ГЛАВА 4 Проблемы социального регулирования экономической деятельности в рыночных условиях
Итак, практически через все развитие идеи об обществе, детерминированном рынком, красной нитью проходит тема влияния государства на содержание и сущность рыночных отношений. Парадоксально, но, как мы убедились, появление рыночного общества большинством неизменно опосредуется теми или иными действиями уже существующего государства. С другой стороны, классики экономического либерализма, первыми предоставившие целостную концепцию рыночного общества, вопрос о взаимодействии общества и государства практически также неизменно рассматривали через призму постепенного отмирания государства и торжество общества-рынка. Одновременно утверждение о том, что социальное регулирование на всем протяжении исторического развития человечества — неотъемлемый признак любой экономической деятельности, является практически аксиомой. Как соотнести эти тезисы, т. е. как соотносятся социальное регулирование и рыночное общество? Вернемся к процессу развития идеи естественного права. В предыдущих параграфах мы остановились на том периоде ее развития, когда выработанные теоретические конструкции были реализованы на практике. Несмотря на то, что итогом философско- политических, а также экономических рассуждений стало появление экономической концепции «laizzes faier» — идеи, сводимой к тезису о государственном невмешательстве в экономику (государство — «ночной сторож»), практическая реализация выдвинутых тезисов оказалась значительно отличающейся от предложенного идеального содержания этой концепции. К примеру, как уже говорилось выше, даже Кодекс Наполеона 1804 года, который должен был вобрать в себя все основополагающие принципы, на которых была осуществлена Великая Французская революция 1789 года, провозгласил свободу и неприкосновенность частной собственности, свободу договора, но оказался более чем консервативен в вопросах регулирования деятельности юридических лиц — по всей видимости, ввиду ставшего универсальным и общим отрицательного отношения вообще ко всем юридическим лицам через частное отрицательное отношение к корпорации — католической церкви. Однако следует обратить внимание и на то обстоятельство, что даже основоположник этого экономико-политического направления, Адам Смит, не был так уж однозначен в оценке рассматриваемого явления. В «Исследовании о природе и причинах богатства народов» Смит указывает, что у государства есть три обязанности: 1) защищать от внешних угроз - традиционная функция любого государства; 2) защищать каждого члена общества от несправедливости и угнетения любого другого члена общества посредством правосудия — обязанность, перекликающаяся с теорией правого государства; 3) поддерживать и развивать общественные работы, которыми не будет заниматься предприниматель в силу недостаточной прибыльности, — обязанность, выходящая за рамки обеспечения частного интереса и приближающая к появлению интереса публичного. В связи с этим, как пишет Розанваллон, «по Смиту, либеральное государство — не государство laizzes-faier в его самом триви- ;и!ьном смысле. Оно должно прежде всего бьггь строителем и хранителем рынка. В своей дикой форме laizzes-faier для Смита - не более чем решение за неимением лучшего; на самом же деле он мечтает о правительстве, активно вовлеченном в конструирование истинного общества рынка. Отвергает же он государство как паразитирующий организм»101. С другой стороны, Артур Рих, анализируя работу Смита «Теория нравственных чуиств», отмечает, что «А. Смит выбирает модель конкурентной рыночной экономики, поскольку она, по его убеждению, устроена таким образом, что личные интересы участников рынка ориентированы на достижение всеобщего блага, и, следовательно, поощряет поведение отдельных экономических субъектов в духе человеколюбия»67. В основе такого поведения, по мнению Смита, лежит «симпатия» как естественная склонность людей проникаться чувствами ближнего. Следует обратить внимание на то, что составными частями комплексного структурирования рыночного общества является не только экономическое представление об обществе и человеке, но и либеральная концепция прав человека, а также теория разделения властей. Именно в совокупности эти правовые конструкции порождали стройную систему' отношений, обеспечивающую ее сохранение и дальнейшее развитие. Следует напомнить, что в