ФИЛОСОФИЯ ГЕГЕЛЯ И СОВРЕМЕННАЯ ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ БОРЬБА
Немецкая классическая философия, вершиной которой было учение Гегеля, является одним из теоретических источников марксизма. Гегель близок и дорог нам как создатель развернутой системы диалектических законов и категорий. Эта система, хотя и основанная на принципах объективного идеализма, сыграла чрезвычайно важную роль во всей истории диалектики. Развивая свои идеи о диалектике как единой и всеобщей теории развития, Гегель поднял на огромную высоту понимание мировоззренческого значения философии, ее роли в общественной жизни.
Классики марксизма, критически переосмысливая диалектические идеи Гегеля, дали глубокую и точную характеристику его философии. Энгельс отмечал, что система Гегеля «охватила несравненно более широкую область, чем какая бы то ни было прежняя система» (У, XXI, 278), что во всех областях философии, которые исследовал Гегель, он развил «и поныне поражающее богатство мыслей».
Энгельс указывает, правда, на многие искусственные гегелевские конструкции, порожденные стремлением создать некую законченную систему, служащую завершением всякого знания. Однако, как отмечает Энгельс, это только рамки возведенного философом здания. «Кто не задерживается излишне на них, а глубже проникает в грандиозное здание, тот находит там бесчисленные сокровища, до настоящего времени сохранившие свою полную ценность» (У, XXI, 278).
Философия Гегеля, рассматривающая внутренние противоречия как основное стимулирующее начало всякого движения и развития, означала подлинное методологиче-
ское преодоление метафизического метода мышления. «Противоречие, — утверждал Гегель, — вот что на самом деле движет миром, и смешно говорить, что противоречие нельзя мыслить. Правильно в этом утверждении лишь то, что противоречием дело не может закончиться и что оно (противоречие) снимает себя само через себя» (54, 1,206).
С течением времени все полнее раскрывается роль Гегеля в развитии мировой философской мысли. Чем сложнее и динамичнее становится общественная жизнь, пронизываемая острыми социальными конфликтами и революционными потрясениями, чем богаче и углубленнее развитие науки и техники, тем больше возрастает роль и значение диалектического метода, создателем которого на базе идеализма был Гегель.
Философская система Гегеля в течение полутора веков остается в центре внимания многочисленных философских школ и направлений. Не утихает борьба вокруг гегелевских воззрений, непрерывно растет литература о Гегеле во всех странах. Однако объективная, подлинно научная оценка учения Гегеля дана только марксизмом- ленинизмом.
Исторические судьбы философии Гегеля — величайшего предшественника марксизма — весьма примечательны. Создатель диалектического идеализма, самый выдающийся представитель немецкой классической философии уже давно третируется значительной частью буржуазных философов как якобы путаник и политический реакционер. К. Маркс в послесловии ко второму изданию «Капитала» указывал на претенциозных философствующих эпигонов второй половины XIX в., которые «усвоили манеру третировать Гегеля, как некогда, во времена Лессинга, бравый Мозес Мендельсон третировал Спинозу, как «мертвую собаку»». В противовес этим хулителям Гегеля Маркс писал в том же послесловии, что он «открыто объявил себя учеником этого великого мыслителя» (/, XXIII, 21). Это было не только вызовом отвернувшейся от диалектики буржуазной философии, но и подчеркнутым признанием того, что мистификация, которую «претерпела диалектика в руках Гегеля, отнюдь не помешала тому, что именно Гегель первый дал всеобъемлющее и сознательное изображение ее всеобщих форм движения» (/, XXIII, 22).
В то время как буржуазная философия начиная со второй половины XIX в. предавала гегелевскую диалектику не просто забвению, но и поруганию (следуя в этом за современником и противником Гегеля иррационали- стом А. Шопенгауэром), основоположники марксизма спасли гегелевскую диалектику и путем материалистической переработки выявили ее непреходящее историческое содержание. «Маркс и я, — писал Энгельс, — были едва ли не единственными людьми, которые спасли из немецкой идеалистической философии сознательную диалектику и перевели ее в материалистическое понимание природы и истории» (У, XX, 10).
