<<

Приложение II ARf И АРИИ

Изучение статуса и круга деятельности Арьямана (см. гл. И) привело к следующему определению: Арьяман — это бог, который отражает целостность и устойчивость этнического общества ариев, чье название содержится в его имени, или, может быть, более скромно, группу арийских обществ, соседствующих в пространстве.

Но что в точности значит слово агуа? Или, вернее, поскольку ведийский язык широко использует еще и существительное, от которого агуа является производным, что значит ап?

Оставляя в стороне этимологию, первый «корень» существительного a ri, я воспроизвожу здесь, не изменив концепции, изложение стр. 101—127 из «Troisi?me souverain», 1949 (усовершенствовав первую редакцию, опубликованную в RHR, 124, 1941, с. 36—54). Тогда в основу было взято положение, высказанное П. Тиме в 1936 г. в книге «Der Fremdling im Rig Veda, eine Studie ?ber die Bedeutung der Worte an, arya, aryaman und arya» = Abhandlungen f?r die Kunde des Morgenlandes, 23, 2,

1939.

Я исправляю только одну фактическую ошибку издания 1949 г. и опускаю рассмотрение проблем греч. ?pi-, ?pi-, up л. aire, которых здесь касаться не хочу.

I

П. Тиме внес десять лет назад ценный вклад в наши знания словаря, цивилизации и религии древнейших индийцев и индо- иранцев. Не соглашаясь с ним в основном пункте, мы тем не менее считаем, что он показал, что с коротким существительным яп, которое Блумфилд называл «l’enfant terrible ведийской экзегезы», можно справиться.

Иногда ведологи вынуждены вместе с самой индийской традицией придавать самые разные, вплоть до противоречивых, значения терминам, часто повторяющимся в гимнах. Они прилагают тогда усилия, чтобы хотя бы в идеале привести их к единству, выводя значения друг из друга или все из одного, достоверного или гипотетического. Но случается, что материал сопротивляется или объяснение оказывается неубедительным: таков случай с ari.

Длинная преамбула, предпосланная Грас- сманом соответствующей статье в его словаре, не установила удовлетворительной связи между четырьмя группами значений, которые он последовательно разносит по шести рубрикам: 1) regsam, strebsam; 2) zu den C?ttern strebend, fromm, der Fromme, von Personen; 3) zu den C?ttern strebend, von Liedern und Gebeten; 4) begierig, schatzgierig, kampfbegierig; 5) gottlos„ der Gottlose', 6) Feind14. Первое значение, к тому же скудно, представленное в перечне Грассмана, явно может быть ориентировано на стремление к праведности, стремление к вожделению и стремление к вражде. Но, как говорил Бергень, из корня, которому приписывается неясное значение побуждения к движению, легко извлечь все, что угодно. П. Тиме пересмотрел весь материал, сделал заново переводы и предложил точное первое значение, которое непосредственно соответствует многочисленным пассажам и которое к тому же, по его мнению, наиболее естественно и конкретно объясняет как дивергентное развитие значений ari, так и значения его производных.

Ari буквально означает 'чужой’ {для большей точности Тиме переводит 'der Fremde’15, когда слово не имеет эмоционального оттенка, положительного или отрицательного, и 'der Fremdling'16 в противоположном случае). В главе II (с. 11—76) эта гипотеза проверяется на всех соответствующих текстах Ригведы: повсюду она дает результаты более предпочтительные, чем те, которые были достигнуты ранее, без всякой софистики и почти без натяжки. Тексты расклассифицированы в зависимости от значения ari 'чужой — Fremder’ (с. 11-—14) или 'чужой — Fremdling’ (с. 14—62); в последней группе Тиме вскрывает две подгруппы, в свою очередь имеющие подразделы: 1) чужой как друг: как гость и пользующийся покровительством; как получатель даров и услуг; как получатель и как даритель благословений и похвал; 2) чужой как враг: как угрожающий; как соперник в милостях богов; как могущественный; как обладатель завидных благ; как соперник или враг в собственном смысле* слова.

В главе III Тиме рассматривает употребление слова йгуа» производного от ari, как ?vya 'связанный с овцами’ — производное от ?vi 'овца’.

Окситон агуа не представляет трудности: это- прилагательное, которое с разными оттенками означает ‘отно сящийся к чужому’, а именно: когда речь идет о боге — «защитник чужого», а когда речь идет о смертном — «гостеприимный, gastlich», откуда короче и субстантивированно «хозяин дома, Herr». Но есть и агуа — парокситон, и тут внезапно вопрос встает очень остро.

Агуа, не встречающееся в Ригведе, появляется в ритуалисти- ческой литературе в особых контекстах: оно противопоставляется sudr? и тогда, в форме drya, как будто обозначает члена трех общественных классов ариев, «дваждырожденных» — в оппозиции к s?dr? (какова бы ни была природа этих последних); в то же время контексты, представляющиеся бесспорными: 1) противопоставляют агуа и drya-, 2) отличают агуа от br?h- тапа и ksatriya, т. е. от двух первых классов ариев, от жреца и воина; индийские комментарии к этим текстам говорят, что тогда агуа означает vai’sya, т. е. члена третьего класса, класса скотоводов-земледельцев; наконец, не упрощает положения вещей и грамматист Панини, утверждая, что парокситон агуа одновременно значит sv?min 'хозяин’ и vatsya 'человек, принадлежащий к последнему из трех классов ариев’.

Вот, например, текст из ритуального трактата Latyayana SS, 4,3, 5—6 (Тиме, § 89): daksitiena m?rf?liyam aryo ’ntarvedi dak- sin?mukhas tisthed bahirvedi s?dra udannukhah, ary?bh?ve yah kas c?ryo varnah. «К югу от огня M?rjaliya пусть арий находится внутри священного участка лицом к югу, а шудра — вне священного участка, лицом к северу; в отсутствие ария [его может заменить] любой ,Дгуо varnahлюбой класс ариев». Как говорит Тиме, не стоит терять времени для установления того, что агуа и агуа имеют здесь разное значение: это очевидно.

Вот, с другой стороны, перечень из Ваджасанейи-самхиты, 26, 2, образованный к тому же сведением стихов из разных и удаленных друг от друга мест Атхарваведы (два первых—19, 32, 8, третий —6, 43, 1),_где, конечно, как думает Тиме, правильно са-агуауа, а не са-агуауа (§ 91):

brahmar? jany?bhy?rti Sadr?ya c?ry?ya ca sv?ya cdran?ya ca.

брахману и кшатрию, шудре и арию, своему собственному и чужому.

Представляется, что и в этом и в аналогичных текстах агуа, оставаясь в оппозиции к шудре, кроме того, отличает людей двух первых классов — брахмана и воина.

