Глава 2 Закавказский театр военных действий. Боевые операции англо-французского флота на северо- восточном побережье Черного моря. Цели и характер деятельности британских эмиссаров в / Черкесии (осень 1854 г.— сентябрь 1855 г.)
Обеспокоенное опасным оборотом дел в Малой Азии, английское правительство в августе 1854 г. назначает специальным комиссаром при анатолийских войсках полковника Ф. Вильямса (вскоре получившего звание генерала), снабдив его почти неограниченными полномочиями и правом личных докладов Кла- рендону. 1 Опытный и энергичный Вильямс сразу взялся за наведение порядка. По его настоянию был смещен с поста главнокомандующего и предан суду бездарный и продажный Муста- фа-Зариф-паша. Так же решительно пресекались злоупотребления интендантской службы, воровство и мародерство турецких солдат и старших чинов. При Вильямсе управление Анатолийской армией еще более сосредоточилось в руках английских офицеров, которые и до него распоряжались там по-хозяйски, ведая всем, начиная от снабжения и раздачи жалования, кончая арестами и наказаниями. 2 Главные турецкие силы Вильямс стал собирать в крепости Карс, самом удобном стратегическом пункте как для обороны Малой Азии (задача-минимум), так и для наступления на Закавказье (задача-максимум).3 Для проведения наступательных действий османские войска были еще далеко не готовы ни по состоянию материальной части, ни по организационному уровню. 4Вместе с тем С. Каннинг в письме к Кларендону от 27 сентября 1854 г. высказывал надежду, что в следующем году, при соответствующей помощи союзного командования, в Закавказье можно будет перейти от оборонительной стратегии к наступательной. 5В Лондоне также рассчитывали на это и рассматривали вопрос о посылке англо-французских войск в Малую Азию. Однако для того, чтобы последние не несли на себе всю тяжесть войны вместо турок, карский гарнизон должен был стать боеспособной силой.6 В августе 1854 г. Англия предоставила Турции шестипроцентный заем на сумму, равную двум годовым доходам Порты (около 600 млн. курушей). Часть этих денег ушла в первую очередь на содержание Анатолийского корпуса.7 Осенью 1854 г. Лондонский кабинет неоднократно делал срочные представления сул- тану о необходимости усилить внимание к закавказскому фронту, но особого результата они не принесли.8 Между тем, в августе 1854 г. адмирал Лайонс, обстоятельно сообщая Дандасу о положении дел на побережье Кавказа, указывал на наличие русских гарнизонов лишь в Анапе и Суд- жук-кале.9 Намереваясь атаковать эти укрепления, Дандас обращался в конце октября в Лондон с просьбой помочь солдатами, поскольку, согласно данным разведки, Анапа и Суджук-кале насчитывали по 10 тыс. человек. 10До прибытия вспомогательных сил англичане установили жесткую блокаду черкесского берега. Курсировавшие вдоль него корабли в январе — феврале 1855 г. уничтожали небольшие суда, принадлежавшие России, и различные наземные объекты. 11 Одним из предприятий такого рода явилось разрушение в предместье Анапы Джемете небольшого русского форта, предназначенного для защиты коммуникаций с Керчью и располагавшего двумя пушками и запасом снарядов. Это послужило поводом для громкой победной реляции к Дандасу. 12 С помощью блокады восточного берега Черного моря англичане стремились не допустить переброски русских войск с Кавказа в Крым. Преследуя эту задачу, британский крейсер «Леопард» и французский «Фултон» в феврале 1855 г. потопили недалеко от устья Кубани семь легких судов, пытавшихся пробраться в Керчь. Они также сожгли большое количество боевых и продовольственных припасов, два ряда барачных строений, уничтожили десять орудий. 13 Получив сведения о сокращении русского гарнизона и артиллерии в Суджук-кале за счет концентрации войск в Анапе, англичане разработали план нападения на эту крепость, предусматривавший координированные действия: союзников с моря и горцев с суши. В конце февраля эскадра из 5 паровых судов под командованием капитана Джиффар- да атаковала Суджук-кале (Новороссийск). Завязалась неравная, но ожесточенная артиллерийская перестрелка. Нападающие обладали многократным превосходством в количестве и мощи орудий. В течение трех суток, с редкими ночными перерывами, на город сыпались ядра, картечь, бомбы. Но это не сломило дух его защитников. По признанию англичан, береговые батареи «живо» отвечали на огонь. Во время боя Джиффард повел с горцами переговоры о поддержке. Они уклонились от прямых обязательств, поскольку не доверяли союзникам. Героическое сопротивление гарнизона Суджук-кале произвело сильное впечатление на черкесов, а англичан заставило отказаться от высадки десанта. Понеся потери в личном составе, получив серьезные повреждения кораблей и расстреляв запас снарядов, эскадра вышла в море. Попытка овладеть крепостью провалилась. 14 Среди видных государственных деятелей Англии было немало таких, которые отводили Западному Кавказу важную роль в судьбах войны. Ньюкасл в июне и сентябре 1854 г. настойчиво по обращал внимание Рэглана, командующего британскими войсками в Крыму, на Анапу, Суджук-кале и побережье Абхазии. Успехом в этом районе, по мнению Ньюкасла, союзники не только обеспечат австрийскую поддержку и, возможно, приобретут прусскую, но и подтолкнут к «сердечному сотрудничеству» с ними грузин и черкесов, а также завоюют «открытую дружбу» пока еще лишь сочувствующего Ирана. 15 Однако Тегеранский кабинет, взвесив все обстоятельства, не стал рисковать и 29 сентября 1854 г. заключил с Россией конвенцию о нейтралитете. 16 Ньюкалс просил Рэглана сообщить его соображения о возможности переброски турецких частей из Варны в Закавказье для участия их совместно с Шамилем и силами карского гарнизона под командованием генерала Гайона в захвате Тифлиса. 17 Ньюкасл, находившийся в курсе событий на Западном Кавказе, усмотрел в действиях адмирала Дандаса недостаточное усердие и даже пренебрежение в отношении Анапы. Встревоженный и недовольный этим, военный министр намекнул Эбердину на целесообразность смещения адмирала. 18 В отличие от Ньюкасла, Кларендон и Каннинг делали главную ставку на Закавказье, В сентябре 1854 и в январе 1855 гг. министр иностранных дел Англии писал послу, что будущей весной этот район «должен стать театром важных операций». Всецело соглашаясь со своим патроном, Каннинг советовал ему использовать зимнее затишье и продумать меры, которые помогут обеспечить успех наступательных действий и взять реванш за поражения 1854 г. Он полагал Закавказье достойным более пристального внимания союзников. 19 Такую же точку зрения исповедовали Д. Рассел и морской министр Англии Э. Л. Элленборо.20 В конце 1854 г. западные дипломаты в Иране открыто говорили о намечавшейся после взятия Севастополя передислокации англо-французской армии в Закавказье с целью овладения ключевыми позициями — Ахалцихом, Александрополем, Эриванью. Об этом уведомлял Форин оффис своих представителей в Тегеране и Тавризе.210 планировавшемся оживлении войны на кавказском театре сообщал в своих воспоминаниях (запись от 22 ноября 1854 г.) превосходно осведомленный саксонский дипломат Фицтум фон Экштедт.22Одновременно и на Кавказе пошли слухи, что «по окончании Крымской экспедиции англичане и турецкая гвардия высадятся в Кобулеты, оттуда двинутся в Гурию, французы же и другие турецкие войска в то же время,— начнут наступательные действия из Сухуми или Редут-кале».23 Однако Парижский кабинет не спешил оправдать эти прогнозы. Положение союзников под Севастополем осложнялось, еще более неясной была обстановка на Кавказе. В своих докладах в Париж французский консул в Трапезунде Ш.