Социальные и антропологические характеристики языковой личности
Социальный аспект речевой деятельности ответственен за формирование индивидуального коммуникативного опыта («лингвистической памяти», по определению В. Кинга, 1977), ориентированного на две формы проявления значимости: общественную и личностную. Первая определяет общую линию речевой деятельности индивида, предоставляя для этого функциональный потенциал языковой системы и соответствующий данному этапу развития языка набор нормативных рекомендаций, которыми каждый носитель языка обязан руководствоваться в общении. Вторая, личностная форма проявления значимости решает тактические задачи речевого поведения индивида, поэтому она более произвольна и варианта. Вот, как описывает социальную детерминированность различий в произношении Н. С. Трубецкой: «В социально-дифференцированных обществах особенно заметны различия в произношении, основывающиеся на сословном, профессиональном или культурном членении общества. Такие различия наблюдаются не только в языках Индии, где они закреплены кастовым делением (в тамильском, например, один и тот же звук, в зависимости от кастовой принадлежности говоряще го, произносится то как [с], то как [s]), но и в других частях света. Венский разговорный язык в устах министерского чиновника звучит иначе, чем в устах какого-нибудь продавца8. В дореволюционной России представители духовенства, например, отличались спирантным произношением [д] (как у), хотя все остальные звуки они произносили согласно правилам литературного языка; в литературном русском языке существует особое „дворянское" и „купеческое" произношение! Расхождения в произношении горожан и крестьян, образованных и необразованных встречаются, пожалуй, в любом языке. Часто встречается особое „светское" произношение: характеризуясь небрежной артикуляцией, оно свойственно всякого рода щеголям и пшютам» (Трубецкой, 2000: 28). Личностная значимость формируется в процессе взаимодействия индивида с системой языка. Уровень владения языком (эмпирический) непосредственно зависит от объема знаний о возможностях системы родного языка и умения материализовать эти знания в речевой деятельности. Н. В. Анпилова (Анпилова, 1981), считая продуктом речи текст, полагает, что личностная значимость предмета речевой деятельности улучшает качество как содержательных, так и формальных характеристик высказывания. Одним из доказательств этой позиции, по мнению автора, являются временные характеристики, затрачиваемые индивидом на выбор значимого и незначимого предмета речевой деятельности и их озвучивания. По данным Н. В. Анпиловой, на выбор значимого предмета высказывания уходит меньше времени, однако, на его озвучивание затрачивается гораздо больше времени, чем на озвучивание незначимой темы (Анпилова, 1981:14). Не последнюю роль в этом процессе играют социальные характеристики языковой личности и, прежде всего, образование и профессия. Н. А. Фомина (Фомина, 2002), анализируя особенности речевой деятельности индивида, представляющего тот или иной социум, рекомендует определять свойства языковой личности в трехмерном пространстве: а) уровневая структура языка (фонетика, грамматика, лексика); б) типы речевой деятельности (говорение, слушание, письмо, чтение); в) степени владения языком. Последняя позиция представлена 5 уровнями: 1) правильность (знание большого запаса лексики и основных строевых закономерностей языка); 2) интериоризация (умение реализовывать и воспринимать высказывание в соответствии с внутренним планом речевого поступка); 3) насыщенность языковыми средствами; 4) адекватный выбор языковых средств; 5) адекватный синтез (соответствие порожденного текста содержательным и коммуникативным задачам). Приведенная схема, несмотря на некоторую тяжеловесность, в целом не вызывает возражений, однако, нуждается в корректировке: во-первых, «уровень правильности», на наш взгляд, следовало бы заменить «объемом знаний системы языка». Владение родным языком не может быть правильным и неправильным. Оно может быть большим или меньшим. Пункты 2 и 5 отражают одну посылку: адекватность/неадекватность материализации мысли с помощью языковых средств. Пункты 3 и 4, по сути, также совпадают, так как насыщенность высказывания языковыми средствами обусловлена механизмом их выбора (отбора). Речевая репрезентация социальных свойств личности может иметь различные формы. Приведем в качестве подтверждения этого тезиса результаты исследования С. С. Дашковой (Дашкова, 1982). Предметом анализа в этой работе стал лексико-грамматический уровень устной речи как источник информации о человеке. С. С. Дашкова пришла, в частности, к выводу о том, что «люди, употребляющие