ПОНИМАНИЕ ПЕРЕЖИВАНИЯ В ФИЛОСОФИИ И ПСИХОЛОГИИ

Долгое время в философии и психологии господствовал взгляд, согласно которому в чувствах как психических явлениях видели только эпифеномены сознания, лишенные жизненного значения, своеобразные отголоски архаических реакций.

Такой взгляд на сферу эмоций, чувств и переживаний был реакцией на господство картезианской парадигмы, согласно которой для духовной субстанции, представленной совокупностью чувственных и умственных образов, характерно отчетливое знание того, что я являюсь тем, кто переживает эти образы. Тем самым содержание сознания отождествлялось с переживаниями, а все ментальные способности, в том числе и те, что ранее помещались на низшие ступени ментальной иерархии — ощущения, переживания, стремления, воля, объединялись в сознании как единственном измерении духовной субстанции. Таким образом, в Новое время переживания (чаще обозначаемые как «чувства», «страсти» или «аффекты») относились к низшим ступеням сферы сознания.

Наиболее полно разработанные учения о страстях представлены у Декарта и Спинозы. Несмотря на то, что о природе страстей и связанных с ними опасностях для разумной части души много говорилось у античных авторов, Декарт в работе «Страсти души» сетует, что «нигде так не сказывается недостаточность знаний, полученных от древних, как в том, что написано ими о страстях.

Страсти Декарт определяет как идеальные функции или движения души, которые «вызываются, поддерживаются и усиливаются некоторым движением духов»174. Страсти души — это такие восприятия, «действие которых чувствуется как бы в самой душе и ближайшая причина которых обычно неизвестна»175. К ним относятся чувства удивления, любви, ненависти, желания, радости, печали. Страсти, говорит Декарт, можно назвать восприятиями и можно назвать чувствами, «но еще лучше назвать их волнениями души — не только потому, что так можно назвать все изменения, происходящие в душе, то есть все ее различные мысли, но главным образом потому, что из всех видов присущих ей мыслей нет других, которые бы так же сильно волновали и потрясали ее, как страсти»176. Тесная связь души с телом делает страсти «смутными и темными», а потому «опыт показывает, что лучше всего познают страсти не те люди, которые волнуемы страстями больше всех»177.

Наряду со страстями и внешними чувствами, относящимися к сфере эмоциональных переживаний, Декарт выделяет также внутренние переживания в качестве своеобразных «действий души». В контексте картезианской парадигмы сфера переживания рассматривалась в качестве своеобразного «моста», обеспечивающего переход познавательных содержаний в сознание. Переживание понимается здесь как непосредственная, эмоционально окрашенная форма данности субъекту содержаний его сознания. Обращение к сфере переживания, таким образом, дополняло анализ интеллектуальных процессов, таких как восприятие, внимание, память, мышление, рассматриваемых как особые формы перцептивных, мнемонических, умственных действий, проходящих сложный путь становления.

в-третьих, даже сложные человеческие переживания брались вне их исторической эволюции.

В философии картезианскую трактовку эмоциональной сферы подвергла резкой критике философия жизни, решительно переставившая акцент в связке «смысл — переживание» с первого на второе и резко противопоставившая «мертвые» смыслы живым инстинктам, эмоциям и аффектам. Большой вклад в развитие концепции переживания внес Ф. Ницше, который считал органическую жизнь основой всего и последней реальностью и прямо отождествил ее с субъективным переживанием. Субъективное переживание у Ницше — это инстинктивное иррациональное начало, которому подчинены мысли, чувства и поступки человека. К деятельности инстинктов, по мнению Ницше, нужно отнести большую часть сознательного мышления. «"Сознательность" мало противоположна в каком-либо решающем смысле инстинктивному. Большей частью сознательного мышления философа тайно руководят его инстинкты, направляющие это мышление определенными путями...»178.

Мир, согласно Ницше, есть бушующее море энергии, бессмысленная игра сил. Чтобы выдержать «жизнь в бессмысленном мире», человечество нуждается в иллюзиях и самообмане. Человек выстраивает свой мир из фикций. Вера в устойчивое и регулярное, научные понятия, которыми мы пользуемся для объяснения мира, — все это выдумки, фикции, не имеющие объективного содержания. Все, что есть у человека истинного, — это его чувственные переживания. Сколь трудно, смертельно опасно человеку остаться один на один со стихией переживаний, осознать, что за их бессмысленным хаосом ничего нет, — показывает трагический пример самого Ницше. А потому мы должны приложить все наши усилия для того, чтобы придать нашим переживаниям хоть какой-то смысл.

Ницше вывел на сцену человеческое переживание, понятое как органическое переживание. При этом в философии жизни имеет место иная по сравнению с рационализмом трактовка органического. Кант, Гегель и Маркс понимали органическое как способ существования саморазвивающегося целого. «Организм» был для них своеобразной метафорой, по аналогии с которой понималась эволюция сложных социальных, исторических и культурных образований. Биологический термин имел в этом случае чисто философский смысл и использовался в контексте методологии органицизма, эвристически плодотворной при познании сложных систем.

