ПРИКЛАДНАЯ ЭТИКА - СМ. ЭТИКА

Для теоретического осмысления возникающих в ходе лечения психических проявлений 3. Фрейд создал топографическую модель психики, разделив последнюю на три части (сознательную, предсознательную, бессознательную) с так называемой «цензурой» на стыках между соответствующими частями, а также разработал психобиологическую теорию влечений, обладающих психической энергией (либидо).

Когда 3. Фрейд занялся исследованием психики, то попытался выразить свои идеи на языке строгой науки, заимствовав у основателя психофизики Г.Т. Фехнера понимание психики как гомеостатической системы и продолжив ее разработку в духе модели физической энергии. В рамках выстраиваемой им системы психического аппарата 3. Фрейд постулирует стремление к сохранению стабильного состояния, т.е. правило инерции, как принцип регуляции с целью сохранения гомео- стаза или динамической стабильности в рамках системы. 3. Фрейд вводит два тесно связанных между собой принципа работы психического аппарата - принцип инерции и принцип постоянства. Согласно принципу инерции, психический аппарат стремится сохранить степень своего возбуждения на возможно более низком уровне; второй принцип говорит о тенденции к сохранению степени возбуждения постоянным.

В основе учения 3. Фрейда о работе психического аппарата лежало представление о взаимодействии двух противоположно направленных переменных величин с противоположными знаками заряда и трех регуляторов. 3. Фрейд остался верен данной модели до конца своей жизни. Так, напр., в рамках топологической модели роль противоположно направленных переменных величин была отведена влечению Я к самосохранению и сексуальному влечению, а роль регуляторов - бессознательному, предсознанию и сознанию. На основании топологической модели строения психики 3.

Согласно 3. Фрейду, источником инстинктивного влечения является процесс возбуждения, протекающий внутри организма. Однако влечение само по себе - явление чисто психологическое, т.е. психологический представитель постоянно действующего внутреннего соматического источника стимуляции. 3. Фрейд выделял источник, цель, объект и силу влечения. В частности, источником либидинозного влечения он считал некоторые эрогенные части тела. Целью инстинктивного влечения является удовлетворение. Тот объект или лицо, в связи с которым влечение способно достигать своей цели, становится объектом влечения. Взаимосвязь влечения, образа объекта и двигательного образа, возникающая под воздействием возбуждения, вызванного влечением, порождала желание. В качестве главных побудителей поведения влечения отражали влияние врожденных, соматически обусловленных и характерных для всех людей биологических сил. Поэтому 3. Фрейд рассматривал влечения как главные мотивационные факторы сознания. Взаимодействие влечения и вытеснения, т.е. противоположно направленного влечения, позволяло сохранить гомеостаз в пределах системы.

3. Фрейд предположил, что любое влечение стремится выказать себя, вызывая представления, подходящие для этой цели. По мнению основателя п., представлениями управляют влечения, поэтому представления являются выражением порывов, связанных с влечениями, но не тождественны влечениям. Выдвинув предположение о дуалистической природе влечений, а также о характере взаимосвязи влечения и представления, 3. Фрейд указал на то, что в основе конфликта лежит несовместимость различных представлений, возникающих одновременно, причем противоречия между представлениями суть лишь проявления борьбы между отдельными влечениями. Борьба между ними сводится к тому, что одна группа представлений старается изолировать и не подпустить к сознанию другую группу представлений, а процесс, обрекающий одну группу представлений на такую участь, именуется вытеснением.

В классическом п.

Создав такую энергетическую модель работы психического аппарата, 3. Фрейд стал причислять п. к строгой науке. Исследуя разработанную основателем п. модель работы психического аппарата, фр. философ П. Рикер пришел к выводу о том, что загадка фрейдовского дискурса заключается в переплетении энергетического и герменевтического языков.

Столкнувшись в дальнейшем с такими проблемами, как военные неврозы, бессознательное чувство вины, негативная терапевтическая реакция и т.д., которые было трудно объяснить с помощью топографической модели психики, 3. Фрейд был вынужден пересмотреть и расширить свою прежнюю теорию инстинктивных влечений и включить в нее некий агрессивный, или деструктивный, компонент. Клинические наблюдения привели его к мысли о том, что чувства гнева и враждебности, так же как и сексуальные желания, могут приводить к конфликтам и вытеснению, и против них также создаются защиты. Поэтому 3. Фрейд стал писать о либидинозных и агрессивных влечениях.

