§ 3. ПРАВО В ЕГО ВНЕФОРМАЦИОННОМ АСПЕКТЕ

Еще в недавнем прошлом сама мысль о том, что право может быть рассмотрено вне формационного контекста, считалась бы еретической. Право рассматривалось как часть формационной надстройки, причем такая ее часть, которая наряду с политикой наиболее жестко и непосредственно детерминируется экономическим базисом и воплощает волю господствующего класса.

Категоричность указанных выводов была поставлена под сомнение новыми подходами к праву, воспринятыми и наработанными гуманитарным знанием в перестроечный и постперестроечный период.

Спектр мнений, высказывающихся сегодня, весьма широк. С одной стороны — радикальный юридический позитивизм Э.А. Позднякова, выражаемый формулой: “Право — это государство, государство — это право”1. С другой стороны — апологетика права у В.С. Нерсесянца, одна из статей которого названа “Ценность права как триединства свободы, равенства и справедливости”2. Между этими полюсами располагается множество более умеренных точек зрения, стремящихся найти золотую середину между классовой обусловленностью и общечеловеческой ценностью права, аксиологическими и теоретико-познавательными подходами к нему.

Их механическое сочетание в правопонимании, конечно, недопустимо. Количественное их соотношение в праве не фиксировано, оно меняется от эпохи к эпохе и от страны к стране, развиваясь (хотя и не прямолинейно) в сторону увеличения доли цивилизационного, общечеловеческого, гуманистического компонента. Исходя из этого, представляется возможным определить право как систему властно-принудительных, регулирующих общественные отношения норм, в содержании которых отражается исторически обусловленное сочетание потребностей общества в целом (с одной стороны) и его отдельных групп (с другой).

В последнем случае в качестве такой группы выступает обычно экономически (а как правило, и политически) господствующий класс, и мы приходим к формационной парадигме анализа права.

Таким образом, цивилизационный подход к праву должен состоять в его анализе не как средства возвышения одних слоев над другими и источника углубления социальных противоречий, а как средства смягчения этих противоречий, гармонизации интересов различных социальных групп, обеспечения различных видов коммуникации между индивидами и их группами. Роль права для решения этих приоритетных для социума в целом задач, а следовательно, становления и развития цивилизации трудно переоценить.

Необходимо, однако, сделать несколько важных оговорок. Во-первых, общество чрезвычайно разнородно и говорить о его интересах как целого можно лишь с известной долей условности. Во-вторых, в исторической реальности названные аспекты правового регулирования всегда сосуществуют. Самые жесткие (и даже жестокие) законодательные ограничения лучше полного бесправия. Самый демократичный закон кому-то выгоден больше. Цивилизационные и формационные функции права могут рассматриваться изолированно только в интересах более тщательного научного анализа каждой из них. Но в данном смысле проведенное разделение представляется весьма плодотворным.

Когда речь заходит о необходимости гуманизации общественных отношений, о праве в этой связи вспоминают едва ли не в последнюю очередь. Приоритет здесь, как правило, отдается нравственности. Право же зачастую противопоставляется нравственности (порой весьма жестко) и предстает скорее орудием дегуманизации общества. Присущий праву формальный характер на первый взгляд обезличивает вступающего в правоотношения человека, представления о гуманности плохо сочетаются с государственно-принудительным характером права. Конституционное право кажется порой слишком далеким от повседневной жизни среднего человека. Гражданское право обслуживает экономическую сферу общества, а преследующим свои “меркантильные” интересы людям свойственно “забывать” о благе ближнего.

Все эти соображения не мешают ясному пониманию подавляющим большинством важности и необходимости права. Но на первый план выдвигается его утилитарное значение. По известному выражению В.С. Соловьева, задача права заключается вовсе не в том, чтобы лежащий во зле мир обратился в царство божие, а только в том, чтобы он до времени не обратился в ад3. Право, таким образом, выступает в лучшем случае лишь одним из средств достижения некоего более совершенного состояния общества, является лишь пассивным условием его совершенствования, но отнюдь не его движущим фактором. Оно есть наименьшее зло, которое люди благоразумно согласны терпеть, чтобы избегнуть большего зла деспотии или социального хаоса.

Если бы даже с изложенным воззрением на право можно было согласиться, его гуманистическая ценность представлялась бы несомненной. Однако обозначенная позиция (особенно активно разделявшаяся отечественной философией и теорией права) представляется далеко не бесспорной. В данной работе мы попытаемся оспорить ее и показать, что гуманистический потенциал права гораздо выше. Право является мощнейшим и активно действующим фактором гуманизации общественных отношений. Более того, подлинное право есть не только средство, но и одна из целей в движении к более гуманной организации социума. Разумеется, решить столь масштабную задачу полностью невозможно в пределах даже объемистого тома, не то что короткой главы. Поэтому мы будем считать ее выполненной, если нам просто удастся привлечь внимание читателей к данной проблеме, заставить их взглянуть на право как на нечто большее, чем просто удобный атрибут цивилизованного существования.

Для достижения этой цели представляется необходимым подвергнуть внимательному анализу все элементы правовой подсистемы общества с целью выявления их возможностей в указанном плане.

Думается, нет особой необходимости специально заострять внимание на актуальности данной проблематики, особенно для современной России. Впрочем, для нашей страны необходимость “защиты права” всегда была острой. Но сегодня, когда мы переживаем очередной крутой поворот исторического развития, когда человек пытается найти твердую опору в водовороте перемен, право, на наш взгляд, не только может, но и должно дать обществу такую опору.

Мы начинаем наш анализ с рассмотрения правовой культуры как наиболее широкой категории, применяемой для характеристики правового бытия общества. Разнообразие дефиниций правовой культуры отражает различие в подходах к культуре вообще.

Еще два-три десятилетия назад в советской науке безусловно господствовали определения, носившие сугубо оценочный характер. Под правовой культурой понималось совершенство, высокий уровень развития права, правосознания, правореализующей деятельности. Указывалось, например, что “правовая культура... заключается в послушании закону всегда и во всем”4. Правовая культура, скажем, фашизма объявлялась “антикультурой” и т.д.

Недостатки такого подхода очевидны. Прежде всего, остается невыясненной содержательная сторона правовой культуры, ее соотношение с другими элементами правовой культуры. Кроме того, оценка предполагает наличие некой шкалы, некого идеала или эталона. А его выбор оказывается далеко не так прост, как кажется.

Следующим шагом в дальнейшей эволюции понимания культуры можно считать утверждение описательного подхода к исследуемому феномену. “Под правовой культурой, — пишут В.И. Каминская и А.Р. Ратинов, — предлагается понимать систему овеществленных и идеальных элементов, относящихся к сфере действия права и их отражению в сознании и поведении людей”5. Данный подход позволяет выявить сущностное единство всех элементов и форм культуры вообще и правовой культуры в частности. Он противопоставляет (хотя и неявно) сферу культуры противоположной ей природной среде. Становится очевидным, например, культурный характер явлений, имевших место в правовой сфере в период культа личности Сталина (что совершенно не препятствует их негативной оценке).

Однако и описательный подход представляется далеким от идеала.