-Л.-А. Понигара, свидетель поражений турок в Анатолии, ставил под сомнение способность нерадивых турецких военачальников взять верх над русской армией на Кавказе. Он сообщал, что в грузинах ненависть к захватчикам непреодолима, и даже среди черкесов поднимается ропот против установленной у них власти османских ставленников. По мнению консула, единственный для турок шанс избежать плохого приема в закавказских христианских провинциях состоял в том, чтобы прийти туда совместно с французскими войсками. К концу 1854 г. в донесениях Поншары нарастает неприязнь к политике Турции на Кавказе и особенно к Муста- фа-паше, создававшему препятствия для контактов союзников с Шамилем. Поншара писал: «Мустафа решил действовать всем# доступными ему средствами, чтобы французские или английские войска не были отправлены в Батум... Поведение Мустафы, как мне кажется, продиктовано личным интересом и тщеславием, которое дополняется глубоким неведением о подлинном положении дел (на Кавказе — В. Д.)». В таком же неведении пребывало и турецкое правительство.24 Лондонский кабинет не прекращал поисков оптимальной программы войны, которые осложнялись как самим ее непредсказуемым ходом, так и разногласиями между министрами. В октябре 1854 г. член кабинета герцог Д. Д. Ар- гайльский составил циркуляр для распространения среди коллег. В этом документе он торопил их прийти к единому пониманию и точной формулировке целей войны без боязни ошибиться и без оглядки на общественное мнение. По его мысли, общество должно следовать за правительством, а не наоборот. Он полагал, что нельзя отдавать на обсуждение народа такие важные вопросы, как вопрос о целях войны. Аргайльский выступал за расчленение Российской империи и максимальный ущерб для нее. «Управлять войной,— писал он,— значит позволить ей пресытиться самой собой». Условия, предъявленные России Наполеоном III в июле 1854 г. и известные как «четыре пункта», Аргайльский находил слишком неопределенными и призывал не ограничиваться ими. Он называл «вздором» и считал вредной версию, будто бы Англия воюет против николаевского деспотизма за «освобождение угнетенных национальностей». 25Британская буржуазия предпочитала, чтобы Лондонский кабинет отстаивал ее конкретные внешнеполи-' тические интересы, а не «отвлеченные» гуманитарные идеи. Согласно английскому историку Г. Гендерсону, циркуляр герцога Аргайльского получил широкое хождение в руководящих сферах Англии и повлиял на последующие действия западных4 держав.26 Кларендон также категорически возражал против переговоров с Петербургом на основе «четырех пунктов», поскольку в силу своей неясности и умеренности они не гарантировали «почетного мира». С августа 1854 г. в лондонских «коридорах власти» негласно обсуждалась идея «пятого пункта», предоставлявшего союзникам право предъявлять России новые требования, равно как и толковать их в самом широком смысле. Главное из этих требований предполагало отторжение от России Грузии, Черкесии, Крыма, однако уведомлять о нем Петербург Лондон не собирался. Кларендон хотел, чтобы Англия не прекращала воевать до тех пор, пока Петербург безоговорочно не согласится на «пятый пункт», не зная при этом его содержания. «Четыре пункта» в качестве прообраза мирного соглашения оставлялись лишь на случай поражения союзников в войне. ^Кларендон полагал важным избавить Грузию и Черкесию от русского «гнета» и даже от русского «соседства». Правда, он не объяснил, как он собирался помешать тому, чтобы Россия граничила с отнятыми у нее землями. «Программа» Кларендона предусматривала уничтожение Севастополя и крепостей на побережье Черкесии и Грузии без права когда-либо восстанавливать их, ибо, владея такими военными базами, Россия могла угрожать существованию Турции и миру в Европе. В целях контроля за сохранением демилитаризованного состояния южной России и соблюдением свободы международной торговли в Черном море госсекретарь считал необходимым присутствие в этом регионе политических и торговых агентов западных держав. В сентябре — октябре 1854 г. в рассуждениях Кларендона появляется намек на целесообразность установления английского протектората над Черкесией и Грузией, ибо идея о возвращении их Турции была непопулярна в Англии, а «выжить» в качестве самостоятельных государств они не смогли бы. По признанию Кларендона, вопросы о послевоенном международном статусе Кавказа, о дипломатических и военных гарантиях невосстановления там власти России, о характере английского протектората над кавказскими народами не давали ему покоя ни днем, ни ночью.28 Все чаще и сильнее в высказываниях британских политиков заметно влияние Пальмерстона. К захвату Крыма и Грузии призывал Д. Рассел, хотя его взгляды не всегда отличались последовательностью. Каннинг и английский посол в Париже Каули настаивали, чтобы для Англии были добыты «блестящие победы» на Востоке во имя утверждения там ее полного преобладания над Францией и Россией. Пальмерстон не считал эти планы дележом шкуры неубитого медведя. «Я полагаю,— писал он осенью 1854 г.,— наш медведь фактически уже пойман».29 Способы послевоенного «наказания» России продумывала и британская пресса, к рекомендациям которой Лондонский кабинет прислушивался, ввиду того, что они отражали волю и настроение правящего класса Англии. «Таймс» считала обязательным наличие в будущем мирном договоре пункта, предусматривающего независимость «кавказских племен» и установление российской границы по рекам — Кубань и Терек. Это, по мнению газеты, необходимо для «поддержания европейского равновесия и ослабления державы, представляющей наибольшую угрозу ему». «Таймс» предупреждала: пока Россия владеет Кавказом, она будет самым могущественным государством в Средней Азии, и никакие британские экспедиции в Афганистан или Южный Иран не изменят ситуацию. Есть лишь один способ оградить Индию даже от отдаленной опасности и прочно утвердить влияние Англии в Тегеране и Хиве — послать на Кавказ в помощь туркам 15—20 тыс. англо-французских войск. «Таймс» уверяла, что в силу враждебности населения региона к русским союзникам удастся «за пустячную цену» добиться там очень многого. 30 Схожую позицию занимали британские журналы, которые, отказывая России в праве на Кавказ и рассматривая этот регион не как ее составную часть, а как барьер против нее, предлагали в качестве гарантий «прочного мира» в Европе отторжение от России: Грузии — во имя безопасности Турции, Ирана, Афганистана и Индии; Крыма с его военно-морской базой в Севастополе — во имя безопасности Константинополя и Малой Азии; устья Дуная — во имя безопасности и экономического процветания балканских стран. Провозглашением свободы навигации и международной торговли в Черном море предполагалось легализовать доставку на Кавказ оружия и промышленных товаров. Высказывалось предостережение: если Петербург не будет обуздан по этому рецепту, то через 10 лет он вновь станет возмутителем спокойствия в восточном вопросе.31 Утверждалось, что России не под силу цивилизовать Кавказ политически и экономически, это должна сделать Англия путем избавления народов региона от «военного деспотизма», переселения туда избыточного английского населения, развития предпринимательской деятельности. 