Философская антропология и лингвистическая концепция

Современная наука — деятельность, расширяющая наши взгляды на мир и порождающая новые технологии, т. е. меняющая весь уклад нашей повседневной жизни, — является, по мнению М. К. Петрова, уникальным продуктом европейской культуры. Никакая другая культура не создала подобной социальной структуры, такой формы теоретического отношения к миру, которая имеет важные последствия для повседневного существования людей в тех обществах, где науку специально культивируют. Задаваясь вопросом о происхождении современной науки, М. К. Петров пришел к выводу, что в поисках предпосылок, делающих возможным ее появление, нужно дойти до проблем начала человеческой истории, человеческой культуры вообще и античной культуры в особенности, до анализа особенностей христианства и христианской теологии, до выяснения причин интеллектуальной революции XVII в., когда и родилась наука.

Петрова интересуют не только предпосылки появления науки, но и следствия ее существования.

Вкратце результат его творческих исканий можно выразить так. Анализируя философско-антропологические проблемы, М. К. Петров фиксирует биологическую недостаточность чело- века, которая не позволяет ему существовать в одиночку, а требует сообщества для сохранения индивида. Но не только человек как биологический вид биологически недостаточен. Есть такие виды и среди стадных млекопитающих, и среди насекомых. Сравнивая стадо, муравейник и человеческое общество, М. К. Петров отмечает, что характер разделения деятельности у человека ближе к таковому у муравьев, чем у стадных животных. Но у насекомых специализированные особи появляются благодаря генетическому кодированию. В человеческом же обществе из-за генетической недостаточности человека люди движутся к специализированным видам деятельности после рождения. Они «кодируются» в эти виды деятельности внеге- нетическим, внебиологическим социальным путем.

М. К. Петров обращает внимание на язык как на важнейшее средство социального кодирования. Способность к членораздельной речи отличает человека от животных.

Важнейшей особенностью гносиса является его «всеядность». Ребенок осваивает-творит любой предложенный ему язык. Нет особой способности к китайскому, английскому или русскому языкам. Любой язык, предложенный ребенку любой национальности, он сделает своим, своими силами сотворит знаковый мир, подобный предложенному, станет творить на этом языке новые тексты. Это свидетельствует о генетическом единстве человеческого рода, о сотворенности всех языков и культур силами самих людей, подобных друг другу. Итак, язык является средством социального кодирования, при помощи которого компенсируется генетическая недостаточность человеческого рода, осуществляется подготовка и распределение людей по разным видам специализированной общественно-необходимой деятельности.

Однако тот способ кодирования при помощи языка, который мы встречаем в современных онаученных обществах, не является ни первым, ни единственным.

Арсенал греческой философии затем был использован для осмысления христианских представлений о Боге, понятом в качестве законодателя гражданской жизни и природы. По- пытка совместить догмат о Троице с нормами и представлениями античной философии привели к формированию взглядов на природу как на Книгу, которую можно и нужно прочитать. Именно стремление прочитать Книгу природы, истолковать ее и двигало отцами науки. В рамках традиционной христианской теологии, имеющей признаки дисциплинарное™, возникла как результат дисциплинарной революции естественная теология, ставшая лоном современной науки.

Дальнейшее развитие науки все больше свидетельствует о ее органической связи с системой образования. Не только процесс внедрения результатов науки в производство, но и проблемы собственного развития приводят к реформам университетского, а затем и среднего образования. В этой связи М. К Петров специально исследует кризис экстенсивной модели онаучивания общества.

Одним из интереснейших аспектов творчества М. К Петрова является, несомненно, лингвистический. Еще в ходе работы над диссертацией «Проблемы детерминизма в древнегреческой философии классического периода» М. К Петров приходит к выводу, что новый уровень рефлексии о языке, ставший возможным благодаря особенностям древнегреческой письменности, впервые фиксирующей и гласные, и согласные звуки, послужил основанием для ряда фундаментальных идей, порожденных этой философией. Включившись в работу по изучению науки методами самой науки и приступив к работе над диссертацией «Философские проблемы "науки о науке"», М. К Петров обнаружил аналогии между математическими моделями, применяемыми при исследованиях сетей цитирования в научных дисциплинах (Д. Прайс), и математическими моделями в лингвистике. Аналогия подталкивала к мысли, что и в том, и в другом случае мы имеем дело с внешними выявлениями родственных процессов. С точки зрения М. К Петрова, это есть процессы творчества. При исследовании феномена современной науки М. К Петров, выделив в качестве основания для различения типов куль- тур различение способов передачи новому поколению приобретенных навыков, выработанных программ действий, именно в языке увидел важнейшее средство социализации (социального кодирования) новых поколений.