Напротив, в философии жизни понятию «органическое» придается биологический и психологический оттенок. Только поток органической жизни признается реальным, и только то имеет ценность, что может быть пережито и органически усвоено; и наоборот, то, что нельзя втиснуть в пределы органического переживания, объявляется фикцией, дурной абстракцией. А потому познание и рациональный метод анализа должны быть заменены переживанием как «постижением изнутри»: интуицией, внутренним отождествлением с познаваемым предметом, вчувствованием. Переживание, таким образом, берется не как личностное, духовное переживание, возводящее человека к духу и пробуждающее в нем дух, а как переживание органическое, чувственное.

С этим связано недоверие к сознанию и отрицание эмпирического, положительного знания, и в этой критике сознания, интеллекта, положительного знания Ф.

Недоверие к разуму, к рассудку проявляется и в той уничижительной критике, которой пронизана ницшеанская характеристика интеллекта: «Я понимаю под умом осторожность, хитрость, притворство, великое сообладание и все, что называется mimicry (к последнему относится большая часть так называемой добродетели)»181. И настолько же, насколько Ницше не доверяет рассудку, он выказывает доверие чувствам. Воспевание чувственного переживания достигает у Ницше апогея: «Чувства не лгут... Впервые то, что мы делаем из их свидетельства, влагает в них ложь, например ложь единства, ложь вещности, субстанции, постоянства... "Разум" является причиной того, что мы искажаем свидетельство чувств»182. Поскольку чувства говорят о становлении, об исчезновении, о перемене, они не лгут. Веру в «разумность во что бы то ни стало» Ницше считает заблуждением и даже болезнью. Поэтому он не видит никаких препятствий тому, чтобы вернуть на место разума инстинкты, ибо только органическая жизнь составляет в его понимании главную ценность.

Философия жизни немало способствовала пробуждению интереса к инстинктам, чувствам и переживаниям. Однако в методологическом плане «возрождение» переживания в теории требовало критического преодоления картезианской парадигмы, господствовавшей в философии и психологии.

Брентано возродил в современной психологии средневековое учение об интенциональных переживаниях. Он провел резкую границу между физическими и психическими феноменами и выде- лил в качестве родового признака этих последних интенциональ- ность, направленность на реальный или нереальный (вымышленный) объект. Таким образом, в качестве особой характеристики психического явления была выделена имманентная предметность, которую средневековые схоласты называли интенциональной, а также умственной или ментальной наличностью предмета. Имманентная предметность, или ментальная наличность предмета, представляет собой присущую любому психическому акту отнесенность к какому-либо содержанию, направленность на него.

Решающее значение Брентано придавал внутреннему опыту, который он определял как переживание очевидности. Предметами внутреннего опыта являются только психические феномены. Отсюда переживание оказывается замкнутым в мире психических явлений.

Иной статус интенциональное переживание получает в феноменологии Гуссерля. Феноменология представляет собой описание феноменов, под которыми понимают нечто «являющееся сознанию». Восприняв саму идею интенциональности как направленности мышления на объект, Гуссерль, однако, не разделяет мнения Брентано об умственной или ментальной наличности предмета, возникающей в переживании. Он отверг схоластическое учение о ментальном бытии предмета в сознании на том основании, что никакое бытие — ни реальное, ни ментальное, воображаемое — не является частью сознания. В отличие от воззрения большинства гносеологов об имманентности познаваемого предмета сознанию, Гуссерль настаивает на том, что предмет в своем бытии всегда трансцендентен сознанию. В сознание в качестве реальных составных частей не могут входить ни мыслимые предметы, ни те идеальные данности, которые составляют идеальное содержание наших переживаний, направленных на предмет, и в которых предмет раскрывается для нас в своих свойствах. Гуссерль противопоставляет идеальные мыслимые содержания (ноэмы) актам, сообщающим переживаниям направленность на предметы, делающим их переживаниями интенциональными (ноэзам).

Переживанию в феноменологии придается всеобщий характер: все психические акты суть переживания. Переживания делятся на два класса: к первому относятся те, которые носят характер познавательных актов; ко второму — переживания, в ко- торых психологи видят проявления воли, чувства и т. д. Оба эти класса переживаний составляют психическое бытие, основным признаком которого выступает интенциональность.

Изначальное решение описать феномены привело к «заключению в скобки» существования в-себе феноменальной вещи, а следовательно, к отождествлению бытия и смысла. Эту функцию выполняла «редукция»: вещь редуцируется к «смыслу», который она «предлагает» сознанию. Другая задача состояла в том, чтобы показать, как сознание, исходя из впечатлений как «данностей», «конституирует» тот или иной конкретный смысл. Благодаря феноменологической редукции как акту «воздержания от суждения» по отношению к какой бы то ни было реальности и «заключению в скобки» предмета, на который направлен полагающий реальность акт нашей мысли, мы возвышаемся до чистого трансцендентального сознания. В результате этой процедуры мы получаем то, что в «чистом» сознании относится к предмету, и познаем ноэму как тот способ, каким предмет дается в «чистом» сознании. Феноменологическая установка раскрывает нам сознание как чистое, абсолютное сознание, поток которого складывается из интенциональных переживаний. Эти переживания, составляющие бытие чистого «трансцендентального» сознания, чужды как реальности, так и субъекту. Следовательно, мы получаем, с одной стороны, «чистое» сознание как связь абсолютного бытия, а с другой — никак не связанный с ним пространственно-временной мир, представляющий собой вторичное, производное и подчиненное бытие, к которому причисляется также и человеческое «Я» и которое имеет относительный смысл для «чистого» сознания, то есть всегда раскрывается в сознании в каком-то определенном одностороннем отношении, не покрывающем всей его сущности, и познание которого не может быть адекватным. Это вторичное, подчиненное бытие, которое сознание полагает в своих опытах.