32Со временем в призывах общественного мнения к британскому правительству о включении в «четыре пункта» условия о предоставлении Черкесии независимости возрастает требовательный тон.33 До победы над Россией было далеко и поэтому Франция старалась не вносить раскол в свои отношения с союзниками. В ноябре 1854 г. Пальмерстон посетил Париж с официальным визитом. Он имел продолжительные беседы с Наполеоном III и Друэн де Люисом. Стороны подтвердили взаимную решимость развернуть крупные военные операции в 1855 г. и не заключать мир, пока Петербург не примет все их условия. Теперь, когда союзников уже не удовлетворяло согласие Николая I на «четыре пункта» в их первоначальном смысле, они стали готовить ужесточенный вариант ультиматума.34 Их не устраивали «скромные результаты» в дипломатии после «великих усилий» в войне. Наполеон III и Пальмерстон договорились не объявлять преждевременно о намерении Франции и Англии пересмотреть границы России.35 Они понимали, что абсурдно требовать от русского правительства территориальных уступок, когда союзные армии под Севастополем находились в весьма сомнительном положении. Еще больше обнадежил Пальмерстона Друэн де Люис. Если верить донесению английского представителя в Лондон, то министр иностранных дел Франции якобы сказал ему о своей солидарности с проектом расчленения Российской империи: «в течение двух лет (1853—1854 гг. — В. Д.)» взгляды Друэн де Люиса на проблемы «Грузии и Черкесии, устья Дуная, Польши и Финляндии» в целом совпадали с географическим «идеалом» Пальмерсто- на^36 Поведение Франции на завершающем этапе Крымской войны дает основание предполагать либо недобросовестную передачу и даже фальсификацию Пальмерстоном смысла его беседы с Друэн де Люисом, либо обычную, ни к чему не обязывающую дипломатическую вежливость со стороны французского министра или уловку, позволенную, чтобы не нарушать единство между союзниками. Во всяком случае, в Лондон Пальмерстон вернулся уверенный в прочности англо-французского союза. По мере укрепления стратегического преимущества союзников' в Крыму Лондон стал уделять Кавказу больше внимания. В* январе 1855 г. Кларендой, несправедливо упрекая Каннинга в недостаточном радении об Анатолийской армии, признавался, что положение в Малой Азии вызывает у него «возрастающее беспокойство», а доклады Вильямса произвели «крайне удручающее впечатление» на королеву и ее министров, проявивших «величайший интерес» к этому вопросу. Несколько позже Кл арендой заговорил с Каннингом более резко. Прямо обвинив его в пренебрежении инструкциями из Лондона, госсекретарь внушительно подчеркнул: «Войска в Карсе интересуют меня более, чем какие-либо другие».37 Однако ни выговоры шефа, вызывающе парированные послом, ни тревожные донесения Вильямса, казалось, не трогали его. Некоторые документы даже наводят на мысль, что Кларендон побаивался своего строптивого подчиненного, но не решался его уволить из-за безраздельного влияния Каннинга на турецкий двор. «Что за чума этот человек!» — писал министр, 58 в общении с которым посол позволял себе наставительный тон. Современники шутливо намекали на свою неспособность понять, кто из них стоял выше в служебной иерархии. 39 Все же Каннингу пришлось удостоить главу Форин оффис объяснений по поводу долгого молчания в ответ на многочисленные депеши Вильямса с просьбами о помощи. Он заявил, что, во-первых, не хотел обнадеживать генерала обещаниями, которые, по независящим от него, Каннинга, обстоятельствам, могли остаться невыполненными. Во-вторых, регулярной переписке мешала из рук вон плохо поставленная почтовая связь между Константинополем и Трапезундом. 40Будущих критиков Каннинга эти аргументы не удовлетворят, вероятно потому, что они знали о его необычном положении при султанском дворе. Воля посла была почти законом для турецкого Дивана, покорно внимавшего его выговорам и приказам. Константинопольские министры в угоду Каннингу ломали себе головы над тем, кого поставить главнокомандующим Анатолийской армией и как помочь ей в условиях хаоса в стране. По его требованию отдавали под суд высших офицеров и должностных лиц. 41 В западной историографии и публицистике Каннинг иногда подвергался нападкам за отсутствие стремления помочь Анато- лийской армии продовольствием, контингентами и обмундированием, оказав соответствующее влияние на султана.42 Подчас его называют прямым виновником падения Карса. Этот приговор несправедлив. Странное, на первый взгляд, поведение посла можно объяснить двумя обстоятельствами, дополняющими его собственную версию. Расшевелить инертное турецкое правительство, насквозь пропитанное интригами, коррупцией и не способное управлять своими войсками, было непросто даже для Каннинга, в чем он сам признавался и чего не отрицали даже его беспощадные критики.43 «Если привести лошадь к реке легко, то заставить ее пить, когда она этого не хочет, гораздо сложнее»,— язвил Каннинг.44 Сыграла роль, разумеется, далеко не главную, и его личная неприязнь к Вильямсу, выражавшаяся в непристойных эпитетах. 45Причина этого казалось бы ничем не спровоцированного чувства осталась загадкой для некоторых современников. 46 Ответ на нее нужно искать в особенностях характера посла. Самолюбивый Каннинг, привыкший беспрепятственно хозяйничать в Турции и не допускавший мысли о соучастии в этой привилегии кого-либо из соотечественников, усмотрел в широких полномочиях Вильямса покушение на свою «неограниченную» власть. Он, конечно, предпочел бы иметь генерала у себя в подчинении так же, как и всю турецкую администрацию. И без того задетого Каннинга вдобавок раздражали независимое поведение Вильямса, его растущий авторитет. Выход чувствам посол дал в одном из писем к Кларендону, где плохо скрыты обида и ущемленное тщеславие.47 Однако личное отношение к Вильямсу нисколько не мешало Каннингу быть неутомимым в делах, касавшихся служебного долга и интересов Великобритании, вникать во все детали проблем, беспокоивших генерала. ^Дважды в октябре, трижды в ноябре, пять раз в декабре 1854 г. посол требовал от правительства Турции позаботиться о Карсе и «пресечь злоупотребления» в Анатолийской армии.49В конце ноября Вильямс подтвердил получение значительных запасов продовольствия и амуниции. Турецкий Диван сместил ряд лиц с высших командных постов.50 По настоянию Каннинга султан послал в Карс около 1000 артиллеристов, изрядное количество пороха и боеприпасов. Немалая часть последних, правда, не дошла дальше Эрзерума.51В первом полугодии 1855 г. Каннинг не переставал оказывать давление на Порту, преодолевая противодействие сераскира (военного министра Турции) Риза-паши, поддерживаемого Францией. 