, разрабатывающими политический курс для законодательной и исполнительной власти **, а порой и непосредственно участвуют в деятельности государственного внешнеполитического механизма США. сохраняя затем постоянные контакты с государственным департаментом, конгрессом и другими органами в качестве консультантов, членов тех или иных целевых комиссий и т. п. Среди них — учепые, занимавшие видные дипломатические посты, как, например, Дж. Кеннан (в 1920-е годы—вице-консул в Женеве, Гамбурге, Берлине, Таллине, 3-й секретарь дипломатических миссий в прибалтийских государствах, в 30-е — начале 40-х годов — посты в посольствах США в Москве, Вене, Праге, Берлине. Лиссабоне, с конца 40-х — директор отдела планирования госдепартамента, посол США в СССР в 1952 г., посол США в Югославии в 1961—4963 гг., эксперт по СССР). Дипломатические государственные посты занимали в разные периоды своей жилпи М. Банди (специальный помощник президента по национальной безопасности в 1961 — 1966 гг.), Дж. Гэлбрейт (советник по экономическим вопросам в годы второй мировой воины, посол в Индии в 1961—1963 гг.), Г. Моргеитау (консультант госдепартамента в 1949—1951 гг., лектор в Оборонном колледже НАТО и высших военных учреждениях США), А. Шлезингер (специальный помощник президента в 1961—1963 гг.), М. Шульмап (в американской делегации в ООН (1949—1950 гг.). специальный помощник госсекретаря в 1950—1953 и в 1977—1979 гг.) и др.

Многие из поименованных авторов были председателями Фондов Форда, Рокфеллера и др., состояли или состоят в числе руководителей Брукингского, Гудзоновского и других известных институтов, Института стратегических исследованпй в Лондоне (Л. Блумфилд, М. Шульман), Совета по международным отношениям исследовательских центров Гарвардского, Принстонского, Стэнфордского и других престижных университетов. Характерный пример: известная книга С. Хофмана «Обязательства за пределами своих границ» (1981) была написана на основе пяти лекций, прочитанных автором в Сиракузском университете в рамках «чтений памяти Фрэнка Эбрахамса», бывш. председателя правления «Стандард ойл оф Нью-Джерси» и основателя ряда фов- дов, финансировавших высшее образование, в частности именво Сиракузский университет3#. Либералы — члены многих политических и научных ассоциаций, редколлегий влиятельных журналов, они выступают на симпозиумах и других форумах, по радио и телевидению.

Либералы связаны преимущественно с демократической партией и оказывают наибольшее влияние на политику, когда эта партия стоит у власти. Однако в силу специфического характера американских партий, представляющих собой коалицию разнородных сил, либералов пельзя полностью идентифицировать с демократами.

Таким образом, ведущие авторы-либералы играют определенную роль в процессе формировании правительственного курса, связаны с бизнесом (хотя обычно не непосредственно), оказывают большое влияние на общественное мпение страпы. Они являются частью правящей элиты, своего рода меритократией. Выражая интересы «верхнего класса*, т. е. в конечном счете крупной буржуазии, они не случайно являются убежденными сторонниками капитализма и строя буржуазной демократии, противниками социализма. Либералы не хотят никаких радикальных изменений строя, считая американскую демократию высшим достижением государственной мысли.

В то же время либералы отражают взгляды и интересы не какой-то определенной группировки монополий (например, пе связанной с воеппо-промытлепным комплексом), а скорее общие интересы американского капиталистического класса. Важно подчеркнуть, что значительное место среди них занимает интеллигенция. Высшая интеллигенция обычно выступает как инструмент сохранения строя путем его адаптации с помощью реформ к изменениям в мире и в стране. Именно поэтому либералы чувствительны к массовым выступлениям, таким, как студенческое движение 60-х годов, антимилитаристские протесты 80-х годов, национально-освободительные революции, и стремятся ограничить их развитие некоторыми уступками, верхушечпыми постепенными реформами, проводимыми во имя социальпой стабильности. Либералы перехватывают лозунги прогрессистов, в критические моменты выступают за ограничение монополий и стремятся вести ва собой «средние слои», чему примером в политике может служить «прогрессизм» Теодора Рузвельта и В. Вильсона, «новый курс* Ф. Рузвельта, «антитрестовские» мероприятия Дж. Кеннеди. Возможно, эта особенность либеральной позиции вызывает смешение некоторыми авторами либералов и мелкобуржуазных радикалов. Она же придает внешнюю убедительность американским копцепцлям о либерализме как общенациональном политическом мировоззрении, позиции преобладающей части населения.

В целом принадлежность либеральных идеологов к истеблишменту — постоянная и долговременная черта, многое определяющая п их внешнеполитических воззрениях.

В отличие от прогрессистов либералы, анализируя внешнюю политику, не уделяют первостепенного внимания внутренним факторам и во всяком случае не считают монополии решающей силой в определении внешнеполитического курса. Монополии, по их мнению, играют некоторую роль, но эта роль в основном прогрессивна. Либеральные авторы могут покритиковать военно- промышленный комплекс или коррумпированные методы ведения дел компанией «Локхид*, по в целом считают корпорации «двигателем прогресса» в экономике и второстепенной силон в политике.

Особенно характерна оценка либералами влияния транснациональных корпораций на внешнюю политику. Так, С. Хофман утверждал, что ТНК руководствуются не только стремлением к прибыли — они учитывают, что грабительские действия могут привести к потере рынков, контрактов, к расшатыванию режимов в странах, где проводятся их операции. Хотя ТНК, утверждает оп, и считают своей первейшей обязанностью обеспечивать доходы вкладчиков, со временем их руководители приходят к мысли, что мораль выше прибыли. В освободившихся от старого колониализма странах ТНК могут вкладывать деньги в здравоохранение, просвещение, транспорт и коммуникации, содействовать развитию демократии (что вместе с тем укрепляет американское влияпие) — нужен лишь некоторый контроль над ними со стороны правительств развивающихся страп. При всем этом автор рассматривал ТНК лишь как вспомогательную силу внешней политики 3*.