в речи более длинные предложения, воспринимаются как более „замкнутые", интеллектуально-озабоченные, принципиальные, властные, осмотрительные, напряженные» (Дашкова, 1982:10). Другой заслуживающий внимания вывод касается удельного веса основных частей речи в высказываниях испытуемых и соответствующей лингвистической интерпретации этого явления. Так, например, большое количество существительных, по мнению автора исследования, создает впечатление человека «открытого», расслабленного, безалаберного. Присутствие в высказываниях прилагательных и наречий указывает на замкнутого, интеллектуально уравновешенного и озабоченного человека. Словарное разнообразие свидетельствует о том, что мы имеем дело с осмотрительным человеком (Дашкова, 1982:11). Кроме того, проведенный автором исследования «анализ стратегии оценивания человека по речи показал, что интроверты выявляют тенденцию к большей вариативности в ответах по сравнению с экстравертами. Устные высказывания интро вертов характеризуются бблыпей длиной предложений, употреблением большего числа союзов, прилагательных и наречий, личных местоимений. Экстраверты дают более высокое словарное разнообразие, более частое использование существительных, большее количество предложений для выражения замысла речи» (Дашкова, 1982:13). Оставим за скобками некоторую «размытость» результатов исследования С. С. Дашковой, подчеркнув главное: основу речевых характеристик индивида составляет «ядро», представляющее собой стабильный набор сочетаемых структурных элементов языка; лексических и грамматических, прежде всего. Одним из наиболее значимых внешних факторов, ответственных за формирование языкового ядра, следует считать социальную среду, в которой проходит становление личности. Весьма интересным фактом для нашей проблемы являются данные, согласно которым и восприятие речи имеет социальную природу. Так, например, в исследовании Р. Г. Мшвидобидзе (Мшвидобидзе, 1984) делается попытка определить параметры распознавания социальных установок посредством анализа употребляемых в речи грамматических категорий и конструкций. По мнению автора, «формирование адекватного перцептивного образа происходит на базе информации, часть которой не осознается субъектом восприятия» (Мшвидобидзе, 1984: 9). Грамматические категории, наряду с другими вербальными средствами, способны выполнять экспрессивную функцию, однако, как считает Р. Г. Мшвидобидзе, эта функция не осознается ни говорящим, ни слушающим. И еще один заслуживающий внимания вывод касается вариативности и грамматических параметров речи, кото рые также Moiyr стать источником информации для распознавания личности. К сожалению, механизм индикации личности посредством «социальной перцепции» в работе не раскрывается. Автор признает, что «однозначного соответствия между речевыми параметрами и перцептивным впечатлением найти не удалось» (Мшвидобидзе, 1984: 10). Однако обращает на себя внимание то обстоятельство, что при отрицательной установке по отношению к предмету речи человек «уходит от разговора», что соответствует низкому уровню перцептивной активности. Действительно, мы внимательно слушаем, в основном, то, что нам понятно, интересно или необходимо по тем или иным причинам. Нельзя не согласиться с А. А. Леонтьевым, заметившим, что «наблюдая реакцию собеседника, коммуникатор корректирует свое речевое поведение» (Леонтьев, 1975). Это обусловливает возможность распознавания языковой личности с опорой на восприятие. Понятно, что более эффективным будет результат при наличии визуального контакта, поскольку в этом случае интерпретация различного рода соматических реакций на звучащий текст является вполне реальной задачей для практического психолога или специалиста, умеющего анализировать язык жестов и телодвижений. По образному выражению Э. Сепира «Язык — это путеводитель в социальной действительности» (Сепир, 1993: 261). Структура и организация социальной действительности определяется характером взаимодействия базиса и надстройки общества. Язык, будучи надстроечной категорией, наряду с культурой и идеологией, используется государством в качестве одного из основных рычагов формирования нации. Вот что по этому поводу пишут А. Т. Базиев и М. И. Исаев: «Сознание языковой однородности коллектива, а также иноязычное окружение на определенных этапах национально-этнического развития не метут не действовать консолидирующе. Внешнее языковое размежевание на первых этапах этнического развития не может не сплачивать одноязычный коллектив, живущий на одной территории и связанный хозяйственной жизнью» (Базиев, Исаев, 1973:87). Каждая нация по-своему определяет функциональные возможности своего «путеводителя» (языка). Но