Исследования по типологии культур привели его к анализу антропологических проблем. Созданная им философско- антропологическая концепция была изложена в труде, который он назвал «История европейской культурной традиции и ее проблемы в свете основных положений тезаурусной динамики». Этот труд создавался в 1980—1986 гг. Он вышел в 2004 г. под названием «История европейской культурной традиции и ее проблемы». В нем М. К. Петров исходит из представления о единстве человеческого вида, несмотря на видимые расовые и этнические различия. По его мнению, которое он подкрепляет данными биологии и физияеской антропологии, наш вид возник естественным путем в какой-то одной точке Земли, из которой распространился по всей его поверхности. Этот процесс М. К. Петров назвал первой географической экспансией человечества. В эпоху великих географических открытий (т. е. во время второй географической экспансии) путешественники встретили именно их потомков — создателей специфических культур, соответствующих их природному окружению, даже на самых затерянных в океанах островах, лишенных связи с другими человеческими группами. При этом, невзирая на все поведенческие и лингвистические различия, культура и язык одного племени вполне могут стать родными культурой и языком для представителя другого племени, если тот младенцем попал в окружение членов чужого ему племени. Это и свидетельствует о том, что у человеческой культуры и языка надбиологическая природа.

По мнению М. К. Петрова, можно не прибегать для уяснения данного факта к ссылкам на Бога. Достаточно в поисках его объяснения исходить из следующих постулатов: а) человеческий род биологически недостаточен, в силу чего человеку приходится быть не только существом естественным, но и существом социальным; б) человеческий род генетически недостаточен, в силу чего человеку для передачи социальности от поколения к поколению приходится создавать уникальный тип постредакции, использующий индивидуализирующие имена и программирующие тексты, и поэтому стать не только существом естественным и социальным, но и разумным.

Постредакция, поясняет М. К. Петров, «воспитательный длительный контакт поколений, общение поколений, включая и знаковое»*. Ее используют птицы и млекопитающие, «...хотя с точки зрения способностей особей обеспечивать деятельностью одиночек и разнополых пар собственное существование и воспроизведение вида в смене поколений все виды этих классов, кроме человеческого, должны быть признаны биологически достаточными»**.

Если же особи, считает М. К. Петров, биологически несостоятельны, т. е. если они неспособны силами одиночек или пар реализовать необходимый для выживания и воспроизводства объем и номенклатуру деятельности, а вид все-таки существует и воспроизводится, то такой вид компенсирует биологическую недостаточность особой системной организацией: дифференцирует необходимый для выживания вида объем деятельности в различные, посильные для особей фрагменты и интегрирует их в целостности видовой деятельности, достаточной по объему и номенклатуре для выживания вида.

В то же время если биокод вида не обеспечивает средствами биологического кодирования распределение входящих в жизнь поколений в матрицу видовой деятельности, необходимой для выживания вида (как мы это видим у пчел, термитов и некоторых видов животных), а такой генетически недостаточный вид все же существует и воспроизводится, это означает, что подобный вид компенсирует свою генетическую недостаточность средствами небиологического (знакового) кодирования.

«Передать системную организацию и наладить внебиологи- ческое знаковое кодирование индивидов в специализированные индивидоразмерные фрагменты общесоциальной деятельности можно — только средствами такой постредакции, которые используют индивидуализирующие имена в качестве диакритиче- ских знаков, позволяющих различать индивидов, и тексты, содержащие программу деятельности того человекоразмерного фрагмента целостной системы деятельности, в которой кодируется носитель данного имени, индивид»*.