Отрицание доминирующей роли монополий и «властвующей плиты» прямо вытекает из разделяемой болыпипством либералов концепции государственного строя США как строя отнюдь пе элитарного и олигархического, а, напротив, плюралистического, при котором самые разнообразные партии, группы, организации имеют якобы равные возможности отстаивать свои интересы, в результате чего и складывается «равнодействующая» — правителі,стпеппый курс*т. Старые идеи «бесконфликтного развития*, консенсуса, хотя и не проповедовались либералами 70—80-х годов в чистом виде, все же оставались определенным подтекстом их пнешпеполитических концепций.

Все это приводило либеральных исследователей к необходимости изучения воздействия на внешнюю политику самых разно образных слоев — этнических групп, католиков, военнослужащих, ученых 3‘, а также отдельных личностей.

Однако если выделить главный, по мнению либералов, внутренний фактор, то это — политическая структура страны, ее институты. Личность и власть президента, конгресс, партии и выборы, ЦРУ и Пентагоп, механизмы государственного департамента. международные организации — вот те сферы, где главным образом делается политика, считают либералы. Если характерной чертой прогрессизма является антимонополизм, то характерная черта либерализма — институционализм. По сути дела, здесь имеет место продолжение идеи государственного регулирования — центральной идеи «неолиберализма» вообще. Не случайно, что во многих работах рекомендуется распространить регулирование и на международные отношения путем принятия нового законодательства, улучшения деятельности ООН и тому подобпых мер ”.

В этой связи в либеральной литературе большое внимание уделяется процессу принятия решений, возникла теория бюрократического компромисса, развитая в 70-е годы такими авторами, как У. Шиллинг, Р. Нойштадт, М. Гальперин, Гр. Аллисон, Р. Хилсмеп, Э. Дестлер, имевшими собственный опыт работы в аппарате внешнеполитических ведомств. Суть этой теории сводится к следующему: каждое ведомство, участвующее в подготовке и принятии решений, преследует свои частные, узковедо лствен- иые интересы, отождествляя их с интересами нации. Таким образом, исходный принцип каждого — «на чем вы стоите зависит от того, где вы сидите», т. е. позиция зависит от занимаемого поста, принадлежности к той или иной организации. Решения принимаются в процессе «сделок» между ведомствами, в результате их борьбы и согласования требований. Президент оказывается всегда под разносторонним давлением ведомств и резко ограничен в возможности принять независимое решение. Это теоретическое обобщение бюрократрческого процесса приобрело значительное распространение в литературе, однако оно подвергалось убедительной критике, выявившей узость такого подхода *°.

Широко изучается роль и влияние президентов, государственных секретарей и других представителей верховной власти США, примером чему могут служить известные биографические работы А. Шлезингера о Ф. Рузвельте, Роберте Кепнеди, многочисленные исследования биографии Д. Эйзенхауэра, Джона Кеннеди, Г. Киссинджера и др. Хрестоматийным объектом исследования стала проблема взаимоотношений между конгрессом и президентом.

Рекомендации либералов по исправлению и улучшению внешней политики, как правило, также идут по институционному пути. Так. Б. Блекмен и Дж. Ноулап советуют в целях достижения результата на переговорах по ограничению вооружений реорганизовать американское Агентство по контролю над вооружениями и разоружению. Они утверждают, что увольнение его главы Ю. Ростоу и трудности администрации Рейгана с назначением нового до ректора К. Эдельыапа явились показателем дефекта структуры агентства, одновременно подчиняющегося государственному департаменту и имеющего право прямого доклада президенту, причем директор не является членом Национального совета безопасности. Авторы предлагают инкорпорировать агентство в государственный департамент 4|.

Аналогичные проекты предлагаются в книгах и статьях о вашингтонской бюрократии4*, контроле над «ядерным субправительством» (Комиссия по атомной энергии, ядерная индустрия) **, ЦРУ 4\ о средствах массовой информации 44 и др. В этом либеральные авторы, особенпо служившие в соответствующих учреждениях, видят главный путь повышения эффективности внешнеполитического курса США.

Официальные государственные институты США, несомненио, играют значительную роль в формировании и проведении внешней политики. Это признается и анализируется советскими исследователями в целом ряде работ, посвященных как отдельным звеньям в системе власти, в частности вопросу о полномочиях копгресса и президента, так и внешнеполитическому механизму в целом 4в. В советской науке давно отвергнут упрощенный подход к американской внепіпей политике как мероприятиям, принимаемым непосредственно под диктовку монополий, и разработай тезис об относительной независимости буржуазного государства от его классовой базы.

Практикуемый либеральной историографией США отрыв институтов как фактора внешней политики от стоящих за ними «глубинных сил* — монополий (особенно за последнее время военно-промышленного комплекса и ТНК), воздействующих на принятие решений через разнообразные каналы — личные связи, «мозговые центры», благотворительные фонды и т. п., искажает действительность и приводит к растворепию подлинно важных и крупных факторов в массе зачастую мелких и второстепенных.

Либеральная историография отодвигает на второй план и такой существенный внутренний фактор внешней политики, как роль народных масс. Их влияние рассматривается в основном лишь в связи с выборами, причем авторы, широко использующие опросы, применяющие количественные методы и другие новые формы научного анализа, нередко интерпретируют полученные данные как доказательство пассивности, невежества и консервативности массового избирателя. Отсюда недалеко и до вывода о неизбежности и необходимости ведущей роли «групп давления», «групп власти* и других элементов либеральной плюралистической модели. Что же касается тех периодов, когда волна народных выступлений поднимается высоко и явно влияет на принятие решений, как это было, например, в 00-е годы в связи с войной во Вьетнаме, то подобные вторжения трактуются как временные отступления от нормы. Либеральные исследователи довольно единодушно подчеркивали, что отношепия с СССР являются для Америки центральными, затрагивают буквально все стороны мирового развития а международной обстановки. Поэтому закономерно, что указанная общая позиция либералов по вопросам советско-американских отношений в изучаемые годы выражена во многих работах как исследовательского, так и публицистического характера.