Таким образом, Гуссерль получил всю совокупность абсолютного бытия, которое заключает в себе мировые трансцендентности, «конституирует их в себе». Реальный мир, часть которого составляет и наше «Я», оказывается всего лишь одним из возможных коррелятов абсолютного сознания. Переживание предстает в адекватном имманентном восприятии абсолютного сознания не как деятельность или реальный психологический акт, а как бессубъектный элемент абсолютного потока переживаний.

Характеризуя природу ноэзы как момента интенциональных переживаний, который выражает тот или иной способ усвоения заключенного в переживаниях чувственного материала, Гуссерль проявляет непоследовательность, беря в качестве носителя переживаний не реального психологического субъекта, деятельного, активного и изменяющегося, а абсолютное сознание как поток чистых, ничем не связанных с реальностью, бессубстратных интенциональных переживаний. В потоке чистых интенциональных переживаний этого абсолютного сознания всегда присутствует но- этический момент, который выражает тот или иной способ усвоения заключенного в переживании содержания: удержание на предмете взора чистого »Я», сообщение мыслимому предмету того или иного смысла, отношение к предмету в форме веры, догадки, оценки, акты объяснения, установления отношений, усвоения в качестве целого и пр. Но при этом Гуссерль не исследует, как и при каких условиях складываются эти всевозможные отношения, чем обусловлен ноэтический акт. В этом для него нет необходимости: отнеся интенциональные переживания к абсолютному сознанию, Гуссерль интеллектуализировал чувственные и волевые стороны человеческого существования, уйдя от рассмотрения субъективной, психологической стороны переживаний. В своем понимании переживания Гуссерль занимает позицию крайнего интеллектуализма и панлогизма: переживания выступают у него идеальной стороной сознания и имеют идеальное значение. Ограничившись пониманием ноэзиса как «сознавательной» способности особого акта, надстраивающегося над актами восприятия, Гуссерль не уделил достаточного внимания изучению ноэтической стороны сознания, отдав предпочтение анализу его ноэматической стороны.

Несмотря на то, что редукцию бытия к смыслу Гуссерль всегда представлял как свободное, основанное на принятии решения действие, феноменологам никогда не удавалось обосновать это решение. Складывается впечатление, что в основе феноменологической редукции лежит некритическое предубеждение, навязанный запрет выходить за рамки опыта, который всегда переживается кем-то. Иными словами, запрещается различать «быть» и «быть-для-меня».

Понимая сферу сознания как область направленных на предмет переживаний, феноменология видела свою задачу в том, чтобы вскрыть основной характер всех возможных классов пережива- ний. Каждое конкретное переживание приобретает для феноменолога значение типа определенного класса. Исходя из переживания в его прямо данном свойстве направленности на предмет, феноменолог совершает акт эйдетической абстракции, дающей ему чистую сущность данного переживания.

Все вышесказанное дает основание сделать вывод о том, что феноменология в качестве типического анализа форм интен- циональности переживаний является совершенно независимой от психологии и находится по отношению к этой дисциплине в том же положении, в каком чистая математика и механика находятся по отношению к опытной физике. Гуссерль, вскрывая структуру чистых переживаний, отдает предпочтение объективно-ориентированному, ноэматическому моменту переживания перед моментом субъективно-ориентированным, ноэтическим. По идее, «заключение в скобки» предмета должно было бы привести Гуссерля к анализу субъективной стороны переживания, ноэзы, и тех реальных психических моментов, которые этот акт оформляет. Однако Гуссерль как раз не исследует реальную, ноэтическую сторону переживаний, а полностью остается в рамках исследования ноэматической, идеальной стороны переживания. У Гуссерля отсутствует даже попытка дать действительное исследование и определение переживаний как своеобразной формы бытия (это особенно заметно там, где он касается переживаний чувства и воли). Исключительное сосредоточение интереса на объективно направленной стороне переживаний, на их «интенциях», и полная невозможность дать при этом положительную характеристику переживаний как таковых, в их субъективном для себя бытии, сказываются тут особенно резко. Когда, например, акты желания или одобрения берутся как феноменологически чистые интенциональные переживания, все специфическое, составляющее истинную сторону актов воли и чувства, совершенно упускается из виду. Этот крайний интеллектуализм в корне искажает сущность всех человеческих переживаний, в которых сказывается иррациональная природа психического бытия. В результате верное усмотрение объективно направленного, предметного момента волевых актов и эмоциональных переживаний заслоняет у Гуссерля усмотрение положительной психологической природы этих переживаний, которая как раз и отличает их от актов бесстрастного, объективного мышления.

Дальнейшее развитие феноменологическая установка получила во французской философии, которая в лице Мерло-Понти стремилась опровергнуть «объективное мышление», редуцирующее каждую вещь к объекту представления и тем самым обедняющее мир. С другой стороны, французская феноменология желает сохранить «подлинное cogito» как процедуру объктивирующе- го сознания, для которого, однако, не существует бытия вне его самого. Современная философия выражает это в формуле «бытие есть для меня».