основе вышеназванного подхода лежит констатация того, что индивид от природы имеет комплекс прав, наличие которых позволяет ему существовать как биологическому и социальному виду. Заключая общественный договор и создавая государство, индивид не отрекается от этих прав: напротив, самое государство и самая власть создаются лишь для лучшей охраны этих прирожденных и неотъемлемых прав. Эти посылки дают возможность сделать вывод о том, что государство должно ограничиваться исключительно охраной; выходя за эти пределы, государство нарушает свое естественное назначение — на этом же основании Локк говорит о неприкосновенности и права собственности как элемента, обеспечивающего существование всей системы прав. Следует напомнить, что локковский вариант «свобод» родился в борьбе за свободу религиозного исповедания. Это именно та область, которая является центром всего духовного бытия человеческой личности: эту сторону человеку нужно было отстоять прежде всего. Духовные интересы составляют самую сущность человеческой личности — осознание собственного «я». Вполне естественно, что вопрос о неотъемлемых правах личности был поставлен впервые именно в этой области. Однако уже в классической политической экономии возникает и иное предположение о месте и роли государства в экономических отношениях. Так, Жан Батист Сей (1767—1832)68 во Франции, Джон Стюарт Милль (1806—1873)69 в Англии, поддерживая в целом идею экономического либерализма, предлагают государству более активно стимулировать экономику путем создания инфраструктуры, развития образования и науки, а также юридического оформления принципов свободной конкуренции. В то же время Симон Сисмонди (1773-1842)70 призывал к непосредственному вмешательству государства в экономику для исправления негативных социально-экономических последствий развития капитализма. Таким образом, диапазон подходов к вопросу о вмешательстве государства в экономику был уже в рассматриваемый период достаточно широк — от провозглашения практически полного невмешательства государства в экономику до вариантов диаметрально противоположных. Одновременно и в области теоретической юриспруденции возникает вопрос о соотношении категории «неотъемлемые права человека» с правами и свободами, обеспечивающими экономические блага человека в рыночных отношениях. Постановка вопроса о соотношении прав участников экономических отношений была связана и с рассмотрением проблемы общественных интересов — раз существует и должно существовать общество, оно, как целое, имеет также свои интересы, причем эти последние сплошь и рядом оказываются в противоречии с интересами тех или других отдельных индивидов. В таких случаях возникают разнообразные «антиномии между личностью и обществом», а вместе с тем и вопрос, может ли общество и государство всякий свой интерес ставить выше всякого индивидуального интереса или же вред этих последних есть такой, который даже для государства должен иметь абсолютное и непререкаемое значение71. Вполне естественно, что локковский подход рассматривал экономические свободы как элемент, гарантирующий свободу духовную (религиозную). Его лозунг о свободах был связан, с одной стороны, с тем, что экономическая самостоятельность им мыслилась как гарант во взаимоотношениях с государством — экономически сильный субъект гарантирован от притязаний. С другой стороны, Локк понимал, что именно экономические свободы наиболее подвержены регулированию. Таким образом, неизбежно возникал вопрос о возможности воздействия государства и общества как на экономические, так и на неэкономические права человека и предпринимателя. В практической плоскости такая постановка вопроса впервые породила реализацию идеи дуалистического деления права на частное и публичное; создало возможности формирования публичных отраслей права, уже содержащих гарантии индивидууму в его взаимоотношениях с публичной властью. В рассматриваемых условиях теория разделения властей становилась тем механизмом, который предоставлял возможность создать из теоретических предпосылок реальные практические механизмы, обеспечивающие и внутреннее сдерживание роста власти, и внешнее последствие в виде дополнительной гарантии индивидууму. Однако такой идеальный подход в процессах реализации названных теоретических условий практически ни разу не был реализован в «чистом» виде. Развитие собственно рыночных экономических отношений в соответствии с марксистской логикой влекло усиление внутренних социальных противоречий. Так, уже к началу XX века эти противоречия породили процессы, в конечном итоге приведшие к русской революции 1917 года, оказавшей огромное влияние на весь ход мировой истории. В связи с этим И.