Тиме надеется снять все трудности указанием, что vaisyar член класса скотоводов-земледельцев, привязанный по определению к земле и к земному богатству, в максимальной степени является хозяином дома, т. е. типовым «принимателем гостей»; переход от агуа 'гостеприимен, хозяин дома’ к агуа 'человек третьего класса’ предельно прост. И тем не менее оппо- зидия s?dr?-?rya в упомянутых текстах есть оппозиция не социального класса, а личного характера, оппозиция Knecht и Herr, слуги и хозяина {разница акцента может объясняться чрезмерной генерализацией акцента в «?rya]» зват. п. от ary?; ср. эволюцию франц. «mon. sieur\» к «un monsieur»).

С этого момента Тиме идет по широкой дороге: он допускает (гл. IV), что бог Арьяман — бог гостеприимства, и это, как он думает, хорошо объясняет его роль. Но тогда он вынужден свести к минимуму матримониальную функцию Арья- мана: Арьяман первоначально занимается браком лишь постольку, поскольку сам акт брака содержит в себе элемент визита, гостеприимства, учтивого обмена обещаниями и поскольку, вступая в брак, человек основывает домашний очаг, условие и главное выражение гостеприимства.

Наконец (гл. V), переходя к имени ариев, ?rya, в свою очередь являющемуся производным от ?rya, т. е. вторым производным от ап, Тиме понимает его этимологически как «zu den агуа, zu den Gastlichen geh?rig», откуда «wirtlich»; это обращенное и дополнительное значение агуа — «gastlich». Почему же «арии» так себя именовали? Чтобы отличаться от варваров: «Именем die Wirtlichen („хозяева“) называли себя те, кто среди чужих им по языку и религии народов с гордостью осознавал свое праведное благочестие и благородный образ мыслей и как характерный признак человечности в противовес варварской грубости своих соседей ощущал стремление предоставить беззащитным помощь и кров» (с.

145). Небольшую дополнительную проблему ставит имя, которое давали себе ближайшие родственники ведийских индийцев — иранцы: если др.-Перс. A R Y может читаться и ?riya и ariya, то авест. airya основано на *агуа\ Тиме вынужден, таким образом, допустить, что, в то время как индийцы называли себя в национальном плане «die Wirtlichen» (?rya), иранцы придерживались первого наименования — «die Gastlichen» (агуа).

В главе VI на основании предыдущего материала Тиме намечает ведийский образ «чужого»; затем, впервые переступая за пределы индо-иранской области индоевропейского мира, он предлагает выводить из санскр. art- начальный элемент греческих прилагательных типа arisphal?s (гомеровский эпитет дороги со значением 't?ckisch f?r den Fremdling’) и erikud?s (означающий буквально гdie R?hmung des Fremdlings besitzend’).

II

Этот анализ продвигает вперед ведийскую экзегезу столь же непреложно, сколь и существенно; благодаря ему оказываются проясненными многочисленные пассажи в гимнах. Но полностью ли удовлетворительна новая интерпретация ari? Нельзя ли, не меняя общего направления, улучшить ее? Вот трудности или, вернее, единственная, но многосторонняя и значительная трудность, которая, по-видимому, существует. 1.

Один из пунктов, на которых Тиме обоснованно настаивает, затрагивая слово йгуа (с. 145 и сл.), следующий: как и: многие общества, ведийские индийцы присваивали себе исключительное право на благосклонное содействие своих богов; вследствие этого они стремились сохранить монополию на успешность молитв и обрядов, и это чувство придавало им гордость, уверенность, что обильно представлено в поэзии. Агуа определяется как 'приносящий жертвы’ (y?jatn?na, RV 1,130,8; 156,5), как тот, 'кто выжимает или приготавливает сому1 (sun- v?t, 1,33,7; 6, 31,4; s?svi, 6,23,2), как тот, 'кто воспевает’ или 'кто восхваляет богов’ (grn?t, 6,31,4; stuv?t, 1,33,7). И обратно, не-арии, d?syu, определяются как гте, кто не совершает приношений’ (?prnatah, 5,7,10). Бог Индра гордится тем, что «дал землю drya» (4,26,2), приблизительно как библейский Бог дал Землю Обетованную своему избранному народу.

Поэт советует Индре делать тщательное различение между йгуа, которые поклоняются богам, и d?syu, не имеющими (религиозных) законов, и т. д.

Теперь обратимся к многочисленным текстам, помещенным Тиме под рубрикой «чужой как конкурент в милости богов» (с. 50—52), где поэт рассматривает ari как соперника перед богом, заклинает бога делать тщательный выбор уже не просто между религиозными йгуа и безрелигиозными варварами, а между теми людьми, которые обращаются к нему как бы с одинаковым правом и, во всяком случае, используя одинаковые сакральные приемы; например, 8, 1, 4: «Они спешат наперебой, о щедрый, песнопения (vipafy) искусного певца (uipascitah) ari и [песнопения] людей [наших], приди сюда...»; 8, 65, 9: «Минуя всех искусных певцов ari, скорее приди сюда. Дай нам высшую славу». В другом месте поэт побуждает самих певцов (vipr?h) превзойти своей речью (v?c?) речь ari (v?cam ary?h)t чтобы привлечь Индру (10, 42,1). Еще в одном месте (1, 70, *1) поэт высказывает просьбу: «Дай нам превзойти многочисленные молитвы ari (purvtr ary? manis?)». Мы сейчас увидим, что такого рода отношения между ari и «арийскими богами» лежат на глубинном уровне в почти трети текстов, где фигурирует это слово.

Вот примечательная черта ari: он произносит богам йгуа песнопения (vipah), молитвы (manis?h)y у него при богах йгуа есть квалифицированные толкователи (vipascitah), и все это относится к людям, от чьего имени говорит поэт. Не означает ли в таком случае ari только часть чужих — не тех* которые назва-

12 Зах. 61 ны «безбожными», «не имеющими культов», подобно тому как многие народы прозваны их соседями «шепелявыми» или «немыми», потому что они говорят на другом языке, но тех, кто, будучи чужими в узкой социальной группе, к которой принадлежит поэт или совершающий обряд, имеет тех же богов и те же культы? 2.

Ведийский язык не имеет недостатка в словах, выражающих то или другое из вторичных значений, которые приняло ап, исходя из первого значения «чужой». Для «гостя» у него есть atithi, sdtru и большое число синонимов для «врага» (Рену, JA, 230, 1, 1938, с. 334, примеч. 2, и с. 336, примеч. 1; Rod he. Deliver us from evil, Lund, 1946, c. 46 и сл.), sapatna и некоторые другие для обозначения «соперника». «Чужой» как отрицательное понятие в противопоставлении родным, близким {sva, nit у а) обозначено через агапа буквально 'удаленный’; наконец, ddsa, dasyu— почти собственные имена «чужой варвар, не-арий, исконный враг арийского мира». В общем, значение этих слов столь же устойчиво, сколь и определенно: никогда первые не значат ничего, кроме соответственно «гость», «враг», «соперник»; агапа иногда поворачивает в сторону значения «враг» (впрочем, не в Ригведе), но основное и постоянное его значение противоположно sva rsuus’. Что же касается ddsa и ddsyu, то они колеблются только между значением в плане человека и эквивалентным смыслом в мифологическом плане — «демон»; естественно, между ddsa (или dasyu) и atithi нет никаких точек соприкосновения.