Прошло почти 100 лет со времени этих выступлений Маркса и Энгельса. И естественно, за это время исторический процесс отречения буржуазных философов от прогрессивного идейного наследия зашел еще дальше. Для большинства современных буржуазных философов, в особенности из лагеря позитивистов, Гегель теперь уже, правда, не столько «мертвая собака», сколько живой противник. Но самое парадоксальное в борьбе идеологов современной реакционной буржуазии против своего гениального предшественника — это, конечно, обвинение в политической реакционности.
Известный английский философ-антикоммунист К. Поп- пер в книге «Открытое общество и его враги» объявляет Гегеля одним из главных и непримиримых противников «открытого», или демократического, общественного устройства, создателем систематического учения о тоталитарном государстве, контуры которого, по словам Поп- пера, были намечены уже Платоном. Гегель, заявляет Поппер, повторяя небезызвестного Гайма (автора опубликованной в 1857 г. книги «Гегель и его время»), «был глашатаем реакции против французской революции» (252, II, 56).
Подобная интерпретация гегелевской философии завершается утверждением о том, что немецкий фашизм представляет собой «правое крыло гегельянства» (252, II, 30).
Другой активный деятель антикоммунизма, прагматист С. Хук, без всяких околичностей именует Гегеля «философским цепным псом прусского режима» (230, V, 86). Стоит задуматься: почему реакционеры наших дней ополчаются против выдающегося деятеля немецкой
философской революции, той самой революции, которая стала прелюдией революционной бури 1848 г.?
Энгельс в свое время указывал, что немецкие либералы 30-х годов XIX в. (впрочем, как и немецкие феодальные правители того времени) видели в учении Гегеля нечто вроде королевско-прусской государственной философии. Не удивительно поэтому, что либералы были рьяными противниками этой философии, а прусское правительство поддерживало ее до тех пор, пока младогегельянцы не выявили содержавшихся в ней революционных и атеистических тенденций. Неужели же современные буржуазные гонители гегелевской философии уподобились либералам 50-х годов прошлого века? Нет, конечно, хотя бы уже потому, что С. Хук и К. Поппер не либералы эпохи буржуазных революций, а консерваторы эпохи революционного социалистического преобразования общественных отношений. Не действительные политические пороки гегелевского учения, а его революционная сторона, его диалектика вызывают неистовое возмущение Поп- пера, Хука и множества других противников марксизма.
«В своем рациональном виде, — писал Маркс, — диалектика внушает буржуазии и ее доктринерам-идеологам лишь злобу и ужас, так как в позитивное понимание существующего она включает в то же время понимание его отрицания, его необходимой гибели, каждую осуществлённую форму она рассматривает в движении, следовательно также и с ее преходящей стороны, она ни перед чем не преклоняется и по самому существу своему критична и революционна» (/, XXIII, 22). Разумеется, диалектика Гегеля вследствие идеалистической мистификации не была подлинно научным методом. Однако, после того как марксизм выявил рациональное ядро гегелевской диалектики и создал научную, материалистическую диалектику, истинный исторический смысл учения Гегеля стал очевиден и для философствующих реакционеров. И ныне они ведут войну против диалектики Гегеля прежде всего потому, что являются воинствующими антимарксистами и видят в Гегеле союзника своего классового врага.
В статье «Что такое диалектика?» Поппер осмеивает разработанный Гегелем метод, буквально как «твист», т. е. как трюкачество, шарлатанство, абракадабру. Диалектика, с точки зрения Поппера, понадобилась Гегелю
для того, чтобы затушевать противоположность между истиной и заблуждением, свободой и рабством. Гегелевский историзм истолковывается Поппером как попытка сковать инициативу современников и последующих человеческих поколений путем принципиально невозможного и по существу ненаучного предвосхищения будущего развития общества.
Весьма влиятельный представитель неопозитивизма Г. Рейхенбах утверждает, что гегелевскую философию «можно изучать как прообраз того, чем не должна быть философия» {253, 82). При этом диалектика характеризуется Рейхенбахом как свидетельство элементарнейшей некомпетентности Гегеля в вопросах логики и проблематики естествознания 2. Современные буржуазные философы противопоставляют Гегелю Шопенгауэра, позднего Шеллинга, Кьеркегора, Ницше и других философов, преимущественно иррационалистического толка. Даже неогегельянцы, претендующие на роль подлинных хранителей и продолжателей гегелевской философии, объявляют Гегеля мыслителем, примирившим рационализм с иррационализмом и ставшим благодаря этому величайшим иррационалистом в истории философии. Гегелевская диалектика истолковывается как система пантрагизма, трагическая диалектика, теория вечного возвращения и непреходящего отчуждения. Исторический оптимизм Гегеля, его диалектически обоснованная концепция соци-
ального прогресса, его убеждение в осуществимости разумного отвергаются как наивно рационалистические иллюзии, которым противопоставляется концепция несчастного сознания, занимающая, как известно, отнюдь не первостепенное место в учении Гегеля даже в границах «Феноменологии духа», не говоря уже о «Науке логики» или «Философии истории».