каким бы он ни был по форме, язык-путеводитель имеет у всех наций одну общую черту — способность привести каждого индивида к желаемой цели. Герой книги Л. Кэррола «В Зазеркалье» Шалтай-Болтай сказал Алисе: «Когда я использую слово, оно значит то, что я хочу, чтобы оно значило — ни больше, ни меньше». «Весь вопрос в том, — возразила Алиса, — можешь ли ты заставить слово значить так много разных вещей?» — «Вопрос в том, — ответил Шалтай-Болтай, — что я — хозяин, вот и все» (цит. по: Матвеева, 1999:10). Интерпретация приведенной цитаты может быть двоякой: во-первых, коммуникативная цель определяет и оправдывает выбор соответствующих языковых средств; во- вторых, в результате хозяин слова может оказаться и хозяином вещей. Инвентарь коммуникативных функций формируется каждым языковым коллективом в процессе развития языка. Этот процесс, как уже отмечалось, имеет непреднамеренный, спонтанный и произвольный характер. Однако сформировавшийся набор функций приобретает непроизвольный характер и определяет стратегию речевого поведения каждого члена социума, представляя собой то, что называется языковым сознанием. Оно имеет инвариантную грамматическую и фонетическую структуру. Ее реализация в речевой деятельности характеризуется широкой вариантностью, обусловленной социальной гетерогенностью общества и колоссальными возможностями лексической системы языка. Именно словарь, в первую очередь, способен выделить в языковом коллективе группы людей, социальный статус которых закрепляет за ними соответствующий набор лексических единиц. Но это лишь одна сторона медали; вторая обнаруживает себя в способах оформления указанного материала в речи. Например, приглашение к столу «Кушать подано» будет уместно далеко не во всех социальных группах, хотя глаголы «кушать» и «подавать» в изолированном виде не являются маргинальными лексемами. У них разный по объему синонимический ряд и a priori можно считать их аналоги «есть» и «жрать» не менее частотными вариантами глагола «кушать» в соответствующих социальных группах9. Заключенный в камере вряд ли попросит «Принесите мне что-нибудь покушать», точно также как посетитель ресторана, даже если он окажется бывшим заключенным, не скажет официанту «Подайте мне что-нибудь пожрать». Таким образом, язык является одновременно и средством объединения нации в языковой коллектив и средством дифференциации данного языкового коллектива на ряд социальных объединений (групп). Взаимодействие индивидуумов внутри социальной группы и взаимодействие социальных групп (их представителей) друг с другом регламентируется системой и нормой языка. Система обеспечивает каждой языковой личности равные возможности в реализации коммуникативной цели. Один, к примеру, находясь рядом с вами в транспортном средстве, протянет деньги и скажет: «Передайте». Другой может и вовсе ничего не сказать, если есть визуальный контакт. Третий сочтет необходимым произнести достаточно длинную фразу типа: «Будьте добры, передайте, пожалуйста, деньги». Однако во всех случаях коммуникативная задача будет выполнена; кроме того, все приведенные формы реализации коммуникативной задачи будут вполне корректны с точки зрения взаимодействия индивида и языковой системы. Языковая система вообще асоциальна. Ей все равно, как используются находящиеся в ее распоряжении языковые средства. Э. Косериу. полагает, что мыслительная деятельность индивида заключается в оригинальном использовании системы в пределах и за пределами допускаемого нормой диапазона (Е. Coseriu, 1975:88). Надо сказать, что оригинальное использование языковой системы может быть следствием сознательных и бессознательных действий носителей языка. В первом случае новации (или вариации) остаются в пределах нормативного диапазона, во втором случае выходят за его пределы. Приведем в качестве иллюстрации второго, более интересного для нас, случая, пример распространяющегося в русскоязычном социуме употребления грамматической конструкции «глагол / существительное / причастие и т. д. + предложное сочетание о том». Новация эта вброшена в узус представителями определенной социальной группы, занимающими достаточно высокое положение в обществе. Об этом свидетельствует, по крайней мере, тот факт, что все приведенные ниже реализации прозвучали в тех или иных телевизионных программах и записывались нами в течение нескольких месяцев. Узус в очередной раз получил для вкусовой оценки анормативные грамматические структуры, имеющие достаточно высокую частотность и неплохой потенциал распространения. Примеры: не скрывают о том...; характеризуют о том...; признавали о том...; слушают о том...; пояснить о том...; полагать о том...; показывают о