По словам Деррида, феноменология, отбрасывая все заключенное за «стеной представления», сохраняет принцип субъекта. Декарт трансцендентальным субъектом считал того, кто уверен в своем тождестве и способен сохранять качество субъективности сознания, оставаясь одним и тем же при всех модификациях его случайных качеств. Сохраняя верность когитальному принципу, феноменология также называет «субъектом» того, чье тождество настолько прочно, что позволяет ему служить основой и переносить любое изменение. Даже когда феноменология объявляла о «преодолении субъекта», подразумевая под этим, что в опыте присутствует только его обезличенная или анонимная сторона, на самом деле оказывалось, что за провозглашенной победой над субъектом стоит выдвижение новых субъективностей, где отсутствие личного субъекта равнозначно наличию субъекта безличного.

Во второй половине ХХ века интеллектуальный климат в Европе существенно изменился. Экзистенциализм и феноменология стали вытесняться постмодернизмом, который на место феноменологического описания выдвинул деконструкцию. Наступление против феноменологического сознания велось под лозунгом похода против субъекта. В философии возобновляется интерес к Ницше. Ключевым понятием и механизмом философствования объявляется интерпретация как всего лишь одно из возможных повествований. Нет больше никаких фактов, исчезает даже надежда на объективность.

Наступает время философов-нигилистов. Один из наиболее ярких представителей этого поколения М. Фуко исходил из того, что «любая интерпретация носит полемический характер: предложить интерпретацию означает объявить войну смежной интерпретации; и действительно, любая интерпретация претендует на то, чтобы придать смысл данному факту; но поскольку факты сами по себе не имеют никакого смысла, именно интерпретация обнаруживает этот смысл, говоря от лица факта. Таким образом, интерпретация факта на самом деле является интерпретацией некоей базовой интерпретации, скрывающейся под личиной необработанного и достоверного факта. Эта убежденность в том, что факты ничего не значат, определяет нигилизм поколения Фуко. Это нигилизм в том смысле, в каком его понимает Ницше, когда провозглашает поражение позитивизма: "Никаких фактов, одни лишь интерпретации", эта сентенция представляет собой лишь другой вариант более извественного высказывания: "Нет ничего истинного, все дозволено"»183. Согласно Фуко, «не существует никакого абсолютно первого объекта интерпретации, поскольку по сути все уже представляет собой интерпретацию, каждый знак сам по себе является не вещью, открывающейся для интерпретации, но интерпретацией других знаков»184.

Излюбленными примерами структурного анализа являются сновидение, безумие, миф. Как воспринимать то, что говорит человек, видящий сон, галлюцинирующий или пересказывающий миф? Рассказ о сновидении, видениях безумца или мифическое слово всякий раз выступают как выражение особого опыта: опыт мира, открывшегося в сновидении, — в первом, опыт шизофреника — во втором и мифиологический опыт — в третьем случае. Все это — способы существования бытия-в-мире. Наряду с привычными для нас формами опыта — научным опытом и опытом восприятия, мы должны учитывать и это иное — «переживаемое». А поскольку «переживаемое» является источником истины, феноменологический анализ мифа, например, будет состоять в описании мифологического сознания, то есть смысла, даваемого миром, существующим для кого-то, кто имеет в отношении этого мира мифологический опыт. «Если тот, кто видит нечто, знает в то же время то, что он видит, <...> то мы должны поверить на слово безумцу, мечтателю или субъекту восприятия и лишь убедиться, что их язык правильно воспроизводит то, что они переживают», — писал М. Мерло-Понти 185. В психологии изменение точки зрения на переживание так же, как и в философии, было связано с критикой картезианской установки.

Если беда Гуссерля заключалась в том, что он никак не мог положительно определить природу реальной стороны переживаний, то психологию интересовала как раз эта сторона переживания. Одним из первых на роль эмоций и переживаний в личном опыте человека обратил внимание Л.С. Выготский. «Он хорошо понимал, — писал А.В. Запорожец, — что психология без учения об эмоциях немного стоит и грозит превратиться в дисциплину, изучающую не живого человека, а некие хитроумные логические машины»186. Отвергнув психологический дуализм чувств и интеллекта, Выготский выдвинул идею о слиянии аффективного и интеллектуального, которое проявляется в наиболее возвышенных чувствах человека: любви к познанию, страстному стремлению к истине и так далее.

В психологии критика картезианской установки на дискриминацию переживания шла со стороны деятельностного похода. Его основатели — Л.С. Выготский, А.Н. Леонтьев, А.Р. Лурия, С.Л. Рубинштейн, А.В. Запорожец — заложили основы нового подхода к рассмотрению эмоций и переживаний.