А. Покровский в 1917 году пишет: «Надо резко различать две совершенно неродные части спорной территории: с одной стороны, внутреннюю, духовную жизнь человека, имеющую своим кульминационным пунктом его религиозное исповедание, а с другой стороны — отношения внешнего, главным образом экономического порядка’. Даже совершенно исключительными поклонниками их они всегда рассматриваются лишь как средство для удовлетворения каких-то других потребностей, для осуществления каких-то других целей, не имеют характера самоценности. Во-первых, экономическая свобода есть лишь одно из средств, которое может быть заменено каким-нибудь другим; а, во-вторых, при известных условиях оно может стать и вовсе излишним. Эти условия наступят, когда духовная свобода личности не будет вовсе угрожаема, а это случится тогда, когда все общество проникнется непоколебимым уважением к этой свободе, когда даже правящее большинство научится умерять себя в интересах меньшинства. Вследствие этого вопрос об усилении или ослаблении государ ственной регламентации в области экономических отношений является не столько вопросом логики или права, сколько вопросом общественной психологии. Чем больше будет веры в безопасность духовного существования личности от всяких покушений со стороны окружающего общества, тем меньше будет протестов против экономического «обобществления», и наоборот: чем громче будут раздаваться учения о том, что человек только средство для целей общества, чем беззастенчивее будет вести себя большинство по отношению к меньшинству, тем более личность будет недоверчиво настораживаться и отмежевываться»72. Даже если согласиться с тезисом о том, что государство может и даже в некоторых случаях обязано ограничивать индивидуальную свободу и в этом смысле «приносить индивидуальные интересы в жертву общественным», но в таком случае остается открытым вопрос — насколько безгранична власть государства в таком ограничении? Памятуя о результатах реализации «общего блага» Ж.Ж. Руссо, зададимся вопросом, является ли «общее благо» в этом смысле верховной этической инстанцией или же, напротив, само оно подлежит проверке с точки зрения некоторого иного, еще более высокого принципа? Появление этих сложных и противоречивых подходов в теоретической юриспруденции и их практическая реализация, по мнению И.А. Покровского, наиболее ярко проявилось в начале XX века в борьбе между двумя течениями в юриспруденции - естественноправовым и историческим - при разработке Германского гражданского уложения. Историческая школа права была обеспечена философской критикой «естественного права» Иммануилом Кантом (1724— 1804)73. Кант был свидетелем конкретных исторических событий, связанных с тем, что уже в XVIII веке обнаружились скрытые опасности идеологии естественного права для хорошо взвешенной правовой политики. Авторитетные законодатели считали возможным выводить при помощи разума идеальные правовые положения за письменным столом, что влекло отход права от реальных потребностей общественной жизни. С другой сторо ны, с XVI века на европейскую духовную жизнь все более глубокий отпечаток накладывали ведущие науки времен Ренессанса — математика, физика и другие сферы естественных знаний. Их рационалистические и формально-логические методы в XVI11 веке настолько подчинили не только науку, но и все области культурной жизни, что в создавшейся ситуации интеллектуальная жизнь оказалась сухой и жесткой. Время Французской революции 1789 года и наполеоновских войн (1793—1815) породило такое направление в культуре, как романтизм, рассматривающее чувства, фантазии и иррациональность человека в качестве основы его развития в обществе. Но одновременно с этими процессами последствия поражения Пруссии в войне с наполеоновской Францией, прекращение существования Священной Римской империи и ликвидация множества мелких германских государственных образований, с одной стороны, и участие Пруссии в наполеоновских войнах как государства-победителя — с другой, позволили последней активизировать процесс объединения немецких земель (до 1871 года на территории Германии было 36 