52 Английский посол торопил и свое правительство помочь Анатолийской армии, регулярно сообщая об ее угрожающем положении.53 В течение зимы и весны 1855 г. на подмогу Вильямсу отправляются полковник Лейк, специалист по военно-инженерной части, и капитан Томпсон, в Баязедский пашалык — майор Олфертс. К началу новой кампании Карс, не в последнюю очередь ив благодаря усилиям С. Каннинга, превратился почти в неприступную крепость. ^Хотя Вильямсу не удалось поднять организационный уровень Анатолийской армии до европейских стандартов, он все же сделал ее пригодной для боевых действий, справившись, таким образом, с задачей невероятно сложной в условиях саботажа турецких пашей, ставших нормой интендантского воровства, дезертирства, анархии, фактического отсутствия снабжения,бессилия константинопольских властей.55 С весны 1855 г. кавказские замыслы Лондона начинают приобретать конкретные очертания. В какой-то степени это было связано с уходом с поста премьера в феврале 1855 г. Д. Г. Эбер- дина, критикуемого, между прочим, за неспособность вести войну в Малой Азии «энергично и результативно», а поэтому незаслуживающего «доверия и поддержки общества».56 Его укоряли даже коллеги по кабинету. Министр колоний Д. Рассел, серьезно озабоченный чрезвычайно важным, по его мнению, вопросом о положении на закавказском фронте, заявил, что представлял его на рассмотрение Эбердина, но тот реагировал очень вяло. 57Плохую услугу оказала премьеру давняя легенда о его «русофильстве», ускорившая отставку. Критические настроения проникли и в среду британского офицерства. Так, подполковник из штаба союзных войск под Севастополем А. Стерлинг полагал, что Англии надо послать на фронт еще 50 тыс. человек для завоевания Крыма и, затем, Грузии. «Полумеры и надежды на мир погубят нас», — писал он.58 Спустя некоторое время после удаления Эбердина от дел у него нашлись защитники, доказывавшие его «особый» интерес к состоянию Анатолийской армии.59Как бы ни было, в феврале 1855 г. портфель главы правительства достался Пальмерстону — государственному деятелю более радикального склада, нежели Эбердин. Новое назначение, с восторгом встреченное официальными кругами Лондона, было симптоматично, ибо оно знаменовало торжество бескомпромиссных настроений по отношению к России. «Меня поддерживает общественное мнение страны... В настоящий момент я — незаменимый человек», — писал Пальмерстон брату.60 Теперь кабинет бесповоротно взял курс на продолжение войны до полной реализации планов Пальмерстона, в том числе кавказских.61 Он стремился избавиться от всех ограничений, сдерживавших размах войны и особенно от обязательств не искать от России территориальных уступок.62 Казалось, перед новым премьером открывалась перспектива осуществить но крайней мере значительную часть провозглашенного им «идеала». Он продолжал смотреть в будущее с большим оптимизмом. 63 В апреле Кларендон в письме к Вильямсу изложил соображения британского правительства о боевых операциях в Грузии и Черкесии. Предполагался удар по русской армии в Закавказье одновременно с двух сторон: с юга турецкими войсками, бази- ровавшимися в Карсе, который рассматривался английскими стратегами как важный плацдарм для наступления, и с северо-запада соединенными силами десанта союзников и горской кавалерии. Такое взаимодействие, по мнению Кларендона, позволяло окружить русских и отрезать их связь с 200-тысячным контингентом, оставленным на Северном Кавказе для наблюдения за Шамилем. В подобной ситуации было чуть ли не желательным наступление русских на Эрзерум, поскольку оно облегчало возможность атаковать их с тыла, оголявшегося с каждым шагом в глубь турецкой территории. «Чем дальше уйдут русские от Тифлиса, — писал Кларендон,— тем вернее они потерпят поражение». При этом министр даже допускал уступку Карса, полагая ее, конечно, временной. Он считал целью будущей кампании отторжение от России Закавказья и Черкесии — сфер «особых интересов» Англии. 64 Аналогичными соображениями делился в мае 1855 г. с новым военным министром Англии Ф. М. Пэнмюром Пальмерстон. Он предлагал довести численность турецких войск в Карсе и Эрзе- руме до 30 тыс. и поручить общее командование английскому генералу Р. Д. Вивиану. Причем Пальмерстон, проявляя в данном случае мало реализма, уповал на добровольное согласие армян вступить в турецкую армию, как на один из источников ее пополнения. 30-тысячному контингенту предстояло, по замыслу Пальмерстона, выбить русских из Грузии и соединиться с черкесами. В своих планах он предрешил также судьбу Западного Кавказа: в лучшем случае этот район становился владением Англии, в худшем — либо переходил к туркам, либо оставался в руках горцев, но при любом исходе, разумеется, оказывался в сфере прямого влияния англичан. Пальмерстон хорошо понимал, что перед лондонским правительством встают в Закавказье не только военные, но и политические проблемы, решать которые с помощью армии, целиком состоящей из мусульман, трудно. Появление в Грузии турок «с их религиозным фанатизмом и плохой дисциплиной может привести к эксцессам»,65— высказывал он справедливые опасения. Однако рецепты, предлагаемые им для устранения подобных осложнений, не отличались ни продуманностью, ни эффективностью: по его мнению, достаточно поставить британских офицеров во главе мусульманских подразделений, и грузины, якобы ненавидящие русских, будут тысячами присоединяться к турецкой армии. Пророча «успешную и блистательную кампанию» на Кавказе, Пальмерстон обращал внимание на выгодность проекта, не требовавшего особых материальных и людских затрат.66 Ведь Англия, отвоевывая Кавказ у России чужой кровью, сохраняла свои деньги и солдат. Реализации этих замыслов были подчинены переговоры в мае 1855 г. между Кларендоном и А. Чар- торыйским о формировании и отправке на Кавказ польского ле- us гиона. Расходы по его обмундированию и содержанию брала на себя Англия.67Стремясь располагать как можно более полной информацией о положении в этом районе, Кларендон встретился со Зверковским, слывшим экспертом по кавказским делам.68Англо-польские консультации по кавказскому вопросу продолжались летом и осенью 1855 г.69 Лондонский кабинет поручил ряду агентов изучить условия для развертывания боевых действий на Западном Кавказе. Среди них — III. Осборн, капитан английского корабля «Везувий», составлявший бодрые прогнозы. 19 мая 1855 г. он прибыл в Геленджик, где вел переговоры с Мустафа-пашой и Сефер-беем. Те, как явствует из доклада Осборна адмиралу Лайонсу, обещали при первой необходимости собрать в течение 20 дней до 30 тыс. вооруженных черкесов, блокировать и изматывать гарнизоны Анапы и Суджук-кале. Лайонс, как и Лондонский кабинет, полагал, что намечавшаяся экспедиция британского флота в Керчь и Азовское море явится для горцев своевременной поддержкой и сигналом к активным действиям.70Для предстоящих операций англичане запасали черкесов оружием, амуницией, деньгами.71 В мае союзники высадили десант в районе Суджук-кале с целью прорваться через Лабинскую кордонную Линию и идти прямо на Ставрополь. Мухамед Эмин собрал у абадзехов народный сход, на котором два англичанина уговаривали горцев присоединиться к прибывшим европейским войскам, испытывавшим недостаток лишь в кавалерии, и обещали щедрую оплату золотом. Абадзехи отказались, заявив, что не имеют на то приказаний ни от турецкого султана, ни от Мустафа-паши, ни даже от Сефер- бея. Англичане предложили Мухамеду Эмину отправиться во главе черкесской делегации в Константинополь и удостовериться в правомочности иностранцев говорить от имени османского правительства. Наиб не согласился. Погруженный в атмосферу всеобщего недоверия, наложившую отпечаток и на его мировосприятие, он подозревал (возможно, напрасно) англичан в стремлении учинить над ним расправу руками его политического противника Сефер-бея. Такой оборот дела, обусловленный, с одной стороны, сложной социальной картиной, а с другой — особенностями непривычной для европейцев психологии горца, соединявшей легковерность и подозрительность, совершенно озадачил иностранцев. В отчаянии они осыпали Мухамеда Эмина и черкесов обидными упреками, назвав их «изменниками и подлецами». Перебранка едва не закончилась плачевно для англичан. Абадзехи, с начала весны 1855 г. постоянно созываемые на сходы, на которых им объявляли о скором прибытии турецких войск, на самом деле так и не показавшихся, имели основания сомневаться в полномочиях европейских эмиссаров. 