Снять эти недостатки позволяет деятельностный подход к культуре, при котором она понимается как “внебиологический, специфически человеческий способ деятельности”6. Применительно же к правовой культуре можно согласиться с ее характеристикой как “специфического... среза теоретической и практической деятельности людей в обществе”7. Однако такое определение вряд ли можно признать исчерпывающим. Позволим себе предложить собственную дефиницию. Правовая культура — это система способов человеческой деятельности, направленных на создание и реализацию права, а также на отражение данного процесса и его результатов в сознании людей.

Обратимся теперь вновь к вопросу аксиологической наполненности культуры. Высказывалась точка зрения, что важнейшей функцией культуры является адаптация индивида и общества к существующим условиям, а поэтому некорректно подвергать культуру ценностной оценке8.

Думается, что тезис о полном “ценностном нейтралитете” культуры является чересчур категоричной реакцией на крайности оценочного подхода. Несомненно, «было бы ошибкой давать оценку “хорошо” и “плохо” в зависимости от современных понятий и представлений или говорить о прогрессе и регрессе, не считаясь с условиями, в которых возникали рассматриваемые явления» (речь идет как раз о нормах правовой культуры. — Е.М.)9. Но столь же неоспоримо и другое замечание того же автора: лучшее в данных условиях вовсе не тождественно лучшему вообще10.

В качестве же такого “лучшего вообще”, в качестве универсального ориентира культурного (в том числе и культурно-правового) развития и должна выступать оптимально возможная для данных конкретно-исторических условий степень гуманизации общественных отношений.

Обозначив, таким образом, теоретическую основу нашего исследования, обратимся к современному состоянию правовой культуры России и попытаемся понять, каким образом она может способствовать гуманизации общества. Или же, если быть более точным, понять, как и почему в нашей стране сложились такие способы деятельности в сфере права, которые не позволяют полностью реализовать его гуманистический потенциал, и каким образом они должны быть перестроены, чтобы с этой задачей справиться.

Данная проблема не разрешима без обращения к историческим условиям формирования и развития отечественной правовой культуры. Представляется несомненной принадлежность России к европейскому (или западному) культурно-правовому пространству. Его исторические константы, по мнению известного немецкого правоведа Ф.Виакера, сводятся к следующим: 1) персонализм — примат индивидуальной личности как субъекта и как цели в представлениях о праве, включающий в себя и индивидуализм, и идею социальной солидарности; 2) легализм — монополия государственной власти на установление и преобразование права в сочетании с подчинением этому праву всех элементов общества (развитый легализм приводит к обособлению правовой системы от иных нормативных социальных регуляторов); 3) интеллектуализм — постижение правового бытия в общей форме, выявление единой сущности в разнообразии правовых явлений, понятийный и системный характер правового мышления, научные формы правовой аргументации11.

В то же время для российского варианта европейского типа правовой культуры характерны столь серьезные особенности, что многие авторы сомневаются в правильности ее квалификации как европейской. На наш взгляд, такой вывод был бы чересчур поспешным. Отличия в российской правовой культуре могут быть объяснены перипетиями отечественной истории и сводятся к гипертрофированному развитию одних черт в ущерб другим. Так, в персонализме российской правовой культуры (в отличие от Западной Европы) социальная солидарность преобладает над индивидуализмом. В легализме сделан акцент на зависимость права от государства, которое поэтому гораздо менее подчинено сдерживающему влиянию правовых норм. К тому же недостаточный уровень развития собственно правовых регуляторов вел к тому, что большую роль играли, с одной стороны, регуляторы моральные, с другой — неправовое насилие.

Наконец, становление правового интеллектуализма также происходит очень поздно. Вот как, например, характеризует Б.Н. Чичерин ситуацию середины XVIII века: юридическое образование отсутствует; законодательство представляет собой хаос, в котором не могут разобраться даже специалисты; впрочем, о наличии последних можно говорить лишь весьма условно — принятие всех правовых решений находится в руках канцелярских крючкотворов и взяточников, решающее значение имеют не научно-юридические, но совершенно иные “аргументы”12.

Такое положение (вопреки мнению Б.Н. Чичерина) сохраняется и в екатерининскую эпоху. Народ рассматривал официальное право как нечто абсолютно чуждое и внешнее, с чем лучше вообще не сталкиваться; сознание обязательности правовых норм совершенно отсутствовало, знание их содержания было чрезвычайно ограниченным и фрагментарным. Вплоть до Октябрьской революции жизнь большей части населения России — крестьян — нормировалась не писаным, а путаным обычным правом. Спорные вопросы решались “темным и небезупречным” волостным судом, либо в административном порядке сходом и властью начальства13.

Таким образом, успехи правового интеллектуализма в XIX — начале ХХ века носили весьма ограниченный характер. Российская империя пережила александровские реформы (в том числе судебную), юридические факультеты выпускали квалифицированных юристов, правовая наука достигла европейского уровня, само право постепенно приобретало все большее значение. Однако все эти перемены коснулись лишь сравнительно узкого круга образованного дворянства и горожан. Крестьянская и генетически связанная с ней рабочая масса не была ими затронуты. Здесь к тысячелетней традиции преобладания государства над правом прибавился более поздний, но не менее мощный фактор — раскол общества на европеизированную верхушку и “полуазиатскую” основную массу населения. Проблема существования в России с петровского времени двух культур занимала многие выдающиеся умы от западников и славянофилов до Ленина и Бердяева. По словам А.И. Герцена, “... одна Россия, утонченная, придворная, военная, тяготеющая к центру, — окружает трон, презирая и эксплуатируя другую. Другая, земледельческая, разобщенная, деревенская, крестьянская, — находится вне закона”14. Естественно, европейская правовая культура коснулась этой “второй” России в самой ничтожной степени.

Но и наиболее европеизированная часть общества — интеллигенция — в своем отношении к праву была далека от “европейских стандартов”. Б.А. Кистяковский в своей знаменитой статье констатирует, что русская интеллигенция никогда не уважала и никогда не ценила права, не выработала (“зияющий пробел”) идеала правовой личности15. Наконец, и государство у нас привыкло отводить праву роль исключительно служебную. Российской бюрократии была чужда идея ограничения (тем более добровольного) государства правом, давно ставшая ведущей в передовых европейских державах. Носителем и активным проводником европейской правовой культуры выступал, таким образом, чрезвычайно узкий слой “просвещенных” бюрократов и юристов-профессионалов. Однако в конце XIX — начале ХХ в. он неуклонно расширялся и его влияние росло.

События 1917 г. сначала резко затормозили процесс формирования новой правовой культуры, когда же он возобновился, то совершался уже в совершенно иных формах. В ходе революции и гражданской войны “в отношениях... между классами никакого права больше не оставалось”, господствовало голое насилие16. “Перекраивался” кантовский категорический императив: поступай так, чтобы принести наибольшую пользу своему классу17. К тому же большевики на первых порах считали, что право настолько тесно связано с существующими хозяйственными условиями, что исчезнет вместе с их ликвидацией18.