самостоятельных государственных образований). Рост германского национализма и стремление к немецкому государственному единству стали благоприятной почвой для исключительно широкого для того времени развития правоведения, что вывело Германию на лидирующие позиции в этой сфере, которые она сохраняла вплоть до первой мировой войны. Основные' тезисы, провозглашенные основателем исторической школы права Фридрихом Карлом фон Савиньи (1779-1861), состояли в следующем. Право не создается единичной волей тех или других отдельных лиц сообразно их желанию либо тем или иным предвзятым общим началам. Оно является органическим продуктом «Лег Volksgeist» («народного духа»), развивающимся самопроизвольно и незаметно, подобно языку и нравам, в народной истории. Что же касается законодателя, то он, в лучшем случае, может только формулировать народное правосознание, а не творить. Право должно быть выражением народного духа, под которым понималась исторически обусловленная правовая идейная традиция. Если естественноправовые доктрины исходили из представления о некоторых абсолютных, для всего человечества единых и вечных Началах права, вытекающих из самой природы человека или разумного человеческого общения, то ис торическая школа отрицала существование этих абсолютных начал и мыслила право как нечто присущее каждому отдельному народу и вечно меняющееся в зависимости от исторической судьбы этого последнего. Если естественноправовые учения были проникнуты духом универсальности и космополитизма, то историческая школа, напротив, выставила идею национальности как чего-то независимого и самодовлеющего. Если эпоха предреволюционная жила верой в возможность сознательного перестроения человеческих обществ путем рационального законодательства, то историческая школа внушала полное неверие в это последнее. В процессе обсуждения Германского гражданского уложения наиболее принципиальные расхождения в критике можно проследить на примере подходов двух известнейших германских цивилистов — Отто Гирке (1841-1921) и Антона Менгера (1841— 1906)74. Консерватор и германист Гирке высказался против придания характера римского права проекту, который он считал абсолютно не отвечающим потребности в понятном и применимом на практике кодексе, основанном на правовом сознании немецкого народа. Он определил проект как «заключенный в параграфы Краткий курс пандектного права» и жаловался на тяжелую терминологию, переведенную с латинского языка. Основная критика Антона Менгера была направлена как на правовую идеологию, так и на правовую политику. Его работа была новаторской благодаря тому, что с позиций социального гуманизма и с помощью марксистских методов она показала превращение формально нейтрального позитивистского частного права в классовое законодательство, дискриминировавшее слабых в обществе. Он отмечал, что принцип равенства перед законом не действует в системе, которая дала индивиду по существу неограниченное поле деятельности в свободной рыночной экономике со свободным правом заключения договоров и т. п. Она прежде всего благоприятствует и дает привилегии уже обогатившимся или, например, специалистам с высшим образованием. При разных фактических стартовых возможностях в жизни свобода использования гражданского права и свобода занимать персональное положение в обществе со временем должны привести индивидов с худшими шансами в экономическую кабалу. Признать принцип государственного невмешательства в область экономических отношений, признать принцип неприкосновенности собственности и абсолютной свободы договоров значило бы совершенно отказаться от надежды когда-нибудь справиться с растущими социальными неустройствами. Следует отметить, что Менгер вовсе не был марксистом. Напротив, он отвергал Маркса. Как социализм, так и экономический либерализм представлялись ему недостаточными и уводящими с пути, поскольку они выводили право только из экономических отношений. Он считал, что существует также духовная власть, которая может управлять правовым порядком, а именно моральная; в его случае — это социально-гуманитарная воля. Поэтому можно обозначить идеологию Менгера как обновленную и приспособленную для промышленного общества версию Просвещения. Анализ И.