Все это привело основателя п. к созданию в 1920-х годах структурной модели психики, в которой классификация базировалась на психическом функционировании, а не на степени осознавания. Роль регуляторов в этой модели отводилась трем инстанциям психики: Эго (Я), Супер-эго (Сверх-Я) и Ид (Оно), а роль противоположно направленных переменных стали играть влечение к жизни (Эрос) и влечение к смерти (Танатос).

Остановимся кратко на характеристике этих гипотетических инстанций психики. Согласно 3. Фрейду, Ид охватывает психические репрезентации инстинктивных влечений.

Вторая инстанция психики - Супер-эго - развивается, согласно 3. Фрейду, на основе ранней идентифи- кации с родителями в период крушения «эдипова комплекса», являясь его законным наследником. Супер-эго - это психическая система, которая устанавливает и поддерживает морально-нравственные стандарты и желаемые цели и идеалы, наказывая человека за отход от них угрызениями совести и чувством вины и вознаграждая за соответствие поведения человека данным стандартам и идеалам.

Третья инстанция психики - Эго, - обладая интегрирующей функцией, наряду с функциями адаптации и контроля, приносит в нашу психику согласованность. Эго вынуждено принимать во внимание давление со стороны проистекающих из Ид влечений, соотносить их с требованиями внешнего мира, а также с требованиями, идущими со стороны Супер-эго. Для осуществления своих синтезирующих функций Эго, действующее в соответствии с принципом реальности, использует ряд защитных механизмов - вытеснение, регрессию, сублимацию и другие.

Что касается представлений о влечениях к жизни и смерти, то они были изложены 3. Фрейдом в философской форме, при переходе от частного противопоставления сексуальности и самосохранения к общему противопоставлению Эроса и Танатоса, которые, по мнению 3. Фрейда, находятся в вечном конфликте. При этом основатель п. считал, что агрессивное влечение возникает из лежащего в его основе влечения к смерти.

Переходя к описанию последующих метаморфоз п., следует сказать, что они начались еще при жизни создателя п. в среде его учеников, создававших собственные психологические учения, и сопровождался отлучением отступников от п.

Первым из них стал австрийский психолог Альфред Адлер, создавший после разрыва с 3.

Другим отступником от классического п. стал швейцарский психолог и психиатр ТК.Г. Юнг, который, после нескольких лет тесного сотрудничества с 3. Фрейдом, отверг сексуальную интерпретацию либидо и выдвинул

собственное понимание либидо как психической энергии. Отойдя от классического п., К.Г. Юнг создал свой вариант глубинной психологии - аналитическую психологию. Ее ядром, как и у 3. Фрейда, стало учение о бессознательном, которое, однако, отличалось от концепции бессознательного основоположника п. Согласно К.Г. Юнгу, человек обладает как личным бессознательным, содержащим в себе все, что было вытеснено в ходе развития индивида, так и коллективным бессознательным, которое является носителем и хранителем архети- пического генетически наследуемого опыта филогенетического развития человечества. Целью человека, по К.Г. Юнгу, является «индивидуация», нахождение собственного уникального пути, т.е. самоосуществление.

1920-1930-е гг. связаны с возникновением Неофрейдизма - направления в совр. п., получившего распространение гл. о. в США. Наиболее известные представители: К. Хорни, Г. С. Салливан, ТЭ. Фромм и др. Лидеры неофрейдизма, подвергнув критике некоторые фундаментальные утверждения 3. Фрейда (в частности, теорию либидо), акцентировали роль социальных и культурных детерминант в жизнедеятельности личности и общества.

В 1920-е гг. 3. Фрейдом были заложены основы эго- психологии - одной из ветвей п., развивавшейся далее его последователями - дочерью А. Фрейд, X. Хартман- ном и другими. Эгопсихология явилась дальнейшей разработкой классического п. с его акцентом на развитии и разрешении невроза переноса. Однако клинически не доказанное убеждение в целительной силе невроза переноса в 1950-х гг. породило в 1970-х кризис эгопсихологического направления, доминировавшего в американском п., и способствовало смещению акцентов в сторону теории объектных отношений. Это привело к эпохе постэгопсихологии, что выразилось в создании синтезирующих учений, пытающихся вобрать в себя лучшие стороны эгопсихологии и теории объектных отношений.

