1.1. ИДЕЙНЫЕ ИСТОКИ «НЕОФИЛОСОФСКОЙ» ДОКТРИНЫ

Осмысление целого ряда проблем XX в. мыслителями, жившими в этом столетии, вырастает из критического подхода к культуре Нового времени. Одним из провозвестников кризиса европейской гуманистической культуры стал Фридрих Ницше, творчество которого идейно предвосхищает проблематику и философские споры XX в.

В истории Ф. Ницше видит прежде всего действие «воли к власти», и поэтому в качестве исходного пункта он рассматривает человека как необузданную силу природы. По его мнению, исторические события начинаются с творческих усилий отдельных индивидов, выдающихся личностей — «дух свободы делает историю». В результате вся история человечества предстает как совокупность героических усилий великих личностей. Но с возникновением христианства положение радикально меняется: «моральное истолкование мира» привело к процессу нивелировки людей и «господству массы». С точки зрения Ницше, злоупотребления властью со стороны римских императоров стимулировали «восстание бессильных» в виде христианства. В результате история Европы прошла под знаком «победы слабых», проявлением которой он считал политическую демократию и идеи социализма.

Ф. Ницше видел неизбежность глубокого преобразования духовной жизни человека, которое должно произойти в XX в. Он почувствовал тенденцию к росту психических нагрузок и развитие феномена «массовой культуры», предсказывал опасности, связанные с овладением силами природы при наличии архаичного мышления, неадекватного этим силам. Все эти моменты способны вызвать саморазрушение культуры. С точки зрения Ницше, это расплата, которая ожидает европейскую культуру, противопоставившую себя жизни, ее естественному потоку.

Немецкий мыслитель первым в XIX в.

Иногда люди полагают, отмечает Ницше, будто нет никакой необходимой связи между верой в христианского Бога и следованием христианским нравственным критериям и ценностям, что последнее можно сохранить в неприкосновенности, а первое — отбросить. Так поступают приверженцы секуляризированных форм христианства — демократических и социалистических учений, которые заимствуют большую часть моральной системы христианства, отвергая теологические основания. Однако подобные опыты, утверждает Ницше, обречены на неудачу. За «смертью Бога» рано или поздно, но неизбежно должно последовать отрицание абсолютных ценностей и самой идеи объективного и всеобщего морального закона.

Согласно Ницше, человек, воспитанный в лоне западноевропейской культуры, соединяет в своем сознании представление о моральных ценностях с христианской религией. Поэтому, если он теряет веру в эти ценности, то он теряет веру в ценности вообще. Утрата ценностных ориентиров, сопровождаемая чувством бесцельности, бессмысленности мира — один из важнейших элементов такого явления, как «европейский нигилизм». Ницше пишет, что «...мораль была великим средством для противодействия практическому и теоретическому нигилизму...», она предписывала человеку следовать абсолютным ценностям, чем «...охраняла человека от презрения к себе, как к человеку, от восстания с его стороны на жизнь, от отчаяния в познании.

Однако для Ницше нигилизм — это не всегда явление упадка. Нигилизм может выступать в разных формах. Так, существует пассивный нигилизм, покорно признающий, что высших ценностей нет, а существование бессмысленно. Это ощущение может побудить человека как к самоубийству, так и к жестокости по отношению к другим по принципу «все дозволено». Но есть и активный нигилизм, который стремится сокрушить лишенных доверия и обесцененных кумиров, которым поклоняется европейское человечество. Если мертв Бог и мертвы боги, то господство над сущим переходит к человеку, что создает условия для осуществления сверхчеловеческого идеала. Создатели умирающей культуры, ее ценностей, не ведая о том, что существующий человек является биологически несовершенным, сделали его мерой всего сущего — хорошего, что оно хорошее, плохого, что оно плохое. Подлинную же меру для «расценок» должна дать сама жизнь в ее сущностном измерении, то есть жизнь как «воля к власти», стремящаяся воплотить себя в сверхчеловеке. Такую переоценку ценностей смогут произвести только свободные умы, ставшие «по ту сторону добра и зла», вырвавшиеся за рамки устоявшихся моральных норм.