Маркс еще в середине 1842 г. писал, что «философия есть духовная квинтэссенция своего времени», что «она представляет собой живую душу культуры» (1, I, 105). В истории человечества концепции такого уровня развития, как гегелевская, являлись важным шагом в духовном прогрессе общества, были могущественными идейными силами становления и развития своих эпох. В подобных системах, хотя и в форме абстрактных построений, выражалось живое биение пульса времени, осознавались исторические задачи и назревшие перемены, выражались идеалы передовых слоев общества, отражались конфликты и противоречия эпохи.
И философия Гегеля несла в мир новое, отвечавшее духу времени мировоззрение, в котором отразились великие события Французской революции конца XVIII в., стремления передовой немецкой молодежи, учение о суверенности разума, о достоинстве человека, которое, как писал Гёте, ни в чем не уступает величию богов.
Следует отметить, что огромное мировоззренческое значение гегелевской философии признается в наше время и многими буржуазными мыслителями. Так, У. Эрл в работе «Гегель и некоторые современные философские учения» выступает в защиту основных принципов гегелевского рационализма против двух, как он выражается, современных альтернатив — позитивизма и экзистенциализма, как двух форм иррационализма. «.. .В этом вопросе, — говорит У. Эрл, — Гегель был исключительно прав, а эти оба направления неправы» (211, 352).
В критике позитивизма У. Эрл справедливо ссылается на «Феноменологию духа» Гегеля. «Если мы захотим,— пишет он, — строго придти к чисто чувственному опыту путем абстрагирования от полного опыта всех рациональных факторов, всех «конструкций» разума, мы останемся не с самым богатым содержанием из всех, но скорее с самым бедным» (211, 354).
Отправляясь от Гегеля, Эрл формулирует ряд крити-
ческих замечаний против позитивистской философии, в которой высший критерий смысла и верификации — только чувственный опыт, да и сам этот критерий нуждается в определении и ясности.
Чувственный опыт, говорит критик, играет определенную роль внутри познавательного метода, но ее можно определить и стабилизировать в рамках общей рациональной системы. Позитивизм же заморозил познавательный метод в целом на одном важном, но произвольном и неопределенном уровне.
«Логика у Гегеля, — пишет Эрл, — никогда не была формализована таким образом, каким ее формализуют позитивисты. Если абстрагировать от разума его объективно-содержательные аспекты, тогда на деле не останется ничего, с помощью чего можно было бы контролировать мыслительную деятельность; это было бы произвольно изменяющееся мышление, развитие которого вместо того, чтобы находиться под контролем своего объекта, было бы полностью подчинено капризу нашей воли. Именно такой вывод делают позитивисты» (2//, 357).
С точки зрения объективного, абсолютного идеализма Эрл подходит к оценке субъективизма и иных недостатков позитивистов. Затем Эрл переходит к критике экзистенциализма. Он признает, что экзистенциалисты ввели новые темы в философию. Свежесть их мысли порождает стремление оставить на время вопросы теории познания и проблемы нашего восприятия физических вещей и направить наше внимание на более важные проблемы человеческого существования.
Но, отмечает Эрл, приводит в уныние тот факт, что у экзистенциалистов эти центральные проблемы не проясняются, так как с точки зрения экзистенциализма они не познаются разумом или философией вообще.
Акт существования, по мнению экзистенциалистов, ускользает от всякого рационального знания и составляет нечто иррациональное внутри бытия. Признать возможность рационального познания акта существования значит, по мнению экзистенциалистов, умертвить его, высушить и превратить в ту рациональную систему, которую Гегель считал настоящей формой истории, но которая, по мнению экзистенциалистов, далека от истины, как небо от земли. Эрл отвергает такую критику гегелевского рационализма как несостоятельную, ссылаясь на то, что
познание, в том числе и рациональное, вовсе не ограничивается и не исчерпывается познанием «экзистенциального» акта.