Но по окончании гражданской войны новая власть столкнулась с необходимостью каким-то образом вновь утвердить общественную дисциплину, к чему основная масса населения оказалась совершенно не готова. Грандиозные социальные преобразования (не будем здесь касаться их оценки) требовали мощных рычагов воздействия на общество. Одним из таких рычагов (наряду с пропагандой и насилием) и становится новое социалистическое право, внешне весьма сходное с “буржуазным”. Однако внутренний его смысл был совершенно иным. Отличия удачно сформулированы Э.Ю. Соловьевым19.

1. Право считалось неполноценной формой регулирования социальной жизни, неким пережитком, лишь в силу необходимости временно “позаимствованным” у эксплуататорских обществ.

2. Полностью отрицался аксиологический аспект права. Оно никак не связывалось с категориями свободы, равенства, справедливости и т.п. По сути дела, была реализована неоднократно высказывавшаяся (в частности, еще А.Богдановым) идея о том, что в социалистическом обществе единственным критерием правовой нормы будет ее целесообразность. Нормы права оказываются тождественными тому, что мы сегодня называем техническими нормами. Нарушение правовой нормы поэтому не преступление, а “просто нелепость, жизненная нецелесообразность, подобно нарушению выработанных технических приемов труда”. Это, однако, вовсе не исключает сурового наказания за их нарушение20. Поскольку любое метафизическое обоснование права исключается, открывается дорога юридическому позитивизму в трактовке права.

3. Закрепился и усилился социальный патернализм (во многом, на наш взгляд, развивший дореволюционные традиции российской государственности). Теория и практика деятельности государства находились в абсолютном противоречии с кантовским тезисом: “Каждый вправе как хочет искать своего счастья, если только он не наносит ущерба свободе другого стремиться к этому”21. Право и обязанность указывать путь к всеобщему счастью (и принуждать двигаться по этому пути) считается принадлежащим государству. Осуществляя эту задачу, государство может и не считаться с им самим установленным правом.

Советское государство, таким образом, использовало право прежде всего как орудие для дисциплинирования широких масс крестьянства и выходивших из его рядов “новобранцев индустриализации” (термин И.Клямкина). Однако их включенность в правовое пространство оказалась лишь внешней. Они подчинились необоримой силе государственного принуждения, по-прежнему принимая чуждое им право только в силу независящих от них обстоятельств. Но ни рабоче-крестьянская масса, ни партократическая верхушка не поняли и не приняли право как внутреннюю необходимость. В их правосознании отсутствовало представление о праве как самостоятельной ценности неутилитарного характера. Поэтому и “верхи” и “низы” без колебаний обходили правовые предписания, если только это не грозило им внешними неблагоприятными последствиями, а также не противоречило сложившимся в определенной социальной среде групповым нормам. Повторим еще раз: уважение к праву как мотив правомерного поведения встречалось в советскую эпоху весьма нечасто. И хотя эксцессы периода сталинизма были осуждены и в значительной степени преодолены последующим развитием советского права, заложенные в 20—30-е гг. вышеназванные черты сохранялись.

Мы столь подробно коснулись исторического развития российской правовой культуры по той причине, что большинство ее характеристик оказались весьма устойчивыми и приложимыми и к ее современному состоянию. Мы наблюдаем все то же фактическое пренебрежение к праву как со стороны государства (несмотря на все декларации), так и со стороны рядовых граждан. Ситуация еще более осложняется резким ослаблением традиционно сильной российской государственности. Как еще сто лет назад заметил Б.Н. Чичерин, общество, долго сдавливаемое и внезапно выпущенное на простор, теряет внутреннее равновесие. Непривычное к деятельности, оно не знает ей меры и границы22. Эти недостатки усиливаются, когда разом расшатываются все общественные отношения. Неизбежно происходит брожение, в котором всплывают наверх худшие элементы. Наказание сегодня стало гораздо менее вероятным, значение страха как мотива правомерного поведения упало. Происходит также размывание традиционных представлений и ценностей различных социальных групп, человек становится все более свободным от однозначного социального влияния, в том числе в сфере правовой культуры23. Не только собственно правовые, но и часто поддерживающие их прочие нормы вытесняются из внутреннего мира индивида и превращаются в совокупность внешних условий, к которым надо приспосабливаться. Все шире распространяется правовой нигилизм, причем его активная форма (нарушение требований закона) начинает преобладать над пассивной (формальное их выполнение).

На наш взгляд, сегодня можно (и нужно) говорить не просто о тревожном, но о катастрофическом состоянии российской правовой культуры, что объясняется как ее историческими корнями, так и современными условиями. Выполнение правовой культурой ее цивилизационной, гуманизирующей функции становится если не вовсе невозможным, то, по крайней мере, чрезвычайно затрудненным. Причины этого, как представляется, заключаются в том, что в России в течение веков имела место острая коллизия между адаптивной и гуманизирующей функциями права и правовой культуры24. Конкретно-исторические условия вынуждали направлять все социальные ресурсы (в том числе культурно-правовые) на элементарное поддержание физического существования человека и общества. Огромная территория, относительно неблагоприятные хозяйственные условия, малая плотность и этническая и религиозная разнородность населения, возможность гибели национальной культуры в результате внешнего завоевания — все это способствовало утверждению права прежде всего в качестве средства социального контроля, мобилизации и подавления. Нельзя не упомянуть в этой связи и о блестяще описанных Н.А. Бердяевым особенностях национального характера25. Единство и борьба его противоположностей — этатизма и анархизма, сервилизма и свободолюбия — препятствовали утверждению права как меры индивидуальной свободы, с одной стороны, и общественного принуждения, с другой. Крайности свободы и крайности деспотизма дегуманизировали общественные отношения.

И все же, по нашему мнению, относительно высокий уровень технологического развития в сочетании с демократизацией жизни общества позволяет сегодня, несмотря на все проблемы, ослабить влияние неблагоприятных для гуманизирующей функции правовой культуры факторов. Она может и должна быть усовершенствована, без чего прочное закрепление позитивных последствий перемен и борьба с их негативными последствиями представляются невозможными.

Ориентиром, задающим направление такого совершенствования, должна стать европейская модель правовой культуры. Выбор западного ориентира ни в коей мере не диктуется стремлением к слепому подражанию наиболее благополучным в социально-экономическом отношении странам. Он обусловлен двумя основными причинами.

Во-первых, признание и защита индивидуальных и социальных прав человека (без чего немыслима гуманизация общества) вызывают необходимость использования соответствующих процессуально-правовых механизмов, которые впервые были выработаны и достигли высокого уровня именно в рамках европейской правовой культуры26.

Во-вторых, для России, по нашему глубокому убеждению, дальнейшее приобщение к европейской правовой культуре будет не усвоением чужого, но более полным и завершенным обретением своего, очищением тех глубинных основ правовой культуры, которые во многом были скрыты процессом исторического развития.

Необходимо ориентироваться на европейскую правовую культуру как некую теоретическую модель, нечто в духе веберовского идеального типа, реальные воплощения которого несут на себе родимые пятна конкретно-исторических условий. Соответственно реализация данной модели в России предполагает внесение в нее обширнейших корректив, направленных на ее адаптацию к российским условиям. В частности, если исходить из описанной выше модели Ф.Виакера, учет особенностей России видится в следующем.