72Помнили они и то, как британские агенты не выполняли свои обещания в 30-е гг. Вероятно, недоверие горцев к англичанам сохранялось также благодаря посланию Уркарта (май 1854 г.) «К вождям и племенам Черкесии», в котором он призывал черкесов рассчитывать только на собственные силы и не надеяться на британскую помощь, поскольку правительства России и Англии находятся в преступном сговоре и лишь создают видимость войны.73 В июне 1855 г. из британского Адмиралтейства последовал приказ атаковать Анапу и Суджук-кале,74 овладению которыми придавали большое значение в Лондоне. Командир английской дивизии в Крыму герцог Д. У. Кембриджский, например, советовал Пэнмюру отрядить специальные войска в район Анапы. Захватом этих крепостей предполагалось привести в движение черкесов, оказать моральное воздействие на армию союзников в Крыму и в определенной мере предрешить успех под Севастополем. 7® Союзное командование решило уничтожить Анапу и Суджук-кале комбинированным ударом: с моря — англо-французской эскадрой, с суши — силами горской кавалерии. Этот план был принят по инициативе и под нажимом англичан. Французский главнокомандующий генерал Ж.-Ж. Пелисье весьма неохотно согласился участвовать в его осуществлении. Тем не менее он считал, что будет полезно, если успех этой операции подтолкнет черкесов к действиям, которые отвлекли бы русские силы из Закавказья и облегчили бы положение турецкой армии в Малой Азии.763 июня Наполеон III отправил в Крым, в штаб своей армии, телеграмму: «Ни под каким предлогом не допустите экспедиции против Анапы». 77По неизвестной причине она дошла до адресата лишь 8 июня, когда начавшуюся операцию уже нельзя было предотвратить. Но тут же стало известно, что русские оставили Анапу и Суджук-кале. Английский адмирал Стюарт и французский — Шарне, специально посланные на кавказское побережье для проверки данных сведений, подтвердили их достоверность.78 Решение об эвакуации гарнизонов черноморских крепостей диктовалось стратегической необходимостью сократить сильно растянутую линию обороны Северо-Западного Кавказа и сосредоточить немногочисленные войска в одном месте, которым был избран Темрюк. Владение им позволяло контролировать Кубань — важный транспортный путь — и защищать территорию, расположенную к северу от этой реки, с ее главным центром — Екатеринодаром.79 Цену этой позиции знал и неприятель. Сюда направляется англо-французская эскадра из 18 паровых судов с намерением произвести десант. Внезапно поднявшаяся буря заставила командира соединения отложить операцию до тех пор, пока не успокоится стихия. Тем временем к Темрюку успели подойти (27 мая/8 июня) русские войска из Анапы, Суджук-кале и Тамани. Получив сообщение об этом, противник не рискнул высаживаться и начинать сражение. Опустевшую Анапу заняли турки во главе с Мустафа-пашой и небольшой англо-французский отряд, который вскоре ушел оттуда.80 В Суджук-кале приехал Сефер-бей, лишенный теперь возмож- ности уютно отсиживаться в Сухум-кале. Вместо того, чтобы привезти с собой полученное им от турок военное снаряжение для черкесов, он отправил его в Батум. Перед Мустафа-пашой он нелепо оправдывался отсутствием транспорта для перевозки груза, как будто корабль, доставивший снаряжение в Батум, не мог с таким же успехом добраться до Суджук-кале. В действительности же Сефер-бей сделал это умышленно, в надежде иметь предлог уклониться от выполнения данных султану обещаний о сформировании из горцев регулярных соединений. Ему не хотелось расписываться в своем бессилии воздействовать на черкесов. На общинном сходе у натухайцев, где присутствовали представители и других племен, Мустафа-паша и Сефер-бей призвали горцев выставить половину боеспособного населения. Результаты оказались весьма скромными. Между Анапой и Суджук- кале удалось собрать около 20 тыс. человек, включая несколько тысяч турецких солдат. Командование ими Турция возложила на Мустафа-пашу. Основную массу этого набора составляли нату- хайцы. Незначительное количество людей прислали убыхи и шапсуги. От абадзехов не было никого: вместе с ними Мухамед Эмин изолировался от турецких пашей. Он подозревал, что они заняты войной скорее против него, чем против России. Князь А. Шервашидзе последовал примеру наиба. Более мелкие этнические группы черкесов, наряду со сванами и осетинами, отвергли приглашения османских агентов.81 Мустафа-паша и Сефер-бей не знали, как распорядиться собранным войском. Испытывая страх перед Россией, они были готовы при малейшей опасности искать спасения в горах. После двух недель бездействия и пустых разговоров терпение горцев иссякло. От 20 тыс. человек едва сохранилась десятая часть, остальные разошлись по домам. Боясь потерять и ее, паши, наконец, решились на кое-какие шаги. Оставив больше половины людей для охраны Анапы и Суджук-кале, с одним батальоном, одним эскадроном, четырьмя орудиями в сопровождении 2 тыс. натухайских всадников они двинулись вдоль левого берега Кубани через шапсугов к границам абадзехов. По мере удаления от Анапы и приближения к владениям своевольного наиба у них росло чувство неуверенности. Оказываемый им по дороге прием не ободрял. Будучи оба уроженцами Черкесии, Мустафа-паша и Сефер-бей не понимали духа и настроений горцев. Турецкое воспитание приучило их ненавидеть в народе и расценивать как бунт все, что не походило на рабское смирение. С каждым днем усиливалась враждебность к ним горцев, не желавших, чтобы из их земли сделали османскую провинцию. Расположившись лагерем на территории абадзехов, паши послали к Мухамеду Эмину нарочного с предложением явиться на переговоры о совместных действиях. Он не только отказался, сославшись на недомогание, но и начал стягивать войско на расстоянии трехчасового перехода от визитеров. В страхе быть плененными «зарвавшимся» наибом они поспешно ретировались. Мустафа-паша и Сефер-бей объявили его «предателем» и «гяуром», потребовав от черкесов соответствующего отношения к нему. Они подкупали противников Мухамеда Эмина, стремясь предотвратить распространение его влияния на шапсугов и подорвать его власть у абадзехов. Это приводило к внутренним распрям и разобщенности в народе. Ради того, чтобы пустить пыль в глаза и султану и черкесам, паши создавали видимость боевых операций, совершая бесполезные перемещения на левом берегу Кубани, обстреливая из артиллерии безлюдный правый берег, демонстративно «угрожая» форсировать