В 1930-е гг. на смену доминировавшей старой теории либидо и влечений, а также новой эгопсихологии -

двум концепциям, которые в то время превалировали в п., - приходит понимание важности объектных отношений, связанное с кардинальным пересмотром природы человека.

В 1950-е гг. возникает психосоматическая медицина -

направление совр. медицины, основывающееся на признании особой роли психических факторов в зарождении, течении и исходе соматических заболеваний. Одним из ее создателей является амер. психоаналитик Франц Александер, основатель и лидер Чикагской школы п. В психосоматической медицине используются идеи, методы и техника п. для объяснения и терапии неврозов органов и органических заболеваний. Совр. психосоматика основывается на экспериментально доказанном и подтвержденном факте, согласно которому

эмоции могут решающим образом влиять на функции органов. Психосоматический подход требует глубокого изменения обычной врачебной практики - многофакторного рассмотрения недуга пациента, в котором психиатр сотрудничает с экспертами в различных областях медицины.

В 1960-е гг. ТЖ. Лаканом и другими исследователями был создан структурный психоанализ. В 1970-е гг. были разработаны основы психоаналитической 'герменевтики, одного из психоаналитически ориентированных течений совр. философии, создателем которого был немецкий исследователь Альфред Лоренцер. В своей книге «Археология психоанализа» он называет п. скорее «анализом переживаний», чем психологией. Радикальным переворотом 3. Фрейда во взаимоотношении врача с пациентом А. Лоренцер считает предоставленное пациенту право самовыражения, предметом сообщений которого отныне становится социальная конкретность его жизненного мира, представленная в виде «сценически разыгранных рассказов». Согласно А. Лоренцеру, в психоаналитической работе переживание предстает как сценически разворачивающийся жизненный проект. Подобные жизненные проекты, по мнению нем. исследователя, могут улавливаться лишь как «сцены», реальные или фантазируемые, т.е. как квазисобытия. Лишь таким путем в поле зрения сохраняется собственный предмет п.: проекты интеракции, которые являются местом встречи индивидуальных особенностей и коллективных норм. По мнению А. Лоренцера, формирование символов происходит не в бессознательном, как полагал 3. Фрейд, а в сознании человека. Исходя из своего понимания п. как «конкретной науки переживания», Лоренцер помещает п. в центре треугольника, сторонами которого являются биология, социология и психология.

По мнению австро-амер. психоаналитика Хайнца Кохута, основателя Я-психологии в совр. п., классическая теория и психоаналитическая концепция человека остаются верными, хотя и в пределах определенной, четко очерченной области структурного конфликта и структурного невроза. При этом он считал технические наработки классического п. - метод свободных ассоциаций и толкование сопротивления - всего лишь вспомогательными средствами, служащими интроспективному и эмпатическому методам наблюдения, которые не годятся для описания более архаических состояний пациента. Поэтому X. Кохут предложил новое определение п. как психологии сложных психических состояний, которая с помощью постоянного интроспективно-эм- патического погружения наблюдателя во внутреннюю жизнь человека собирает данные, чтобы их объяснить.

Говоря о совр. п., вполне оправданно вести речь о конвергенции между различными его школами. Конкретизируя специфические черты подобного развития либеральных и интегративных подходов в совр. п., российский психоаналитик А.В. Россохин пишет о том, что совр. п. все больше эволюционирует в направлении интеграции субъект-объектного и субъект-субъектного представлений о взаимодействии аналитика и пациента, интеграции «психологии одной персоны» и «психологии двух персон», а в технической плоскости - интеграции таких (казавшихся раньше полностью противоположными) инструментов аналитической техники, как интерпретация и взаимоотношение.