А Покровским тенденций в развитии теории естественного права до начала XX века, в том числе применительно к сфере экономических отношений, дает нам возможность акцентировать внимание на рассматриваемых проблемах. «Гражданское право исконно и по самой своей структуре было правом отдельной человеческой личности, сферой ее свободы и самоопределения. Здесь впервые зародилось представление о человеке как субъекте прав, т. е. представление о личности как о чем-то юридически самостоятельном и независимом лаже по отношению к государству и его властям. Пусть те объективные нормы, на которых покоятся субъективные права отдельной личности, могут быть изменены или даже отменены государством, но пока этого нет, личность имеет определенное прочное положение в жизни целого социального организма, положение, пользуясь которым, она может развивать свои силы для удовлетворения своих интересов, в пределах которого она может жить для себя. С этой точки зрения, уже само возникновение идеи субъективных прав пред стами ет момент огромной принципиальной важности в истории человеческих обшеств». В этой связи гражданско-правовой статус отдельной личности был реализацией ее частного интереса, обеспечение которого осуществлялось в системе взаимоотношений с иными лицами, имеющими также исключительно частные интересы. «С ростом человеческой личности, — продолжает И.А. Покровский, — с развитием индивидуального самосознания сфера субъективных прав растет, а вместе с тем раздвигаются пределы гражданского права, и все оно приобретает более и более индивидуалистический характер: интересы личности стоят в центре его внимания. В то же время эта индивидуалистическая тенденция перебрасывается в смежные области публичного права: здесь также начинают говорить о “субъективных публичных правах”, здесь также личность желает иметь свое определенное и прочное место, желает жить на своем праве, а не на милости или немилости государства. Но этого мало: в известных областях она идет еще далее и заявляет претензию на полную независимость от государственной регламентации: если юридическое положение человека вообще может быть изменено новым законом, то есть пчкими “неотъемлемыми правами человека”, которые никаким эконом уничтожены быть не могут, которые даже для государ- пва к пелом недосягаемы. Если всякое субъективное право обес- игчииаст личность от произвола властей, то идея “неотъемлемых п|*;пГ направляется против государства как такового. Самоутвер- Аи.еиис личности достигает здесь в юридическом отношении стюго кульминационного пункта». 1’;пдвижение пределов гражданскою права в виде публици- ;;шии частных прав является естественным процессом, в том ’iiicie демонстрирующим возникновение иных субъектов — | vnu'KTOB публичного права. Таким образом, вопрос о возможное m ограничения прав индивидуума как таковых должен быть Соотнесен с вопросом о неотъемлемых правах индивидуума. 1 учетом вышесказанного такими правами могут быть права, ко- Г‘||)1.1е обеспечивают внутреннюю духовную жизнь человека. Конечно, религиозная свобода в этом смысле в современном виде ?Еддстся только одним из проявлений этого внутреннего мира. * !кор1т речь должна идти о правах, обеспечивающих политико- ? ппп кий статус личности. Именно в этом смысле становятся ??"'июню понятными и имеющими возможность быть разре- ч иными вопросы о соотношении прав человека и неотьемле- rjp:m человека, а также о пределах ограничения прав челове- • м. * троны государства. Права человека в рассматриваемом контексте — это вся совокупность прав индивидуума, в том числе и экономических. Неотъемлемые права человека — это совокупность прав, обеспечивающих внутреннее, духовное развитие, а также статус инди- вил\'ума как самостоятельного субъекта публичного права, в том числе его право на свободу слова, право на религиозную свободу, право на светский характер государства, право на свободу митингов, шествий и демонстраций, браво на свободу объединений, право на свободу передвижений и места жительства, право на участие в демократических процессах выборов, право на восстание против неправовой власти и т. д. И менно в этом смысле у государства появляются конкретные субъективные обязанности публичною характера. Они не трансформируются в нечто абстрактное абстрактного же «государственного аппаратам, а представляют собой обязанности конкретных должностных лиц, наделенных в определенном порядке публичной властью, за неисполнение которых эти должностные лица должны нести конкретную юридическую ответственность. В противном случае сомнения в возможности