реку и т. д. Мустафа-паша сообщил в Константинополь об изгнании русских из всего края, о возможности достичь еще более крупных успехов, упущенной из-за «непослушания» и «необузданности» горцев, которых Мухамед Эмин возмущает, против султана. Он писал о небезопасности пребывания здесь турецкого отряда, ибо черкесы могут выдать его врагу. Вследствие этих донесений Мустафа-паша получил приказ вернуться в Батум. . Сефер-бея оставили в Анапе с сотней солдат для личного эскорта и сотней артиллеристов. Извиняясь перед Портой за невыполнение обещаний, он взваливал вину на наиба, поднявшего смуту в народе. Он по-прежнему внушал горцам, что их спасение от России — в преданности падишаху и исламу. Сефер- бей видел тщетность своей пропаганды. Будучи не в состоянии «мобилизовать» своих соотечественников в нужном количестве, он не собирался угрожать силам русских на правом берегу Кубани. Удобно устроившись в Анапе, он превратился из «полководца» в маклера-спекулянта, посредничавшего между черкесами ^и англо-французскими коммерсантами, скупавшими у них продовольствие для союзной армии под Севастополем.83 Уменьшение опасности нападения со стороны закубанских горцев позволило России сократить войска, рассредоточенные по правому берегу Кубани, от устья до Екатеринодара. Здесь осталось не более 30 тысяч человек. 40 тысяч человек при 64 орудиях перебросили в Крым, 20 тысяч при 48 орудиях—под Карс. Туда же был переведен пехотный полк с артиллерийской батареей из Мингрелии. В целом армейские части, расположенные на линии Тифлис- Карс получили в подкрепление 30 тысяч человек и 76 орудий.84 Возможность высадки англо-французского десанта на побережье Черкесии или Мингрелии вовсе не исключалась. Но нужно было найти для нее подходящее место и договориться с горскими «князьями» о совместном выступлении.85 Эту миссию возложили на специального агента британского правительства Д. Лон- гуорта, побывавшего на Кавказе в 30-е гг. и занимавшего с 1851 г. официальную дипломатическую должность. Источники аттестуют его как «способного агента», «человека с большим опытом и тактом».86 В апреле 1855 г. ему была дана инструкция, в которой говорилось, что кабинет ее величества нуждается в «достоверной информации о настоящем положении дел в Черкесии». Лон- гуорту предстояло выяснить, насколько возможно рассчитывать на сотрудничество местных народов, если обстоятельства потребуют их активного участия в войне. Ему рекомендовалось обосноваться в таком месте побережья, откуда легко связаться с влиятельными черкесами. Конкретно в его задачи входило следующее: определить количество горской кавалерии, способной выполнять приказы британского командования; доставить на Кавказ пушки, ружья, свинец и порох; установить связь с Шамилем, собрать сведения о его планах, оценить масштабы его влияния среди кавказских народов; изучить социальную обстановку и перспективы преодоления внутренних междоусобиц и разобщенности, указав на наиболее приемлемую для этой цели форму государственного устройства. Лондонские шефы Лонгуорта советовали ему проявлять умеренность в посулах, воздерживаться от обещаний «чего-либо, кроме военной помощи», как будто эта помощь предоставлялась не в политических целях и как будто речь шла не о закабалении чужой страны, а о совсем безобидной услуге. ^Британское правительство также поручило своему эмиссару сформировать из черкесов кавалерийский корпус в 6 тысяч человек для переброски в Крым. Лонгуорта наделили немалыми средствами и полномочиями.88 О миссии Лонгуорта Англия известила Францию и предложила ей послать для «пущей важности» своего представителя вместе с англичанином. Оказалось, что французский агент Ш. Шампуазо уже отправился в Батум, откуда он должен был проследовать в Черкесию.89 Визит Лонгуорта был обставлен с помпой и внушительным церемониалом: он прибыл в сопровождении целой свиты советников на двух военных пароходах. Англичане хотели не только произвести впечатление на горцев, но и подчеркнуть значимость лонгуортовской миссии.90 Вначале казалось, что им это удалось. На берегу собралась огромная толпа черкесов, приведенная в волнение картиной стоявших на рейде кораблей и торжественностью высадки иностранного «посольства».91 Пробыв в Черкесии все лето 1855 г. британский эмиссар убедился, что с 30-х годов многое здесь изменилось. Бывший союзник англичан Сефер- бей, с точки зрения Лонгуорта, потерял влияние среди горцев. Власть знати ослабла: турки, недовольные вмешательством Англии в кавказские дела, на которые они смотрели почти как на домашние, проявляли сами и внушали черкесам подозрительность к иностранцам.92 Эту подозрительность британский агент испытал на себе, когда Сефер-бей и Мустафа-паша помешали его путешествию в глубь страны. 930фициальным фирманом султан обязывал Мустаф а-пашу и Сефер-бея оказывать содействие Лон- гуорту. 94 Однако тайно им было предписано срывать замыслы англичан под благовидным предлогом. Такая установка вполне отвечала желаниям Сефер-бея: ведь он не смог бы собрать и сотни людей, которые согласились бы воевать за пределами дома даже за высокую английскую плату. Стремясь отвлечь внимание Лондона от Черкесии, турецкое правительство, в ответ на запрос С. Каннинга о положении в крае, поспешило сообщить об отсутствии на Северо-Западном Кавказе условий для сколь- нибудь серьезной акции против России.95 Мухамед Эмин жаловался Лонгуорту, что после своего визита в английское посольство в Константинополе и последующего дружеского приема им английских офицеров Брока и Хьюза он был лишен турецкого жалования и впал в немилость.96 Но и к англичанам наиб, единственная реальная политическая фигура в Черкесии, относился настороженно.97 Лонгуорт с досадой констатировал «значительные успехи» России в успокоение закубанских провинций, достигнутые посредством «примирительной политики» и развития торговли.98 Эти наблюдения подтверждаются русскими источниками, свидетельствующими о том, что часто английских, французских и турецких представителей нерадушно встречали не только лояльные к России, но и непокорные ей племена, уклонявшиеся под разными предлогами от приглашений выступить против русских. 99 Агент Мухамеда Эмина, побывавший в Карачае еще весной 1854 г., сообщал: «Карачаевцы решительно не намерены принимать никакого участия в общем восстании, и остаются по-прежнему верными русскому правительству». 100 Горцы противились планам формирования регулярных контингентов в Черкесии для использования их по мере необходимости на различных участках войны. 101В рекрутской повинности они видели начало рабства. Сефер- бей, пытавшийся превратить своих соотечественников в слепое орудие турок, не пользовался доверием в демократических слоях общества. Его не без оснований подозревали в желании восстановить при поддержке султана «древние» привилегии черкесских князей. 192 Правда, среди горских низов еще оставались люди, которым религиозный фанатизм мешал увидеть социальное и ^нравственное лицо Сефер-бея, скрытое под маской подвижника ислама и справедливости. Английские источники дают несколько выразительных штрихов к портрету этого деятеля: «...