М. С. Константинов Институциональный подход в политической философии М. К. Петрова

По М. К. Петрову, система мировоззрения, которая оказалась в основе социальных наук, привела к их кризису. Для объяснительной концептуализации вводится дистинкция двух видов человеческой активности как основы социальной жизни: поведения и общения, репродукции и творчества. В основе репродукции находится «закон» (программа деятельности), а ее результатом оказывается серия идентичных продуктов. Творческая деятельность подчиняется запрету на пов- тор-плагиат, в ее основе находится «канон» (правила оформления результатов), а результатом выступает уникальное произведение. Репродуктивное поведение есть инерционная составляющая социальности; творческая деятельность определяет способность социальной системы к изменению.

Современные социальные науки изучают поведенческую структуру общества, игнорируя творческую составляющую. Это обусловлено особенностями истории развития европейского (научного) мировоззрения. М. К. Петров выделяет следующие ключевые вехи в этом развитии: —

возникновение на палубе пиратского корабля в бассейне Эгейского моря и институционализация в «домах гомеровских Одиссеев» социального отношения «слово—дело»; —

развитие понятия безусловного авторитета, упорядочивающего по слову хаос окружающей среды; —

объективация грамматических структур (или логизация бытия) в постулате Аристотеля: «Сколькими способами говорится, столькими же способами означает себя бытие»210; —

развитие аналитического новоанглийского языка, особенностью которого является однозначность форм высказывания; —

фиксация этого изменения в философии Т.

возникновение в XVII в. опытной науки; —

философская санкция Г. В. Лейбницем методологического актуализма в виде постулата: «Свойства вещей всегда и повсюду являются такими же, каковы они сейчас и здесь»211.

Постулат Г. В. Лейбница философски санкционирует расширение глубин дисциплинарных вечностей, позволяя открывать законы в природе. В социальных науках методологический актуализм реализуется в виде принципа восхождения от регулярностей поведения к структуре: индивид—роль—ролевой набор—институт—социальное целое. Объясняя структурные аспекты общества, социологический актуализм неадекватен для объяснения изменений социальной реальности, что ведет к кризису социальных наук. Что это может означать для политологии? Данный тезис М. К. Петрова можно использовать в качестве критики «старого» институционализма в противопоставлении «новому». В частности, исследователи отмечают ряд свойств «старого» институционализма: особое внимание к структурным деталям, акцент на изучении институциональной стабильности, описательно-индуктивный подход к формальной структуре, правилам и процедурам, фасадным ценностям и т.д.212 «Новый» институционализм обладает следующими характеристиками: внимание к теории развития, трактовка институтов в качестве «зависимых переменных величин» и объяснение других связанных с институтами явлений как «независимых переменных величин», изучение реального поведения, а не формальных аспектов институтов, концентрация внимания на институциональных результатах. В аспекте противопоставления «старого» и «нового» институционализма особый интерес представляет проект преодоления кризиса гносеологии, предложенный М. К. Петровым.

В качестве ответа на этот кризис он предлагает проект нелинейного мышления для изменения познавательных установок в социально-гуманитарных науках213, состоящий в следующем. 1.

Инерционные и обновляющие моменты в социальных явлениях не могут интерпретироваться в естественно-научных терминах закона и случая, но лишь в «социальных» терминах человеческого творения и наследования (социальность — человеческое установление). 2.

Физические и социальные системы радикально отличаются друг от друга, но не по своему «поведению» (это поведение в обоих случаях репродуктивно), а по возможности воздействия на них с целью изменения214 (методологическое тождество и телеологическое противоречие познания физического и социального мира). 3.

Поэтому наличная институциональная система есть лишь (заведомо не лучший) вариант из множества вариантов (альтернативность социальной истории). 4.

Важность выделения переменных и тенденций не отрицается, но рассматривается лишь как первый шаг прогнозирования с целью идентификации и таймирования проблем (пробле- мообразующая функция социальных наук). 5.

Научный прогноз мыслится не как цепь последовательных состояний одного и того же, но как прерванная актами целенаправленной деятельности последовательность выборов состояний («точечные равновесия»). 6.

Снятие выбора действием в пользу того или иного состояния есть монополия живущего поколения людей (отсутствие авторитетной инстанции). 7.