Потребности времени, задачи идеологической борьбы выдвигают каждый раз на первый план те или другие стороны и аспекты гегелевской философии и ее соотношения с марксизмом. Это приводит к более углубленному исследованию этих философских учений, с одной стороны, и к возникновению всякого рода ошибочных и ревизионистских концепций — с другой.
Вот уже на протяжении более 100 лет история показывает нам бесчисленные разновидности философского ревизионизма справа и «слева», которые, используя престиж марксистской философии, ее идейное влияние, стремились под флатом развития марксистской философии создавать разного рода гибриды марксизма и модных философских учений, пытались «переосмыслить» марксизм с позиций неокантианства, неогегельянства, феноменологии, экзистенциализма, теологии. Все это имеет место и в наши дни.
Характернейшей чертой враждебных марксизму пра- воревизионистских концепций является стремление уничтожить революционный дух марксистской философии, сделать ее «безобидным» учением, вполне приемлемым для противников рабочего движения. Так называемый левый ревизионизм на словах противопоставляет «нереволюционному» марксизму-ленинизму свои «сверхреволюционные» теории, а на деле смыкается с правым ревизионизмом в свсем стремлении отвергнуть марксистско-ленинские основы научного социализма, именуемого «догматическим» или «этатистским». И правые и левые ревизионисты под флагом критики догматизма и т. п. ныне предлагают «интеграцию» марксизма с «новейшими» философскими учениями, что якобы «позволяет безгранично обогащать марксизм».
Роже Гароди, этот ренегат, быстро докатившийся до антисоветизма, предлагает свой «марксизм без берегов», позволяющий включать в марксизм все что угодно: от открытой теологии до экзистенциализма, от учения Тей- яра де Шардена до философии Леви-Строса.
Ревизия принципиальных положений марксизма, как показывает исторический опыт, всегда связана с пересмотром отношения между Марксом и немецкой класси-
ческой философией, между Марксом и Гегелем и с ошибочным истолкованием самой немецкой классической философии.
И в этом отношении весьма характерна позиция Роже Гароди, задавшегося целью переосмыслить отношение между марксизмом и немецкой философией.
Ф. Энгельс, подчеркивая особую роль Гегеля в становлении марксизма, писал в 1874 г.: «Без предшествующей ему немецкой философии, в особенности философии Гегеля, никогда не создался бы немецкий научный социализм, — единственный научный социализм, который когда-либо существовал» (/, XVIII, 498).
Нельзя считать случайным то, что В. И. Ленин в своих «Философских тетрадях» уделил такое большое внимание трудам Гегеля, материалистической переработке его идеалистической диалектики.
До сих пор было общепризнанным, что именно учение Гегеля как вершина в развитии немецкой классической философии сыграло огромную роль в подготовке и формировании марксизма. Это хорошо показано в трудах Ф. Меринга, О. Корню, Т. Ойзермана, Н. Лапина, М. Овсянникова и других исследователей. Р. Гароди в противовес этому выдвигает свою концепцию развития немецкой философии в смысле подготовки в ней почвы для возникновения марксизма: он делает предшественником марксизма не Гегеля, а Фихте, совершая тем самым своего рода «фихтеизацию» марксизма. Непомерно раздувая влияние идей Фихте на процесс формирования марксистской философии, Р. Гароди утверждает, что ни к кому другому лучше, чем к Фихте, не подходит данное Марксом определение классической немецкой философии как «немецкой теории французской революции» (215, 43). Это грубое извращение отношения между марксизмом и классической немецкой философией.
По утверждению Р. Гароди, «главной идеей в системе Фихте была идея человека-созидателя, идея о том, что человек есть то, чем он сам себя делает» (215, 45). Тем самым, говорит Гароди, впервые в истории философии была поставлена на первое место «свободная созидательная деятельность» (там же). Правда, Гароди подчеркивает, что в этом заключается исходный пункт экзистенциализма, но он «утешает» читателя тем, что в этом вопросе Маркс стоит ближе к Фихте, чем к экзистенциа-
лизму. «Таким образом, — утверждает Р. Гароди, — в зародыше и в абстрактной форме мы находим у Фихте идею единства теории и практики, а также идею свободы как осознанной необходимости» (там же, 43—44).