он находился на турецкой службе достаточно долго, чтобы приобрести вкус к политическим интригам, а также овладеть искусством пополнения своего кошелька и претворения в жизнь различных амбициозных планов за счет тех, кем он считал себя вправе распоряжаться. Черкесы до сих пор слишком наивны, чтобы обнаружить это». 103 В свое время «изменчивость» и «беспринципность» Сефер-бея отмечал и Д. Белл. 104 Не вызывали у Лонгуорта энтузиазма также прожекты местных вождей, предусматривавшие создание на Северном Кавказе «фанатичной мусульманской империи» под эгидой Турции. Политическая обстановка в Черкесии, понимаемая Лонгуортом, возможно, не всегда глубоко и верно, сказалась на характере его донесений в Лондон. Британский эмиссар весьма пессимистично оценивал шансы на привлечение горцев к военным операциям, выражая сомнение в эффективности их содействия: Он полагал единственно целесообразным их использование на левом берегу Кубани и в предгорьях Центрального Кавказа, где они могли оказаться полезными лишь в качестве вспомогательных сил, угрожающих коммуникациям России с Закавказьем. 105 Помимо объективных причин, провалу миссии Лонгуорта способствовали его попытки упразднить у черкесов работорговлю — глубоко укоренившийся хозяйственный и социальный институт. Такая политика не встречала понимания в патриархальном обществе, для которого продажа людей в гаремы и серали ближневосточных стран составляла одну из главных статей дохода. 106 Некоторые западные историки преувеличивают последствия визита Лонгуорта в Черкесию, утверждая, будто его доклады определили политику Великобритании в этом регионе на завершающей стадии Крымской войны. «К концу 1855 г., — пишет американский исследователь Н. Люксенбург,— Кавказ уже представлялся англичанам не очень привлекательным для военных действии». ,и' Дальнейшее развитие событий подтвердит, что суждения Лонгуорта особо не повлияли на намерения Англии вытеснить Россию с Кавказа. Наблюдениям британского уполномоченного не следует придавать решающего значения, прежде всего ввиду их субъективности. Ведь ему пришлось жить в условиях почти враждебного окружения, интриг, подозрительности, постоянного лицемерия, утомительного для европейца, но привычного для восточных политиканов. Информируя Форин оффис, Лонгуорт не мог не находиться под влиянием неприязни к нему Сефер-бея, внушавшего это чувство и другим. Разумеется, такая атмосфера вносила заметное пристрастие в его оценки, накладывая на них печать личных обид. Кроме того, Лонгуорт был не единственным осведомителем британского правительства, которое едва ли сочло бы благоразумным ставить свои кавказские планы в зависимость от мнения одного человека. Лондонский кабинет постоянно требовал и от Лайонса подробной информации о событиях на восточном побережье Черного моря. По поручению адмирала эти сведения собирал капитан английского фрегата «Хайфлайер» Мур, несший в мае — июне 1855 г. своеобразное дежурство у берегов Черкесии. 108Совершив в начале июля 1855 г. морской рейд от Анапы до Сухум- кале и встретившись с Сефер-беем, Мустафа-пашой и Лонгуортом, он в донесении Лайонсу указывал на ревностное отношение турок к вмешательству англичан в черкесские дела. Султанские чиновники, как сообщал Мур, не желали делить с кем-либо свою власть на Кавказе, поэтому Сефер-бей мешал Лонгуорту выполнять его миссию. В середине июля Лайонс посылает в Черкесию два корабля — «Трибьюн» и «Донтлис», чтобы, во-первых, поддержать предполагавшиеся боевые операции против России, во-вторых, придать больший политический вес визиту Лонгуорта, в распоряжении которого уже находился паровой корвет. 1(Ь Чтобы держать под наблюдением британскую политику на Кавказе, Франция, как бы в противовес миссии Лонгуорта, отправила туда своего представителя Ш. Шампуазо, посещавшего Черкесию в 1850 г. Ему предписывалось поселиться в качестве консула в Редут-кале, откуда можно было без труда попасть в любое место побережья, когда это потребуется «в интересах службы»; информировать правительство о положении в крае; воздерживаться от политических обещаний местному населению и от вмешательства в его внутренние дела. Эмиссару давалась слишком общая установка, оставлявшая простор для ее толкования. Шампуазо понимал задачи Франции на Кавказе и вытекавшие из них собственные полномочия шире, чем определялось инструкцией. «Необходимо,— писал он Друэн де Люису,— укрепить влияние Франции в этом регионе, назначив постоянных агентов в Батум, Редут Кале или Чурук Су». 110 Шампуазо решил действовать, исходя из такого взгляда на вещи. Он быстро понял, что без помощи Мустафа-паши и Сефер-бея ему не обойтись. Но именно в их лице он столкнулся с «недоверием и злой волей». Его энтузиазм рассеялся, наступила подавленность. В этом состоянии Шампуазо сообщал Друэн де Люису (май 1855 г.) о том, что связь с Шамилем невозможна, полагаться на черкесов в борьбе против России рискованно, поскольку они склонны скорее грабить, чем воевать, Мустафа-паша и Сефер-бей — явные враги Франции и Англии, для грузин «лучше тысячу раз русские, чем турки», которых они ненавидят «до предела». Шампуазо видел единственный выход из положения в том, чтобы послать на Кавказ французские и английские войска и прогнать оттуда османских наместников, без чего Грузия не двинется с места. 111 Он похвалялся, что его личные контакты с представителями царствующей фамилии в Мингрелии и крупными феодалами в Гурии откроют союзникам дорогу на Кутаис, но только в том случае, если на Кавказе будут действовать французские или английские войска, но никак не турки. ||2Шампуазо уже вынашивал планы отстранения от дел турецких пашей и объединения Черкесии и Абхазии под единой политической и военной властью. Шампуазо обещал владетелю Абхазии князю Михаилу Шервашидзе, опасавшемуся, что турки отнимут у него эту вотчину, официальное покровительство западных держав, если и он со своей стороны поддержит их политику на Кавказе. Тувнель, расценив эти шаги как превышение полномочий, строго призвал Шампуазо к соблюдению нейтралитета. В донесении к французскому министру иностранных дел А. Валевскому Тувнель, отдавая должное «уму и усердию» эмиссара, вместе с тем сообщал, что он выходит за рамки своих функций, которые дают ему право «не столько действовать в Черкесии, сколько собирать точные сведения о положении этой страны и представлять отчеты о ее потенциальных возможностях, могущих понадобиться в подходящий момент для продолжения войны». 113 Парируя эти упреки, Шампуазо справедливо подчеркивал противоречивость получаемых им указаний. Ему рекомендовали, с одной стороны, проявлять сдержанность и ограничиваться ролью наблюдателя, с другой,— сообразовывать свои действия с поведением Лонгуорта, которое отличалось именно активностью. По утверждению Шампуазо, даже просто изучать обстановку Черкесии и при этом оставаться вне данной обстановки и вне контактов с местными вождями было немыслимо. Сбитый с толку агент ставил вопрос прямо: следовать ли ему примеру Лонгуорта, рискуя превысить инструкции, или же устраниться, чтобы тогда потерять всякое влияние среди горцев? На это в Париже пока не могли дать ясного ответа. В течение лета 1855 г. французское правительство балансировало на грани принятия решения в пользу либо участия (если да, то в какой мере?), либо неучастия в военных операциях на кавказском театре. Такое решение зависело прежде всего от хода событий под Севастополем и отношения Петербурга к мирным переговорам. Неопределенность ситуации в Крыму порождала в Парижском кабинете озадаченность, колебания, усиливала расхождения во мнениях. Так, в августе 1855 г. Валевский дезавуировал адресованное к Шампуазу указание Тувнеля, призывавшего помнить, что в отличие от Англии у Франции нет резона вмешиваться в черкесские дела. Валевский не позволял Тувнелю допускать разногласия между западными эмиссарами на Кавказе. Он обратился к морскому министру Франции с просьбой призвать к порядку командующего французским флотом в Черном море адмирала А.