соотношения публичных прав гражданина и публичных обязанностей государства приобретут платонический дух — фундаментальные права действуют императивно и от действий отдельных индивидов эти праву не зависят ни по форме, ни по содержанию, являясь формой достижения очередного общего блага75. Неотъемлемые права человека как права, обеспечивающие внутреннее, духовное развитие, не могут быть ограничены и являются гарантией реализации всех других - без л рапа «поговорить» невозможно обеспечить право «поесть». Именно в этом соотношении заключается механизм определения грани о вмешательства государства в иные права граждан, в том числе экономические — этот механизм в нужный момент должен обеспечить возможности напомнить государству о пределах его вмешательства Нарушение этих пределов со сто [даны государства будет означать качественное изменение рыночных экономических отношений и превращение их в нерыночные, что неизбеж но влечет отказ и от других элементов либеральной рыночной концепции76. Однако коней XIX и начало XX века предложили и иные подходы к вопросам о роли социального в экономике. Развитие на практике идей свободной конкуренции достигло своего максимума к 60-м годам XIX века, сменившись длительной депрессией мировой экономики (первый межотраслевой циклический кризис имел место в 1825 году в Англии). Как всякое кризисное явление, депрессия вызвала увеличение интереса к решению вопросов о существовании равновесной экономической системы, что позволило экономистам, используя «чистую» ?жономику (термин Леона Вальраса (1834-1910), рассматривать изаимосвязанные экономические процессы как лишенные причины и следствия, первичного и вторичного. Философской основой такого подхода стала позитивистская теория О. Конта, Г. Спенсера и Д.С. Милля. Этот подход в экономике получил наименование «маржиналистский» (Карл Менгер (1840-1921), Альфред Маршалл (1842-1924), Леон Вальрас (1834-1910), Виль- фредо Парето (1848-1923). Его основной особенностью стало активное математическое моделирование для поиска оптимальных величин экономических явлений. Такой подход обеспечил упрощение рассмотрения экономических явлений, лишив их социальных форм. В этот же период начинает формироваться и другое экономическое направление - институционализм. 1. Если маржи нал изм отбросил все социальные формы экономики, то институционализм исследует социальную экономику кик одну из составных частей социальной системы, вместе с политикой и культурой. 2. Институционализм, в отличие от классической политэкономии, не использует причинно-следственную трактовку соци- нльиых связей, рассматривая их как функциональные. 3. Если маржинализм и классическая политэкономия рассматривают в качестве одномерного экономического субъекта «чело- иска экономического», который руководствуется только принципом максимальной полезности, то институционализм предпола- liii'i неопределенность факторов, воздействующих на человека. 4. Если классическая политэкономия рассматривает какой-либо Ши жономики как естественный в противовес другим - неесте- CIценным, то институционализм исследует экономику исторически, качественно изменяющуюся. 5. Институционализм рассматривает в качестве первичных элементов институты, а не людей, что предоставляет государству возможность выступать от имени общества и вмешиваться в социально-экономическую деятельность людей77. Фактически институционалистское направление берет свое начало с германской исторической школы в экономике. Первоначально Фридрих Лист (1789—1846), а в дальнейшем Густав Шмол- лер (1838—1917), Макс Вебер (1864—1920), Вернер Зомбарт (1863— 1941) обосновали теорию «государственного социализма» и практику Sozialpolitik, провозглашенную в 1881 году Бисмарком, одним из элементов которых в области юриспруденции стала теория «хозяйственного права» (об этом речь пойдет в дальнейшем). Одновременно проведение «нового курса» Ф. Рузвельтом сопровождалось работой американских институционалистов (Уэсли Клэр Митчелл (1874-1948), Джон Коммонс (1862-1945) непосредственно в «команде» президента. Одним из компонентов этой политики стало активное вмешательство правительства США в экономику. Однако своего апофеоза проблема «роли государства в экономике» достигла на фоне Великой депрессии 1929-1933 годов в процессе разрешения вопросов о возможностях саморегуляции рынка применительно к выявленному циклическому