По мнению Гароди, необходимо взять у Фихте мысль о том, что человек есть то, чем он сам себя делает. В этой идее он видит главную заслугу немецкой классической философии в целом и Фихте в особенности перед марксизмом.
В книге «Большой поворот социализма» Р. Гароди пишет: «.. .для всякого философа-марксиста остается необходимым выделять рациональное зерно в философии Фихте, «ставить с головы на ноги» его великие мысли о созидательном акте человека, вносить в марксистское мышление этот «критический момент» и, наконец, усваивать, ассимилировать важные темы философии существования, выраженные у Фихте в рационалистической перспективе» (215, 55). Гароди утверждает, что Маркс больше всего ценил в Гегеле именно «фихтевские» черты его мышления.
Следует сказать, что Фихте действительно сыграл немаловажную роль в развитии диалектического мышления, это отмечал Энгельс. Он не только выявил активную сторону познания, но и выдвинул на первый план человеческую деятельность, подчеркнул субъективную активность сознания. Однако считать, что основная заслуга немецкой философии в разработке этого вопроса принадлежит Фихте, было бы неверно.
В марксистской философской и социологической литературе уже не раз давалась в целом правильная идейно-политическая оценка ревизионизма, в частности ревизионистских взглядов и деятельности Роже Гароди. Однако при обосновании этой оценки обычно ограничиваются социально-политическими, иногда моральными аргументами, что в целом верно, но с философской точки зрения явно недостаточно для фундаментальной критики этого достаточно опасного явления в современной политической жизни и идеологической борьбе. Между тем одним из немаловажных обстоятельств, порождающих ревизионизм, является подчас простое незнание философии, ее истории, в частности истории философской и социологической мысли нового времени. В случае с Роже Гароди это выступает особенно наглядно. Так, вся его
философская интерпретация Фихте основана на фактическом незнании философии как самого Фихте, так и Канта, в критическом учении которого впервые была пересмотрена проблема отношения субъекта к объекту. Кант разработал вопрос о роли познающего субъекта в субъ- ектно-объектном отношении, проблему гносеологической активности субъекта по отношению к объекту, в чем обычно и видят суть «коперниканской революции», произведенной им в философии. Философия Фихте есть дальнейшая разработка лишь одного аспекта кантовского учения о познающем субъекте и его гносеологической активности. Все другие связи субъекта, в частности существенную связь субъекта с объектом как «вещью самой по себе» (о чем неоднократно говорил В. И. Ленин в своем «Материализме и эмпириокритицизме»), Фихте по существу игнорирует. Это одна из причин того, что учение Фихте о субъекте как о деятельном «я» не соприкасается со сферой диалектики субъекта и реальности. Поэтому и сама диалектика приобрела у Фихте черты дурной субъективности, что, по-видимому, и импонирует Гароди — поклоннику экзистенциализма, хотя и не лучшему из его знатоков.
История философии знает много примеров того, как определенная интерпретация того или иного учения обусловливается незнанием исходной концепции. Разумеется, нет оснований утверждать, что это единственный источник ревизионизма Гароди. Его главные источники социально-политические и идеологические. Но поверхностное знание философии и ее истории сыграло в ревизионистской эволюции Гароди немаловажную роль, в этом не может быть сомнений. В частности, его рассуждения о фихтеанской диалектике и об отношении учения Маркса к философии Фихте есть результат поверхностных суждений и эклектизма в философии. Это особенно касается и «теоретиков» журнала «Праксис», многочисленность работ и высказываний которых о философии Гегеля и Маркса вовсе не свидетельствует о глубине их знания марксизма и гегелевской философии.