-Ж. Брюа, действовавшего вразрез единству интересов союзников. «Франция и Англия,— писал Валевский,— объединились, чтобы сражаться и ослабить Россию. В Черкесии, как и везде, где мы можем соприкоснуться с нашим общим противником, наши интересы совпадают с английскими, и общность целей должна проявиться в общности наших усилий, направленных на то, чтобы поднять и вооружить народы Кавказа». До прояснения перспектив войны в Париже считали целесообразным скрывать различия в позициях союзников по кавказскому вопросу, сохраняя видимость согласованности и обоюдовыгодности целей. Шампуазо, дезориентированный противоречивыми инструкциями, решил на время приостановить свою активность и ограничиться ролью простого информатора.114 Весьма показательно для отношения Франции к кавказскому вопросу мнение французского генерала Бретона, побывавшего в Черкесии в составе союзных войск в июне 1855 г. Как ни соблазнителен Кавказ в качестве колонии, писал он, и как ни заманчив тот факт, что французы были приняты там «с уважением и симпатией», все же Франции не стоит распространять на этот регион свои «амбициозные помыслы», если она не хочет ослаблять себя расточением сил. Тем более, что, по убеждению Бретона, на Кавказе «на развалинах русского могущества» собирается «обосноваться» Англия. 115 Для представителей руководящего состава британской армии в это время были характерны воинственность и вера в близкую победу. «Наши длительные труды и терпение,— писал А. Стерлинг,— похоже, должны быть скоро вознаграждены, если не будет заключен какой-нибудь паршивый мир; большое сражение под Бахчисараем даст нам Крым, после чего наша дорога на Тифлис и Грузию свободна... мы можем надеяться, что эта летняя кампания (1855 г. — В. Д.) ощутимо подорвет мощь России, ибо успехи в Черкесии станут известны по всей Азии и уничтожат престиж России». 116 Общественное мнение Англии не оставалось безучастным к событиям на Кавказе. Зараженное русофобскими настроениями и проникнутое воинственным духом, оно оказывало давление на правительство, побуждая его к большей решительности. Для этого использовалась, наряду с прессой, парламентская трибуна. В мае — июне 1855 г. усилились провозглашаемые с нее призывы к обузданию агрессивной политики России на Востоке. Под такими благообразно-оправдательными формулировками англичане часто скрывали свои подлинные намерения. В парламенте было заявлено, что русских необходимо вытеснить за Терек и Кубань, а в качестве гарантии невосстановления их власти на Кавказе предлагалось навсегда уничтожить их преобладание в Черном море. |17Как выясняется, прообраз статьи о «нейтрализации» будущего мирного договора созревал, в известной мере, под влиянием кавказских вожделений Лондона. Парламентарии вновь говорили о необоснованности русских прав на Черкесию, о целесообразности поднять здесь всеобщее восстание, о безопасности Индии, Ирана, о давнем стремлении царя основать «вторую империю» на развалинах Турции, о недопустимости мира, пока не будет достигнута полная победа над Россией и т. д. Некоторые даже считали отделение Западного Кавказа от России вопросом почти решенным. П8Как обычно, не обошлось без нападок на правительство Великобритании. Оно по-прежнему обвинялось в недостаточном внимании к Черкесии и Грузии. Пальмерстону пришлось отчитываться о действиях кабинета в этом районе. п9По- добные идеи насаждала и британская пресса. 120 В годы Крымской войны Уркарт был едва ли не самым читаемым в Англии публицистом. '21 С 11 (23) сентября союзники начинают довольно крупные операции на Таманском полуострове. Прежде всего предполагали захват Темрюка, позволявший господствовать в устье Кубани и открывавший дорогу на главный военно-административный центр Черномории — Екатеринодар. С этой целью в Фанагории (упраздненная суворовская крепость) высадились 6 тысяч пехотинцев с артиллерией. Таманью удалось овладеть лишь после того, как ее покинул небольшой русский отряд, оказавший упорное сопротивление противнику. На соединение с фанагорийской группировкой, согласно предварительной договоренности, должен был выступить из Анапы Сефер-бей, для помощи которому в Астагаевском укреплении находились 500 английских, французских и турецких солдат. Одновременно неприятель решил десантировать свои войска под прикрытием орудий 15 кораблей вблизи Темрюка у Голубицких хуторов. Союзники рассчитывали, окружив Таманский полуостров почти полным кольцом, нанести по сосредоточенным здесь рус- ким силам удары с юга, запада и севера. Однако эти планы провалились. Черноморские пластуны мужественно отразили настойчивые атаки противника на Голубицкие хутора. В Фанагории англо-французский контингент так и не дождался Сефер-бея, который был отброшен от Кубани при попытке переправиться на ее правый берег. 20 сентября (2 октября) русские предприняли наступление на Фанагорию и вынудили врага поспешно погрузиться на пароходы и отправиться в Керчь. ™ Итак, на втором этапе Крымской войны (осень 1854 г.—сентябрь 1855 г.) Англия, обеспокоенная неудачами турок на кавказском театре, начинает уделять ему повышенное внимание. Это проявилось в назначении британского офицера фактическим командующим Анатолийской армии; в усилении давления на османское правительство с целью заставить его оказывать максимальную помощь войскам в Малой Азии; в дальнейшей разработке и конкретизации планов наступательных операций в‘3акавказье; в попытках установления через специальных эмиссаров прямых контактов с черкесами; в активизации военных действий англо-французского флота на Черноморском побережье Кавказа. Миссии британских посланцев в Черкесию были малоуспешными, частью из-за недоверия местного населения, частью из-за обструкционистской позиции османских властей, свидетельствовавшей об углублявшихся англо-турецких противоречиях на Кавказе. Стали очевидны и неудачи политики Турции в Черкесии, на которую в Константинополе возлагались большие надежды. Горцы, за малым исключением, встретили союзников либо равнодушно, либо подозрительно, либо явно враждебно. Одну из причин такого отношения следует искать в успехах русской торговой политики среди черкесов, примирившей их значительную часть с присутствием России в этом регионе. В указанный период государственные деятели и пресса Англии, заглядывая вперед, уже думали о формулировке тех требований в кавказском вопросе, которые должны быть предъявлены России на будущих мирных переговорах. 9 Заказ 177
Еще по теме Глава 2 Закавказский театр военных действий. Боевые операции англо-французского флота на северо- восточном побережье Черного моря. Цели и характер деятельности британских эмиссаров в / Черкесии (осень 1854 г.— сентябрь 1855 г.):