Напротив, каково бы ни было исходное значение йп\ «чужой» или нечто иное,-— и тут Тиме ничего не может возразить,— это значение рассеивается и закрепляется в разных направлениях, в частности одновременно в двух противоположных: «гость» и «враг». С другой стороны, в этом последнем значении оно никогда не подразумевает варварство и никогда, как ddsa или ddsyu, не переходит в мифологический план, т. е. никогда не обозначает демона; так, Вритра иногда называется ddsa или dasyu (RV 2, 11, 2 и т. д.; ср.: Е. Benveniste, L. Re nou. Vrtra et Vrflragna, с. 166), но никогда art. Не кажется ли в связи с этим правдоподобным, что ап обозначает особую разновидность «чужого», с которым возможны нюансированные, меняющиеся, даже одновременные отношения дружбы и вражды, но который при этом сохраняет свой особый характер; в качестве «гостя» он представляет собой тем не менее и прежде всего «нечто другое» по сравнению с точным значением его имени; в качестве «врага» он, однако, защищен от некоторых языковых эксцессов, и в частности от всякой «демо- нификации». 3. В более общем плане и оторвавшись от контекста ведийского санскрита, можно спросить себя о понятии «чужой» в той мере, в какой оно сохраняет позитивный смысл, в той мере, в какой оно кажется нам автономным, центральным и первичным, предшествующим столь разошедшимся значениям, как. «враг», «гость», «союзник», «дикарь» и т. д.; не является ли оно понятием современным, поздним завоеванием или фантомом человеческого ума? Оно как будто не засвидетельствована ни одним общеиндоевропейским термином. Конечно, понятие- чужого присутствовало в мышлении древних индоевропейских, народов, но там оно проявлялось только как вторичное значение слов, выражавших другие понятия, как правило отрицательные, такие, как «другой» (типа aiienus), «внешний», «далекий» (типа exiernus, drana, fremd), «не оседлый», «путешественник» (типа peregritius, advena)\ гречД?'(Р)^, сопротивляющееся индоевропейским этимологиям, тоже, возможно, развилось от более точного к менее точному значению — от «гостя» к «чужому»; во всяком случае, примечательно, что оно не пустило- прочных корней в направлении «враждебность»; если одно западноевропейское слово, означавшее собственно гостя (герм. Gast, русск. гость), в латинском получило значение врага {hos- tis), то это оказалось возможным лишь при очень быстрой и полной потере его старых связей со значением 'гость’ (hospes^ Hostus).

Короче говоря, ни для одного слова ни в одном индоевропейском языке не засвидетельствована серия значений, исходящих из нервичного «чужой», которая устанавливалась и организовывалась бы наподобие семантического пучка ari; это,, конечно, потому, что, как уже было сказано, не вполне негативное понятие «чужого» не нашло себе места в представлениях:

об обществе и о мире, как их выражали данные языки. Поэтому надо искать для ari в направлении «Fremdling» первое значение, более конкретное, более позитивное и при этом не такое- современное, как «Fremdling». 4.

Вторая глава книги Тиме более убедительна, чем следующие, и его толкование ап удовлетворяет в большей степени,, чем толкование агуа и йгуа. Уменьшение надежности ощущается по мере перехода от первичного слова к производным. Что бы ни говорилось, но вызывает удивление, как общее этническое наименование индийцев и иранцев (*Агуа или *Агуа здесь, несущественно) стало простым апеллятивом, неожиданным намеком на бесхитростную добродетель* хотя бы на гостеприимство, и почему оно происходит от существительного, в котором уже нет ничего от этого этнического значения.

Все эти разнообразные затруднения, конечно, исчезли бы, если бы слово ап, не теряя никаких оттенков значения, указанных Тиме, уже заключало бы в себе ядро того, в чем, например, в Индии нельзя отказать его второму производному агуа, а в Иране его первому производному airya, т. е. если бы оно относилось не неизвестно к каким «чужим», но только к тем, с кем некая группа ведийских индийцев признавала связи более широкие, чем семейные или клановые, связи «арийско- сти».

Проверим значение такого рода во всех контекстах с участием ari, а для уточнения воспользуемся двумя весьма справедливыми замечаниями Тиме. 1.

С. 151: ari употребляется только в ед. ч.; Тиме, бесспорно, улучшил перевод, трактуя форму ary?h только как gen. или abl.sing. даже там, где до него видели пот. или асс. pi. 2.

С. 60,151: ед. ч. ап выступает нередко в соединении с такими формами мн. ч., как «народы», «люди», например 5V 9, 61, 11 (Тиме, § 56):

end visv?ny агуа d dyamndni mdnu$?n?m. | st$?santo van?mahe ||

Через этого [сому], воспевая, мы захватим все [великолепие] art, [все]

великолепие людей.

Эти две особенности привели Тиме к мысли (с. 151), что art должно было быть родовым понятием, т. е. не столько банальным собирательным существительным, но существительным, выражающим «суть» некоторого рода людей (подобно тому, как мы говорим «томми»), С оговоркой, что таким образом установленный нюанс между «собирательным» и «родовым» понятиями поверхностен, Тиме, безусловно, прав. Подкрепляя его интерпретацию дополнительным соображением, которое мы хотим проверить, предположим, что для ап подходит значение, колеблющееся между собирательным и родовым, от «совокупности (или некоторой совокупности) ариев» до «среднего ария» или «типового ария». Легко показать, что это значение подходит к любому пассажу, а в большом числе случаев улучшает перевод. 1.

Прежде всего, как было замечено выше, это значение делает понятными все контексты, где ari или жрецы art обращаются к богам с просьбами, заклинаниями, жертвоприношением сомы и т. д., вообще поддерживают с этими богами отношение обмена и взаимной щедрости:

§V 1,9, 10 (Тиме, § 8): «...высокому Индре ari поет высокую песнь приглашения» (частица id 'тоже* относится, несомненно, не к следующему за ней ari, но к предшествующему bfhat? 'alto’ извлекая из него, таким образом, «отзвук» предыдущего bfh?t faltum’),

10, 86, 1 (§ 10): Индра удивляется: «Ведь бросили выжимать сому. Не стали считать Индру богом (там), где мой друг Вришакапи наслаждался процветанием чужого ari», т. е. ari состоит из людей, которые до этого случая регулярно совершали для Индры жертвоприношения сомы,

8, 8, 9 (§21): «Певец призвал вас сюда восхвалениями, о Ашвины, вы, кто щедры к ari» (aripr?- Тиме переводит * Fremdlingbeschenkende')..