Наступление нигилистической эпохи будет означать окончательный закат «декадентской» христианской цивилизации в Европе. В то же время через переоценку всех ценностей будет расчищен путь к появлению и упрочению власти высшего типа людей. С этой точки зрения, приход нигилизма, этого «самого жуткого из всех гостей», который уже «стоит за дверями», нужно привет- ствовать2. Человек, отрезвленный нигилизмом, разоблачивший и отвергнувший все виды и формы иллюзий относительно будущего счастья, гарантированности смысла человеческого бытия, победы добра и высшей справедливости, прогресса, должен взять на себя ответственность за бессмысленность мира, научиться жить с ней, найти мужество восторжествовать над обломками иллюзий, жить, постоянно увеличивая свою силу и власть над миром.

Возможность и даже неизбежность использования генеалогического подхода связана для Ницше с гносеологическим фикционализмом и перспективизмом.

Проблема нивелирования личности, отсутствия уникальности как характерной черты человека Нового времени нашла свое продолжение и в анализе М. Вебером формальной рациональности. Под рациональностью Вебер имеет в виду некоторый общий, пронизывающий все феномен западно-европейской культуры Нового времени, принципиально отличающий ее от культур народов Востока или других регионов мира. М. Вебер говорил об «утрате очарования» мира как характерной черте современного менталитета. Этот лишенный очарования взгляд на мир был, по Веберу, тесно связан с феноменом науки Нового времени. Но почти единодушно он признается также и результатом, и предпосылкой науки как таковой.

Природа лишилась всех качеств, кроме тех, что даны в познавательном опыте. Причинные взаимодействия между природ- ными явлениями и событиями не предполагают ценностных аспектов, следовательно, в природе не может быть внутренних, присущих ей самой ценностей, ценностей «для себя». Иначе говоря, природа лишилась всех качеств, с которыми человеческий дух мог ощущать родство.

Успехи объективированного, механистического подхода привели к тому, что Бог был лишен всякой каузальной силы сверх той, что требовалась для сотворения мира.

В фарватере мысли Ф. Ницше и М. Вебера следовали теоретики Франкфуртской школы, оказавшие определенное влияние на взгляды «новых философов». Причем речь идет не столько об используемой методологии, сколько о мировоззренческих основаниях и выборе тем исследования, среди которых важнейшее место занимает критика просветительского разума как главного инструмента господства. Как известно, Франкфуртская школа сложилась вокруг возглавлявшегося М. Xоркхаймером Института социальных исследований, который в 1930-е гг. стал ориентироваться на социально-философскую проблематику. «Социальная философия», по замыслу М. Xоркхаймера, должна была осуществить «стыковку» философской теории и эмпирических наук об обществе и человеке в процессе комплексного изучения фактов исторической реальности с помощью понятия «социального исследования». Однако при этом обнаружилось противоречие между негативно-критической ориентацией философской теории и позитивной тенденцией частных дисциплин с их конкретно-эмпирической исследовательской методикой.

Свою критическую функцию философия Франкфуртской школы пыталась осуществить на путях «рефлексии» социальной обусловленности всех встречающихся ей понятий, теорий и форм знания. Но эта «критическая рефлексия» натолкнулась на классический логический парадокс, известный под названием «критянин», или «лжец», поэтому исследователям пришлось ставить вопрос о социальной обусловленности концепции самого крити- кующего. «Критическая теория» видела свое решающее преимущество перед другими социальными теориями в том, что она «знает» о своей собственной обусловленности и «строит свое здание», исходя из этого знания.

М. Xоркхаймер выдвинул задачу развить критическую традицию европейской философии, выведя ее с помощью «Капитала» в качественно новое социально-классовое измерение: на уровень «тотальной критики» всей прежней методологии «наук о духе», социального познания вообще. Согласно «критической теории», субъект-объектную модель познания необходимо заменить другой, более широкой, где субъект и объект должны рассматриваться как исчезающие моменты, диалектически обусловливающие друг друга и переходящие друг в друга. Такой более широкой «тотальностью» является индустрия: именно здесь, а не в голове ученого, с точки зрения франкфуртцев, происходит «отнесение» гипотез к фактам.

В современном обществе, полагает Т. Адорно, производственные отношения перестали быть только отношениями собственности, они трансформировались в административные отношения целого общества. Технический прогресс, промышленное производство, научная организация труда требуют от человека не только физических усилий, но и больших затрат интеллектуальной и нервной энергии — все эти факторы способствуют формированию послушных исполнителей воли современных централизованных государств. «Повышение продуктивности производства, которое, с одной стороны, создает условия для более справедливого общества, представляет, с другой стороны, техническому аппарату и социальным группам, управляющим им, огромные преимущества над остальной частью населения. Отдельный человек полностью аннулируется экономической мощью»3.