Все видные представители немецкой классической философии (Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель) разрабатывали диалектику идеалистического голка. Кант в своей «Критике чистого разума» закладывал основы будущего развития диалектической мысли. Фихте в «Наукоучении» по-
шел значительно дальше Канта в разработке диалектики отношения «я» и «не-я». Однако высшего и всестороннего развития идеалистическая диалектика достигла в учении Гегеля. Если спросить, что же наиболее значительного, ценного в развитии мировой философской мысли было создано немецкой классической философией, что явилось важнейшим шагом вперед, что получило наивысшую оценку основоположников научного коммунизма, то ответ может быть только один — это диалектический метод Гегеля, совокупность сформулированных им законов и категорий. Поэтому ревизия отношений между философией марксизма и учением Гегеля, осуществляемая Р. Гароди, акцентирование им внимания на одной лишь концепции Фихте не только противоречат многочисленным высказываниям классиков марксизма-ленинизма, но и искажают ряд важнейших проблем в понимании самой сущности марксизма. Р. Гароди утверждает, что Фихте в наибольшей мере из всех представителей немецкой классической философии понимал активную роль субъекта. Это не соответствует истине: подчеркивание активности субъекта у Фихте носило субъективистский характер. У него, бесспорно, имеются элементы историзма в подходе к проблеме субъекта, однако этот историзм не получает должного развития. Эмпирическое «я» Фихте носит явно индивидуалистический характер. Р. Гароди фактически истолковывает Фихте в духе позднего Бруно Бауэра и Штирнера, т. е. в духе эпигонского младогегельянства. И это попятное движение от марксизма к предшествующим ступеням философской мысли выдается за развитие марксистской мысли, за преодоление догматизма, за некие глубокие «новации».
Вопреки надуманным утверждениям Р. Гароди история философии свидетельствует о том, что именно у Гегеля (особенно в «Феноменологии духа») проблема активности сознания развивается на объективной основе, на почве историзма, хотя и толкуемого в духе идеализма.
Разработка активной роли сознания субъекта у Гегеля носит более аргументированный и глубокий характер, чем у Фихте, ибо оно ближе к материалистическому пониманию истории.
Казалось бы, что в высшей степени абстрактные вопросы — о роли Фихте или Гегеля в идейной и философ-
Ской подготовке марксизма — на первый взгляд далеки от наших реальных жизненных проблем.
Однако подчеркивание роли Фихте, роли субъективности связано у Р. Гароди с решением проблем, имеющих непосредственно политическое значение, — с его концепцией партии, с проблемой догматизма, с обоснованием гуманизма и т. д. Иными словами, философский ревизионизм оказывается в неразрывной связи с ревизионизмом политическим.
Другой формой фальсификации существа и смысла как гегелевской, так и марксистской философии является так называемая философия практики. Это международное ревизионистское течение в философии включает в себя довольно разнородных философов (Э. Фишер, Э. Блох, Р. Гароди, Г. Петрович и другие члены редколлегии югославского журнала «Праксис»), согласных, однако, в том, что подлинной марксистской философией следует считать не диалектический материализм, а «философию практики». Отправляясь от ранних работ Маркса, от тезисов Маркса о Фейербахе и извращенно толкуя известные положения о том, что проблему деятельности разрабатывала немецкая идеалистическая философия, что действительность надо понимать в форме практики, ревизионисты-философы в ряде книг и статей развернули целую концепцию «философии практики», стали подменять основной вопрос философии вопросом о субъективистски истолкованной ими практике, под которую можно подвести все что угодно, только не реальную, революционную практику конкретно-исторического человека.
Таким образом, современное ревизионистское течение в философии подвергает пересмотру коренные проблемы марксистской философии. Извращая диалектику Гегеля, ревизионисты вместе с тем фальсифицируют марксистскую философию в идеалистическом духе. При этом представители «философии практики» постоянно ссылаются на К. Маркса, на его «Тезисы о Фейербахе», неизменно искажая смысл этого выдающегося документа философии марксизма.
У Маркса, как известно, через все тезисы о Фейербахе проходит резкое противопоставление материализма и идеализма, с одной стороны, и критика созерцательного, ограниченного, антропологического материализма, противопоставление ему материализма действенного, социаль-
но активного — с другой. Маркс постоянно противопоставляет также революционную, практически-критическую деятельность, т. е. социальную практику, как концепции так называемого деятельного субъекта как индивида, которая развивалась идеализмом абстрактно как практика духа, мысли, так и созерцательной чувственной практике антропологического материализма.
Игнорировать эти важнейшие^ положения Маркса, подменять основной вопрос философии вопросом о практике, снимать фактически проблему противоположности материализма и идеализма — значит отходить от марксистской философии в лагерь идеализма.
Так выглядит на деле современный, так называемый
аутентичный марксизм ревизионистов.
* *
*
Фальсифицируя марксизм, современные ревизионисты и буржуазные философы вместе с тем постоянно искажают учение Гегеля, стремясь, в частности, принизить, а то и вовсе затушевать революционное значение гегелевской диалектики.