Можно говорить и о некоем общем подходе либералов к этой проблеме. Он сводился к тому, что, с одной стороны, для них глубоко органично неприятие социализма. С другой стороны, привычные реформизм и склонность к компромиссу подсказывали им отказ от военной конфронтации. В итоге либеральные авторы в течение всего послевоенного периода отстаивали линию, которая характеризовалась сочетанием антикоммунизма (нередко именуемого «морализмом*, «идеализмом*, «этической политикой* и другими более «привлекательными» терминами) и реализма, центральными идеями которого являются идеи «баланса сил» и «национальных интересов* как определяющего фактора внешней политики. Эти идеи, сопровождавшиеся в 60-е годы провозглашением «конца идеологии* и призывами к прагматизму в политике, при всей их направленности на защиту капитализма и интересов американских монополий все же позволяли либералам давать более трезвую оценку возможностей и достижимых целей США.

Обе указанные тенденции сочетались в различных пропорциях в зависимости от тех или иных фаз советско-американских отношений, а также в соответствии с расстановкой политических сил в самих США. Однако в целом в выступлениях и работах либералов преобладали реалистические взгляды, особенно укрепившиеся в 60-е и начале 70-х годов. Аргументы реализма поддержала в тот период и часть консерваторов, в связи с чем начали говорить о появлении школы «реализма» 4Т. Во второй половипе 70-х и в начале 80-х годов «реализм* вновь слабеет, от него отходят не только консерваторы, но и значительная часть либералов, провозглашающих, как указывалось выше, «новый консерватизм*. Школа «реализма* теряет свое значение, перестает быть школой в смысле объединения на одном подходе к проблемам советско-американских отношений сторонников разных направлений. Однако принцип «реализма» продолжают отстаивать сохраняющие прежние взгляды либералы, именуемые «традиционными» или «рузвельтовскими*, выступающие в качестве критиков «рейганизма*. Тем самым реализм возвращается туда, где он всегда был, вновь становится составным элементом чисто либеральной идеологии. Хотя, таким образом, в либерализме имели место две тенденции, в целом реалистический подход был характерной чертой либерального направления в политологии и историографии США, отличавшей его и от консервативного, и от прогрессистско-критического направлений. Обширная либеральная литература исследуемого периода подвергла анализу с указанных позиций все поворотные моменты советско-американских отношений послевоенного периода: «холодную войну», разрядку и ее срыв, поворот рейгаеистов к силовой политике.

Что касается «холодной войны», то заметным явлением в либеральном лагере в конце 70-х годов стала дискуссия вокруг доктрины «сдерживания» **.

Сформулированная, как известно, либералом Дж. Кеннаном в период с февраля 1946 г. («Длинная телеграмма* в госдепартамент) по январь 1947 г. (статья под псевдонимом «Икс* в «Форин афферс»), эта центральная доктрина всего курса «холодной войны* была искажепа, доказывали либералы. Ее практическое применение, появление таких «субдоктрин», как «отбрасывание», «массированное возмездие» и т. п., сильно расходились, по их утверждениям, с тем, что имел в виду Дж. Кеннан, уповавший якобы лишь на невоенные методы «сдерживания советского экспансионизма». Этот тезис в течение ряда лет развивал сам Дж. Кеннан 1В, драматически описывавший судьбу доктрины (он писал о чувстве человека, «нечаянно столкнувшего большую глыбу с вершины утеса и беспомощно наблюдающего, как она скатывается в долину, разрушая все па своем пути»10). Его поддерживали ряд других авторов-либералов &\ в то время как их консервативные оппоненты не виделп особой разницы между доктриной Дж. Кеннана и практическим курсом США, одобряли «мистера Икс» и призывали его вновь выступить с аналогичной инициативой ”.

Дискуссии конца 70-х годов интересна в том отношении, что раскрывает в уточняет известное положение о поддержке либералами невоенпых методов внешней политики. Предпочтение, отдаваемое невоенным методам, как один из постулатов либерализма не раз отмечалось в литературе, и в общем это справедливо. Однако оно не исключало ни блоковой стратегии, ни наращивания вооружений в определенных областях.

Нет оснований сомневаться в искренности Дж. Кеннана, но все же приходится констатировать определенную эволюцию его взглядов по сравнению с периодом «холодной войны». В чем состояли те отличия его доктрины от официальной ее интерпретации, на которых настаивает либеральная литература?

Расхождения сводились к трем моментам. 1.

«Сдерживание советской мощи* должно было, по замыслу Кенпапа, относиться только к Восточной Европе (под видом борьбы с «советской экспансией» ставилась цель не допустить в этом регионе побед народно-демократических революций). 2.

Автор не ожидал возведения своей идеи в ранг постоянпой доктрины и считал ее применение временным (после стабилизации положения в Восточной Европе и особепно с возникновением советско-китайских разногласий она должна была потерять свое значение, утверждает Дж. Кеннан). 3. Имелось п виду применение о порядне «сдерживапия» преимущественно или даже исключительно невоенных мер типа «плана Маршалла», поддержка буржуазных элементов, но без «истерического идеологического похода». «Говоря о сдерживании советской мощи, я имел в виду не сдерживание военными средствами военной угрозы, но политическое сдерживание политической угрозы»,— писал Кенпап *\

Отдавая предпочтение невоенным методам, Дж. Кеинан, однако, вовсе не исключал методы военные, лишь обставляя это некоторыми оговорками. Это показали уже его лекции в Национальном военном колледже летом 1946 г., а также в Торговой палате США в начале 1947 г. Их основные идеи сам Кеинан излагает следующим образом: —

Тотальная война, при наличии ядерного оружия, неприемлема. надо вернуться к концепциям XVIII века — к ограниченной войне, к употреблению оружия лишь для ограничения амбиций противника или достижения хороших ограниченных целей против его воли, но не для уничтожения его мощи, его правительства или его вооруженных сил. —

Необходимо сохранять и наращивать превосходство США в атомном оружии. Не может быть лучшей защиты для нашей страны против атомной атаки, чем сдерживающее воздействие сил возмездия, находящихся в распоряжении Америки, которая, однако, должна обязаться никогда не употреблять его в агрессивных целях. —

США должны создать «небольшие, компактные, бдительные силы, снособігьіе по первому же сигналу наносить эффективные удары на ограниченных театрах военных операций вдали от наших берегов». —

«Мы должны помнить, что первая линия американской обороны может проходить за тысячи миль от берегов Америки. Мы уже содержим определенное число внешних баз... и, возможно, понадобится очень быстро захватить и удерживать другие базы* ... на отдаленных континентах и островах.