Во-первых, Л.С. Выготский показал, что по мере обобщения и осознания мира внутренних переживаний в системе значений и ценностей человек освобождается от порабощающего влияния аффектов и обретает внутреннюю свободу. Согласно концепции Выготского, эмоциональное развитие представляет собой ступенчатый процесс, причем переход на каждую новую ступень сопровождается в онтогенезе возрастными кризисами. Л.С. Выготский представляет эту эволюцию следующим образом. Ребенок, как и человек невоспитанный, эмоционально не развитый, не знает собственных эмоций. Лишь в семилетнем возрасте «мы имеем дело с возникновением такой структуры переживаний, когда ребенок начинает понимать, что значит "я радуюсь", "я огорчен", "я сердит", "я добрый", "я злой", то есть у него возникает осмысленная ориен- тировка в собственных переживаниях»187. Ребенок открывает сам факт своих переживаний. Это означает, что переживания, а также возникающие между ними новые связи приобретают смысл и рождается обобщение переживаний, или аффективное обобщение, логика чувств. Аффективное обобщение так же относится к единичному переживанию или аффекту, как понятие относится к единичному восприятию или переживанию. Наконец, происходит «дифференциация внутреннего и внешнего» и возникает смысловое переживание, противоречие и внутренняя борьба переживаний, а также выбор собственных переживаний. На основе сформировавшегося внутреннего раздвоения переживаний возникает новое единство средовых и личностных моментов.

Осознание переживания приводит к возрастанию меры сознательности переживания — не в смысле его интенсивности или ясности, а в смысле того, насколько осознаны в нем порождающие его связи и тот предметный контекст, к которому оно относится. Но ни при каких условиях переживание, как и любое психологическое явление, не может стать «чистой», абстрактной сознательностью и достичь того предела, когда бы оно контролировалось сознанием полностью.

Во-вторых, в исследованиях А.В. Запорожца переживания получили статус специфических форм действия и даже функциональных органов индивида. А.В. Запорожец считал возможным рассматривать в контексте теории деятельности не только сложные переживания, но и эмоции. Он провел целый ряд экспериментов, в которых при помощи драматизированного словесного описания и выразительного наглядного изображения удавалось вызывать эмоциональное предвосхищение результатов деятельности188. Таким образом, оказалось возможным организовать особую психическую деятельность — деятельность эмоционального воображения, которая позволяла человеку не только представить, но и пережить отдаленные последствия своих поступков, прочувствовать их смысл. Для возникновения эмоционального предчувствия и эмоционального предвосхищения у человека имеются образно-выразительные средства — своеобразный язык чувств, имеющий социальное происхождение. Наиболее совершенные его формы представлены в искусстве: это драматизированное словесное описание и наглядное изображение, как бы моделирующее смысл событий и их значение. Искусство, по образному выражению Л.С. Выготского, является «орудием общества», посредством которого в круг социальной жизни вовлекаются самые интимные и личные стороны нашего существования.

В основе концепции эмоционального предвосхищения лежит идея несводимости эмоциональных явлений к сопутствующим им органическим ощущениям и представлениям. Отличие эмоции от органических ощущений состоит в ее предметной отнесенности к чему-то внешнему, взволновавшему человека. В связи с этим в эмоциональных образах отражаются, наряду с изменениями внутреннего состояния субъекта, также и самые эти предметы и явления, вызвавшие эти изменения. Внешний и внутренний опыты сливаются в эмоциональном образе в единое целое.

Согласно концепции эмоционального предвосхищения, аффекты возникают не только post faktum, в качестве положительной или отрицательной оценки ситуации или результатов действий, но и могут появляться до выполнения действия в форме эмоционального предвосхищения его возможных последствий и той представляемой ситуации, которая может возникнуть, когда действие будет завершено. Эмоциональное предвосхищение возникает в результате ориентировочно-исследовательской деятельности, формирующейся на основе практического взаимодействия человека с окружающей действительностью. В этой деятельности складывается своеобразная познавательная система, в которой органически сочетаются как собственно аффективные, так и собственно познавательные процессы. Развиваясь в этой системе, эмоции ин- теллектуализируются, становятся умными, обобщенными, предвосхищающими, в то время как процессы познавательные, функционируя в данной системе, приобретают аффективный характер и начинают выполнять особую роль смыслоразличения и смысло- образования: человек мысленно занимает определенную позицию и получает возможность не только заранее представить, но и заранее пережить смысл данной ситуации. Эта деятельность, по дан- ным А.В. Запорожца, первоначально складывается как внешняя, развернутая и предполагает соучастие в непосредственно воспринимаемых и переживаемых событиях. Но затем подобная деятельность может приобрести внутренний характер и осуществляться в идеальном плане, в плане эмоционального воображения. Для понимания психологических механизмов возникновения эмоционального предвосхищения важное значение имеет положение Л.С. Выготского об особых формах воображения, фантазии как о «втором выражении» человеческих эмоций, при котором они не только проявляются, но и осуществляются.