Ввиду нестабильности современного социального мира и отставания развития институциональной организации от развития человеческих способностей необходима перманентная сознательная переделка и перестройка социальной структуры под возможности и способности современного человека либо (более радикально) редукция социальности к человеку («революционная практика»). 8.

Сознательность этой «революционной практики» востребует каузального описания социальной системы: «Прежде чем менять тенденцию, необходимо знать, чем она вызывается, что именно будет затронуто ради ее изменения и какие из этого могут произойти следствия»215.

Итак, первый ключевой тезис: в телеологическом пункте возникает политическая значимость гносеологической проблематики. Либо цель социальных наук — в увеличении политического отчуждения, закреплении субъект-объектного властного отношения «программирующее слово — подчиненное ему дело» средствами манипуляции или насилия в исправлении отклонений от нормы; либо цель социальных наук — пробле- мообразующая, т.

В этом же телеологическом пункте у М. К. Петрова проходит граница между наукой и философией216. В связи с этим можно эксплицировать четыре группы исследованных им политико- философских проблем. 1)

Проблема определения предмета политической философии. Граница между наукой и философией проводится по линии поведение—общение. Целью научного исследования репродукции должен быть перевод в сферу общения для возможного изменения. Главные конституенты общения: запрет на плагиат, квота цитирования, ранговое распределение по закону Ципфа, грамматический априоризм (каноника), безадресность, то есть обязательная гласность. Исследовать подобные характеристики должна философия. Если политология изучает структурные элементы политической жизни данного общества, то предметом политической философии должна выступать вся совокупность процессов творчества политической истории индивидами. Смысл философских методов — в умножении степеней человеческой свободы. 2)

Проблема утраты субъекта истории в социальных науках. В результате гоббсовской редукции предмета философии основным структурным элементом реальности контактного взаимодействия становятся не сущность или вещь как таковые, а соразмерность причины действию, целостное и изолированное отношение между вещами217. Действительность при таком реляционистском подходе представляется безличной, автоматически срабатывающей данностью, что крайне опасно для социальных наук. Историю и все социальные институты творит человек, и только он несет за них ответственность. 3)

Проблема культурной относительности, отмечаемая Б. Парехом в качестве ключевой проблемы современной политической философии218.

Проблема взаимоотношений государства и личности. По М. К. Петрову, существование и усиление современных государств блокирует творческое развитие личности, однако «отмена» государства в современном мире оказывается невозможной в силу действия эффекта, в институционально-эволюционной теории называемого «хреодным»220.

Если это может быть принято, то логичным будет переход к методологии исследования М. К. Петрова. Несмотря на критику социологического актуализма, М. К. Петров не сторонник релятивизма. В основу своих теоретических построений он положил принцип функциональной однородности, полноты и до- статочности любого набора действующих в обществе институтов, гарантирующих их сравнение по единому функциональному основанию. Но в отличие от функционализма М. К. Петров акцентирует институты обновления (трансмутации) социальности.

Возможность изменений он видит в срезе взаимоотношений социальной системы и индивида. В классической дихотомии атомизм / холизм М. К. Петров придерживается дуалистического подхода: каждый элемент системы обладает независимыми свойствами как автономная единица, стремясь функционировать как «самоцелостность» и поддерживать указанные свойства, определяемые принадлежностью элемента к системе.

Зависимость системы от влияний внешней среды востребует принцип эволюционизма. Социум рассматривается как эволюционная открытая система. Эволюционный подход противопоставлен телеологическому и опирается на три принципа: наследственность, изменчивость и естественный отбор. Названные принципы идентифицируются у него с конкретными социальными механизмами на институциональном уровне.

Программа новой институциональной теории описана Д. Нортом в книге «Институты, институциональные изменения и функционирование экономики». В основе методологии, применяемой Д. Нортом, лежат те же три ключевых принципа, что и в методологии М. К. Петрова.

Под институтами Д. Норт понимает «"правила игры" в обществе, или... созданные человеком ограничительные рамки, которые организуют взаимоотношения между людьми»221. Основные функции институтов: социальная преемственность и уменьшение неопределенности путем устойчивого структурирования повседневной жизни. Поэтому в основе институциональной теории Д. Норта находится теория человеческого поведения. Д. Норт критикует принятую в экономике концепцию рационального максимизирующего индивида. Наиболее важными представляются два аспекта этой критики: мотивация индивида и расшифровка информации, поступающей из внешнего мира.