Обычно лингвисты не рассматривают имена как диакритические знаки. М. К. Петров же считает, что имеет смысл рассматривать имена не только в системе языка, но сами естественные языки как нечто формирующееся в системе личных имен. Существование личных имен, делающих возможным адресное общение, отличает человеческие языки от знаковых систем, используемых в животном мире и иногда также называемых языками. При этом, показывает М. К. Петров, опираясь на свидетельства антропологов и этнологов, в охотничьих обществах с именем неразрывно связан текст, содержащий программу деятельности. Можно сказать, что с именем человек получал биографию, написанную до его рождения. Именно на текст как на особую лингвистическую сущность, отличную от слова и предложения, и обращает особое внимание М. К. Петров. Уделяя большое внимание постредакции при помощи языка как специфически человеческому явлению, М. К. Петров подчеркивает, что он не считает, как это делает большинство жестких социальных детерминистов, будто развитие человеческого биокода с появлением общества прекратилось, нет биологических механизмов изменения биокода под воздействием изменений в окружении. По его мнению, наличие всеядности, т. е. способности человеческого младенца приспособиться к любой человеческой (и даже нечеловеческой) данности, как особого свойства биокода человека, делает неубедительным популярный у жестких социальных детерминистов аргумент, по которому только постредакция делает человека человеком и не прошедшие через человеческую постредакцию индивиды не люди, а животные. Аргумент основан на действительных фактах воспитания человеческих младенцев животными, в основном волками. И положение действительно таково, что если возможности возраста «от 2-х до 5-ти» растрачены на освоение волчьей жизни, то вернуть такого индивида, прошедшего этот возраст в волчьей «семье» и принявшего как данность волчий образ жизни, в человеческое состояние практически невозможно. Слабость аргумента жестких детерминистов в том, что: 1) он хотя и работает против отчаянных генетиков, вполне совместим с идеей всеядности как свойства именно человеческого биокода, позволяющего человеку, в частности, осваивать и «волчью данность», и 2) он оставляет без внимания факт, что человек может стать волком в силу всеядности своего биокода, а волк стать человеком не может — жесткость биокода не позволяет. По тем же причинам не получается это и у тех миллиардов животных, которые живут и прожили свою жизнь в теснейшем симбиозе с человеком, находясь под воздействием его постредакции.

«В силу всего этого наша позиция, — пишет М. К. Петров, — состоит в том, что для того, чтобы стать человеком, нужно, прежде всего, родиться человеком с нормальным всеядным человеческим биокодом. Эта позиция не совпадает ни с позицией отчаянных генетиков, ни с позицией жестких социальных детерминистов»30.

Откуда же всеядность человеческого биокода? По философско-антропологической концепции М. К. Петрова, «свойство всеядности человеческого биокода не является его изначальным свойством, унаследованным от предков человека, что оно благоприобретено как раз в период первой географической экспансии человека, когда каждый шаг человека по земному шару означал необходимость практического освоения новой эмпирической реальности, новой "природы", необходимость перестройки постредакции в соответствии со свойствами новой природы, необходимость познания нового»31.

Рассматривая процесс овладения языком, который ребенок осуществляет в возрасте «от 2 до 5», Петров отмечает, что «ребенок практически никогда, до встречи в школе с учителями, не слышит слова вне связи с другими словами, как и предложения в их нарочитой обособленности впервые слышит на первом в жизни диктанте. То, что он реально слышит, суть связная речь, тексты»32.

Родной язык усваивается в любом обществе в возрасте «от 2-х до 5-ти», без словарей и грамматик при явном соучастии человеческого биокода, активно толкающего детей на этот действительно великий подвиг.

Процесс овладения языком, подчеркивает М. К. Петров, осуществляется усилиями ребенка при минимальной помощи взрослых. Каждый ребенок в общении со взрослыми как бы сам творит свой знаковый мир по меркам уже существующего. Он решает сложнейшую творческую задачу, которая состоит в том, что из предъявляемых ему целостных текстов он «выламывает» отдельные значимые единицы, отделяет от правил их связывания, соединяет извлеченные единицы в новые адресные тексты, новый знаковый мир. Освоив родной язык, ребенок совершил величайший творческий акт в своей жизни. И теперь он обречен на творчество, которое в любой сфере — наука, искусство, философия — станет включать в себя моменты языкового творчества, модели которого уже освоены и убраны в подкорку.

М. К Петров отмечает, что ребенок, имея дело с текстами и только текстами, способен извлекать из них и то, что извлекают лингвисты: словарь и универсальные правила обращения со словами, — и то, что явно не удается лингвистам в их парадигме. По его мнению, классическая лингвистика не смогла выработать критерии для отличения простого набора предложений, помещенного в учебнике грамматики, от текста как набора связанных тематически между собой предложений. Между тем исследования последних лет показывают, что восходящее к Аристотелю и усваиваемое всеми людьми европейской культурной традиции еще в школе положение, согласно которому именно предложение выражает законченную мысль, несостоятельно. Подлинной единицей смысла является текст. Поэтому и получается, что «ребенок, например, не спутает текст с бессвязным набором предложений, ученик — связный текст с упражнением, тогда как лингвист, пока он в рамках своей парадигмы, их не различает, хотя, естественно, выйдя за рамки парадигмы и превратившись из лингвиста в обыкновенного читателя, он без труда разберется по экстралингвистическим критериям, где детектив, а где упражнение»*.