Все это свидетельствует, что в понятие «сдерживание» Дж. Кеннан вкладывал и военный фактор, трактуемый лишь несколько уже, чем это делалось Г. Трумэном, Д. Ачесоном, Дж. Ф. Даллесом и другими «архитекторами холодной войны». Более того, свои разногласия с правительством Дж. Кеннан просто отодвигал в сторону, когда ему приходилось действовать в качестве правительственного чиновника. Убедительным примером этого может служить его отношение к сколачиваиию блока НАТО — главного орудия практической политики «сдерживания». В своих мемуарах Кеннан подчеркивает, что процесс создания НАТО был «курсом, в ряде важных отношений противоположным» его собственной позиции. Создание блока, пишет он, происходило в атмосфере страха перед «советской угрозой в Европе». Однако оно было, по его словам, «чрезмерной реакцией Вашингтона, прежде всего военного истеблишмента и разведывательного со общества»,—в условиях, когда такие военные меры вовсе не были необходимы. Дж. Кеннан имеет в виду использование Вашингтоном для разжигания антисоветизма в Европе таких событии как февраль 1948 г. в Чехословакии и «берлинский кризис». На самом деле, свидетельствует Дж. Кеннан, это были оборонительные меры советской стороны, принятые в ответ на «план Маршалла» и подготовку раздела Германии, они не представляли никакой реальной угрозы для Запада ”.

Однако все эти справедливые соображения — более поздняя интерпретация автором своей позиции тех лет. В 40-е годы, как видно даже из приводимых им самим документов ”, Кеппан выдвинул такую собственную альтернативу созданию НАТО, которая немногим отличалась от Североатлантического договора 1949 г. Он предлагал образовать на определенный срок, временно, для «успокоения Европы», так называемую «гантель» — два военных блока, Брюссельский в Западной Европе в блок США—Канады в Америке, связанные между собой готовностью Вашингтона прийти на помощь вооружением, совместным стратегическим планированием, а также военными силами, если возникнет необходимость и при условии, что Западная Европа будет деятельно помогать себе сама.

Кеннан подчеркивал в то время, что односторонняя гарантия США Европе лучше, чем вступление в чрезмерно обязывающий военный союз, «беспрецедентный в нашей истории» ie. Согласно его замыслу, гарантия не распространялась бы на Грецию, Турцию и другие неатлантические страны (возможно, и не на Италию). В записке генералу Маршаллу 23 ноября 1948 г. Кеннап снова повторил, что США должны избегать концентрации своих усилий на военных мерах, поскольку «русские не помышляют об использовании регулярной воепной силы против нас». Продуктивнее сосредоточить внимание па экономическом восстановлении Европы, что остановит наиболее грозную опасность — внутреннюю политическую нестабильность в европейских странах (еще весной 1945 г. Дж. Кепнан писал, что Западу грозит не вторжение русских армий, а усиление коммунистических партий) ”.

Характерно, однако, что он сознавал неприемлемость предлагаемой им альтернативы для правящих кругов США и фактически поддержал блоковую стратегию, приняв назначение па пост председателя международной группы, выработавшей пакт НАТО. «Я внес свою долю труда,— писал он,— с оптимизмом и, думаю, на должном уровне. Но я не чувствовал себя удовлетворенным... выражая взгляды, разумный смысл которых я не мог ни объяснить, пи, говоря по правде, принять» ”.

В 60-е — 70-е годы Кепнан уже не только оправдывался, по и подтрунивал над «стилем» своих прошлых дипломатических документов, который стал напоминать ему обращения «Дочерей американской революции», «кого-либо из штата покойпого сенатора Джо Маккарти или опусы комитета по расследованию антиамериканской деятельности» ”. Однако и тогда он не отрицал. что его доктрина «сдерживания» была декларацией перехода от союза в войне против гитлеризма к конфронтации с СССР, а вел спор лишь в связи с непониманием в Вашингтоне предлагаемых им способов и объема применения доктрины на практике. В позиции Дж. Кеннана отразилась неизменная черта американского либерализма — разногласия с консерваторами в методах достижении цели, выдвижение на первый план не военных средств, а экономических, не военных блоков, а методов подрыва демократических режимов изнутри. В то же время проявились пока еще слабые попытки отделить идеологические противоречия от государственных отношений *°.

Следующий важный этап в развитии советско-американских отношений, политику разрядки либеральные авторы оценивали в общем позитивно, хотя и критиковали непоследовательность, а также подлинные цели курса Р. Никсона — Г. Киссинджера (продолжение вьетнамской войны, «треугольную дипломатию», стремление в конечном счете к достижению превосходства США). Однако при этом возлагались надежды на то, что разрядка станет путем к воздействию на советский строй через включение СССР в капиталистическую орбиту. Так, М. Шульман, утверждая, что разрядка была продолжением прежнего курса, своеобразной формой «сдерживания», означала эволюцию этой доктрины, писал: США стремились создать «сеть взаимозависимости», которая помогла бы вовлечь СССР в мировую экономику, а это, в свою очередь, изменило бы «советское поведение», сдержало бы «советский экспансионизм», так что со временем Советский Союз включился бы в международную систему Запада, если не в теории, то на практике 6‘.

Ф. Нил и другие авторы сборника «Здравый смысл в американо-советских отношениях» писали, что неудача (с американской точки зрения) начального этапа разрядки пе есть доказательство «неизменяемости» советской системы, ее «либерализация» возможна, но действовать следует медленно, постепенно. Они подчеркивали возможность «поощрить развитие политических свобод в СССР с помощью разрядки», путем «втягивания» СССР в торговые и научно-технические связи, которые со временем приведут к тому, что СССР «будет вынужден начать экспериментировать с новыми концепциями производства и управления» **.

В то же время либералы видели в разрядке единственный способ избежать ядерной катастрофы, указывая одновременно на приоритет многих внутренних проблем США — безработицы, финансового дефицита, загрязнения окружающей среды и т. п.