Мотивация во многом определяется неформальными ограничениями, транслируемыми культурой. Культурная обусловленность ставит под сомнение неизменность и универсальность индивидуальных предпочтений. Критике подвергаются также постулаты полноты, простоты, доступности и бесплатности информации. Эти объективные характеристики дополняются понятием идеологии, определяемым как «субъективное восприятие (модели, теории), которым располагают все люди для того, чтобы объяснять окружающий мир»222.

Такое определение идеологии имплицитно включает понятие субъективной оценки справедливости институциональной системы. Последнее дополняет исследование проблемы оппортунизма и доверия, поставленной в теории общественного выбора и теории игр (три взаимосвязанных аспекта названной проблемы: «теорема о невозможности» К. Эрроу, проблема «безбилетника» М. Олсона и «дилемма заключенного», приписываемая А. Такеру). Д. Норт скептично оценивает сотрудничество и координацию между людьми, постулирует необходимость установления институтов и ставит политическую проблему: «При каких условиях может существовать добровольное сотрудничество, если не прибегать к решению в духе Гоббса, то есть не применять силу государства для принуждения к сотрудничеству?»**. При этом он подчеркивает, что государство разрушает неформальную институциональную основу общины, обеспечивающую доверие, и устанавливает гораздо менее эффективные институты для решения проблемы оппортунизма.

В теоретическом плане названные проблемы требуют пересмотра понятия рациональности. Новый институционализм противопоставляет логике рациональной калькуляции всех потенциальных выгод и издержек (концепция рационального индивида) логику соответствия институтам. Это противопоставление основано на двух принципиально различных пониманиях человеческой природы: homo economicus и homo sociologicus223. Первый характеризуется как изобретательный, оценивающий и максимизирующий; модель второго отказывается от акцента наличном интересе. Попытка синтезировать две модели на основе пересмотра понятия рациональности224 была предпринята в теории организаций Гербертом Саймоном. Признаны два взаимосвязанных результата исследований Г. Саймона: предложение заменить принцип максимизации принципом удовлетворенности, так как в сложных ситуациях следование правилам удовлетворительного выбора выгоднее, чем попытки глобальной оптимизации. Суть принципа удовлетворенности формулируется в следующих утверждениях:

а) когда результаты не соответствуют уровню устремлений, начинаются поиски иного стиля поведения (в частности, поиск новых альтернативных действий);

б) одновременно уровень устремлений начинает сам снижаться до уровня практически достижимых целей;

в) если эти два механизма слишком медленно приводят в соответствие устремления и результаты, то эмоциональное поведение — апатия или агрессия — заменяет рациональное адаптивное поведение225.

Второй результат — понятие ограниченной (процедурной) рациональности. По Г. Саймону, рациональность человека ограничена в силу ограниченности основного ресурса рациональности — интеллекта, и индивиды используют стратегию нахождения удовлетворительного результата, т. е. ищут способ достичь некоего уровня, адекватного их устремлениям. Модель нахождения удовлетворительного результата описывает процесс, ведущий к принятию решения: люди начинают поиск, когда не достигают цели своих устремлений, но при этом пересматривают и сами цели. Одно из главных следствий теории Г. Саймона заключается в том, что характер поведения рационального индивида невозможно вывести из объективной информации об окружающей среде: требуется еще знание его или ее умственной деятельности226.

Д. Норт принимает постулат Г. Саймона о несовершенной (процедурной) рациональности. Ограниченная рациональность экономических акторов, проблема оппортунизма и низкая оценка справедливости институциональной системы повышают издержки обмена, возникающие вследствие того, что информация обладает ценой и асимметрично распределена между сторонами. Как следствие: «Результатом любых действий игроков по формированию институтов... будет увеличение степени несовершенства рынков»227. Любая институциональная система содержит в себе антистимулы, что позволяет говорить только об относительной, а не об абсолютной эффективности.