характеру функционирования экономики. Рассматриваемое явление постепенно начинает восприниматься как «экономическая политика» — система взаимосвязанных мер воздействия государства на экономику с целью достижения определенного рода качественного состояния экономического роста. ? Вполне естественно, что ответом на социальные вызовы подобного рода стало появление нового научного направления. Это направление было представлено работами английского экономиста Джона Мейнарда Кейнса (1883—1946)113, который новаторски подошел к анализу категории «макроэкономика». Его новаторство заключалось в разработке на основе идей о потенциальной неустойчивости рыночной экономической системы и об отсутствии в поведении человека экономической рациональности теоретических конструкций об объективном характере государственного вмешательства в экономические процессы посредством разработки мер, влияющих на макроэкономические показатели, обеспечивающие экономический рост. Такими макроэкономическими факторами были избраны денежно-кредитная и бюджетная политика, стимулирующие процессы превращения сбережений в инвестиции, влекущие, в свою очередь, повышение эффективного спроса и потребления в обществе. Кейнсианство оказалось востребованным в мире до начала 1970-х годов (в несколько измененном виде одновременно существовали шведская модель экономической политики, французский дирижизм и т. д.). Однако кризисные явления 80-х годов XX века заставили пересмотреть кейнсианские модели экономической политики. На нсдущие позиции вышло монетаристское направление экономической теории. Основоположником этой школы Милтоном Фридманом (1912—2008) был выдвинут остающийся неизменным и в настоящее время основной постулат монетаристской экономической политики государства — экономическое вмешательство государства ограничивается действиями, направленными исключительно на обеспечение необходимого объема денежной массы, а также действиями по массовой приватизации и сокращению налогов по результатам предпринимательской деятельности. Таким образом было провозглашено сдерживание государства в экономике. Однако наиболее радикальным возвратом к идее о свободном рынке являются взгляды теоретиков неоавстрийской школы — Июдвига фон Мизеса (1881—1973), Фридриха фон Хайека (18991992) и их последователей78. В основе взглядов теоретиков неоавстрийской школы лежат традиции австрийской экономической школы в части игнориро- I кш ия чрезмерного стремления исследователей создать экономическую теорию по образцу точных наук без учета специфики, сиязанной с особенностями человеческою поведения. В связи с этим во главу угла ставится анализ поведения отдельного субъекта хозяйственной деятельности и субъективного восприятия им реальности. Экономическое поведение отдельного индивидуума основывается на знании им возможностей производственной деятельности и предпочтениях его контрагентов. Знания другого индивидуума потенциально неизвестны. В обоих случаях имеющиеся знания индиввдуума не могут быть формализованы в полной мере и адекватно переданы другим участникам. На основе этих посылок Фридрих фон Хайек делает вывод о том, что знания в экономике носят рассеянный характер. Разрешить указанное противоречие может только рынок, который предлагает встроенные индикаторы - ценовые показатели. В свою очередь эти показатели определяют эффективность человеческого экономического поведения. Интересно, что и для Д.М. Кейнса верное или неверное поведение агентов в рыночной экономике определено фактором неведения. «Надо помнить, что человеческие решения, поскольку они воздействуют на будущее - в личных, политических или экономических делах, не могут полагаться на строгие математически обоснованные предположения, поскольку отсутствует база для их обоснования. Именно наша врожденная жажда деятельности есть та сила, которая движет миром; рациональная половина нашего “я” занимается, как умеет, отбором альтернатив, рассчитывает там, где можно, однако она нередко оказывается во власти наших капризов, настроений и желаний попытать счастья»79. Однако, в отгичие от взглядов Хайека, эта концепция вела к другим следствиям - если социальный порядок выстраивается из совокупности случайных факторов, а не вследствие натуралистически понятых «законов общественного развития», к широкомасштабному сбою в работе капиталистического механизма (циклическому кризису) приводят не механические