1. В области персонализма необходимо нахождение оптимального соотношения между индивидуализмом и общественной солидарностью. Должно быть исключено нередкое для России растворение личности в социальной группе. В то же время представляется неверным сделанный в последнее время акцент на проповедь индивидуализма, на полный отказ от коллективизма. Коллективистские установки общественного сознания, если исключить их крайние проявления, являются положительным фактором гуманизации общества и в этом смысле — преимуществом российской правовой культуры. Их надо не вытеснять, но, напротив, всячески развивать. Заметим, кстати, что в современную эпоху все возрастающая солидаризация общественных отношений характерна и для стран, где ранее традиционно преобладал индивидуализм.

2. В области легализма в обозримой перспективе неизбежно большее (по сравнению с западноевропейским образцом) влияние государства на все сферы социума, и в первую очередь через создание и реализацию права. В то же время это влияние должно быть максимально жестко ограничено и канализировано. Только при этом условии оно способно стать реальной гуманизирующей силой. В отношении неправовых регуляторов жизни общества необходим избирательный подход. Внеправовое насилие, естественно, должно быть исключено из их числа. Что касается нравственных норм, то совпадающие с правовыми предписаниями нуждаются в безусловной поддержке. В случае же расхождения между правом и нравственностью необходимо добиваться исполнения требований права, причем часто даже принося в жертву большую гуманистическую заряженность ряда нравственных норм. Такая жертва будет с лихвой оправдана воспитанием в обществе безусловного уважения к праву.

Последнее является главной целью совершенствования и путем к гуманизации правовой культуры. Право должно быть утверждено в общественном сознании как нечто самоценное. Его нормы должны приниматься к исполнению как таковые, независимо от осознания их полезности или, тем более, страха перед наказанием. При этом мы нисколько не отрицаем полезности и нравственности права, воплощения в нем определенного уровня общественной свободы и справедливости. Однако для того, чтобы могло реализовываться ценностное содержание права, абсолютно необходимо соблюдение его внешней оболочки — правовой формы. Пренебрежение к ней, часто оправдываемое ссылками на несоответствие этой формы метафизическим основам права, не менее опасно, чем полное отрицание этой основы и отождествление права с определенным образом оформленной волей государства.

3. Наконец, в области правового интеллектуализма необходима дальнейшая рационализация правотворческой и правореализующей деятельности; развитие юридической науки с целью адекватного постижения современной правовой реальности и выработки рекомендаций для ее оптимизации; не только количественное, но и качественное развитие юридического образования.

Проблема правосознания всегда была одной из центральных как для теории права, так и для его философского осмысления. Такое внимание легко объяснимо, если учесть значение правосознания для всей правовой сферы общества. Только при его активнейшем участии протекают (да и вообще становятся возможными) процессы правотворчества и правореализации (в совокупности и составляющие правовую деятельность). Именно правосознание руководит поведением как законодателя, так и рядового обывателя.

Здесь может возникнуть вопрос: не является ли такой подход преувеличением роли правосознания? Не игнорируем ли мы тот несомненный факт, что правосознание — как и любая другая форма общественного сознания — представляет собой отражение определенного среза общественного бытия, а следовательно, детерминируется им?

Такая детерминация действительно имеет место. Однако, как указывал еще Ф.Энгельс, производство и воспроизводство действительной жизни (то есть общественное бытие) является определяющим моментом лишь в конечном счете (выделено нами. — Е.М.)27, следовательно, оно формирует лишь наиболее общие, глубинные характеристики правосознания. Последнее же обладает относительной самостоятельностью, причем гораздо более широкой, чем признавалось ортодоксальным советским марксизмом. Ее основные проявления можно усмотреть в следующих чертах правосознания28:

- опосредованность отражения им правового бытия (достигающая, отметим, максимума в индивидуальном правосознании);

- активное взаимодействие правосознания с другими формами общественного сознания;

- определяемость развития правосознания не только влиянием материальных факторов, но и его собственным состоянием, в частности, можно говорить о вертикальной (наследование прошлых характеристик) и горизонтальной (влияние других социальных групп) преемственности в правосознании;

- способность правосознания не только адекватно отражать наличное состояние правового бытия, но и отставать от его развития или опережать его;

- активное обратное воздействие правосознания на правовое бытие.

Таким образом, правовое бытие отнюдь не “лепит” правосознание исключительно по своему образу и подобию. Последнее оказывается в определенном аспекте весьма “твердым” материалом. Это и позволяет говорить о выполнении правосознанием самостоятельной гуманизирующей функции в рамках правовой культуры, делает правосознание эффективным каналом, через который гуманистические идеи проникают в правовую культуру и окрашивают все другие ее элементы.

Однако такая самостоятельность способна породить и серьезные проблемы. Нередки ситуации, когда тот или иной закон встречает резкое неодобрение со стороны больших групп населения и его торжество становится проблематичным. Так, все попытки властей ряда неевропейских стран добиться реального действия заимствованного европейского права разбиваются о традиционное правовое сознание народов этих стран. В частности, идея правового равенства противоречит исторически утвердившейся в правосознании индусов концепции “варнашрамы” — зависимости правового статуса индивида от его рождения и принадлежности к определенной касте. Правительственные меры, например помощь низшим кастам или резервация для них мест в органах представительной власти, приводят к обратным результатам и лишь закрепляют кастовые различия29. Принципиально сходные проблемы характерны для стран тропической Африки. Ситуация осложняется тем, что правосознание в развивающихся странах тесно связано с другими формами общественного сознания, в которых способно черпать поддержку для сопротивления иностранному влиянию30.

Иными словами, чтобы правовая норма была эффективной, она должна превратиться в элемент правосознания31. Добиться этого зачастую непросто. Рассматриваемое как часть общественного сознания широких масс, правосознание приобретает большую прочность. Представляя собой, с одной стороны, некие взгляды, идеи, настроения и чувства, с другой стороны, оно выступает как характеристика самого фактического положения людей, их деятельности и общения, как нечто “почти телесно им свойственное”32. Поэтому изменение господствующего правосознания в масштабах всего общества — это сложный, мучительный процесс, требующий значительного времени.

Тем не менее такое изменение иногда оказывается жизненно необходимым для дальнейшего прогрессивного развития общества. Думается, что для нашего общества такая необходимость назрела. Негативные процессы в правовой культуре коснулись не в последнюю очередь и правосознания, причем его кризис в последнее время обостряется. Возьмем хотя бы такой элемент правосознания, как знание своих прав и обязанностей. В 1991 г. только 5,2% школьников старших классов хорошо знали свои права и обязанности. В 1993 г. — только 2,7%, и есть основания полагать, что сегодня этот процент еще ниже33. Еще один, не менее выразительный пример: в 1991 г. 91,5% россиян считали, что им необходимо знание Конституции и законов РФ. К 1993 г. процент убежденных в этом упал до 50,1%, при этом 40,2% прямо отрицают необходимость такого знания34. Если первый приведенный пример характеризует когнитивную составляющую правосознания, то второй — его эмоционально-оценочную составляющую. Что же касается установочно-деятельностного элемента (и связанной с ним регулирующей функции), то ущербность ее реализации, очевидно, проявляется в постоянном росте уровня преступности.