В-третьих, сложные человеческие переживания стали рассматриваться как продукт исторического развития. Интересно, что эта точка зрения нашла отражение не только в психологических, но и в социологических исследованиях. Так, Н. Элиас приходит к выводу, что переживание в качестве первичной основы всегда предшествует надыиндивидуальным социальным образованиям так же, как реальный, многократно повторяющийся опыт предшествует тем окончательным, развитым формам, в которые он отливается, а переживание как раз и составляет элемент опыта. Любой устойчивый социальный феномен «снимает» лежащие в его основе переживания, и чем ближе явление к области бессознательного — индивидуального или коллективного, тем очевиднее эта связь. Анализируя процесс появления таких социально-психологических феноменов, как «любовь» и «лирика» в эпоху рыцарства, Элиас пишет: «Безусловно, песни трубадуров и миннезингеров выражали условности феодального двора, были... инструментом в социальной игре... Но ни сами эти условности, ни их лирическое выражение не были бы возможны без подлинного опыта и переживаний такого рода. Их ядром служили настоящие, действительные переживания. Нельзя просто изобрести или придумать подобные оттенки чувства. Были те, кто любил и имел талант выразить эту любовь при помощи слова. Не так уж трудно отличить стихи, отражающие подлинные чувства, от тех, в которых мы имеем дело с условностями. Поэтам, начавшим играть словами и звуками и сделавшим это занятие условностью, должны были предшествовать те, кто творил, опираясь на собственные переживания»189.

Первоначально переживание в психологии рассматривалось как синоним или по крайней мере как нечто рядоположенное с чувствами и эмоциями, как элемент эмоционального поведения. Переживание определяли как единство восприятия или представления предмета или события, с одной стороны, и вызываемого им чувства и телесного выражения этого чувства — с другой. Различие между эмоциями и переживаниями усматривалось лишь в том, что эмоции, в особенности примитивные, элементарные, имеют ярко выраженную (и более выраженную, чем в переживании) биологическую природу и возникают на основе инстинктов. Но все же точек соприкосновения между ними усматривалось больше, нежели различий190. Как и эмоция, переживание и чувство не являются произвольными и связаны с действием того или иного раздражителя, внешней или внутренней причины. Благодаря тому, что первичный раздражитель «запускает» круговую реакцию, переживание длится. В связи с тем, что переживание долгое время отождествлялось с эмоциями, на него в полной мере распространялось предубеждение, согласно которому эмоциональная сфера оказывает негативное и дезорганизующее влияние на деятельность. Возникло неверное мнение о том, что эволюция сознательных, интеллектуальных процессов связана с инволюцией и деградацией эмоций и переживаний191, что «на пути развития от животного до человека эмоции идут на убыль и не прогрессируют, а атрофируются. Страх и гнев собаки сильнее и выразительнее гнева дикаря; те же чувства дикаря импульсивнее, чем у ребенка, у ребенка они ярче, чем у взрослого. Отсюда легко сделать общий вывод: в системе поведения эмоции играют роль рудиментарных органов, которые в свое время имели большое значение, но сейчас, вследствие изменившихся условий жизни, обречены на вымирание и представляют собой ненужный и подчас вредный элемент в системе поведения»192. Действительно, «если представить себе на минуту, что в десять раз увеличится эмоциональная способность ребенка, то есть он станет в десять раз чувствительнее и от малейшего удовольствия станет приходить в экстаз, а от малейшего огорчения рыдать и биться, мы, конечно, получим крайне нежелательный тип поведения»193. Исходя из этого, говорит Выготский, и возникает ошибочное мнение, что «идеал эмоционального воспитания якобы заключается не в развитии и укреплении, а, напротив, в подавлении и ослаблении эмоций»194.

Однако именно эмоции усложняют и разнообразят поведение, и, принимая во внимание, насколько эмоционально одаренный, тонкий и воспитанный человек стоит выше человека эмоционально неразвитого, необходимо признать, что наличие эмоций вносит в поведение новый смысл. Эмоционально окрашенное поведение приобретает совершенно другой характер. При этом эволюция эмоций и переживаний состоит не в их абсолютном усилении, а в приобретении ими по мере развития человека и человечества иного качества.

Процесс перерастания переживаний в новое качество приводит к тому, что сложные переживания уже не вписываются в традиционную проблематику эмоциональных процессов. В понятие «переживание» вкладывается новое психологическое содержание, связывающее его с процессами, с помощью которых человек преодолевает критические жизненные ситуации195.

В современной психологии можно выделить две основные точки зрения на сущность переживания.

Первая рассматривает переживание как деятельность, то есть видит в нем активный, результативный внутренний процесс, реально преобразующий психологическую ситуацию. По мере того как категория переживания вводится в концептуальный аппарат психологической теории деятельности, переживание начинает рассматриваться не как отблеск в сознании субъекта тех или иных его состояний, не как особая форма созерцания, а как особая форма деятельности, направленная на восстановление душевного равновесия, утраченной осмысленности существования — словом, на «производство смысла».

В контексте деятельностного подхода переживание понимается как внутренняя работа, с помощью которой человеку удается пережить те или иные события. Специфика переживания по сравнению с другими видами деятельности — практической и познавательной — состоит в том, что «продукт работы переживания всегда нечто внутреннее и субъективное — душевное равновесие, осмысленность, умиротворение, новое ценностное сознание и т. д., в отличие от внешнего продукта практической деятельности и внутреннего, но объективного (не в смысле непременной истинности, а в смысле отнесенности ко внешнему по форме) продукта познавательной деятельности (знания, образа)»196. При этом включение переживания в ряд деятельностных процессов приводит к его отрыву от эмоций и чувств, с которыми переживание ранее практически отождествлялось, ибо эмоции «не являются процессами деятельности. Действительно, специфически деятельностные проблемы "как?", "с помощью каких средств?" и проч. могут стоять в практической плоскости, в познавательной и в плоскости переживания, в эмоциональной же сфере они неосмысленны: нет такой озадаченности — как, с помощью каких средств ощутить радость, боль, тоску; не вызвать в себе, а именно ощутить уже возникшее чувство?»197.