В течение 20 в. наблюдалось взаимное влияние психоаналитических и философских идей. Это происходило, в частности, потому, что совр. психоаналитический клинический опыт во многом фокусируется на экзистенциальных проблемах. В частности, акцент ряда экзистенциальных философов ('Экзистенциализм) на бисубъектных отношениях во многом способствовал аналогичному переходу от субъект-объектных к субъект-субъектным отношениям в совр. п. В осознании герменевтической природы психоаналитических знаний значительна заслуга П. Рикера. Создатели интерсубъективного подхода в п. широко используют феноменологический подход при исследовании аффективных состояний пациента, осуществляя синтез п. с 'феноменологией. В целом можно сказать, что в совр. п. наблюдается устойчивая тенденция к сопряжению психоаналитических концепций с различными идеями феноменологии, экзистенциализма и 'герменевтики.

Лит.: Александер Ф. Психосоматическая медицина. М., 2004; Куттер П. Совр. психоанализ. СПб., 1997; Рут- кевич А. М. Психоанализ. Истоки и первые этапы развития. М., 1997; Старовойтов В. В. Совр. психоанализ: интеграция субъект-объектного и субъект-субъектного подходов. М., 2004; ТомэХ., КэхелеХ. Совр. психоанализ. 2 тт. М., 1996.

СЕМАНТИКА - дисциплина, занимающаяся значениями знаков, в особенности языковых знаков. Основной вопрос е.: что есть значение (языковых) знаков? Этот вопрос подразделяется на три частных: (і) вопрос о классификации: как можно классифицировать значения по типам? какие основополагающие типы значений существуют? (2) онтологический вопрос: что есть значение (для каждого из типов значений) с онтологической точки зрения? Сюда также относится вопрос о том, как можно объяснить причину, по которой нечто называется знаком с тем или иным значением, а не лишенной значения вещью; (3) вопрос о схватывании или постижении значения: каким образом компетентные говорящие схватывают и постигают значение знаков?

У истоков с. стоит вопрос о классификации. Прежде всего, необходимо прояснить, какие (основополагающие) типы значений существуют. Языковые знаки могут обнаруживать различные типы значений. В первую очередь, в этой связи стоит упомянуть использованное 'Г. Фреге различие между «смыслом» и «значением». семантика

Под значением Г. Фреге гл. о. понимает указание (референцию). Смысл, напротив, является независимым от указания типом значения, которое можно помыслить как когнитивную значимость. Два выражения обнаруживают различный смысл, если они различаются в способе данности референта, как, напр., выражения «утренняя звезда» и «вечерняя звезда». Возникает вопрос, может ли «смысл» Г. Фреге быть каким-либо образом реконструирован, исходя из референциальных свойств. Представление о том, что это возможно, можно обозначить как «референциализм». Модельно-тео- ретическая е., восходящая к работам ТА. Тарского, охватывает все расширительные аспекты значений и может рассматриваться как одна из версий референ- циализма. Понятия истины и референции занимают здесь центральное положение.

Как только разъяснены основополагающие типы значений, перед нами встает онтологический вопрос о природе значения. Должны ли мы, вслед за Г. Фреге, исходить из собственной онтологической категории - или же значения могут быть включены в уже признанные категории? Можно ли, вместе с Г. Фреге, исходить из пропозиций («мыслей») как самостоятельных сущностей, с которыми присущим им образом связаны предложения или высказывания, если они обнаруживают соответствующее пропозициональное содержание? Существуют различные онтологические теории, касающиеся пропозиций. Согласно ТД.К. Льюису пропозиции следует понимать как множества возможных миров. Это приводит нас к т.н. с. возможных миров, которая пользуется большим успехом (в первую очередь в лингвистике) и дает свободу для широкой формализации. Однако с философской точки зрения статус возможных миров чрезвычайно спорен, с. возможных миров может рассматриваться как расширение «классической» модельно-теоретической е., позволяющее охватить как экстенсиональные, так и интенсиональные аспекты значений. «Смысл» Г. Фреге описывается как интенсионал (экстенсионал на возможные миры). Дальнейшее обобщение мы находим в т.н. двухмерной е., берущей начало в работах Д. Каплана, Р. Сталнейкера, X. Кампа и ТС. Крипке. Предложению приписываются два интенсионала, чтобы учесть феномен скрытой контекстной зависимости. Т.о. описывается особая зависимость значения от мира, описанная в известном выражении ТХ. Патнэма «значение не в голове» и в наст, время называемая экстернализмом.