В таких сложных условиях задача науки — попытаться указать направление развития правосознания, обрисовать некий его идеал. Сделать это непросто, и прежде всего потому, что о сущности правосознания до сих пор идут оживленные дискуссии. Общепринятое определение его отсутствует. В недалеком прошлом правосознание нередко определялось как знание норм действующего права и отношение к ним35. Такая точка зрения логично вытекает из долгое время господствовавшего в нашей науке юридического позитивизма. Согласно этой доктрине, право понимается как совокупность норм, принятых с соблюдением всех формальных требований и охраняемых силой государственного принуждения. Какая-либо оценка права с точки зрения общественной пользы, справедливости или нравственности полностью исключается.

Однако реальные исторические события воочию продемонстрировали несостоятельность позитивизма. Мы убедились (в том числе и на материале собственной истории), что можно совершать чудовищные преступления, можно подвергать геноциду целые этнические и социальные группы и при этом формально не нарушать никаких законов.

В связи с этим после второй мировой войны в Западной Европе (а в последнее десятилетие и у нас) переживает ренессанс теория естественного права. Крупнейшие направления философии ХХ в., такие как экзистенциализм, неотомизм, феноменология, строят свою философию права на фундаменте естественных прав человека, кладут в основу права этические ценности36, ставится задача сближения естественного и позитивного права.

Соответственно изменяются и представления о правосознании. Становится очевидным его творческий характер, способность менять действующее право согласно формирующемуся в правосознании идеалу. Фактический уклад жизни служит правосознанию лишь канвой для относительно самостоятельного обоснования принципов “идеального права”. Правосознание обычно не может удержаться в рамках нужд и запросов своей эпохи и для обоснования своих стремлений апеллирует к метаправовым категориям. Весьма характерны, например, следующие определения: “Правосознание — это ориентация на идеал правового государства, которая имеет этически безусловный характер...” или: “Правосознание — осознание индивидом себя как свободного субъекта правоотношений, который сознает, что ему можно, должно и нельзя, и уважает такую же свободную и ответственную личность в каждом другом человеке”37.

Приведенные высказывания интересны как свидетельства серьезного поворота, происходящего в изучении правосознания. Представляется более корректным определить правосознание как отражение в общественном и индивидуальном сознании наличной правовой действительности в форме правовых знаний, оценок и установок и выработку на этой основе идеала, в соответствии с которым должно осуществлять изменение этой действительности. При таком подходе, естественно, нельзя говорить о существовании людей, “лишенных правосознания”38. Соответственно, следует говорить не о формировании правосознания как такового (ибо оно уже сформировано), но о его преобразовании в состояние, способствующее выполнению правовой культурой в целом своей гуманистической функции.

Проблема правосознания как фактора, изменяющего наличное правовое бытие в соответствии с гуманистическими началами, активно изучалась в отечественной философии права. В этой связи можно назвать таких блестящих ученых, как Л.И. Петражицкий, Б.А. Кистяковский, П.И. Новгородцев, С.Л. Франк и др.39

Интересной представляется точка зрения И.А. Ильина. По его мнению, именно в нормальном правосознании воплощаются гуманизирующие черты, что приводит его к периодическим конфликтам с положительным правом. Наступает кризис правосознания, который должен разрешиться становлением нового, более совершенного положительного права и правосознания40.

Высокий гуманизирующий потенциал данной концепции представляется бесспорным. Однако его реализация в современных российский условиях чрезвычайно затруднена. На быстрое распространение “нормального” правосознания и автономное соблюдение правовой дисциплины надеяться, к сожалению, не приходится. “Естественное правосознание” И.А. Ильина в действительности отнюдь не естественно, но является завершающим результатом долгого и сложного культурного развития, которое мы только начинаем. Поэтому концепция И.А. Ильина может быть принята сегодня лишь как программа-максимум, как отдаленный (но от этого не менее важный) идеал развития правосознания.

Насущные же задачи определяются существующим состоянием правосознания. Мы считаем, что наиболее важным сегодня является совершенствование оценочного и теснейшим образом с ним связанного установочно-деятельностного компонентов правосознания41. В этом отношении правосознание можно разделить на: 1) проправовое (признание самостоятельной ценности права и устойчивая сознательная установка на безусловное соблюдение его норм); 2) контрправовое (сознательное отрицание социальной ценности права в сочетании с готовностью, не обязательно реализуемой, нарушения его норм); 3) аправовое (фактическое отсутствие у индивида какой бы то ни было осознанной оценки права. Деятельность личности в этом случае по преимуществу непосредственно регулируется неправовыми нормами, ее совпадение или расхождение с нормами права является в значительной степени случайным).

Выделение аправового типа правосознания индивида может показаться не вполне оправданным, так как сегодня правовым регулированием охвачены практически все сферы жизни общества. Однако нормы права сплошь и рядом дублируются совпадающими с ними по содержанию иными социальными нормами (прежде всего нравственными). Поэтому человек может долгое время (иногда на протяжении всей жизни) “обходиться без права”. Прибегнуть к его помощи заставляют лишь ситуации, которые не могут быть разрешены без использования собственно правовых механизмов.

Мы осмелимся утверждать, что в современной России преобладает именно аправовое сознание. По отношению к праву оно нейтрально, и даже, пожалуй, объективно способствует соблюдению его норм. Но опасность здесь заключается в том, что аправовое сознание потенциально с одинаковой легкостью превращается как в проправовое, так и контрправовое. Современная же российская действительность объективно подталкивает к преобразованию аправового сознания по второму, нежелательному варианту. Процесс этот, к сожалению, расширяется.

Разумеется, развитое контрправовое сознание является непреодолимым препятствием для реализации правом его гуманистической функции. И противопоставить его распространению нужно, с одной стороны, совершенствование самого правового бытия (а тем самым опосредованно — его отражения). С другой стороны, необходимо активнейшее воздействие на ненаходящиеся пока в сфере правового сознания широкие слои населения с целью воспитания в них проправового сознания. Думается, что это второе средство сейчас может быть использовано с большей эффективностью. Необходимо всеми возможными способами утверждать в обществе идею ценности права, необходимости следовать его нормам, осознание их приоритета перед любыми другими социальными нормами. Акцент в соответствующем воздействии на правосознание следует сделать на разъяснении гражданам значения права как средства, способного помочь им в реализации их собственных целей, в реальной защите их прав. Только если такое понимание будет достигнуто, право станет реальной ценностью в глазах россиян.

Еще раз подчеркнем: особый упор в развитии правосознания должен быть сделан на повышении оценки права и формировании установки на правомерное поведение. Именно последнее является непосредственной целью совершенствования правосознания, именно через него реализуется гуманистическая функция правосознания. Коснемся теперь проблем правового поведения более подробно.

Правовое поведение (деятельность) в обществе слагается из создания правовых норм и их последующей реализации. Логичным представляется начать его изучение с правотворчества. Оно может быть рассмотрено в двух взаимосвязанных аспектах: как процесс и как результат — собственно законодательные акты.

Задача законодателя — обеспечить создание такого положительного права, которое на данный момент наиболее соответствует состоянию общественных отношений и потребностям их дальнейшего развития. Добиться этого, особенно в современных условиях, весьма непросто, но стремиться к этому необходимо. Степень обозначенного соответствия представляет и степень реализации данным элементом правовой культуры его гуманизирующей функции путем создания условий для всестороннего развития человеческой личности.