Понятие эффективности распределения ресурсов в неоклассической экономической теории связано с возможностью достижения стандартного критерия В. Парето. Д. Норт использует понятие «адаптивной эффективности», которое связано с правилами, формирующими направление развития экономической системы во времени, а также с тем, насколько сильно стремление общества к обучению и приобретению знаний, к поощрению инноваций, к риску и разнообразным видам творческой деятельности. Смена акцентов позволяет выделить целый спектр ключей анализа. Во-первых, подчеркивается важность анализа институтов, изменяющих общество (трансмутационных, в терминологии М. К Петрова). Во-вторых, ак- центируются стимулы для децентрализованного принятия решений. В-третьих, критически оценивается адаптивная эффективность государственной организации. И, наконец, ставится под сомнение способность политического процесса, по своей природе консервирующего статус-кво, обеспечивать высокую адаптивную эффективность. Отсюда — значение, придаваемое Д. Нортом законам о банкротстве: «Важно иметь такие правила, которые устраняют не только проигравшие экономические организации, но и проигравшие политические организации»228.

В отношении направленности институциональных изменений важны два вопроса: —

что определяет дивергенцию обществ, политических систем и экономик; —

как объяснить выживаемость и устойчивость сравнительно неэффективных институциональных систем.

По мнению Д. Норта, здесь проявляется эффект path dependence (зависимость от траектории предшествующего развития). В неоинституционализме разработана концепция самоусиления институтов229. Факторами этого феномена являются «кумулятивная причинность», «эффект блокировки» («lock-in»230), «хреодный эффект», связанный с принципом случайности институционального выбора, а также «эффект гиперселекции231»232. УД. Норта также можно встретить описание всех этих феноменов, но наиболее важными он считает четыре механизма институционального «само- поддержания»:

1. Создание институтов de novo требует больших издержек по формированию сопутствующего оснащения. 2.

«Эффект обучения». В области технологии он напоминает хреодный эффект: рост качества продукции или снижение издержек по мере того, как расширяется использование технологии. Соответственно переобучение стоит дорого и может не окупить себя. Институциональная система предоставляет организациям большие возможности, поэтому они способны воспользоваться большими «эффектами обучения». 3.

«Эффекты координации», т. е. преимущества от сотрудничества с другими экономическими агентами; прямым следствием эффекта координации будет состояние «lock-in» («блокирование»), которое проявляется в том, что трудно изменить однажды принятое решение. 4.

«Адаптивные ожидания», возникающие вследствие того, что на основе формальных правил появляется множество неформальных ограничений, модифицирующих и конкретизирующих формальные правила, поэтому расширение практики заключения контрактов на основе определенного института уменьшает сомнения в его устойчивости. Эффект path dependence препятствует и реализации конкурентной модели на политическом рынке.

Похожие идеи можно обнаружить в институциональной теории М. К. Петрова. В ней по основанию дистинкции «закон- канон» четко выделяются два типа институтов: трансляции и трансмутации. М. К. Петров дает только функциональное определение института как «интерьера» и организатора человеческой деятельности. Анализ показывает, что он принимает классическую трактовку института функционалистской школой в социологии Дюркгейма—Парсонса233. По Э.Дюркгейму институты — это устойчивые нормы, регулирующие поведение людей и реализующиеся в формах организации общественных взаимоотношений. Т. Парсонс дополнил понятие института Э. Дюркгейма понятиями роли и статуса. М. К. Петров, критикуя методологический актуализм статусно-ролевой теории Парсонса—Мертона, акцентирует институты трансмутации в системной взаимосвязи институтов стабилизирующего и трансмутирующего типа. При этом его внимание смещено от крупных институциональных единиц к непосредственному институциональному окружению человеческой деятельности («интерьеру»). Именно такая постановка проблемы характерна для нового институционализма.

У М. К. Петрова выделяются те же основные функции институтов, что и у Д. Норта: —

обеспечение социальной преемственности и стабильности; —

структурирование человеческой деятельности и общения; —

стимулирование творческого общения индивидов и приобретения знаний.

В этом контексте важно признание Д. Норта в том, что он «не встречал работ, в которых целенаправленно изучалась бы связь между институциональными структурами... и стимулами к приобретению чистого знания»234. Однако именно это составляло главный объект исследований и является основным в наследстве М. К. Петрова, проявляясь в разработке таких фундаментальных понятий, как «социокод», «типы кодирования и трансляции знания», «трансляционно-трансмутационный интерьер» и др.