Отказ от разрядки и ужесточение внешнеполитического курса США в конце 70-х и особепно в первой половине 80-х годов были расценены в книгах, статьях и выступлениях Б. Блекмапа, Р. Джонсона, Дж. Кеннана, С. Рознфелда. Г. Сковила, Дж. Стейн- брунера, С. Хофмана. А. ІІІлезипгера, М. IIIульмапа и других авторов, как резкое ухудшение международной ситуации. М. Шульман следующим образом суммировал этот процесс: уси лилось соперничество двух держав о области ядерного и обычного оружия, переговоры сорваны, новые системы оружия все менее стабильны и контролируемы («в смысле их пригодности скорее для первого удара, чем для возмездия»), дипломатические контакты ослабели, в различных районах земного шара возникают очаги конфликтов — все это накапливается на фоне внутренних и международных экономических трудностей •*.

Анализируя причины срыва разрядки, либералы отдавали дань постоянно присущей им концепции о «равной вине» обеих «сверхдержав*. Крутое и очень серьезное ухудшение советско-американских отношений, говорил Дж. Кеннан, произошло «при содействии обеих сторон» *4. Однако пафос работ либералов был направлен иа критику американских действий, среди которых инспирированные кампании о «нравах человека» и о «советской угрозе», а также новые программы вооружении занимали главное место.

Кампания о «нравах человека» признавалась указанными авторами полностью провалившейся. Она, отмечали эти авторы, не только не достигла прокламированной Вашингтоном конкретной цели, связанной с еврейской эмиграцией, но и привела к разоблачению нарушения законности и свобод в самих США. Международной общественностью были осуждены режимы ЮАР, Чили, Израиля, Южной Кореи. Кампаиия не была должным образом поддержана даже М. Тэтчер.

Либералы признавали, что скрытая цель этой кампании — добиваться «фундаментальных изменений в советской системе». Выдвигая требования о свободе эмиграции из СССР, Вашингтон на деле ставил стратегическую задачу — изменить советские институты, на это указывалось в упомяпутом выше сборнике десяти авторов ”. Однако такой замысел был совершенно бесперспективен, отмечалось здесь, ни одна из двух систем не станет менять свой строй из-за внешнего давления, попытки «принуждать гордую державу всегда обречены на поражение*. При этом отдельпые либеральные авторы указывали на то, что есть права и права — Запад понимает под ними прежде всего формальные свободы, а «левые, третий мир и марксисты» — социально-экономическое обеспечение человека •*.

Либералы доказывали первостепенное значение для США сосуществования двух систем, подчеркивали, что закладываемое сейчас будет действовать долго, что политический курс нельзя с легкостью поворачивать то туда, то сюда. Именпо основной, стратегической перспективе сосуществования и на песен урон кампанией о «правах человека», писали они. В свое время «холодная война» вызвала глубокую травму американской национальной психологии, а главное, подорвала отношения с СССР. Все это легко возбудить вповь — взаимную подозрительность, порочный круг недоверия, паралич страха — и на многие годы.

Однако, критикуя эту провокационную кампанию, признавая ее полный провал, выдвигая тезис о неизбежности сосуществова ния двух систем, либералы не занимали, как могло бы показаться, позиции, диаметрально противоположной курсу администрации Дж. Картера. Реалистический подход они объединяли с постоянно присущим им «морализмом», а точнее, антисоветизмом. Свою критику они сопровождали оговорками, поддерживая демагогию о «защите свободы*. «Эмоционально,— писалось в сборнике десяти авторов,— мы не можем не сочувствовать борьбе за свободу и права граждан... Картер реабилитирует образ США, запятнанный Вьетнамом и Уотергейтом» 6\ А. Шлезингер доказывал, что кампания о «правах человека» есть якобы продолжение гуманпой и демократической традиции, свойственной США на протяжении всей их истории ".

«Защита прав человека» должна быть интегральной частью американской внешней политики «по моральным соображениям», но ее следует практиковать избирательно, только в тех случаях* когда достижима какая-то конкретная цель, считал С. Хофман, заявлявший при этом, что не от всех стран можно требовать многопартийности, прессы разных направлении и других западных норм — нельзя «переделывать мир по западному (или американскому) образцу». Не опасаясь обвинений в непоследовательности, можно требовать соблюдения «прав человека» от одних стран и оставить в покое другие страны. Ключевой вопрос — эффективность. «Я не против публичной конфронтации и прямых санкций,— писал С. Хофман,— там, где они имеют шанс на успех, например в отношении Южной Африки. Но в отношении Советского Союза это было бы неэффективно по всем соображениям».

Автор предлагал применять в данном случае более гибкие методы — включать вопрос о «правах человека» в переговоры по другим вопросам, использоЕать встречи и контакты с советскими организациями для заявления протестов, принимать меры вроде бойкота Олимпийских игр, происходивших в Москве в 1980 г.

«Институционализм» либералов проявился и здесь: сетуя на противоречивость и «неподкреплепность процедурами» существующих деклараций о «правах человека», включая хельсинкскую, Хофман говорит о необходимости выработать «международный закон». Пока же США должны запастись терпением, действовать осторожно, не в одиночку, а вместе с другими западными странами, не беря на себя высокомерную роль «морального полицейского», ибо это возбуждает всеобщее негодование, да и «кто настолько хорош, чтобы поучать других»? Следует помнить о собственной уязвимости для критики. Вопрос о правах человека, делает правильный вывод автор, затрагивает глубокие структурные проблемы, характер экономических систем и политических режимов. Поэтому он не может быть решен пропагандистской кампанией, которая «лишь отравляет атмосферу и затрудняет отношения между государствами» ”.

В том же духе давал рекомендации и А. Шлезингер, говоря, что главной опшбкой было ведеиие кампании на государственном уровне, а ее следовало бы вести на уровне общественных органи заций — врачей, ученых-физиков, историков и других профессиональных объединений т0.

Так выглядело сочетание реализма и «морализма» в вопросе о «правах человека*. Отличие либеральных рецептов сводилось не столько к конечным целям, сколько к методам. Однако отличие это имело практическое значение, поскольку известные надежды либералов на «перерождение* советской власти, как доказала вся предшествующая история, были иллюзорны, а прекращение вмешательства во внутренние дела, в торговые и иные контакты могло оказать оздоровляющее влияние на международную обстановку в интересах как советского, так и американского народов.