причины, а действия тех социальных норм и правил, которыми регулируется социальный порядок. В момент сбоя и необходимо вмешательство государства, которое может оперативно изменить правила игры между бизнесом и государством116. В отличие от Кейнса, Фридрих фон Хайек, развивая концепцию рассеянного знания, приходит к идее антирационализма. Экономисты-классики исходили из возможностей человека с помощью разума раскрывать экономические законы и рационализировать экономическое поведение. Логическим продолжением этой посылки является и мысль о возможности создания единого координационного центра, то есть реализации экономических законов путем планирования экономики — тотального вмешательства государства в экономику. Но тогда «вопрос о наилучшем способе использования знания, изначально рассеянного среди множества людей, или, что то же самое, о построении эффективной экономической системы, является, по крайней мере, одним из главных и для экономической политики»"7. По мнению Хайека, Кейнс в трактовках роли государства и правительства в экономике исходил из допущения, что они действуют исключительно в интересах общества. Но тогда возникает вопрос — если государство является совокупностью принимающих решения должностных лиц, «выращенных» в данном гражданском обществе, то почему при приобретении ими властных полномочий они, в отличие от обычных индивидуумов, предстанут вдруг некими высокоморатьными рационалистами, обладающими всей полнотой информации, необходимой для принятия эффективных решений без каких-либо корыстных (частных) интересов? Как минимум, если следовать логике неведения (рассеянного знания), должностным лицам так же свойственно неведение относительно будущего, как и индивиду. «Проблема, таким образом, нисколько не решается тем, что мы способны показать, что вся совокупность фактов, если бы они были известим какому-то одному уму, предопределяла бы единственность |)сшения. Вместо этого мы должны показать, как решение достигается путем взаимодействия людей, каждый из которых обладает лишь частичным знанием»118. Такое взаимодействие обеспечивается исключительно рынком в процессе решения задач предоставления информации о состоянии экономической конъюнктуры и отбором лучшего индивидуального решения произ- подственной задачи. Любое вмешательство извне, в том числе к государства, искажает ценовые сигналы и влечет получение ножной экономической информации. Однако в основе такого подхода далеко не экономические шмгскты рассматриваемой проблемы являются тем, что позволя- Хайек Ф.А. Индивидуализм и экономический порядок. М., 2000. С. 90. "" Там же. С. 101. ет делать вышеприведенные выводы. В первую очередь в основе таких взглядов лежит политическая философия австрийской школы, традиционно предполагающая поиск наилучшего политического порядка, установление которого возможно только в условиях либерализма. Как пишет Кубедцу, «австрийская школа вернулась к классической проблеме соединения “порядка, который не есть подавление, со свободой, которая не есть распущенность”»"9. В варианте, предложенном Людвигом фон Мизесом, это предполагало предоставление любому и каждому возможности собственной реализации, основанной на принципах собственности, свободы и мира80. Более поздний подход Хайека позволял предположить появление нового этапа в развитии либеральной идеи — либеральные концепции свободы — интеллектуальной и материальной, справедливости и равенства, либеральная концепция закона, теория естественных прав и разделения властей обеспечивали существование стихийного порядка, лежащего в основе человеческой деятельности81. Определяя базовую идею либерализма, Хайек пишет: «Главное убеждение, ставшее источником всех постулатов либерализма, в том, что можно рассчитывать на более удачное решение общественных проблем, если полагаться не на использование уже готового знания, но поощрять процесс обмена мнениями, который может привести к появлению лучшего знания. Свобода мнений необходима именно потому, что человек склонен ошибаться, а более точное знание может быть получено только в результате постоянной проверки всех убеждений, что и возможно в ходе свободной дискуссии. Поскольку действие есть главный источник индивидуального знания, т. е. является фундаментом социального процесса умножения знаний, доводы в пользу свободы действий так же сильны, как и доводы в пользу свободы мнений»82.