Объяснительной с. можно называть часть е., занимающуюся вопросом о том, как высказывание приходит к своему значению. Она призвана прояснить, от какого рода фактов зависит наличие определенного (именно этого, а не к.-л. другого или никакого) значения у высказывания. Исследователями применялись, в первую очередь, интерпретационистские (ТД. Дэвидсон), основанные на теории употребления (ТЛ. Витгенштейн), интенционалистские (П. Грайс), каузальные (С. Крипке), информационные (Ф. Дрецке) и телеологические (Р. Милликен) подходы. В этой связи возникает и вопрос о натурализации значения.

Эпистемическая сфера значения обнаруживает совершенно новые вопросы. Как компетентные говорящие могут понять значение? Как мы понимаем языковые знаки и в чем состоит наша языковая компетенция? В этой связи предлагалось множество различных подходов. С ТЛ. Витгенштейна берет свое начало теория значения как употребления. Согласно данной теории понимание значения - это определенное умение, практика или способность употреблять соответствующие высказывания «правильным образом». Интерпретатив- ные методы исходят из того, что значение может быть понято в акте интерпретации, подчиняющемся собственным принципам. Так, согласно Д. Дэвидсону, основополагающую роль для понимания играет принцип доброй воли, содержащий в себе принцип значительной степени истинности высказываний говорящего и принцип широкого соответствия между говорящим и слушателем. Фундаментально-герменевтические подходы ТМ. Хайдеггера и ТГ.-Г. Гадамера рассматривают понимание как основную для мировоззрения компетенцию и деятельность. Необходимо уже «обладать миром», чтобы понимать что-либо или кого-либо. Г.-Г. Гадамер описывает понимание по модели разговора. Понимание всегда происходит языковым образом и требует наличия общего языка. Понимание не может быть обманчивым и обладает статусом универсального способа бытия для человека. М. Хайдеггер, напротив, делает акцент на долингвистических подходах к миру, предшествующих языковому пониманию и повсеместно присутствующих в ежедневном обиходе и общении с предметами и людьми. Вещи и мир первоначально были открыты нам долингвистически; пропозициональная истина в высказывании строится на этом подходе к миру и является «производным модусом». Следовательно, пропозициональная истина в смысле соответствия высказывания и мира, согласно М. Хайдеггеру, не является основополагающим назначением истины: изначальный феномен - это «открытость».

Лит.: Гадамер Г.-Г. Истина и метод. М., 1988; Дэвидсон Д. Исследования истины и интерпретации. М., 2003; Карнап Р. Значение и необходимость. М., 1959; Хайдеггер М. Бытие и время. М., 1997; TarskiA. Logic, Semantics, Metamathematics. Oxford, 1956.

СЕМИОТИКА (от греч. semeion - знак; англ. semiotics; фр. semiotique) - общая наука о знаках, знаковых системах и знаковых процессах. В центре ее внимания находятся отношения знака к означаемому, отношения между знаками и их место в знаковой системе (синтактика), возникновение знаков (семиозис), а также употребление знаков (прагматика).

Хотя понятия с. в античное время не существовало, его следы ведут к работам Платона. Вплоть до эпохи Средневековья семиотические исследования ограничивались в основном специальными классами знаков, напр., симптомами болезней (диагностика), религиозными символами (теология) и искусственными языками (криптология). Локк в своем эссе «Опыт о человеческом разуме» отождествляет с. с логикой и называет ее одной из трех основных дисциплин философии, наряду с натурфилософией и тэтикой. Он также проводит связь между знаком и познающей душой; эта особенность была характерна для философской с. Нового времени и ограничивала ее рассмотрением человеческих знаковых систем (языка и мышления).