Гегель, как известно, многократно и решительно подчеркивал, что негативность является одним из основных принципов истинно диалектического понимания мира.
Негативность есть принцип всякой природной и духовной жизни вообще, есть «присущее самодвижению и жизненности биение пульса». Подобными характеристиками отрицательного пронизана вся философия Гегеля (особенно «Энциклопедия философских наук» и «Наука логики»). Однако ограничиться этим значило бы односторонне понять Гегеля, исказить его взгляды.
Понятие развития связывается у Гегеля с необходимостью понимания того, что «отрицательное вместе с тем также и положительно или, иначе говоря, что противоречащее себе не переходит в нуль, разрешается не в абсолютное ничто, а по существу только в отрицание своего особенного содержания» (54, V, 33), которое есть определенное отрицание, превосходящее отрицаемое большим богатством содержания, ибо содержит в себе кроме жизнеспособного элемента отрицаемого еще и нечто новое. Отрицательное у Гегеля выступает поэтому как движущая сила развития.
Таким образом, гегелевская отрицательность есть не абсолютное уничтожение старого, а путь к новому, она есть не только отрицание, но и отрицание отрицания, т. е. и утверждение. Между тем именно эта сторона гегелевской философии извращается в настоящее время особенно часто.
На V Международном гегелевском конгрессе (Зальцбург, 1964) один из видных представителей христианского экзистенциализма — Жан Ипполит в докладе «Трагическое и разумное в гегелевской философии» развивал мысль о том, что в наше время начинается гегелевский ренессанс, утверждал, что современные проблемы освещаются через философию Гегеля, путем осмысления поставленных им проблем. Все разумное подвергается отрицанию, история есть непрерывно совершающееся отрицание. Свобода, достигаемая человеком в ходе истории, содержит внутри себя отрицание. И таким образом, по Ипполиту, диалектика негативности превращает разумное в трагическое. Панлогизм и пантрагизм в конечном счете совпадают, и это раскрывает нам суть человеческого существования, в котором трагическое неотделимо от разумной, целесообразной деятельности. Никакая разумная организация общественной жизни не может, согласно Ипполиту, преодолеть трагизм, который неразрывно связан с завоеваниями техники, с глубокими социальными потрясениями. Государство становится все более мрачной, подавляющей всякую индивидуальность силой. Так, в этом пантрагизме Жана Ипполита находит свое выражение экзистенциалистский пессимизм.
Между «негативной диалектикой» Адорно, «трагической диалектикой» Жана Ипполита и «негативной диалектикой» группы «Праксис» имеется внутреннее единство. Во всех этих интерпретациях гегелевской диалектики можно отметить крайнюю односторонность, непонимание или нежелание понять подлинный смысл диалектики Гегеля и тем более марксистской диалектики.
Диалектика — это не только отрицание, но и утверждение. Революционная критика в капиталистическом обществе — это отрицание капитализма, обнажение его внутренних противоречий и одновременно вооружение рабочего класса теорией ниспровержения капитализма, теорией построения социализма. Революционная критика в условиях социализма— это отрицание недостатков, на-
сЛедия старого общества и утверждение нового, социалистического строя. Таково принципиальное изменение функции критики в условиях социализма. Кто не понимает или отрицает утверждающий характер критики при социализме, кто не видит принципиального изменения роли и функции философии в условиях социализма, тот отходит от Маркса, тот не понял всей глубины содержания 11-го тезиса Маркса о Фейербахе, в котором содержится мысль о построении нового мира взамен уничтожаемого, старого. Изменение мира — это не только упразднение, ликвидация старого, но и созидание и укрепление нового. Обеспечение этого невозможно без понимания утверждающего характера марксистской теории, марксистской диалектики.
Диалектика есть могучее теоретическое оружие для исследования, раскрытия противоречий действительности, для определения путей ее изменения, строительства нового мира.
В. И. Ленин чрезвычайно высоко оценивал эвристическое значение диалектики Гегеля. Вот почему он и сам уделял такое большое внимание рассмотрению его философии в своих трудах.
Философия Гегеля, ее взаимоотношение с марксистской философией, проблемы диалектики — важнейшие проблемы современной идейной борьбы. Ее успех обусловливается не только преодолением всех антинаучных взглядов, всех извращений марксизма, но и усиленной позитивной разработкой актуальных философских проблем.
II