Либеральные авторы выступили против набиравшего силу тезиса американской пропаганды и консервативной литературы относительно «советской угрозы* как причины срыва разрядки, выдвинув при этом ряд убедительных аргументов. Специалист по международным отношениям профессор Р. Джонсон писал т‘: неправильно уже то, что «угрозу* рассматривают исключительно в плане военной силы СССР, не учитывая советских политических целей и мотивов. Сведение проблемы к вопросу о стратегическом балансе является «упрощенческим мифом». Американский подход к стратегическому балансу с чисто статистических позиций не учитывает невоенных аспектов силы, таких, например, как революционный потенциал ряда стран. Автор проводит детальное сравнение кампании об «окне уязвимости», поднятой Пентагоном в 1978

г., с аналогичными кампаниями 50-х годов, начатыми «двумя влиятельными докладами» — Киллиана и Гэйтера ”, и приходит к выводу, что в обоих случаях имела место «чрезмерная реакция»: советские военные силы преувеличивались, любое советское военное преимущество толковалось как ведущее к военному нападению или серьезному политическому давлению со стороны СССР. Несмотря на несостоятельность такого рода прогнозов, упомянутые доклады явились толчком для гонки вооружений. Та же опасность существует и теперь, предупреждал автор.

Полемизируя на протяжении всей статьи с аргументами правых (прежде всего Комитета по существующей опасности и одного из его основателей — Юджина Ростоу), солидаризируясь с взглядами Дж. Кеннана, Р. Джонсон подчеркивал тот факт, что СССР не делает ставки на ядерную войну. Автор не выясняет ни причин «чрезмерной реакции» со стороны Вашингтона, ни сил, стоящих за ней, во его сравнение с периодом 50-х годов выглядит убедительно, тем более что за этим сравнением стоит его личный опыт.

О «чрезмерной реакции» говорил и Дж. Кеннан. В 1981 г. он. выступая в Дартмутском колледже в Ганновере (Нью-Гэмпшир) т\ заявил, что, хотя с советским режимом «невозможно иметь полностью удовлетворяющие нас отношения», что, хотя «некоторым советским обычаям и практике» должно оказывать «твердое сопротивление*, все же именпо «американский прави тельственный и журналистский истеблишмент» разжигает ни на чем не основанную антисоветскую кампанию.

Представление о Советском Союзе «настолько искажено, настолько субъективно, настолько далеко от той реальности, которую устанавливает любое трезвое изучение, что руководствоваться им в политических действиях и неэффективно, и просто опасно». В США, продолжал Кеннан, распространяются «бесконечные серии искажений и примитивных упрощений, систематическое изображение в черном цвете лидеров великой страны, постоянная гиперболизация военных возможностей Москвы и ее якобы угрожающих иамерений». Кеннан призывал покончить с тенденцией «демонизации» всего советского, не создавать нарочитое представление о русских как о заклятых врагах, «мечтающих только о нашей гибели*. Он высмеивал хвастливую манеру приписывать США «наивысшую добродетель». Американцы должны признать, что существует «другой великий народ, один из величайших в мире, соединяющий в себе и хорошее и плохое,— народ, чьи жизнь, взгляды, обычаи, страхи и надежды являются продуктом — как и у нас — не какой-то врожденной вредности, но беспощадной дисциплины, выкованной историей, традицией и национальным опытом*.

С аналогичной критикой «крестового похода», развернутого республиканской администрацией, выступил А. Шлезингер, назвавший «галлюцинацией» изображение Советского Союза как «средоточия зла» и источника «непорядков* всюду в мире, а США — как средоточия всех добродетелей п.

Отвергая миф о «советской угрозе», либералы спешили, однако, привести такие аргументы, которые «лучше звучали* в атмосфере «рейгапизма» и натиска справа. Среди этих аргументов зпачительпое место занимал старый довод, приводившийся еще Дж. Кеннаном в 40-х годах, о «слабости* и «особых трудностях», якобы характеризующих положение Советского государства. Именно они «заставляют» СССР занимать «миролюбивую, неугрожающую позицию», утверждали либералы ls. Приводя подобные аргументы, либеральные авторы замалчивали главное — органическую связь миролюбия социалистических государств с самим их строем, с тем фактом, что в этих государствах пет военно-промышленного комплекса и каких-либо иных сил, заинтересованных в гонке вооружений, в экспансионистской политике.

Впрочем, переходя к «американской стороне уравнения». М. Шульман отмечал также — и это типично для либерального подхода — ряд слабостей в позиции США: озабоченность граждан «проблемами окружающей среды, ядерной энергии и безработицы», давление на экономику громадных военных расходов, «расширяющуюся трещину» в отношениях с Западной Европой и Японией, «нестабильность правящих коалиций» в странах-союз- ницах, «падение доверия к способности Соединенных Штатов обеспечить прочное, взвешенное и ответственное руководство Западом в его отношениях с Советским Союзом* Наряду с «опшбочпыми» действиями США либералы указывали и на множество объективных причин срыва разрядки — на «сложный комплекс разнообразных факторов», влияние которых на конфронтацию США — СССР трудно предсказатьт’: цикличность в развитии разрядки как неизбежная закономерность, длительность времени, проходящего между принятием решения о создании нового оружия и его реальным вводом в строй, а тем самым между «акцией» и «реакцией», «вызовом» и «ответом», что приводит к неопределенности взаимных оценок военного потенциала, опасениям и подозрительности (причем «ожидание советского нападения» либералы трактуют как якобы искреннее заблуждение правящих кругов США) ,в. Противоположность социальных систем ведет к взаимному непониманию, к различным толкованиям доктрин, роли торговли и т. п. Загадка внезапной вспышки враждебности, сменившей разрядку, лежит, утверждал М. Шульман, «в фундаментальных различиях между ценностями и целями советской и американской политических систем, отраженных в их идеологиях и их исторических надеждах», в сложившейся издавна в США манихейской психологии (они зло, мы добро), в недостаточном знакомстве американцев и русских с языками, культурой друг друга т*.

В конечном итоге на вопрос «что же явилось причиной обострения отношений?», либералы отвечали: «Все понемногу». Тем самым маскировалась основная причина — агрессивность и геге- монистские тенденции политики США.

В вопросе о воеипых доктринах и гонке вооружений либералы продолжали отстаивать необходимость ограничения военных методов.