10, 148, 3 (§ 26): «Воспой, о Индра, как учёный певец в ответ (.abhi-arc- Тиме переводит „entgegen singen“) на восхваления ап, принимая дружбу певцов...».

1, 122, 14 (§ 27): «Пусть богини Утренней Зари, которые сбегаются на восхваления ari (конечно, заказанные ari), примут нас обоих (певца и заказчика)». 7,

100, 5 (§ 35): «Сегодня я прославлю это имя твое, о Шипивишта (Вишну), это имя благородного господина — я, знающий искусство жертвоприношения (vay?n?ni) arb. 8,

65, 9, (§ 43) : «Минуя (т. е. пренебрегая) всех заклинателей ari, приди сюда. Вложи в нас великую славу» (ср. другие тексты того же рода, приведенные выше, с. 177: 8, 1, 4; 10, 42, 1; Тиме, § 44, 45).

1, 70, 1 (§ 45): «Можем ли мы превзойти многочисленные молитвы arb.

Такая же простота в обращении или едййство ari с богами или религиозна ми (sraddh?) и юридическими (у at-) понятиями ариев содержатся еще в разных контекстах и в ?V 1, 150, 1 (§ 12); 7, 92, 4 (§6); 1, 84, 1 (§ 18); 1, 185, 9 (§ 19); 8, 54, 7

(§ 23); 3, 43, 2 (§ 24); 4, 38, 2 (§ 28); 1, 186, 3 (§22); 8, 1, 22 (§ 30); 1, 4, 6 (§ 31); 10, 38, 5 (§ 32); 6, 51, 2 (§ 33); 5, 48, 5 (§ 34); 10, 39, 3 (§ 63); ср. AV 20, 127, 11 (§ 68): речь идет почти о трети пассажей, где фигурирует слово art. Можно легко убедиться, что в этих текстах (за исключением 1,150, 1, где трудность вполне преодолима, ср. Renou, JA, 230, 1938, с. 334, примеч. 2) собирательное значение «арийский мир» (с расширением и в смысле, сравнимом с понятием «христианство» в средние века в Европе, или, несколько ограничив себя горизонтами эпохи, некая обширная совокупность ариев) столь же возможно, а часто и более предпочтительно, чем родовое значение «средний арий». 2.

Понятно, что ап 'совокупность ариев’ часто вступает в конфликт с той или другой из своих «фракций», с каждым арийским индивидом, который обнаруживает желание власти; сколько христианских князей в средние века и позже меньше думали о том, чтобы служить христианству, чем о том, чтобы им завладеть, меньше о том, чтобы сражаться с «неверными», чем о том, чтобы стать самыми прославленными, самыми великолепными, самыми сильными, самыми грозными среди христиан! Более точное значение, которое мы здесь предлагаем, подходит, как и «Fremdling», к многочисленным текстам, где выражается варьирующееся от состязания к войне соперничество между неким «мной» и неким «нами» (обозначающими автора

гимна или вождя dгуа или группу йгуа, от имени которой он говорит) и ari (Тиме, § 36—61, 66, 67). Но это более точное значение подходит, кроме того, и для текстов с совершенно другой ориентацией, в которых допускается особая связь (иногда это равенство, чаще родство или импликация) между неким «мной» или некими «нами» (йгуа), с одной стороны, и тем же самым понятием ari — с другой. Мы уже видели некоторые из этих текстов: 3,

43, 2 (§ 24): «Приди сюда, (о Индра), от многих народе! сюда! [Приди сюда] к благословениям ari, к нам с двумя твоими рыжими конями».

1, 122, 14 (§ 27): «Пусть богини Утренней Зари, которые сбегаются на восхваления, заказанные ari, примут нас обоих (певца- и заказчика)».

1, 186, 3 (§ 29): «Я прославляю (g/vuse) восхвалениями вашего очень дорогого гостя (?iithim) Агни... чтобы он был для нас хорошо воспетым Варуной и чтобы он нам дал прохладительное (как) хозяин, которого прославляет ari».

7, 100, 5 (§ 35): «Сегодня я прославлю это имя твое, о Шипивишта (Вишну), (имя) благородного господина — я, знающий искусство жертвоприношения ari...».

Все эти тексты, которые в системе Тиме хорошо понимались бы при условии, что ari означает только и неизменно «гость» (чего на самом деле, конечно, нет), понимаются плохо, как только ari начинает означать главным образом «чужой» (если бы еще потихоньку вывести в «чужом» на первый план «гостя», но эта уловка тут же навлекает на себя критический залп, ср. выше, с. 178—179). Напротив, единообразное толкование, лежа-'" щее в основе этих текстов, становится четким и безупречным, если придать ari (по отношению к арийскому «я») одновременно и собирательное и родовое этническое значение типа «христианство» или «средний христианин», «типовой христианин* (по отношению к «я» средневекового христианина), «Такой бог ариев непременно ответит на призыв праведных ариев; я поступаю как праведный арий, которым я являюсь; значит, бог ответит на мой призыв».

А вот текст, который невозможно понять буквально, не допустив основоположного родства между индивидом агуа и ari (9, 79, 3; Тиме, § 37):

ut? svdsy? ?r?ty? arir hi §? utdnydsyl dr?ty? v(ko hi $dh | dhdnvan n? t[$n? sdm arita t?n abhi s?ma jahi pavam?na dur?dhy?h 11

Тиме предлагает видеть в vfka 'волк’ термин, обозначающий некоторую разновидность парии, максимально «чужого» с этом типе, что вполне возможно; но он, как кажется, видит в этом vfkа лишь синоним, по-видимому усиливающий, ari; это

возможно, только если пренебречь, что он и делает, симметрией двух первых стихов и снизить значение оппозиции sv?—апуа. На самом деле порядок слов с очевидностью заставляет противопоставить ап и vf ка, как sv? ' suus, proprius’ противопоставляется any? ' alius, alienus’ и, следовательно, признать в ari близость к понятию sv? и отталкивание от понятия апуа: «[Защити] от вреда propria: ибо это aril [Защити] от вреда ali?na: ибо это волк’ Пусть как в пустыне, жажда их охватит! Сома, ты, который течешь светло, порази злонамеренных!» Менее кратко и более ясно: «Защити верного тебе, о Сома, от вреда, который может прийти к нему от его st)ah\ это art, совокупность ариев или средний арий, и также от всего, что может прийти к нему от тех, кто с ним не связан, от настоящих чужих: это волк».