Постепенно интерес Франкфуртской школы сместился от политико-экономического рассмотрения современного общества в сторону критики идеологии и культуры. Резюме «социально-фи- лософской» линии развития школы стала совместная работа М. Xор- кхаймера и Т. Адорно «Диалектика просвещения», написанная в конце Второй мировой войны и оказавшая значительное воздействие на «новую философию». Основоположники Франкфуртской школы поставили перед собой задачу выяснить, почему «...человечество вместо того, чтобы прийти к истинно человеческому состоянию, вновь оказалось в состоянии варварства»4.

В основе концепции «Диалектики просвещения» лежит ве- беровская идея рациональности, но существенно преобразованная, превращенная во всеобщую, универсальную. Роль, которую у М. Вебера играла наука Нового времени как главный рычаг рациональности, теперь передается мифу. По мнению авторов, именно мифу человечество обязано деиндивидуализацией, обес- качествлением мира, превращением его в простой материал производственно-трудовой активности человека. При этом проблема рациональности тесно связывается с проблемой власти. Поскольку цель рационализации — овладение как внешней, так и внутренней природой, обеспечение господства над нею, постольку и сам принцип рациональности совпадает с принципом воли к власти. «Воля к власти» — это содержательное определение того, что М. Вебер описывал как «формальную» рациональность.

В свете подобного отождествления процесс рационализации или «просвещения» мира, то есть внешней и внутренней природы человека, равно как и межчеловеческих отношений, оказывается не чем иным, как процессом подчинения мира «воле к власти». Полностью отрицая насилие, М. Xоркхаймер и Т. Адорно практически отождествляют с насилием любые принципы организации, всякое стремление к упорядочению и структурированию межчеловеческих отношений, так же как и отношение людей к природе. Но для того чтобы у человека возникло побуждение к рациональному овладению природой, он уже должен был противопоставить себя ей в качестве неприродного начала, должен был отпасть от нее, только при этом условии у него могло возникнуть стремление к рациональному, то есть объективирующему подчинению природы. Человек должен был представить ее в качестве чего-то безжизненного, неодушевленного.

Этот первый импульс предполагает, с одной стороны, распадение изначальной целостности природы, а с другой — возникновение установки на насильственное к ней отношение. Та- ким образом, импульс к рациональному овладению природой предполагает изначальное раскрытие «субъект-объектных» отношений как антагонистических, с неизбежностью разворачивающихся в систему эксплуатации как внешней и внутренней природы, так и человека человеком. Этот процесс приводит к отделению социальных отношений, которые предстают отныне как отношения «господства-подчинения», от чисто природных и утверждению этих отношений как в сфере взаимосвязей человека с «внешней» природой, так и в области межчеловеческих связей и коммуникаций.

Если М. Вебер рассматривал рационализацию как магистральный путь развития западной цивилизации, то для М. Xорк- хаймера и Т. Адорно рационализация является негативной тенденцией, уродующей человека и человечество. В итоге формальная рационализация оказывается искажением, отчуждением истинной рациональности — «логики самого дела», которая должна быть логикой подлинного человеческого существования в гармонии с природой. Увеличение власти над самими собой, человеческими взаимоотношениями и окружающим миром люди с необходимостью оплачивают прогрессирующим отчуждением от всего того, над чем обеспечивается эта самоцельная и самовозрастающая власть. Отчуждение — это возмездие просвещению за то, что оно связало себя волей к власти. Мир отвернул от человека свой истинный лик, предстал как чистая проекция воли к власти. Подлинное же содержание мира все больше заслоняется образом человека-насильника. Таким образом, победа просвещения оборачивается против человека, утратившего связь со своей чувственностью. Человек мучается ностальгией по утраченному дому — природе, а она мстит мнимыми возвращениями, самое примечательное из которых — идея «земли и крови» в немецком фашизме.

Основным инструментом овладения миром является абстракция. Все, к чему человек притрагивается этим орудием, утрачивает свою неповторимость и уникальность, становится чистым количеством. Социальным источником отчуждения в форме его абстрагирования становится тот факт, что господин, принуждающий «раба» иметь дело с вещами, удаляется и отчуждается от них. Господство оплачивается не только отчуждением человека от объектов, господином которых он является; с овеществлением духа «околдовываются» отношения самих людей, как и отношение каждого индивида к самому себе. Этот процесс резюмируется в общей деградации человеческой природы и «аннигиляции» индивидуальности.

