ПОСЛЕСЛОВИЕ

Вклад шестидесятников в культуру не пропал даром. Их голос был негромким (эпоха была другая), но слышен до сих пор. Их труд укреплял жизненные и житейские позиции человеческого в человеке.

Человечество переживает системный кризис. Христианская культура близка к коме. В переломные периоды истории и прежде переживались времена утраты образцов. Ныне речь идет о варварском отношении к природе и к человеку в условиях глобального истощения ресурсов, о деградации трудовой этики, о падении нравственных норм и общепринятых правил поведения, об упадке личной морали. Богоборчество, вседозволенность, культ тела и плотских наслаждений, ломка ролевого полового поведения, ослабление абсолютных табу, крушение семьи, разрушение привычных правил внутренних и международных коммуникаций и т.п. - все это мы ныне в существенных моментах переживаем сообща с Европой. В России, естественно, особенная стать.

В канун и сразу после падения Западной Римской империи настали черные времена. То же сейчас. Сравнение поведения некоторых людей с животными приобретает прямой, даже зловещий смысл: 1) размывается зоосоциальный инстинкт - фундаментальное отличие человека от животного (как животное человек - ужаснее всех других тварей); 2) звериное начало монтируется в социальное поведение: оно уже - не уродство либо недостаток, а колоссальное преимущество; мир состоит из хищников и дичи: деградация - от «богочеловека и зверочеловека». Те, кто живет на земле и с земли, а также трудящиеся на фабриках и заводах люди - недочеловеки, быдло, говорящие орудия. «Речь идет не об отчуждении, не о классовой вражде, а об антропологическом и биологическом разрыве между элитой и обществом.

Ныне, как и в те времена, уповают на религию. С. Хантингтон, например, один из многих современных ученых, предрекающих в борьбе цивилизаций упадок западной культуры, указывает на религию как на наиболее важный элемент, образующий ее устойчивость. Усматривая возрождение религии во всем мире, он видит в этом реакцию на атеизм, моральный релятивизм и потворство слабостям, а также утверждение ценностей порядка, дисциплины, труда, взаимопомощи и солидарности. Обращаясь к иным культурам, сохраняющим устойчивость, он иногда включает в их число и Россию (4). Известный отечественный философ истории и футуролог А.С. Панарин, анализируя системный кризис, в котором оказался мир, неоднократно указывал на православие как путь к спасению (1).

Действительно, в попытках спасения христианской культуры на передовой оказалось православие. При встрече с архимандритом Кириллом (в 2007 г.) папа Бенедикт XVI сделал ему комплимент (или выразил надежду?), сказав, что православие сумеет преодолеть кризис. Почему именно православие? Западный человек, если и не утратил веры, больше всего полагается на земной правопорядок и западную законность; веру в Бога заменило безусловное доверие к толерантности, политкорректности (часто - себе в убыток) и «правам человека» - правам, которые слишком часто являют нам бесправие и порывают с человечностью (чего стоят точечные бомбардировки в Югославии и Ираке, снятие запрета на промискуи- тетные и однополые браки, детская порнография, культ бессмысленного потребления и роскоши и т.п.). Зловеще выглядят на Западе закрытые и пустующие храмы и непреодолимые трудности в формировании духовных семинарий.

Еще совсем недавно взоры западного человека не простирались дальше завтра, когда можно выпить кофе или браузе и ехать по хайвею по делам либо развлекаться в полной уверенности в вечности вещей, как они существуют здесь и теперь, и в величии «этой» страны, в которой выпало тебе счастье жить.

Но у нас («особенная стать») есть одно «преимущество» - следствие горького опыта XX в.: отлученные от самобытной русской философии, религии и церкви, руководимые воинствующими атеистами, которые долгие годы внушали нам, что добро - это нечто вроде выгоды (для пользы дела можно лгать и убивать, что граница между злом и добром относительна, потому что нравственно то, что служит делу коммунизма), теперь, когда советский вариант и сама идея коммунизма уходят из памяти, когда капитализм с его бездной между богатством и бедностью стал нашим «светлым» будущим, а народ обречен на безнадежно скудное выживание, религия явилась единственным надежным средством сохранения «человеческого в человеке» и единения покинутых в этом мире одиноких людей.

Помимо этого в восточном благочестии привлекает доминирование идей не справедливости, а любви, не индивидуального, а космического спасения, и католичку Катарину Бета, принявшую православие, автора книги о русской душе, воодушевило в православии рассмотрение Апокалипсиса как предостережения, предрекающего человечеству новое преображение. «В западном христианстве натурфилософия отодвинута на задний план. Восточная же церковь обнаруживает понимание творения во всех новых образцах христианской космологии. Христианское понимание космоса выражается в том, что спасение рассматривается не только как дело человека в пределах рода, но как космическое событие, которое преображает весь универсум. В православии антропология и космология связаны теснее, чем в католицизме и протестантизме» (5).

В разрушенном мире, где народ находится на грани вымирания, когда жизненно необходимо восстановление морали и общественной нравственности, этические принципы, провозглашенные в Новом завете, оказались для нас единственной системой морали. Их пытались и прежде отменять, но тщетно (можно вспомнить времена французской революции конца XVIII в.