А.В. Запорожец, напротив, высказывает мысль о когнитивных функциях эмоций, справедливо отмечая, что онтогенез человеческой психики не может быть сведен к развитию интеллекта. «Мы полагаем, — пишет А.В. Запорожец, — что в психологии накоплено достаточное количество данных, свидетельствующих о существовании особого вида эмоционального познания, при ко- тором субъект отражает действительность в форме эмоциональных образов»198.

Вторая точка зрения на природу переживания сложилась в психологии под влиянием феноменологической парадигмы и состоит в понимании переживания как непосредственной внутренней субъективной данности психического явления, в отличие от его содержания («имманентной предметности») и «модальности» (чувства, воли, представления, мышления, памяти и т. д.).

Таким образом, эта вторая точка зрения рассматривает переживание в качестве структурного компонента (наряду с предметным содержанием) психического явления. Различие между этими компонентами состоит в том, что они по-разному, в различных режимах наблюдения, даны сознанию. Сознаваемое предметное содержание выступает как пассивный объект, на который направлена психическая деятельность в виде актов или активных форм сознавания — восприятия, мышления, памяти, осуществляемых наблюдателем как субъектом этих актов. Переживания же, напротив, протекают спонтанно и сами собой, своей силой, а не берутся усилием акта сознавания или рефлексии.

Переживание, таким образом, берется в феноменализме и опирающейся на него психологической традиции как особый режим функционирования предметных содержаний и форма их данности. В отличие от традиционной психологии, которая видела в переживании субъективное и пристрастное отражение, причем отражение не окружающего предметного мира самого по себе, а мира, взятого в отношении к субъекту, и противопоставляла переживание объективному знанию, феноменология, рассматривающая сознание как сущность в принципе чуждую всему внешнему и обладающую иммунитетом по отношению к любым понятиям, посредством которых приобретаются знания об объективном мире, как раз переживание полагает единственным способом открытия этой сущности, ибо интуитивное усмотрение «чистых» личностных смыслов и имманентных структур может быть выражено только в форме переживаний. Соответственно, любой духовный опыт, связанный с по- стижением, познанием другого человека возможен только путем «вчувствования», погружения в чужую субъективность, путем уяснения ее «горизонта понимания», что требует особого подхода, предполагающего навык толкования иносказаний и оперирования многозначными символами. Феноменализм возвел переживание в ранг уникального начала человеческого сознания и духа, усмотрев в этой уникальности невозможность его рационального объяснения и изучения в рамках естественно-научного исследования.

Вместе с тем, утвердив вместо характерного для естественной психологической установки воззрения на сознание как на неотчужденный от субъекта образ внесубъектной реальности и организатора поведения в природной, культурной и информационной среде некий «жизненный мир», феноменализм наложил вето на его естественно-научное исследование и порвал тем самым с детерминизмом как неотъемлемым принципом рационального объяснения любого явления порождающими его объективными факторами.

Положительное значение феноменализма заключается в том, что он привлек внимание к термину «переживание» не как к органическому процессу, а как к особой непосредственной представленности в жизни человека явлений действительности не только в качестве познанных, но также имеющих интимную, личностно-эмоциональную окраску. Феноменализм показал, что переживание может играть различную роль в судьбе личности в зависимости от ее отношения к жизненным ситуациям.

В западной психологии феноменологический подход быстро завоевал признание, так как два основных направления этой психологии — фрейдизм и бихевиоризм — были бессильны постичь уникальность и целостность личности во всей полноте ее переживаний, ее открытости миру и устремленности к самореализации своих потенций. Создатели новых вариантов феноменализма — «гуманистической» и экзистенциальной психологии — претендовали на создание теорий, в которых взамен идеалов конформизма и приспособительного поведения будут утверждены конструктивные начала человеческого «Я», а также выведены на сцену переживания, способные придать смысл человеческому существованию.

Представители психоанализа считали, что процессы переживания подчинены принципам удовольствия и реальности. Абсолютизация этих принципов привела к тому, что высшие, духовные закономерности психической жизни сводились к низшим. Критика психоаналитической теории со стороны «гуманистической психологии» привела к тому, что в качестве ориентиров, которым подчинены процессы переживания, стали рассматриваться принципы творчества и ценности. Согласно В. Франклу, переживание относится к группе тех явлений, которые могут быть лишь следствием, причем побочным, чего-либо, но не объектом устремлений. Переживание спонтанно, автоматически вытекает из своей причины и о нем не нужно беспокоиться. Как только человек делает переживание объектом своего внимания, он теряет из виду причину переживания, и оно становится недоступным. Подобно тому, как предмет познавательного действия находится за пределами данного когнитивного акта, ценность, на которую направлено переживание, трансцендентна самому этому переживанию. Духовный опыт состоит в приобретении особой, специфической чувствительности, позволяющей человеку выявлять и осознавать те или иные ценности, которые каждый субъект рассматривает под своим собственным углом зрения.