Таким образом, индивидуализм с необходимостью приводит к своей противоположности: к устранению индивидуального начала в людях, на его место приходит «псевдоиндивидуальность» — случайный носитель всеобщих требований социума. Человеческие объединения, образованные из подобных «анонимов», — это «псевдоколлективы». Сознание этих псевдоколлективов, разоблачающих себя в XX в. как чистый инструмент господства над составляющими их «единицами», оказывается не менее мифологичным, чем сознание древних греков. Оно околдовано мнимой абсолютностью «данного», исключающего надежду на его коренное изменение, подавляет мысль о возможности прорыва в иное измерение человеческого существования, точно так же, как сознание древних было загипнотизировано идеей судьбы, замыкающей их горизонт кругом «вечного возвращения».

«Миф XX века», являющийся итогом длительного процесса рационализации, приобрел черты коллективного безумия, массовой паранойи, суть которой заключается в том, что современное человечество наделяет негативными чертами своей «больной души» саму природу, и все, что представляет природное начало в обществе. Из этого параноидального комплекса М. Xоркхаймер и Т. Адорно выводят все бедствия двадцатого столетия, и прежде всего войны и фашизм, являющиеся наиболее адекватным выражением «...бесчеловечности, которая соответствует неудавшейся цивилизации»5.

Подвергнув критике европейскую философскую традицию, Т. Адорно предложил метод ее демонтажа, который получил название «негативная диалектика». Т. Адорно разоблачает рационалистические философские системы, основанные на принципе тождества мысли самой себе, какими являются трансцендентальная рефлексия И. Канта или «мировой дух» Гегеля. Основополагающий принцип новоевропейской философии — принцип тождества бытия и мышления — рассматривается немецкими философами сквозь призму активности сознания, в силу чего все многообразие мира объясняется творческой силой мышления. Подобная установка позволила Гегелю построить всеобъемлющую систему философии, охватившую собой все области чело- веческого знания. Тождество мышления и бытия изначально взято Гегелем в процессе развития, а понимание любого объекта исследования дается исключительно в аспекте его происхождения. Таким образом, все мировое развитие, по Гегелю, в своей основе обусловлено развитием абсолютной идеи, всех категорий мышления в их генетической связи, их движении от самых простых и бедных содержанием к наиболее конкретным и богатым смыслом. Это движение лишено всякого субъективного произвола и является торжеством безличной логики диалектического процесса. «Тотальность этого движения и означает систему», — утверждает Т. Адорно.

Исследователь отвергает и экзистенциализм, характеризуя его как «новейшую попытку выйти из фетишизма академической философии». Для экзистенциализма важнейшей проблемой является проблема свободы, трактуемая Ж.-П. Сартром как базисная онтологическая характеристика, как основание человеческой активности: «Первое условие активности — это свобода»6. Однако свобода возможна только как автономия выбора. Человек — это «...свобода, которая выбирает; но мы не выбираем бытие свободным: мы осуждены на свободу»7. Человек является личностью постольку, поскольку совершает свой индивидуальный выбор. Т. Адорно проводит параллель между сартровской категорией «выбора» и абсолютным «Я» Фихте. По его мнению, Сартр создавал свою философию «...согласно старой идеалистической категории свободной деятельности субъекта»8. Отсюда Т. Адорно заключает, что «...все философские системы, даже претендующие на свободу, влекут за собой несвободу»9.

Таким образом, подлинным объектом критики является философия как система, «систематический дух», который «...удовлетворяет желание бюрократов все заштопать своими категориями»10. Последовательность и системность становятся неприемлемыми, их призвана заменить «антисистема» — негативная диалектика. Смысл философии переходит в сам процесс философствования, в котором бытие выражается только как становление. Классическая немецкая философия — это проявление и развитие Просвещения, следовательно, она тоже причастна к возникновению фашизма. Поэтому традиция классической рационалистической философии должна быть прервана. А для философа остается один путь — развивать единственное нерациональ- ное начало философии: ее художественную форму. Классическая философия ее не знала, поскольку ее форма практически полностью совпадала с формой мысли.