Первая основная трудность видится в разнородности интересов различных общественных групп, которые прямо или косвенно оказывают давление на законодательные органы, лоббируя удовлетворение своих потребностей.

Вторая проблема — динамизм современного общества, затрудняющий своевременную реакцию законодателей на его потребности. Общественные отношения, особенно в переломные моменты исторического развития, меняются порой с калейдоскопической быстротой, а создание соответствующей юридической базы задерживается иногда на годы. Между тем даже точное соответствие нормативной базы состоянию общества следует признать совершенно недостаточным, так как лишь в случае нацеленности законодательства на перспективу может реализовываться творческий потенциал правосознания. Здесь необходимо использование способности правосознания к опережающему отражению — “такой связи правосознания с общественным бытием, в процессе которой происходит отражение не только данного состояния общества, но и тенденций его развития под углом зрения перспективы правового регулирования общественных отношений”42. Но использовать эту способность правосознания следует с большой осторожностью. Его относительная самостоятельность часто приводит к тому, что складывается неверное представление об общественных потребностях в правовой сфере, либо эти представления излишне “забегают вперед”, отрываясь от насущных потребностей социума. Ясно, что в обоих случаях об оптимальном правовом регулировании не может быть и речи.

Следующая трудность состоит в необходимости предвидеть возможности реального исполнения принимаемых законов. К сожалению, наша законодательная власть нередко одобряет такие нормативные акты, невозможность полной реализации которых совершенно очевидна уже в момент их принятия43. Осознание населением декларативного характера отдельных законов способствует неверию и пренебрежению к праву вообще.

Весьма непросто сочетать удовлетворение самых острых общественных нужд с задачей гуманизации общественных отношений. Можно искренне желать расширения прав и свобод граждан, смягчения пенитенциарной системы и т.д. Однако в условиях лавинообразного роста преступности необходимо действовать в совершенно противоположном направлении. Задача законодателя — тщательно взвешивать свои действия, “удовлетворяя, с одной стороны, потребности общества и водворяя в нем, с другой стороны, начала справедливости, насколько оно в состоянии их воспринять”44.

Наконец, необходимо не просто реагировать на возникающие в обществе потребности, а подчинять законодательную деятельность некоему общему плану. Заранее должен быть установлен приоритет в решении общественных проблем. Характер их решения должен приближать общество к некоему намеченному состоянию.

Таковы объективные сложности правотворческой деятельности. Субъективную сторону проблемы составляет правовая культура законодательного корпуса. Интересные данные относительно правовой культуры российских депутатов приводит Р.Ш. Ганеев. Он указывает, что для выбора, тем более для предложения нового закона, необходим достаточно высокий культурно-правовой потенциал. Между тем социологические исследования фиксируют отсутствие у большинства депутатов установки на активную позицию в сфере реализации и защиты права. Преобладает конфронтационная либо конформистская окрашенность правовой культуры. Многие народные избранники приходят в политику на митинговой волне, настроенные на разрушение, а не на созидание, не вполне осознают государственные и общественные интересы и свою роль в их реализации45. Таким образом, средний уровень правовой культуры депутатов не соответствует той ответственности, которая возлагается на них обществом.

Можно констатировать, что уровень правотворческой деятельности в нашей стране весьма далек от идеала и нуждается в совершенствовании. Оно должно производиться по следующим направлениям.

1. Пристальное внимание законодателя к интересам различных слоев населения и к общественному мнению в целом. Однако необходима и большая твердость в осуществлении намеченного курса, иногда даже вопреки общественному мнению.

2. Точный и всесторонний учет специфики различных групп регулируемых общественных отношений и потребностей их развития и соответствие им правотворчества как в содержательном, так и во временном аспекте.

3. Согласование предлагаемых к принятию нормативных актов с возможностями их полноценной реализации.

4. Выработка с учетом вышеназванных рекомендаций продуманной законодательной стратегии и неукоснительное следование ей.

5. Учет и использование всех достижений законодательной техники с целью наиболее точного и понятного выражения в нормативных актах воли законодателя.

6. Направленность самой этой воли на обеспечение благополучия общества и всех его членов, на гуманизацию всех социальных взаимодействий. Впрочем, без выполнения намеченной в предыдущих пунктах программы подобная направленность обречена остаться лишь благим пожеланием.

Без надлежащим образом организованной правотворческой деятельности крайне затрудняется деятельность правореализующая. А именно в ней аккумулируются как достоинства, так и недостатки остальных элементов правовой культуры. Именно через нее право оказывает гуманизирующее (или дегуманизирующее) воздействие на жизнь подавляющего большинства людей.

Правореализация заключается в претворении предписаний правовых норм в конкретные действия субъектов права. Она осуществляется в двух основных формах: непосредственной (реализация права самими участниками правоотношений) и опосредованной. В последнем случае речь идет о правоприменении — властной деятельности компетентных государственных органов по реализации правовых норм относительно конкретных жизненных случаев и индивидуально-определенных лиц46.

Полная реализация права встречает на своем пути ряд препятствий как объективного, так и субъективного характера. При их характеристике мы коснемся лишь тех проблем и их отдельных аспектов, которые не были затронуты выше.

В числе объективных трудностей следует прежде всего отметить несовершенную структуру правоприменительных учреждений, плохую организацию их деятельности, отсутствие современной материальной базы. Обычной является ситуация, когда та или иная группа общественных отношений урегулирована законом достаточно удачно по существу, но совершенно не урегулирован процессуальный порядок применения этого закона. В результате он фактически не выполняется. Например, отсутствует эффективный механизм исполнения судебных решений. Это влечет за собой невозможность для граждан в ряде случаев осуществить на практике признанные судом права, а правонарушителям позволяет уходить от ответственности. К числу объективных сложностей следует отнести и общую неблагоприятную обстановку в нашей стране, порожденную целым комплексом причин и, в свою очередь, по многим направлениям влияющую на правореализацию.

Помимо названных объективных факторов, огромную (если не решающую) роль играет субъективное несовершенство правосознания — как профессионального, так и обыденного. В нашей литературе регулярно воспроизводится положение о выделении профессионального правосознания как уровня правосознания общества. Не возражая в принципе против такого выделения, нужно, как нам кажется, четко указать на его основание. Им является качественно более высокий уровень знания юристами правовых норм. Что же касается отношения к праву и прочности установки на его соблюдение, то здесь о качественных отличиях правосознания юристов (по крайней мере, современных российских) говорить не приходится. Некоторые авторы явно выдавали желаемое за действительное, когда указывали, что профессиональный долг осознается юристом как нравственная необходимость и выполняется по убеждению или что для профессии юриста более характерны нравственные, а не материальные стимулы47.