Функциональное определение необходимо, поскольку придает институту сугубо техническую характеристику — меру эффективности, а также позволяет М. К. Петрову выделить два подхода к институциональной эволюции по основанию дистинкции «репродукция-творчество»: рационализационный (улучшающий существующие институты) и инновационный (оценка эффективности и выбор из нескольких «конкурирующих» институтов).

Агенты институциональных изменений — люди. Особую значимость имеет концепция «лишних людей», связанная с ограниченностью социальной матрицы профессий: «...Концепт "лишних людей"... несет явно революционную функцию реальной возможности появления нового и попыток его реализации, перевода в наличное, в норму»235.

Поведенческая модель М. К Петрова (дистинкция «поведение—общение») и критика социологического актуализма в основных чертах совпадает с теорией человеческого поведения Д. Норта и его критикой неоклассической поведенческой модели. При этом М. К Петров разработал концепцию человекоразмерности, предвосхитив аналогичную концепцию ограниченной (процедурной) рациональности Г. Саймона. «Человекоразмерность» есть условие и мера фрагментации социально-необходимой деятельности в посильные для индивидов роли и ролевые наборы. Она связана с биологической недостаточностью человека и, соответственно, с необходимостью специализированного знакового кодирования индивидов в условиях неразвитости биологического (генного) кодирования. Поэтому человеческая размерность отражена прежде всего в структурах знаковых систем236. «Человекоразмерность» и институты находятся в отношениях обратной зависимости: при восполнении человеческой недостаточности отпадает необходимость во вспомогательных институтах. Однако этому препятствует эффект блокировки («lock-іп»), разработанный в институционально-эволюционной теории. У М. К. Петрова обнаруживается описание идентичного феномена институциональной блокировки творческих потенций человека. Одним из аспектов этой проблемы является несоответствие вновь устанавливаемых институтов принципам и возможностям человеческой размерности (следует особенно обратить внимание на этот момент, поскольку у Г. Саймона его не было, хотя данную проблему следует положить в основу нового институционализма).

Траектория развития обществ у М. К. Петрова определяется институциональной системой. Однако он восполняет недостаток, отмеченный Д. Нортом: в основу петровской классификации положены институты, определяющие стремление общества к обучению и приобретению знаний, а также к поощрению инноваций и творческой деятельности. М. К. Петров выделяет три типа социальности: доземледельческий (первобытный), земледельческий (традиционный), европейский (современный), — каждый из которых обладает особым набором социальных институтов. Они обусловлены тремя типами семиотического кодирования социально-необходимых видов деятельности — индивидуально-именным (доолимпийским), профессионально-именным (олимпийским) и универсаль- но-понятийным (европейским). М. К. Петров анализирует три типа социальности, акцентируя взаимосвязь личности, социальных институтов и государства и обнаруживая элементы институционально-эволюционного подхода.

Институционально-эволюционная интерпретация теории М. К. Петрова позволяет адекватно описать его политико-философскую концепцию. В ней, на наш взгляд, представлена альтернатива бюрократически-государственной организации общества. С этим утверждением связаны два ключевых тезиса: 1) наиболее адекватная форма социально-политической организации в современном нестабильном мире есть форма «человек—государство»; 2) существование и усиление современных государств является результатом действия «хреодного эффекта». Нет никаких оснований считать государство агентом или формой социально-политического развития, поскольку бюрократическая организация блокирует развитие творческих способностей человека. С точки зрения нормативной237, понимание государства как высшего уровня развития общества просто аморально. С точки зрения экономической238, государственная регламентация, вопреки ожиданиям, не приводит к снижению стоимости трансакций, в связи с чем ставится под сомнение ее эффективность239.