Другой текст, служащий Тиме отправной точкой, также читается более удовлетворительно, если art имеет предложенное нами значение:

visvo hy ?ny? arir ?jag?ma

m?m?d ?ha sv??uro n? jag?ma.

Тиме переводит, придавая art общее значение 'Fremder’: «Ist doch jeder andere (n?mlich jeder) an gekommen, mein eigener Schwiegervater aber ist nicht gekommen» rВсякий другой гость явился, j А мой свекор и впрямь не пришел’. Предполагается, что речь идет о заранее приготовленном пире, на который ожидался свекор (это вытекает из окончания строфы); мало* вероятно, чтобы туда явились «случайные чужие», чтобы туда пришел «всякий, любой чужой»: rns?o ... any? ariht должно обозначать людей, имевших, как и свекор, основания прийти и, может быть, получить приглашение. Не естественнее ли и не богаче ли смыслом тогда перевод: «Вся остальная община ариев пришла (на мой пир), а мой свекор, тот из ариев, который мне ближе всего (m?m?d ?ha), не пришел!»

Перед нами, таким образом, соположение одновременно и различных и наслаивающихся друг на друга — как частный, особый и общий случай — двух уровней социальной связи, имплицирующей неравные этикетные обязательства: родство по браку в узком смысле (невестка, свекор) и другое родство, более широкое, этническое, а не семейное, обозначаемое ап; свекор — член общины ариев, самый близкий к своей невестке; только он действительно обладает качеством, отраженным в его имени, качеством, которым другие арии могли обладать только потенциально, поскольку данная невестка, очевидно, вышла замуж внутри общины ариев за сына данного свекра и ни за кого другого.

В том же кругу идей находится заинтересованность ария в том, чтобы получить восхваления art; эта заинтересованность, которая отмечается в ряде выражений и чей механизм Тиме очень четко вскрыл (§ 28 и сл.), становится более понятной, если для ария речь идет о том, чтобы упрочить лестную репутацию, общественное уважение внутри арийского мира (или, во всяком случае, арийской общины, с которой он имеет дело), под контролем арийских богов, с теми благоприятными последствиями, которые позволяет ожидать от всего этого традиционная арийская мораль. И, напротив, что благородному арию до восхвалений тех, кто говорит на непонятном варварском языке, тех, кто не знает ни этикета собеседований с богами, ни добрых обычаев, принятых у единственных людей, идущих в счет,— у Ариев?

Если ап как мы предполагаем, имеет значение одновременно собирательное, родовое и этнически окрашенное, то его отношения с йгуа «принадлежащий к общине ариев» ясны, а трудность переносится туда, где Тиме думал_ ее снять своими рассуждениями в главе Ш: между ari и йгуа вклинивается агуа (ударный окситон и парокситон). Какой оттенок между агуа и йгуа предположим в текстах, бесспорно 'их различающих?

Лингвистических колебаний нет: каково бы ни было значение второго производного йгуа, именно агуа, первое производное от ari, должно означать собственно «принадлежащий к арийскому миру», и, действительно, в Авесте это значение передается словом airya, эквивалентом не йгуа, но агуа, и это та же форма с кратким гласным, которая дала Ir, Iron, этническое название части кавказцев — осетин. Повторим вместе с Тиме все употребления окситона агуа. 1.

агуа встречается главным образом как эпитет бога; Тиме переводит его как «Fremdlingssch?tzender», но смысл «принадлежащий к арийскому миру, покровитель арийского мира» подходит не хуже, а иногда и лучше: F?V 7, 65, 2 (§ 72: Митра и Варуна названы «двумя ?s ига агуй»)\ 2, 35, 2; 4, 1, 7; 5, 16, 3; 7,

8, 1 (§ 75—76—77 и 97: Агни назван ary?h, а в последнем тексте r?j? ... ary?fy); 1, 123, 4 (§ 78: Утренняя заря — агуа)\ 10,

34, 13 (§ 79: Савитар— aryah); Утренняя Заря и Воды названы ary?patni 'те, чей супруг агуа'\ риторический прием, сравнимый с тем, что те же Воды, пока они еще связаны, называются das?patni *те, чей супруг d?sa — варвар*; никак нельзя, что бы ни предпринимал Тиме, не сблизить эти два эпитета, и его перевод ary?patni * Fremdlingsbe- f'.ch?tzende Herrin’, конечно, менее естествен; наконец, 8, 33, 14 (§ 71), Индра приглашается на церемонию выжимания сомы (s?vari?ni), определяемого эпитетом ary?m, который Тиме переводит «то, что принадлежит чужому, was des Fremdlings ist», но что, без сомнения, проще и сильнее переводится как 'действие, присущее арийской общине’, и отсылает к исключительной привилегии ариев на ритуал сомы и на посещение Индры как счастливое следствие этого. 2.

В другом употреблении, в трудном тексте (5, 75, 7; § 82), обоих Ашвинов как будто просят «не смотреть в сторону в поисках ary?». Тиме переводит (наречие) aryay? 'auf eurer Suche nach einem gastlichen Herrn’, но столь же уместно придать ary?- значение 'член арийской общины’, и эта строфа присоединится, например, к приведенной выше I, 51, 8, где поэт советует Индре твердо различать благочестивых ary? и варваров d?syu, не имеющих религии. Эпитет s?dhvary?h, данный коровам в 10, 68, 3 (§ S3) и поставленный рядом с atithin?h ('полезные гостям’), вероятно, не синоним и должен с некоторым нюансом напомнить о пользе этих животных для членов ап, арийской общины. 3.

В двух пассажах Тиме пытается показать, что ary? перешло от значения 'Gastlicher’ к значению 'Herr’: в одном из них, 4, 16, 17 (§ 85), это Индра, просимый под этим именем в звательном падеже защитить своего приверженца в день битвы, и ясно, что наше объяснение более точно: арий обращается к естественному покровителю всего арийского; что касается другого, 8, 1, 34 (§ 84), имеющего двойное значение («приличное» и обеденное), то и здесь наша интерпретация подходит так же, как интерпретация Тиме: женщина называет ary? человека, владеющего прекрасным «орудием наслаждения» (пища или нечто другое). К тому же вполне естественно, что в легкопредставимых обстоятельствах, особенно позднее, например по отношению к s?dra, ary? ощущалось как эквивалент «хозяина, sv?- min» (Тиме, § 95). 4.

Наконец (§ 86), постведийское kadarya (дословно 'quid агуа?’, откуда 'не агуа'') как отрицательное означает, во-первых, человека «скупого», но, кроме того, в более общем плане, как указывает Тиме (с. 89, примеч. 1), «нечеловеческого» человека, значение, которое объясняется исходя из ary?, понимаемого и как «член арийского мира», и как «щедрый»; kadarya называют человека, недостойного имени ary?, ведущего себя неподобающе для ary? ни с точки зрения гостеприимства или щедрости, ни с других точек зрения.