Еще Б.А. Кистяковский сетовал, что, например, российские адвокаты все больше превращаются в борцов за идею или дельцов, право в их деятельности имеет подчиненное положение48. Сегодня можно сказать, что это превращение завершилось, причем тип адвоката-дельца явно преобладает. Судьбе клиента, его правоте или неправоте с точки зрения закона часто не придается большого значения, они рассматриваются лишь с точки зрения личных корыстных интересов адвоката. И это относится к юридической профессии, которая изначально по своему смыслу несет наибольший гуманистический заряд, ибо человек прибегает к помощи адвоката в сложные моменты своей жизни, когда он вступает в конфликт с другими людьми или с государством. А вместо помощи он часто слышит циничный вопрос о размере будущей оплаты! Адвокат же, предоставляемый в соответствии с законом бесплатно, рассматривает такие дела как досадную и обременительную обязанность, которую нужно выполнить побыстрее и с наименьшей затратой сил. В результате уголовный процесс (одним из законодательно закрепленных принципов которого является гуманизм) частенько превращается в формально законную расправу, а процесс гражданский — в “состязание кошельков”, где обычному человеку очень сложно добиться справедливости в борьбе с финансовой мощью крупных компаний.

Разумеется, это становится возможным из-за дефектов правосознания не только адвокатов, но и сотрудников следственных органов, прокуратуры, суда, учреждений, исполняющих наказание и т.п. Их результатом являются превышение указанными органами своих полномочий, издание расходящихся с законом правоприменительных актов, формальное и небрежное выполнение обязанностей, многочисленные ошибки и должностные преступления. Причины несовершенства профессионального правосознания в общем и целом те же, что и правосознания всего общества, коренятся они, повторим, в его оценочной и установочной сферах.

Поэтому представляется небесспорным утверждение, что специализация видов правоприменительной деятельности требует дальнейшего углубления специализации юридического образования49. Излишняя специализация приводит к тому, что за деревьями не видят леса, за нюансами отраслей права перестают различать его общую идею. Ближе к истине идея Г.Хенкеля о необходимости ориентации юридического образования на всеобщие понятия, которые лишь затем станут ключом для понимания частностей50. Нужно углубленное изучение на юридических факультетах философии права (а она сегодня в их программах отсутствует). Это поможет утвердить в сознании будущих юристов идею ценности права, установку на его безусловную реализацию. Хотелось бы, чтобы руководством к действию для них стали слова известного правоведа и историка О.фон Гирке, обращенные к немецким юристам: “Высоко держите знамя правовой идеи в борьбе с разлагающим влиянием идеи пользы и силы; в диком споре интересов и партий оставайтесь верными мысли, что справедливость должна служить целью и основой права”51.

Большое значение для реализации права имеет и обыденное правосознание. Его антиправовая и аправовая формы порождают и соответствующее поведение в сфере права. А оно, в свою очередь (если позволяет индивиду достичь его целей), укрепляет данные ориентации правосознания. Их изменение может быть достигнуто ориентацией непосредственной правореализующей деятельности не только на соблюдение обязанностей, но и (может быть, преимущественно) на осуществление прав. В силу различных обстоятельств значительная часть россиян не пользуется предоставленными законом правами. В результате право здесь не реализуется, остается декларативным (как не реализуются и соответствующие таким правам обязанности). Побуждение граждан к активному пользованию своими правами способствует осознанию ими ценности права, пусть сначала и сугубо утилитарной.

Наконец, еще одно препятствие правореализации находится как бы на стыке объективных и субъективных причин. Оно заключается в отсутствии эффективного взаимодействия в сфере права между государственными органами и гражданами. С одной стороны, его налаживанию мешает крайняя неразвитость процессуальных механизмов такого взаимодействия. С другой стороны, будь они созданы, заставить их реально работать было бы очень непросто, так как у основной массы населения относительно правоприменительных органов сложились отрицательные стереотипы.

В нашей литературе приводились данные социологических исследований, фиксировавших в ряде капиталистических стран слабые контакты населения с органами юстиции52. Это объяснялось их боязнью, представлениями о них как о внешней силе, чуждой гуманизму и преследующей исключительно карательные цели. Следствием этого было так называемое “бегство от юстиции”, стремление улаживать конфликты своими силами. Не требуется ни большой проницательности, ни большой смелости, чтобы сказать сегодня то, что в конце 70-х годов говорить открыто было опасно: в нашей стране существовала и существует сходная ситуация. И в значительной степени она отражает реальное положение вещей — неспособность, а то и нежелание правоприменительных органов реально защищать интересы рядовых членов общества. Поэтому первостепенная задача видится в установлении доверия между названными субъектами правореализации. Без их взаимной помощи и поддержки правовое урегулирование всегда будет отдаваться на волю случая или подменяться произволом.

Выше нами было предпринято исследование права как фактора гуманизации общественных отношений. Это было сделано в основном на современном российском материале, что, конечно, резко сузило поле анализа. Такое сужение, на наш взгляд, вполне компенсируется возможностью более детального рассмотрения данного круга проблем и позволяет избежать слишком широких (а потому поверхностных) обобщений. В то же время несомненным представляется универсальное значение поднимаемых вопросов, их чрезвычайная актуальность в мировом масштабе. Современная человеческая цивилизация находится в состоянии кризиса, проявления которого весьма разнообразны. Он не мог не коснуться и существенного элемента цивилизации — права. Регулятивные механизмы общества (в том числе правовой) начали давать сбои. В целом наблюдается некоторая эрозия права как гуманизирующего, цивилизующего фактора жизни общества. Как в международных, так и во внутригосударственных отношениях приоритет все чаще отдается “грубой силе как единственному сдерживающему фактору человеческих отношений”53.

В России же общецивилизационные проблемы усугубляются специфическими национальными, что приводит к их крайнему обострению. Демократические государства Запада не всегда безупречно, но обеспечивают своим гражданам реализацию и охрану их основных прав. Для нас же это остается пока недостижимым идеалом. Часть наших сограждан ставит себя (и реально находится) “выше” права. Другая их часть (неизмеримо более обширная) находится “ниже” права и не может защитить свои элементарные права. Но и те, и другие фактически находятся (хотя и по разным причинам) вне сферы действия права. Дегуманизация всех общественных отношений является печальным фактом — в большой степени потому, что собственно гуманизирующая функция права выполняется ими в минимальной степени. Это позволяет (прибегнув к сравнительному анализу) максимально четко и полно выявить гигантский гуманистический потенциал права.

Конкретные направления его реализации весьма разнообразны. Право поддерживает общество в цивилизованном состоянии и выступает мощной преградой на пути его регрессивного движения в сторону новой варваризации. Право обеспечивает возможность всевозрастающей социальной интеграции. Право обеспечивает прочность существующего порядка и создает возможность беспрепятственного осуществления духовного и материального производства. Право защищает основные права и свободы людей. Наконец, в ходе всего перечисленного правом (хотя и не только им) формируется новый человек — человек цивилизации. Такая характеристика не применима к индивиду, не обладающему развитым проправовым сознанием. Еще древние указывали, что человек, живущий “вне права и закона”, есть “наихудший из всех”54.

Процесс формирования подлинно цивилизованного человека еще далек от завершения. Скрывающийся в нем варвар еще может вырваться наружу. Новому варварству можно противопоставить лишь всемерное развитие в обществе гуманистических начал. И роль права в этом развитии представляется весьма и весьма значительной.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Поздняков Э.А. Философия государства и права. М., 1966. С. 185.

2. Проблемы ценностного подхода в праве. М., 1966. С. 4—11.