Мы хотели свободы, нам дали свободу умирать и своеволие творить мерзости и великие злодеяния. Человек - особое живое существо-животное, которое не ведает в нем пределов. Но теперь самое время вернуться к традиции и вспомнить «о человеческом в человеке»: ведь человек и такое живое существо, которое мечтает о вечной жизни и, провожая в последний путь, оплакивает, грустит и поминает своих усопших. Он способен восхищаться звездным небом и красотой здешнего мира. Для него, да и для всего живого важны запреты и табу, которым, пожалуй, только человек подчиняется, как он думает, по доброй воле (а если не подчиняется, ему мстят и земная природа, и универсум).

В своеволии он готов погибнуть, а потому для воспитания- выживания ему необходимы не только нравственные нормы, но и идея идеала как образец абсолютного блага, с которым человек, если он хочет оставаться человеком, призван соотносить свое поведение. Образы христианской религии, ее категорический императив любви к ближнему и дальнему - наиболее общедоступное и действенное средство морального воспитания - сегодня для народа оказались единственными, а потому и жизненно необходимыми.

Теперь в нашей стране на защите человеческого в человеке остается церковь, занимающая твердую позицию в попытках возрождения нравственности, да слышен нестройный хор голосов ученых и публицистов, бьющих тревогу. Государство и общественные организации медлят, уступая воплям по-ленински «воинствующих безбожников» (прискорбное письмо весной 2008 г. академиков РАН), апологетам толерантности, страшащимся повредить душевному покою инославия (чем весьма озабочены почти все СМИ), а то и неких русофобов, до сей поры уверенных в реакционности православия.

Папа Римский может позавидовать тому, что возрождение веры в народе и церкви как института осуществляется столь быстрыми темпами.

Годы безверия четырех поколений не сломили в памяти повседневной жизни ни «девять дней» и Сороковины, ни Родительскую субботу и Прощенное воскресенье, ни Пасху как главный праздник, ни святость Матери Божьей, Богородицы, вечно оплакивающей Сына и заступницы сирого и несчастного - эталона любви- агапэ, сострадающей, жалостливой и жалеющей, ни идеи о духовном совершенстве. Мало привились насаждаемые ныне зарубежные Рождество, День св. Валентина или св. Патрика, хотя ради этого достойного святого (либо рекламы ирландского пива (?!), чем весьма упиваются родные СМИ) и перекрывают Новый Арбат. Требуются огромные усилия по организации и программированию духовного просвещения народа. У духовенства еще мало сил.

Может ли сегодня философия выразить какую-либо актуальную цель, способную вселить надежду на будущее, или, как представляется многим, в будущем нам уже почти ничего не светит? К прискорбию, ответ не может быть простым. В нашем случае русской философии предстоит еще и ее «реабилитация»: настаивая на ее полной зависимости от западноевропейской мысли, наши апологеты рациональности напрасно апеллируют к строгой научности западной философии, выраженной в логических понятиях; цель недостижима: философские понятия пластичны и не поддаются строгости. А потому нет ни строгости, ни мира в западном философском «доме», именующем свою философию «научной». Ныне западная философия, можно сказать, сама находится в коме. Великих имен давно нет, а мощные философские направления XX в.

После крушения марксизма наши неозападники все еще заимствуют останки с Запада и лелеют культ философии науки, которая не способна представить во всеполноте даже гносеологию. Речь идет собственно не о философии, а о теории науки, как благоразумные немцы, философский народ, назвали этот раздел гносеологии. И вот этот важный сегмент теории выдается за предмет «любви к мудрости»; при этом остается проблемой, нуждаются ли естествоиспытатели и вообще ученые в нем в том его виде, в каком он существует. Напрасно также наши «неозападники», примкнувшие к культу рассудочно-рационалистического познания, настаивают на вто- ричности русской философии, изначально основанной на логосе как мудрости (Софии), включающем всеполноту познавательных возможностей человека, обращенных к нему, к людям и миру, с которыми и в котором они живут, к пределам духовных потенций и возможностей в стремлении к совершенству и абсолюту. Эти возможности философы должны использовать, но не делают этого даже для борьбы с духовным одичанием.

Новейший приговор эпохе: необходимо новое знание о природе надвигающегося коллапса, и победа будет за нами. Следует дополнить: необходимо усиление активности исторического субъекта, которому суждено такое знание претворить в жизнь. К сожалению, создается впечатление, что академическая философия не задумывается о культурной катастрофе, за которую она тоже в ответе. Лелеют философию и методологию науки, преподают историю философии, но ее курсы сохраняют содержание и структуру давнего «основного вопроса философии», субъект-объектных отношений, или: ...от бытия к производству... и т.д. по накатанной тропинке, а до человека в его горе и падении дело не доходит.

Жизнь требует поистине срочного развертывания своего рода мобилизационного сознания. На Западе в школах приняты конфессиональные факультатавы, посвященные истории христианской культуры; введены уроки практической нравственности. У нас ничего этого нет. Нам необходима скорейшая государственная (при поддержке естественного, социального и гуманитарного знания) разработка комплексных программ, возрождающих человеческое в человеке не только в сознании, но и в нормах бытового и трудового поведения, регулируемых в том числе и законодательно. С этой целью требуется обновить содержание наук о человеке.

Что касается философии, необходимо вернуть софийное содержание русской мысли, превратив ее из Золушки, обитающей в прихожей философии науки, в близкое уму и сердцу духовно- душевное достояние, способное осветить людям путь в конце туннеля. Философия обязана принять в спасении духовной культуры самое активное участие, как это было в 60-е годы обогащения культуры.