Во всех этих случаях, следовательно, ary? с ударением на последнем слоге хорошо интерпретируется как производное от ari> означающее собирательно «мир (или обширная совокупность) ариев» или типовой «средний арий». Так мы почти приблизились к традиционному значению ?rya (после Ригведы) и в то же время стоим у края упомянутой выше трудности, которую Тиме хотел обойти, изгибая значение ап и агуа, но которая вновь возникает с того момента, когда ari и, следовательно, все его производные уже имеют отношение к «арийскости». Перечитайте тексты, приведенные на с. 175, они наиболее характерны.

L?tyayanaSS, 4, 3, 5—б (не акцентировано, но речь идет об агуа): «К югу от огня Marj?liya пусть агуа находится внутри священного участка, лицом к югу; a s?dra— вне священного участка, лицом к северу; в отсутствие агуа его (может заменить) любой класс агуа». Агуа, таким образом, с одной стороны, решительно противопоставлен s?dra, находящемуся с ним в ритуальной симметрии, а с другой стороны, отделен от членов других классов агуа, но так, что подчеркнуто их родство, их глубокое тождество, поскольку один может заменить другого, поскольку при отсутствии агуа любой класс агуа может выполнить ту же роль в оппозиции к s?dra. Заметим мимоходом, что появление в этом тексте «классов агуа» никак не позволяет интерпретировать здесь s?dra вне кастовой системы и давать ему простое и расплывчатое значение «слуга, челядь». Это же наблюдение отзывается и в V?jasaneyiSamh., 23, 30,3 и 4 (§88), где порицается сексуальный союз между женщиной s?dra и мужчиной агуа, затем союз между женщиной ?rya и мужчиной s?dra. Тиме переводит: «Wenn die Magd den Hausherrn zum Buhlen hat» (соответственно «wenn der Knecht der Buhle der Hausherrin ist»); здесь надо восстановить даваемое предыдущими ннтепретаторами значение «арийский» (агуа) и «неарийский» (s?dra).

Но как же различаются ?rya и ?rya, если и то и другое противопоставлено s?dra? Разрешение этой трудности, вероятно, будет заключаться в правильной интерпретации утверждения индийских эрудитов (см. выше, с. 175), которые понимают ?rya как vaisya. Вот как можно представить себе положение вещей. 1.

Сначала, в доисторическое время, «член обширного коллектива art» или «человек, обладающий правами и качествами типа ari», был назван агуа без каких бы то ни было оттенков или сужения значения. На этой стадии развития остановились иранцы, утратив слово *art. Ary? тогда означало в широком смысле 'арий’ в противопоставлении варвару непокоренных земель (d?sa, d?syu), а вскоре и порабощенному туземцу колонизованных земель (s?dr?). Общее понятие, которое вместе с традиционными представлениями передавали различные группы,, вышедшие из индоевропейского единства, и в частности индо- иранцы, это понятие, в соответствии с которым как социальный, так и космический порядок предполагал трехчастную структу- py, три единые, иерархизованные и исчерпывающие «функции» (магико-юридическая власть, военная сила, плодородие), вероятно, влекло за собой выделение в одном из этих трех направлений некоторых ведущих родов, основная же масса, по- видимому, какова ни была ее организация, избежала этой трехчастности (ср. JMQ IV, с. 155—161). 2.

Это еще вполне свойственно гимнам Ригведы: art всегда обозначает либо обширную арийскую общность, либо типового ария, либо в расширительном смысле ария-индивида; при случае и поэт может назвать себя самого art (1, 150, 1), что, несмотря на усилия Тиме (с. 14), трудно понять, если ап значит всего лишь «чужой»; ary?, производное от ап прилагательное, присоединяется к любому человеку, богу или вещи, принадлежащей этому обществу или отвечающей этому типу, особенно в оппозиции к варварам и не учитывая специально внутреннюю трехчастность ариев; наконец, ?rya, собственно прилагательное, производное от ary?, то — в адъективном употреблении — означает «имеющий отношение, (принадлежащий) арийскому существу (или типу)», то —уже нередко субстантивированное— означает человека ary? в любой ситуации и в противопоставлении к варварам, т. е. явно то же самое, что ary?. Это состояние словаря соответствует обществу завоевателей, еще кочующих или только что осевших, еще привязанных к этническому единству больше, чем к местному патриотизму. 3.

Вероятно, во время составления самых поздних гимнов Ригведы общество стабилизировалось, арий стал чувствительным к локальному объединению больше, чем к обширному единству, еще определяемому общностью языка и обычаев. Параллельно укрепляется и генерализуется классовая иерархия, она охватывает все общество, помещает каждого на свое место, развивается по направлению к системе варн, а два высших класса гордо поднимаются над третьим, конечно самым многочисленным, который опускается к тому униженному состоянию, которое он сохранит на протяжении истории. Эта эволюция отражается в словаре: art присутствует в гимнах в своем традиционном сложном значении (развивая значение враждебного), но наряду с прилагательным ary? появляется прилагательное ?rya, форма которого может объясняться или как предлагает Тиме (см. выше, с. 175 наст, изд.), или исходя из парокситон- ного варианта (ср. р.) ari (Renou, JA, 230, 1, 1938, с. 334), уже означающего не только арий вообще, средний арий, но арий черни, арий плебейский, арий третьего класса, который по сравнению с порабощенным туземцем (s?dra) еще что-то собой представляет, но по сравнению с двумя привилегированными классами-—ничтожество. Арий вообще обозначен вторым производным Агуа, которое становится все более и более частым. Вырисовывается окончательное развитие: ari, теряя связь со- своими производными, перестает представлять в положительном смысле «суть» или «коллектив» ариев и застывает в своем наиболее пессимистическом значении, исторически, может быть, все более и более точным,— «враг».

Эта перспектива учитывает все приведенные Тиме тексты. Становится понятно, как после Ригведы агуа может противопоставляться sudra, отделяясь при этом и от двух первых классов, брахмана и воина, и может вторично, окказионально идентифицироваться — не по праву, но фактически — с vaisya (ср. V?jasSamh., 26,2 и AV 19, 32, 8, Тиме, § 91, и выше, с. 175 наст, изд., и тексты, § 92—95). Что же касается первого значения ari с соответствующим ему прилагательным агуа, то было бы чрезмерным употреблять в связи с ним слово «национальность» с теми оттенками, которые это слово имеет у нас; речь идет тем не менее о понятии того же рода, наверняка наиболее общем среди понятий, определявших классы людей, людские взаимоотношения, и о понятии, которому далеко не всегда должен был соответствовать постоянный статус, как это было в случае семьи, клана (ш?) и иногда более широких коллективов (krsti, j?tia); язык, обычаи, религия — как для «эллинизма» великой эпохи — должны были формировать его суть, устойчивое ядро.