В 60—70-е годы США, как известно, разработали идею «взаимного устрашения», или «взаимного гарантированного уничтожения» (Mutual Annihilation Doctrine — MAD, «сумасшедшую» теорию, как острили сами американцы). Она предусматривала создание такой военной мощи, которая — в случае ядерного нападения («первого удара») — гарантировала бы каждой из сторон возможность возмездия, т. е. напесепия ответного, «второго удара», способного вызвать «неприемлемый ущерб», «гарантированное уничтожение». Предполагалось, что наличие оружия «второго удара» у обеих сторон создаст «равновесие страха», поскольку опасение получить подобный удар удержит противную сторону от нападения.

«Взаимное устрашение» отстояло весьма далеко от советского курса па ограничение и сокращение вооружений, на последующее разоружение, на развитие доверия и сотрудничества. Однако зту стратегию, которой, как указывает Г. А. Арбатов, придерживались американские министры обороны от Р. Макнамары до Дж. Шле- синджера, «можно считать меньшим злом, чем подготовку к „мыслимой4*, „приемлемой'* ядерной войне», начатую администрацией Рейгана, хотя «вечно жить в условиях устрашения нельзя, рано или поздпо оно даст осечку», поскольку устрашение требует беспрерывного наращнвания арсеналов (на основе такой динамики воеппого соперничества, поясняет Г. А. Арбатов, «США делают рывок, мы догоняем*), а также порождает постоянное демонстрирование силы, авантюристической готовности применить ядерное оружие

Критикуя «чрезмерное* увлечепие военными методами — применение «сдерживания» во Вьетнаме, угрожающие доктрины от «массированного возмездия» Дж. Ф. Даллеса до «гибкого реагирования» администрации Дж. Кеннеди (Р. Джервис), либеральная литература поддержала стратегию «взаимного устрашения». Так, в привлекшей всеобщее внимание статье четыре автора — М. Банди, Дж. Кеннан, Р. Макнамара и Дж. Смит — высказались за то, чтобы НАТО имела лишь оружие «второго удара» ". Подробно развивал идею о преимуществе «взаимного гарантированного уничтожения» и «равновесия страха» над стратегией «первого удара», воплощенной, по его мнению, уже в «гибком реагировании* Дж. Кеннеди, Р. Джервис. Он указывал, что первая из этих двух стратегий исходит из наиболее реалистического предположения о неизбежном превращении любой ядерной войны во всеобщую войну. Означая взаимную способность США и СССР нанести «второй удар», т. е. удар по населенным центрам, она не требует превосходства во всех видах оружия, па всех уровнях военного конфликта и тем самым уменьшает гонку вооружений. Надо помнить, пишет автор, что военное превосходство не всегда сдерживает противника: Япония начала нападение в 1941 г., рассчитывая, что США уступят господство в Азии скорее, чем втянутся в изнурительную войну. Главное же состоит п том. что. поскольку города ие могут стать неуязвимыми, «здоровый страх перед разрушением* удержит от нападения обе стороны. «Абсолютная способность разрушить города противника» и есть основа сдерживания, провозглашает автор, пока опа имеется, безопасность обеспечена **.

Особенное единодушие характерно для критики либералами «контрсиловой» стратегии, принятой на вооружение Соединенными Штатами в исследуемый период. Либералы доказывали, что такое превосходство, которое гарантировало бы победоносный «первый удар», недостижимо, а стремление к нему лишь создает еще большую опасность возникновения ядерной катастрофы. «Трудно представить себе,— писал А. Шлезингер.— что-либо более опасное, чем нынешние иллюзии о возможности ведения „контролируемой" ядерной войны и даже победы в пей». Стремясь достигнуть «ядерного превосходства над СССР, включая обладание потенциалом ядерного удара», США отходят от реального мышления, создают „мир галлюцинаций"* *\

С. Хофман опровергал доводы правых, что ограниченная контрсиловая ядерная война «морально допустима», поскольку уничтожению в пей подлежат не города, что соответствовало бы идее «второго удара», а шахты с ракетами противника. На деле, писал С. Хофман, поенные объекты нередко расположены вблизи больших, густонаселенных городов, а совершенство в управлении оружием вовсе не гарантировано. Кроме того, не все ракеты будут уничтожены «первым ударом» и, следовательно, «второй удар» пепзбежен. Наконец, «коптрсиловая» война, проповедуемая «Полом Рамсеем, Фредом Икле, а теперь и американским правительством», может развиться непредсказуемо и вряд ли останется ограниченной. Ограниченная «контрсиловая» война — это химера, делает вывод автор **.

Г. Сковил в книге «МХ: рецепт бедствия»** выступил против систем МХ как контрсилового оружия, разоблачая навязываемый американцам аргумент, будто бы ракеты МХ являются «инструментом возмездия». МХ создаются не для того, чтобы после запуска советских ракет бить по пустым шахтам — это бессмысленно. Автор показал, что решение о создании ракет МХ, принятое правительством Дж. Картера в 1979 г., было попыткой ««купить» сенат, получить от него согласие на ратификацию договора ОСВ-2. Однако, говорил он, результат был противоположным: если ОСВ-2 сопровождается не уменьшением военных расходов, а припятием новых дорогостоящих программ, исчезает главный довод в пользу договора. Взамен МХ Сковил предложил иметь на вооружении лишь 50 малых подводных лодок с двумя ракетами каждая — объявляя, что они будут орудием «разумного стратегического сдерживания», не обладающим способностью первого удара.

Дж. Стейнбрунер посвятил свою работу ** доказательству того. что наиболее слабым местом все более становится уязвимость структуры управления и командования, возможность «обезглавливания» вооруженных сил как США, так и СССР. Выход, писал автор, не в изобретении новых систем защиты и систем «ответа» па эту защиту, но в более широком использовании дипломатии. Общий смысл создания повых видов оружия вскрывался достаточно ясно в статье А. Шлезингера, который указывал, что администрация Рейгана видит «безопасность страны в достижении превосходства над СССР, включая обладание потенциалом первого ядерного удара» *т.