В. Франкл указывает на различие между причиной и основанием для переживания: «Основание всегда имеет психологическую или ноологическую природу. Причина, напротив, — это всегда что-то биологическое или физиологическое»199. Так, наркотик является причиной переживаемого состояния сознания. Но подлинными двигателями человеческой деятельности являются не переживания как таковые, а то, что порождает их, будь то осуществление смысла или общение с другим человеком. «Отсюда понятен тот скепсис, который мы должны сохранять по о тношению к тем разновидностям предельных переживаний, которые вызваны ЛСД или другими видами интоксикации. Если духовные основания подменяются химическими, то следствия оказываются лишь артефактами»200, а определенные состояния достигаются обходным биохимическим путем. Особую роль Франкл отводит переживанию ценностей, благодаря которым человек может сделать свою жизнь осмысленной. «Ценности переживания» — особый вид ценностей, которые проявляются в нашей чувствительности к явлениям окружающего мира. Уникальность ценностей переживания состоит в том, что одно-единственное мгновение, одно предельно интенсивное переживание может, согласно Франклу, придать задним числом смысл всей жизни. Сложные переживания, такие как любовь или отчаяние, полны глубокого смысла и относятся к духовному, смысловому измерению. Их главное назначение состоит в том, что благодаря им человек остается «духовно живым».

Альтернативой «гуманистической» психологии, выступившей с протестом против подавления «человеческого в человеке» и пытавшейся найти средства спасения спонтанного и самобытного человеческого «Я» в условиях незащищенности личности перед лицом общества и техники, выступил трансперсонализм, девизом которого, напротив, стало избавление человека от иллюзии самобытности и уникальности «Я». Транспесонализм видел главную цель в выработке особой техники изменения сознания с целью спасения человека от тревог, стрессов, конфликтов. Для достижения этой цели представители данного течения предлагали использовать самые различные приемы — от разработанных йогой приемов очищения ума от мыслей и переживаний и полной утраты чувства «Я» до использования психоделиков, фармакологических средств, «растворяющих» индивида в особом «блаженном пространстве», где нет разделения на «Я» и «не-Я».

Позитивное нововведение в понимании переживания связано с включением его в схему «жизненного мира». В онтологии жизненного мира переживание выступает в качестве особой деятельности по переделыванию человеком себя и мира в себе в критических жизненных ситуациях, составляющих ткань живого опыта. В контексте этого нововведения Ф.В. Бассин предпринял попытку соединить феноменологический и деятельностный подходы к переживанию201. В основу своих рассуждений он положил идею, согласно которой за поверхностью феноменально ощущаемого потока переживания можно выявить проделываемую им работу, производящую реальные изменения человеческого сознания и поведения. Эту функцию переживание выполняет в тех исключительных ситуациях, когда бессильны как предметно-практическое действие, так и эмоции. «Подлинная проблема таких ситуаций состоит не в осознании смысла ситуации, не в выявлении скрытого, но имеющегося смысла, а в его созидании, в смыслопорож- дении, в смыслостроительстве. Процессы такого рода и составляют то искомое измерение психологической реальности, для которого предлагается использовать понятие переживания»202.

Именно общая идея производства смысла позволяет говорить о переживании как о продуктивном процессе, как об особой работе. Смыслопорожждение в этом случае рассматривается в сугубо психологическом смысле, то есть применительно к критическим ситуациям или ситуациям невозможности, в которых оказывается человек. Разрешение подобных жизненных кризисов связано с высшими типами переживаний, носящими продуктивный, а в пределе — творческий характер. Результатом переживания здесь оказывается «метаморфоза личности, перерождение ее, принятие нового замысла жизни, нового образа-Я»203.

Переживание, таким образом, оказывается уже не психической «функцией», стоящей в одном ряду с памятью, восприятием, мышлением или воображением. Оно оказывается деятельностью, самостоятельным процессом, в реализацию которого функции памяти, мышления и воображения включаются так же, как и в реализацию всякой человеческой деятельности. Получается, что различные психические процессы и качества при определенных условиях приобретают компенсационное значение и начинают выполнять работу переживания. В этом контексте переживание рассматривается как преодоление некоторого «разрыва» жизни, как восстановительная работа. По своему психологическому смыслу процессы переживания оказываются направленными на саму жизнь, на обеспечение психологической возможности ее реализации.

Совокупный духовный опыт человечества можно представить как опыт человеческого переживания типических духовных событий и обстоятельств жизни. Индивидуальное сознание приобщается к этому опыту за счет подключения к особым символическим струк- турам, выработанным в культуре. В этом смысле переживание уже не является некоторым внутренним, «душевным» процессом, но представляет собой работу по перестройке целостного психологического мира личности, направленную на установление смыслового соответствия между сознанием и бытием. Целевой детерминантой переживания выступает в этом случае удовлетворение потребности в упорядочении внутреннего мира и самоактуализации человека.

Рассмотренные нами концепции переживания в философии и психологии составляют довольно пеструю картину, в которой, однако, можно выделить тенденции, приводящие к пониманию переживания как конструктивного компонента личностного развития: тенденцию к обособлению переживания от элементарных эмоциональных и чувственных процессов, с одной стороны, и тенденцию к преодолению трактовки переживания как чистого интенци- онального переживания абсолютного сознания — с другой.