*

Тиме счел эту действительно существенную модификацию своей гипотезы кощунством и реагировал необычайно живо, одновременно статьей в ZDMG, J07, 1950, с. 96^ 104, и книгой «Mitra and Aryaman». Trans, of the Connecticut Acad, of Arts and Science, 41, 1957, c. ?—96. Я поставил все на свое место в JA, 246, 1955, с. 67—84. Держась в границах проблемы art, воспроизведу здесь всего две страницы этой статьи.

Далеко не безразлично, что в трети текстов, где есть ari, оно обозначает чужих, совершающих поклонение «арийским» богам; они, следовательно, могут быть «моими» конкурентами в благосклонности «моих» богов; это исключает, по крайней мере в подобных случаях, «чужих, варваров», которые как раз ни в какой степени не навязываются контекстом. Небезразлично и то, что в многочисленных пассажах, где ari может переводиться как 'враг’, нигде оно не представляет собой мифологического переноса от варваров к демонам; Вритра, в частности, никогда не называется ari К

И даже больше. Если предложенное мной ограничительное и однонаправленное значение ari («чужой, не варвар») без новых трудностей подстраивается ко всем тем же пассажам, к каким и указанное Тиме общее значение («der Fremder, der Fremdling»), оно еще и проясняет текст, не поддававшийся переводу с этим последним значением. Набор текстов с ari в самом деле содержит по меньшей мере один пассаж, который просто требует ограничительного перевода, и я удивляюсь, почему Тиме не учел его в отпоре, который он мне дает. Я имею в виду RV 9, 79, З2:

utd svdsy? ?r?ty? arir hi §d ut?nydsya ?r?ty? vfko hi sah

И синтаксис и смысл прозрачны:

[Защити нас] от вреда propria: ибо это ari. [Защити нас] от вреда

aliena: ибо это волк.

Эти симметричные стихи, разделенные на два эквивалентных отношения, содержат четыре члена, три из которых известны; таким образом, получается великолепное уравнение для определения неизвестного члена ari: имеется обычная оппозиция S?d и апуа, где первый член обозначает «свой, родственный по крови или по свойству», а второй — «внешний, чужой»; кроме того, есть противопоставление ari и vfka, где vfka обозначает человека, заслуживающего названия волка, поскольку он ведет себя как дикарь. Таким образом, ari уточняется негативно как тип врага, отличный от этого, одновременно дикого и внешнего врага, который помещен или поместил себя вне группы sva-\ позитивно же ап определен как находящийся внутри этой группы.

Перевод и комментарии Тиме к этому пассажу должны быть приведены целиком («Der Fremdling», § 37):

[Sch?tze] vor eigener, vor anderer (i.e. vor jeglicher) ?r?ti, sie (oder: das, was die ?r?ti ist) ist ja der Fremdling (der den Frieden bedroht), sie ist ja der Wolf...

При переводе строк а, b я не следовал схеме расположения членов предложения. Это, вполне возможно, лишь стилистический прием. Я все же_ не хочу отрицать возможность следующего перевода: «vor eigener ?r?ti — sie ist ja ein Fremdling (den ins Haus aufgenommen den Frieden bricht), vor anderer ?r?ti,— sie ist ja ein Wolf».

*

Первая интерпретация, которую автор предпочитает, поскольку она снимает трудность, совершает недопустимое насилие над. порядком и соотношением слов: она сохраняет, как таковую, одну из эквивалентных оппозиций, но снимает вторую, превращая ее в тождество: она сводит ari и vfka к единству (vfka — просто усиление «плохого» ari), подразделами которого являются sv? и апуа. У филологии таких прав нет. Вторая интерпретация ориентирует оппозицию sv? и апуа в несвойственном ей направлении: sv? не прилагается к тому, что временно и случайно есть у меня, но не является моим, оно указывает на постоянную и основоположную связь со мной. Более того, этот перевод предполагает со стороны art-врага совершенно особое поведение, поведение гостя, который, будучи принят в доме, держит себя плохо, «угрожает миру в доме», как говорит Тиме. Гостеприимство, конечно, имеет свой риск, но этот риск реализуется редко, ни один текст Ригведы не содержит на это никакого намека; было бы странным, если бы этот риск оказался здесь объектом молитвы и если бы в этой молитве на тот же план в качестве противовеса был поставлен именно постоянный риск, который исходит от vfka, варвар он или разбойник.

Этот текст является, таким образом, решающим аргументом против слишком широкого значения art и требует его ограничения. Рену (EVP, 3, 1957, с. 27), как мне кажется, хорошо сформулировал суть этого текста: «vrka — внешний враг, art — внутренний враг»3. Это устанавливает границы как хорошего, так и плохого ari: друг, гость, кандидат в супруги, единоверец, соперник, враг; ari по отношению к тому, кто его называет, имеет помету sv?, исключающую помету апуа*.

Предшествующий результат не был достигнут, как это предполагает Тиме, ни дедуктивным, ни синтетическим, ни интуитив- ным методом5. Он вытекал из невозможности принять некоторые следствия из гипотезы Тиме: от Арьямана надо было вновь подняться к ari, а над ari надстроить еще одну близкую гипотезу, чтобы вытекающие из нее следствия в большей степени соответствовали бы наблюдаемым фактам.

Я написал, что эта вторая гипотеза относительно ari — видоизменение первой. Я продолжаю так думать, отдавая себе отчет в том, что пришел к этому только на основании чтения книги Тиме и того благоприятного впечатления, одновременно смешанного с неудовлетворенностью, которое оно на меня произвело. С видом оскорбленного достоинства Тиме отталкивает наши схождения и мое признание его заслуг. Ему лучше судить, чем мне.

*

Здесь на выручку Тиме поспешил И. Гершевич с новым аргументом: BSOAS, 22, 1959, с. 155а. Я рассмотрел его вклад в проблему в JA, 247, I, 1959, с. 171 —173. Вот результат:

Понимая vfka в противопоставлении к ari как «животное волк», И. Гершевич попытался спасти толкование Тиме для ?V 9. 79, 3, подвергнутое моей критике (JA, 246, с. 75): «Тогда будет контраст между свирепыми зверями, с одной стороны («вред ali?na"), и врагами, принадлежащими к своему, человеческому виду,— с другой (.вред propria*)*. Это очень маловероятно. 1) Значение, которое приписывается здесь svd (принадлежащее тому же зоологическому виду, человеческому), беспримерно. 2) Непосредственно предшествующие стихи показывают, что ari и vfka обозначают здесь две разновидности человека: певец просит у Сомы позволить ему унести блага, «минуя козни любого человека» {tire5 m?rtasya kdsya cit p?rihvftim; m?rta всегда означает только человека), и продолжает, уточняя два рода людей, от которых может исходить «вред»: внутренний враг, той же расы и агрессор-варвар, разбойник. 3) Во всех контекстах РигведЫ ?rat? «вред» (букв, «неблагородство») связано с богами или разного рода людьми, но никогда — с дикими зверями.

t

Поскольку единственный предмет этого Приложения — обоснование моих уточнений интерпретации Тиме, я ограничусь упоминанием мнений, высказанных недавно по поводу ап и агуа четырьмя специалистами.