том...; понимают о том...; надеемся о том...; пожелания о том...; верить о том...; удостоверяющая о том...; понимая о том...; занял позицию о том...; четко осознавать о том...; не сомневался о том...; мы видим о том...; я не исключаю о том, сомнения о том...; есть опасность о том...; доказала о том...; не высказали о том... ит. д. Приведенные примеры достаточно убедительно подтверждают не только сложный, выходящий за пределы предложенной Е. Косериу схемы, механизм взаимодействия системы и нормы, но и роль СМИ в этом процессе. Норма — это суперсоциальная категория языка, своего рода буферная зона между узусом и системой. В нормативное «сито» попадают все без исключения языковые элементы и их речевые производные. В отличие от системы, норма принуждает языковой коллектив использовать инвентарь языковых средств строго определенным образом. Вот как более подробно раскрыт механизм отношений системы и нормы у Косериу: «В речевой деятельности индивидуум может знать и не знать норму, иметь в большей или меньшей степени понятие о системе. В своем незнании нормы говорящий опирается на систему, при этом его реализация будет совпадать или не совпадать с нормой. Осознанное употребление нормы позволяет носителю языка варьировать реализацией языковых единиц в пределах отпущенных нормой границ и даже выйти за эти пределы, используя для этого возможности системы» (Косериу, 1975:88). Поведение человека в обществе определяется теми нормами, которые позволяют ему чувствовать себя комфортно в своем окружении. Диапазон допустимой комфортности определяется системой этических норм, принятых обществом, или группой индивидов, имеющих равный социальный статус. Речевая деятельность индивида является производной социального поведения, его планом выражения. Вообще потребность в самопрезентации, «в предъявлении себя другому и самому себе» является одной из фундаментальных социальных потребностей человека (Лабунская, 2005). Речевое поведение выбирается языковой личностью в зависимости от ее принадлежности к определенной социальной группе; однако, в отличие от социального поведения, имеющего незначительную вариантность, речевые возможности индивида, как это явствует из приведенной цитаты Э. Косериу, трудно ограничить какими-либо рамками. Е. Н. Герганов (Герганов, 1971), противопоставляя два понятия — индивидуальную речевую практику (ИРП) и групповую речевую практику (ГРП), указывает, в частности, на способность ИРП формировать вероятностную структуру высказывания. Автор полагает, что в процессах взаимодействия индивида, принадлежащего к данной социальнокультурной группе, и «речевой среды», в качестве последней выступает групповая речевая практика индивидов этой группы (Герганов, 1971:16). Следовательно, коммуникацию можно определить как контакт, который может означать не только связь, но и столкновение индивидов, народов, сознаний. Диапазон возможностей коммуникации максимален: «от полного понимания до полного непонимания, от искренности до лжи» (Атаян, 1981: 49). Осознанное употребление нормы в процессе коммуникации, которое, кстати говоря, присуще далеко не всем носителям языка, и интуитивное ощущение потенциала системы позволяет некоторым индивидам в случае необходимости переходить с одного социального речевого кода на другой. Такая смена речевых кодов обязательно должна контролироваться мышлением человека, поскольку он оперирует непривычным для него языковым материалом, взятым из опыта общения данного индивида с представителями других социальных групп. Ситуация речевого акта порой заставляет переключаться на форму выражения языкового материала, которая противоречит сложившимся речевым стереотипам индивида, что, прежде всего, сказывается на фонетическом оформлении речи. Л. В. Щерба, анализируя процесс языковых изменений, заметил, что «каждая разновидность нормы вызывается к жизни функциональной целесообразностью» (Щерба, 1974: 49). Применительно к нашей проблеме можно было бы уточнить, что далеко не каждая функционально целесообразная реализация может считаться нормативной. Сама по себе распространенность в узусе того или иного языкового элемента — еще не является показателем его нормативности, но далеко не всякий носитель языка это знает. Поэтому переключение с одного языкового кода на другой, как правило, обнаруживает социальную принадлежность индивида, или, по крайней мере, дает возможность специалисту увидеть признаковые очертания социального статуса человека. Представленная зависимость, разумеется, нуждается в экспериментальном подтверждении. Однако уже имею щиеся данные в целом не противоречат логике наших рас- суждений. Автор одного из последних социолингвистических исследований Е. В. Ерофеева (Ерофеева, 2005) не считает норму и код противопоставленными явлениями, полагая, что «код может при определенных условиях выработать норму, а может и не выработать ее, т. к. это зависит не столько от лингвистических, сколько от социальных условий» (Ерофеева, 2005:8). Интересный экспериментальный материал представлен в работе Г. Г. Матвеевой (Матвеева, 1999). Цель ее исследования состояла в анализе письменного текста через восприятие личностных свойств его автора. Испытуемым был представлен следующий текст: «В виду недомогания профессора X, студенты благоволят явиться на экзамен после 20 марта». В эксперименте участвовало 270 реципиентов разного возраста и образовательного уровня. Считая, что в указанном тексте объявления опредмечены некоторые личностные качества автора, Г. Г. Матвеева предложила испытуемым ответить на вопросы анкеты. Приведем наиболее значимые из них: 1. Считаете ли Вы удачным текст объявления? 2. Является ли а>втором этого объявления сам профессор X? 3. Укажите, какие сведения об авторе этого объявления Вы можете извлечь, прочитав текст — пол, возраст, национальность, образование, должность, профессия, родной язык. 4. Предложите свой вариант этого объявления. 5. Укажите свои данные (аналогичные п. 3). Не будем детально оценивать корректность самого эксперимента, отметим лишь один, важный для нас, момент. Цитата: «Текст объявления представлял собой буквальный перевод с французского текста объявления с сохранением выбора речевых единиц, соответствующих речевому поведению автора текста французского объявления» (Матвеева, 1999:31). Рабочая гипотеза автора исследования состояла в следующем: «Если в тексте запечатлевается и опредмечивается речевое поведение, в котором актуализируются пресуппо- зитивные свойства отправителя текста, то их будут воспринимать и получатели текста как участники речевого общения» (Матвеева, 1999:29). Проще говоря, социальная составляющая речевого поведения индивида на этапе порождения речи проецируется на ее восприятие, фиксируется и соответствующим образом интерпретируется участниками коммуникации. Анализ анкет показал, что русские реципиенты среднего и старшего возраста с высшим образованием, представили себе автора объявления человеком старшим по возрасту, с высшим образованием, полученным чуть ли не в дореволюционный период, русским, занимающим должность доцента, профессора, заведующего кафедрой. Русские реципиенты молодого поколения со средним или неполным высшим образованием, охарактеризовали автора следующим образом: равный испытуемым по возрасту и образованию, нерусский, плохо владеющим русским языком. Часть реципиентов данной группы к указанным параметрам приписывали автору текста объявления характеристику «нахал». Некоторые представители молодой группы реципиентов приписывали автору объявления статус профессора, заведующего кафедрой, доцента и текст объявления оценивали как «сверхправильный», обусловленный положением, должностью, возрастом. Интерпретируя результаты эксперимента, Г. Г. Матвеева замечает, что «в разных группировках бытуют свои представления о неписаных законах речевого общения, а, следовательно, от членов каждой социумной группы ожидаются свои, не совпадающие с членами других группировок, ожидания норм речевого поведения. Поэтому эти неписаные нормы речевого поведения мы можем назвать подвижными, динамическими» (Матвеева, 1999:32). В целом вывод не вызывает возражений. Для нас здесь важным является то, что динамика норм речевого поведения (порождение и восприятие речи) опосредована социальной принадлежностью индивида. На «экране» социального сознания испытуемых появляется та информация, которая уже есть в их подсознании. Будучи представителем и, судя по выпущенному курсу лекций (Матвеева, 1999), активным популяризатором праг- малингвистики, этого нового направления в прикладном языкознании, Г. Г. Матвеева вполне обоснованно и резонно отводит социальному фактору речевой деятельности индивида ведущую роль. Вызывают возражение, на наш взгляд, необоснованные и частые «реверансы» по отношении к феномену, называемому «ожиданием речевого поведения». Во-первых, следует заметить, что восприятие речи — это регистрация слуховыми анализаторами некой звуковой материи, за которой стоит главный предмет коммуникации — смысл. Поэтому, если и можно говорить об ожидании, то слушающего в первую очередь интересует план содержания высказывания, нормы речевого поведения вторичны и на них внимание обращает ся, когда человек понимает, о чем идет речь. Во-вторых, соответствие или несоответствие речевых норм говорящего и слушающего должны рассматриваться не только с позиций восприятия, хотя и это вполне допустимо.