В целом либералы, хотя и критиковали новые военные доктрины США, предпочитая невоенные методы, они в конце концов все же соглашались с военным вариаптом «сдерживания». Они были против крайних способов его осуществления вроде «контрсиловой» стратегии, но не отвергали его в принципе. С. Хофман, порассуждав об аморальности войн вообще, заявив, что справедливых войн не бывает (и подкрепив это заявление ссылкой на обширную американскую литературу), тем не менее па вопрос, возможно ли справедливое применение ядерного оружия, давал, по собственному определению, «двойственный ответ»: морально приемлемо оружие, не затрагивающее города, например нейтронная бомба, одпако. раз нарушив ядерное табу, нельзя знать, где остановишься, поэтому «я бы пе стал защищать использование ядерного оружия с этической точки зрения... На ядериое сдерживание... следует полагаться только для достижения самых важных целей». Вообще же придерживаться принципа равной безопасности или «равной уязвимости* лучше, чем стремиться к обладанию мощью «первого удара» “.

Либеральные авторы традиционного толка довольно единодушно высказывались за переговоры об ограничении и сокращении ядерных вооружений.

«Хотя перспективы существенного улучшения советско-американских отношений в ближайшее время ограниченны, было бы в интересах нашей безопасности поставить ядерпыс вооружения под контроль, пока обе стороны не развернули новое оружие, менее поддающееся проверке и более дестабилизирующее, чем то, которое мы уже имеем»,— писал М. Шульман. Новые системы «будут содействовать возрастанию опасений насчет возможных намерений каждой из сторон и тем самым усилению напряженности» ”.

Автор критиковал сложившуюся практику: новое оружие сначала производится, а потом уже подбирается обоснование его необходимости. Ведя переговоры с СССР в 1969—1979 гг.. США. пишет он, все же не оказали подлинной поддержки тому взгляду, что «стабильный балапс ядерных вооружений лучше обеспечивает интересы безопасности Америки, чем традиционная приверженность идее превосходства» ”. М. Шульман подчеркивал те действия США, которые вели к срыву переговоров. Все правительства США, пишет Шульман, испытывали давление внутренних групп, отстаивавших превосходство, и вынуждены были идти на компромисс с пими. Не нашлось сильпого, уверенного в себе политического руководителя, который мог бы мобилизовать поддержку, необходимую процессу переговоров по ОСВ. Затягивание переговоров, выдвижение новых проблем, развертывание новых систем оружия под предлогом, что они служат «козырем» в процессе дискуссии в Женеве, «вызвали неуверенность советской стороны в серьезности американских намерений», чему еще более содействовал переход США от доктрины сдерживания к идеям «ограниченной» ядер ной войны

Одновременно, однако, М. Шульман не забыл повторить стандартные обвинения и в адрес СССР, который якобы не проявлял достаточно инициатив, придерживался «крайней секретности» в отношении военных данных и не принимал некоторых способов контроля за исполнением возможного договора. Он высказывал сомнения в том, что СССР в 70-е годы принял «основной концеп- циоппый базис договора ОСВ» — равенство, взаимное сдерживание и стратегическая стабильность, М. Шульман повторил фальшивую версию о «наруптеппи военного равенства» Советским Союзом — «то ли по его собственным причинам, то ли в ответ на запроектированные программы США» ”.

В итоге автор возлагал вину за срыв переговоров на обе стороны в равной мере — «каждая сторона чувствовала себя уязвимой, и ядерпое военное состязание продолжалось» ”. Тем не менее автор считал, что, несмотря на «ничтожные результаты деся тилетня полуискренних усилий», переговоры необходимо возобновить и при этом позаботиться о том, чтобы договор вырабатывался не 7 лет, как ОСВ-2, а в более короткие сроки, пока пе успели появиться новые проблемы,— пусть даже договор но будет детальным и всеохватывающим

С неменыпей определенностью высказывался за возобновление переговоров А. Шлезингер, указывавший, в частности, на неправильный подсчет соотношения сил, умалчивание американской стороны о тех видах ядерных средств, где США имеют перевес ”. С. Розифелд справедливо подчеркивал, что администрация продолжает срывать переговоры такими акциями, как испытания

ядерного оружия мощностью свыше 150 килотонн, подготовка

войны в космосе, отказ от запрещения химического оружия и

т. п. Он возлагал надежды на воздействие движения против ядерных вооружений, развернувшегося в небывалых масштабах в пачале 80-х годов. *

* *

Подводя итог принципам отношений с СССР, которые отстаивала либеральная литература 1976—1983 гг., следует отметить, что в целом они могут быть охарактеризованы как сочетание «морализма» и «реализма», иными словами, антикоммунизма, с одной стороны, н осознания неизбежности сосуществования двух систем — с другой.

В своих книгах и выступлениях либеральные авторы критиковали силы, срывавшие разрядку, признавали ошибочность н провал кампании о «правах человека». Но при этом они объясняли ухудшение ситуации с позиции «равной вины» и считали возможным дальнейшую эпизодическую «защиту прав» — на общественном уровне и в тех случаях, когда успех был бы гарантирован. Важным выводом либеральной литературы в связи с вопросом о разрядке и одним из основных отличий либеральной точки зрения от позиции консервативной было фактическое провозглашение невозможности путем требований со стороны США изменить социалистический строй, его нормы и законы. Было признано, что вмешательство с такой целью, выдвижение подобных условий нормализации отношений обречены на провал.

Значительное место отводилось в либеральной литературе военному аспекту советско-американских отношений. Неизменно придерживаясь доктрины «сдерживания коммунизма», либералы подчеркивали большую эффективность и безопасность для самих США невоенных методов, подкрепляемых ограниченными военными программами и доктринами. Выступив в защиту «равновесия страха», они признали военный характер «сдерживания» в его ядерном варианте, но с существенной оговоркой о равной безопасности сторон.

Из этой позиции логично вытекала критика в либеральной литературе стратегии администрации Рейгана, нацеленпой на созда- line ядерного превосходства США. В целом оценки либералов, хотя и не совпадали с советскими подходами к проблемам ограничения вооружений, все же были аргументами за возможность переговоров и достижение соглашения между США и СССР.

При всех колебаниях либеральной мысли, при том, что в исследуемый период существенная часть либералов откололась и образовала группировку «новых консерваторові), можно констатировать постоянство такого параметра либерализма, как отношение к СССР с позиций преобладания реализма над «морализмом*.