Луи Рену, который сразу и очень горячо принял первую книгу Тиме (1938), затем чутко реагировал на указанные там трудности. Между 1955 и 1967 гг. в его «?tudes v?diques et p??nin?ennes» можно заметить колебание между принятием положения Тиме и мнений, вносящих в него изменения или его отвергающих. Но, стремясь остаться в пределах того, что он считал своей областью по преимуществу,— грамматики и филологии,—он как будто так и не высказался окончательно, за что в 1957 г. был строго призван к порядку автором «Fremdling’a» («Mitra and Aryaman», с. 75—76).

Эмиль Бенвенист сначала не принимал в этом участия. Потом в лекциях в Коллеж де Франс, послуживших основой двух томов «Vocabulaire des institutions indo-europ?ennes», наконец, в самой этой книге (1969), не обращая внимания на ультиматум Тиме (там же, с. 75), высказал свое мнение (I, с. 370—373):

Вслед за этим исследованием («Der Fremdling...») начиная с 1941 г. появился ряд работ Дюмезиля, который предлагает другие интерпретации с намерением установить социальный, а потом и этнический смысл этой семьи слов [ari, агуа и т. д.],

В общем смысле наши взгляды близки взглядам Дюмезиля. Однако не может быть речи о том, чтобы обосновать их здесь детально [...]. В такой области филологические критерии не должны наносить ущерб внутренне ощущаемому правдоподобию. Определение ариев как «хлебосолов» — точка зрения, далекая от какой бы то ни было исторической реальности: ни в какой момент ни один народ, каков бы он ни был, не: называл себя «хлебосолами»...

То положительный, то отрицательный коннотат слова ari не затрагивает самого значения слова. Он обозначает человека из того же народа, как и тот, кто о нем говорит. Этот человек никогда не рассматривается как член вражеского народа, даже когда левец гневается на него. Нго никогда не смешивают с варварами. Он принимает участие по всех жертвоприношениях, он получает дары, которые могут вызвать зависть, у певца, но которые ставят его на равную с ним ногу. Он может быть щедрым или скупым, дружелюбным или враждебным, но все это будет личная вражда. Ни разу не указывается, что ari имеет иную этниче^ скую принадлежность, нежели автор гимна...

Бенвенист внес затем некоторые изменения в мое толкование, излишне выделяя, как мне кажется, все, связанное с браком, и введя гипотезу экзогамных «половин»:

Ari или агуа (эти две формы не всегда можно различить), вероятно, образуют привилегированный класс общества, возможно, связанный с экзогамным разделением, влекущим за собой отношения обмена или соперничества, а производное йгуа, обозначающее сначала потомков ari (или агуа) или определяющее их принадлежность, скоро стало служить общим наименованием племен, признававших одних и тех же предков и совершавших одни и те же религиозные обряды. Мы видим по меньшей мере несколько слагаемых понятия йгуа, что отмечает у индийцев, как и у иранцев, пробуждение национального сознания.

Относительно этимологии слова ап Бенвенист не высказывал ся.

Сэр Гарольд В. Бейли поступил наоборот. В своем мемуаре «Iranian Агуа- and Daha-».— TPhS, 1957, с. 71 — 115 (с. 94, примеч. 4, и с. 106, примеч. 4-—об идее Тиме), имеющем более широкий масштаб, чем можно судить по названию (вместе с «Supplementary Note».—TPhS, 1960, с. 87—88, ср. BSOAS, 23, 1960,

с. 19—21; с. 19, примеч. 3 — об идее Тиме), он исходил из этимологии, основанной на убеждении, что почти все индийские и иранские слова, где грамматический анализ может вычленить комплекс ar- (r-, r-)t в том числе вед. ray-, авест. гае- ‘ богатство’, образуют одно семейство, поскольку значение (mutual meaning) этого одного корня Чо get’ и одновременно fto cause to get’. Следовательно, исходный смысл art, ary? и т. д. был бы с различными оттенками «богатый», откуда «благородный по богатству». Эта этимология, подобно другим («могущественный» или «благородный по природе, по преимуществу» и т. д. в соответствии с др.-гр. ?p?-, ?peutiM, ?piTco?), оставляет открытым рассмотренный здесь вопрос о социальных и этнических значениях этих слов, тех значениях, которые породили бога Arya-m?n. Что же касается функции Арьямана, то 'Сэр Гарольд определяет ее в соответствии со своей концепцией Адитьев как высших сановников «Aryan Greet House» (obtffpxta).

Эммануэль Лярош привел хеттскую параллель: группа *ага/г «соответствующий национальной традиции», ага- «товарищ», член той же «социальной группы»; arawa- «'благородный, свободный» (Coll. Latomus, 45, 1960, с. 124—128).

Наконец, надо напомнить, что art «арийское сообщество» и ап «враг» могут случайно оказаться просто омофонами; это проблема, которую в греческом ставит существование spi-, ?pi-3- 'соперничество, ссора, сражение’ наряду с ?oi- ( = ?pi-) — префикс со значением превосходства или интенсивности.

<< |
Источник: Ж.Дюмезиль. ВЕРХОВНЫЕ БОГИ ИНДОЕВРОПЕЙЦЕ. 1986

Еще по теме Приложение II ARf И АРИИ:

  1. КОММЕНТАРИИ
  2. Приложение II ARf И АРИИ
  3. Глава 7 Историософское приложение: О византийском и монгольском “наследствах” в судьбе России.
  4. АРИЙ
  5. Приложения
  6. Приложение 2 МЕТОДИКА УСТАНОВЛЕНИЯ ПРИЧИН, УСЛОВИЙ, ОБСТОЯТЕЛЬСТВ И МЕХАНИЗМА РАЗРУШЕНИЯ СТРОИТЕЛЬНОГО ОБЪЕКТА
  7. Приложение 2 ХРОНОЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ ТОМА 20 — 2
  8. КОММЕНТАРИИ
  9. Комментарии и примечания
  10. КОММЕНТАРИИ
  11. КОММЕНТАРИИ
  12. Специальный экскурс: история Хазарии
  13. АРЬИ, СЛАВЯНЕ: СОСЕДСТВО ИЛИ РОДСТВО?
  14. Приложение. Как следует пользоваться четвертым Евангелием при жизнеописании Иисуса
  15. ПРИЛОЖЕНИЕ