М. К. Петров выделяет две модели «человек—государство»: античную и современную. По его гипотезе, эта форма социально-политической организации возникает в бассейне Эгейского моря в период между крушением традиционного кносско-ми- носского государства и появлением классического античного полиса. Крушение государства, на его взгляд, было вызвано повсеместным распространением пиратского промысла, деятельность которого в принципе непредсказуема. Нормы пиратского ремесла, как считает М. К Петров, были перенесены на всю совокупность отношений в «домах» гомеровских Одиссеев. Речь идет о следующих характеристиках: —

институционализация отношения «слово—дело», что «делает героя гомеровских времен личным носителем социальности во всем ее карликовом объеме»240; —

институционализация запрета на повтор—плагиат, предпочтения событиям уникальным; —

институционализация полной автономии главы дома, «становление двусоставной формулы человека: «всеобщее + частное», — где всеобщее суть дела общего интереса, а частное — дела дома»241; —

этим обусловлен невиданный рост политического самосознания и железная самодисциплина: «Лишь с этого момента приобретает смысл вся совокупность равнораспределен- ных "общечеловеческих" идей: свобода, равенство, братство, а само слово "человек" начинает звучать если не очень гордо, то во всяком случае содержательно»242.

Таким образом, античный полис предваряется «естественным» состоянием анархии. Уникальность полисной организации243, по М. К. Петрову, необъяснима без этого предварительного состояния. Характерные черты нового «трансляционно- трансмутационного интерьера» таковы: —

фигура человека-законодателя, фиксирующего в номосе личное слово, и гражданская общественная жизнь в качестве подчиненного слову дела; —

законодатели, включенные в гражданскую жизнь, остаются гражданами-новаторами; —

новый институциональный интерьер государственности постоянно открыт для новых предложений-вкладов в силу закрепления права любого гражданина на новаторство; —

в выработке новых институциональных норм отсутствует характерное для традиционного государства «рационализиру- ющее» ограничение, а инновационноеть стимулируется всеобщим распределением гражданского навыка;

— имя новатора сохраняется, т. е. возникает неформальный институт авторского права, стимулирующий гражданина к новаторской деятельности.

Античный опыт «человека—государства», по мнению М. К. Петрова, закончился неудачей: «Бушующее в гомеровские времена пламя политического самосознания.мирно угасает в законе»244. Причины тому — технологические («если все — пираты, то некому их кормить») и политические (агрессивность глав домов). В результате этого отступления «начинается быстрое разрастание ритуала по линии: человек- государство, город—государство, союз городов, империя»245. Из этого М. К. Петров делает следующий вывод: главная идея гражданской доблести, выработанная Античностью, состоит в том, что не человек подгоняется подуровень требований государственной машины, а государственный механизм выстраивается в соответствии с уровнем способностей человека (его «человекоразмерности»).

Похожая ситуация складывается и в современном «онаученном» обществе. По М. К. Петрову, наука оказывает возрастающее влияние на обновление социальной структуры и сознание людей. «Онаученное» общество характеризуется прогрессирующей нестабильностью, что делает невозможным закрепление в знаковой форме «программ действий» и востребует творческие потенции человека: «Моральное старение, кладбища машин и социальных институтов типичны для научно-технической революции»246. Все более напряженными становятся взаимоотношения человека и бюрократической организации национального государства. Мышление чиновника по принципу отрицательной обратной связи с опорой на наличный опыт оказывается неадекватным состоянию нестабильности247.

Сравнительный анализ показывает, что в рамках двух противостоящих парадигм исследования бюрократии (М. Вебера и К. Маркса) взгляды М. К. Петрова укладываются в контекст марксистской теории бюрократии248. А критику М. К. Петровым разрыва пары «слово—дело» можно использовать для критики веберовской концепции рациональной бюрократии. Претензии бюрократии на рациональность снимаются концепцией чело- векоразмерности (ограниченной рациональности).

Ключевой конфликт современности, по М. К.Петрову, есть конфликт институциональных интерьеров — государственного и «онаученно-личностного» — и «представляется... как конфликт сознающего себя в науке и через науку индивида и не отвечающей требованиям его самосознания национально- государственной действительности»249. Между тем именно в условиях современной нестабильности требуется «человек—государство», т. е. «...свободный, научно-грамотный, сознающий границы собственной свободы и ответственности человек- творец»250. Этому препятствует «хреодный эффект» института национального государства: во внутренней среде «навыки граждан», отсутствие конкуренции личности с государством и законов о банкротстве, позволяющих исключить государство как проигравшую политическую организацию, во внешней — отношения состязательности с другими государствами и агрессивность межгосударственной политики. Оттого, насколько быстро будет преодолеваться хреодный эффект бюрократически- государственной институциональной организации, зависит скорость развития науки, личности и современного общества.