3. Соловьев В.С. Оправдание добра. Нравственная философия. М., 1996. С. 332.

4. Феофанов Ю.В. Законы нашей жизни // Новый мир. 1970. N 12. С. 67.

5. Каминская В.И., Ратинов А.Р. Правосознание как элемент правовой культуры // Правовая культура и вопросы правового воспитания. М., 1974. С. 43.

6. Крапивенский С.Э. Социальная философия. Волгоград, 1994. С. 313.

7. Сальников В.П. Социалистическая правовая культура: методологические проблемы. Саратов, 1989. С. 11.

8. См., например: Конституция СССР и правовое положение личности. М., 1979. С. 20, 21.

9. Гинс Г.К. Право и культура: процессы формирования и развития права. Харбин, 1938. С. 141.

10. Там же. С. 4.

11. Проблемы буржуазной теории права // Философия права. Вып. 3. М., 1984. С. 188, 189.

12. Чичерин Б.Н. Курс государственной науки: В 3 ч. Ч. 3. Политика. М., 1898. С. 307.

13. Пивоваров Ю.С. Русская политико-правовая культура и русская революция // Право и культура: проблемы исторического взаимодействия. М., 1990. С. 91, 92.

14. Герцен А.И. Письма издалека // Герцен А.И. Избранные литературно-критические статьи и заметки. М., 1984. С. 208.

15. Кистяковский Б.А. В защиту права // Вехи. Интеллигенция в России. М., 1991. С. 110, 115.

16. Рейснер М.А. Право: Наше право, общее право, чужое право. Л.;М., 1925. С. 206, 207.

17. Пашуканис Е.Б. Общая теория права и марксизм. М., 1926. С. 104.

18. Рейснер М.А. Указ. соч. С. 8.

19. Соловьев Э.Ю. Правовой нигилизм и гуманистический смысл права // Квинтэссенция: Философский альманах. М., 1990. С. 164.

20. Богданов А. Падение великого фетишизма. М., 1910. С. 233, 234.

21. Кант И. О поговорке “Может быть, это и верно в теории, но не годится для практики” // Кант И. Соч.: В 6 т. Т. 4. М., 1965. С. 79.

22. Чичерин Б.Н. Указ. соч. С. 319.

23. Право и правовое регулирование в системе устойчивого социального развития. Новосибирск, 1995. С. 36, 37.

24. Говорить об этой коллизии можно лишь со значительной условностью. Гуманистическая функция культуры в системе ее функций является системообразующей и реализуется, на наш взгляд, безусловно. Другое дело, что формы ее реализации могут быть различны. В частности, гуманистическая функция может проявляться в форме функции адаптивной и в форме функции собственно (в узком смысле) гуманистической, между которыми и фиксируется противоречие. Сталкиваются, с одной стороны, потребность общества в благоприятных условиях существования (свойственная любому социуму), с другой — необходимость его сохранения в экстремальных внешних и внутренних условиях. Естественно, вторая задача, стоящая перед культурой, оказывается приоритетной. Ее успешное решение и означает реализацию культурой своей гуманистической функции (в форме адаптации социума к складывающимся условиям), ибо его гибель сделала бы бессмысленными всякие дальнейшие разговоры о гуманизации.

25. Бердяев Н.А. Судьба России: Опыты по психологии войны и национальности. М., 1990.

26. Проблемы буржуазной теории права // Философия права. Вып. 3. М., 1984. С. 190.

27. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 37. С. 394.

28. Здесь мы в основном следуем изложению В.А. Чефранова. См.: Чефранов В.А. Философские проблемы правосознания: Автореф. дис. ... д-ра филос. наук. Харьков, 1983. С. 18—23.

29. Право в развивающихся странах: традиции и заимствования. М., 1985. С. 76, 77.

30. Право и политика в развивающихся странах. М., 1991. С. 155.

31. Боботов С.В. Проблемы личности и права в освещении буржуазных исследователей // Социология права. Вып. 1. Вильнюс, 1970. С. 241.

32. Соловьев Э.Ю. Указ. соч. С. 163.

33. Политико-правовое устройство реформируемой России: планы и реальность. СПб., 1995. С. 135.

34. Там же. С. 130.

35. См., например: Алексеев С.С. Общая теория права: В 2 т. Т. 1. М., 1981. С. 200, 201.

36. Четвернин В.А. Современные концепции естественного права. М., 1988. С. 26, 27.

37. Соловьев Э.Ю. Указ. соч. С. 234; Бегинин В.И. Общественное правосознание и государственность. Саратов, 1993. С. 120.

38. Бегинин В.И. Указ. соч. С. 121.

39. См., например, следующие работы: Петражицкий Л.И. Теория права и государства в связи с теорией нравственности: В 2 т. СПб., 1907; Кистяковский Б.А. В защиту права; Его же. Социальные науки и право. М., 1916; Новгородцев П.И. Введение в философию права. Кризис современного правосознания. М., 1996; Франк С.Л. Духовные основы общества. М., 1992.

40. Ильин И.А. О сущности правосознания // Ильин И.А. Соч.: В 2 т. Т. 1. М., 1993. С. 127.

41. Разумеется, знание правовых норм также чрезвычайно важно, и при его отсутствии вряд ли возможно формирование адекватных оценок и установок. Но корреляция между знанием права и правомерным поведением является куда менее жесткой, чем между правомерным поведением и высокой оценкой права, сопряженной с соответствующими установками (см.: Кудрявцев Ю.В. Нормы права как социальная информация. М., 1980. С. 41, 47). А реализация гуманистической функции правосознания возможна лишь при превращении его в руководство к действию.

42. Чефранов В.А. Указ. соч. С. 21.

43. Такие положения присутствуют даже в главном правовом акте — Конституции РФ. Так, в ст. 52 читаем: “Права потерпевших от преступления и злоупотреблений властью охраняются законом. Государство обеспечивает потерпевшим доступ к правосудию и компенсацию причиненного ущерба”. Нечего и говорить, что в реальности ущерб от преступлений не возмещается, так как нет ни финансовых возможностей, ни соответствующих правовых механизмов.

44. Чичерин Б.Н. Указ. соч. С. 407.

45. Ганеев Р.Ш. Правовая культура народных депутатов: Автореф. дис. ... канд. юр. наук. М., 1993. С. 8—16.

46. Хропанюк В.Н. Теория государства и права. М., 1993. С. 193.

47. Горшенев В.М., Бенедик И.В. Юридическая деонтология. Киев, 1988. С. 71—72.

48. Кистяковский Б.А. Указ. соч. С. 133.

49. Сапун В.А. Социальная структура правосознания и реализация права: Автореф. дис. ... канд. юр. наук. Свердловск, 1978. С. 15.

50. Буржуазная теория права // Философия права. Вып. 3. С. 10.

51. Гессен В.М. Возрождение естественного права. СПб., 1902. С. 27.

52. Боботов С.В. Правовая культура в деятельности суда // Правовая культура в юридической практике. М., 1977. С. 81, 82,

53. Сорокин П.А. Человек, цивилизация, общество. М., 1992. С. 500.

54. Аристотель. Политика // Соч.: В 4 т. Т. 4. М., 1984. С. 380.