Большое сомнение вызывает у М. К Петрова и положение Аристотеля, принятое и лингвистикой, и философией языка, и логической философией, согласно которому «сколькими способами говорится, столькими же способами означает себя бытие» (Аристотель. Метафизика, 1017а). Из этого положения делается вывод, что синтаксические правила отражают всеобщие определения бытия, имеют онтологическое значение. Оно лежит в основе гипотезы лингвистической относительности Сепира и Уорфа, над преобразованием которой М. К. Петров много работал. Опираясь на труды, связанные с попытками обосновать создание программ «машинного перевода», в частности, на «гипотезу глубины» Ингве, который показал зависимость структуры предложения от объема быстродействующей памяти человека, М. К. Петров склоняется к мысли, что синтаксические правила выражают необходимость дозировать смысл по меркам вместимости головы человека, фрагментировать его в доступные для восприятия части, т. е. характеризуют особенности общения, связанные с человеческой постредакцией.

По мнению М. К. Петрова, в настоящее время наука о языке отводит ту сторону языка, которая важна для освещения человеческой постредакции, на периферию предмета лингвистики как момент в состоянии данности, о которой все в общем-то известно, но которая не переведена в состояние осмысленной проблемы, требующей изучения для понимания природы самого языка.

М. К. Петров пишет: «...Нужна такая точка зрения на язык, его природу и функции, в которой функции специализирующего кодирования, разобщения и развода подрастающих индивидов в человекоразмерные информационно-изолированные фрагменты общесоциальной деятельности были бы не функцией "в частности", а ключевой, первой и исходной, которую предполагают и на которую опираются все иные, в том числе мышление и познание, поскольку именно она решает проблему генетической недостаточности человеческого рода и выступает условием существования человека как существа не только естественного, но и социального и разумного»*. Указывая на то, что на основе своих исходных постулатов до недавнего времени лингвистика не отличала связные тексты от простых наборов предложений, М. К. Петров считает, что это происходит потому, что лингвисты не видят каких-либо существенных функций текста в общении, в постредакции и, соответственно, устраняют его из описаний актов речи. Между тем Петров показывает: история предыдущих актов общения между А и В «представлена формальным или неформальным связным текстом конечной длины общей для А и В принадлежности»33. «Текст-история, и это общее свойство всех текстов-историй, функционирующих в области общения или речевой деятельности, связывает в своих предложениях конечный словарь... Мы будем применять, — замечает М. К. Петров, — к этим текстам-историям данного акта общения, который произойдет в "здесь и сейчас" В, обозначение ТО»34.

С его точки зрения, в любой ситуации осмысленного общения, в которой А действительно что-то нужно сказать В, сообщить В нечто для него новое, известное А, но неизвестное В, будет обнаруживаться разность: Т1 минус ТО, и задачей акта речи будет во всех случаях уничтожение этой разности, перевод текста ТО в текст Т1, который станет ТО последующих актов общения.

При этом Петров не устает отмечать то обстоятельство, что «в связном тексте на уровне предложений нет повторов»35. Принципиальная важность отмеченного отсутствия повтора или цикла на уровне предложений, или тем более текстов состоит в том, «что это обстоятельство четко прописывает в мире творчества все виды актов общения между А и В, опирающиеся на историю прошлых актов общения между ними, то есть служит решающим свидетельством в пользу того, что язык есть инструмент творчества по преимуществу, а классическая модель лингвистов, модель общения между А и В, если в нее через ТО введена история прежних актов общения между ними, должна рассматриваться как универсальный, навязанный любому владеющему языком индивиду микроакт творчества, освоения нового знания, перевода нового (тезаурусное отношение) в наличное, в условие осуществимости будущих актов освоения нового и перевода его в наличное. Словом, владеть языком — значит быть пожизненно приговоренным к творчеству»36.

И в заключение еще об одном наблюдении М. К. Петрова, которое приводит, на наш взгляд, к незапланированному им самим результату. Он отмечает, что любое объяснение А с В, поскольку оно содержит новое, вынуждено искать опоры в истории, в предшествующих актах объяснения и в универсальном случае находит эти опоры на уровне слов, а не текстов. А это значит, что с позиций М. К. Петрова можно обосновать утверждение А. Ф. Лосева, что философия есть не что иное, как раскрытие внутреннего содержания слов и имен, открывшихся данному народу и созданных им, а также и то, что философское исследование всегда включает ответ на вопросы типа: что поистине есть то, что только что (в нашем общении) было названо так-то и так-то. Концепция языка М. К Петрова, развитая им на основе его оригинальной философской антропологии, указывает, что поиск ответов на вопросы подобного типа являются не некой «игрой в бисер», а занятием, могущим приводить к реально значимым результатам.