Систематическая наука о знаках была основана ТЧ.С. Пирсом лишь в к. 19 в. Предложенное Ч.С. Пирсом деление знаков на знаки-индексы (физически связанные с означаемым; напр. дым и огонь), иконические знаки (обнаруживающие сходство с означаемым; напр. изображения) и символы (произвольно и условно связанные с означаемым; напр. слова) до сих пор считается основополагающим. Согласно Ч.С. Пирсу, знак вместе с означаемым (объектом) и интерпретантом составляет трихотомию. Т.о., классический семиотический треугольник Аристотеля (заимствованный С.К. Огденом и И.А. Ричардсом), согласно которому знак относится к объекту посредством содержания, претерпел изменения, поскольку акцент был сделан на локковском понятии Интерпретации (Понимания). Центром последующих теорий с. (ТЭ Кассирер, К. Бюлер, У. Эко) стала коммуникация: в одном случае знаки рассматривались как средство обмена информацией, а в другом в поле зрения попали социальный аспект и историчность языка. Ч.У. Моррис продолжил программу общей с. Он не только вывел определение с., но и обосновал различие между синтаксисом, семантикой и прагматикой.

В лингвистике Ф. де Соссюр разработал теорию языковых знаков. Согласно его концепции, знаковые отношения существуют исключительно между звуковым обликом слова (signifiant - «означающее») и понятием (signifie- «означаемое»), в то время как обозначаемый объект отодвинут на задний план. Эти отношения в основном произвольны. Концепция Ф. де Соссюра была продолжена, в первую очередь, в рамках т.н. лингвистического структурализма (Р. Якобсон, Л. Ельм- слев), в поле зрения которого попали целые знаковые системы.

В области философии Н. Гудмен критиковал как роль интерпретации у Ч.С. Пирса, так и психологическую точку зрения Ф. де Соссюра. Он рассматривал знаки как необходимым образом принадлежащие к.-л. знаковой системе сущности (холизм), прямо относящиеся к объекту. Так, изображение относится к изображаемому человеку, который, в свою очередь, может быть обозначен различными способами, напр., как ребенок или как задумчивый человек (репрезентация или репрезентация-как). Согласно Н. Гудмену, этот аспект знака может быть понят лишь на фоне знаковой системы, т.е. включения знака в определенный знаковый класс.

В области математики Клод Шэннон разработал теорию коммуникации, согласно которой на первом плане находятся возможности кодирования информации. Его важнейшим вкладом является мера количества информации: каждый простой знак в принципе может кодировать (означать) два события (состояния): посредством своего наличия или отсутствия (напр., контрольная лампа показывает, что батарея заряжена или не заряжена). Эта мельчайшая единица информации называется битом. Количество информации, которая может передаваться по цепочке знаков, вычисляется на основе количества состояний, которые могут быть обозначены (различены) классом знаковых цепочек. Так, в бинарном восьмизначном коде ASCII может быть образовано 28 = 256 различных знаковых цепочек, каждая из которых содержит количество информации в 8 бит (=i байт).

Фред Дрецке разработал философскую теорию информации и основанной на ней репрезентации. Согласно его теории, состояние Z несет информацию I о том, что состояние Е не будет возникать всякий раз, когда не будет возникать также состояние Z. Благодаря этому может быть введено определенного рода значение, не основанное на к.-л. интерпретации или конвенции, а естественным образом присущее физическим сущностям (напр., дым означает огонь). Ф. Дрецке опирается на это «естественное значение», чтобы разъяснить значение репрезентаций: это предметы, обладающие функцией носителей информации о своем значении. Так, стрелка индикатора топлива несет информацию о полноте топливного бака, пусть и не всегда верную (в случае сбоев). Генеральная стратегия сведения значения всех ментальных репрезентаций к определенного рода естественному значению отстаивается в новейших дискуссиях (напр., хотя и в различной форме, в работах Дж. Фодора, Р. Милликена и Р. Камминса).

В новейшее время с. как общая наука о знаках утратила свое значение из-за все большей специализации дискуссий: в философии сознания (ментальные представления), лингвистике (антропосемиотике), тфилософии языка, зоосемиотике, семиотике архитектуры, кино и искусства.

Лит.: Бюлер К. Теория языка. М., 1993; Кассирер Э. Философия символических форм. В з тт. СПб., 2002; Моррис Ч.У. Основания теории знаков // Степанов Ю.С. (Ред.). Семиотика. М., 1984; Пирс Ч.С. Избранные философские произведения. М., 2000; де Соссюр Ф. Курс общей лингвистики. М., 1998; Cummins R. Representations, Targets, and Attitudes. Cambridge, 1996; Dretske F. Knowledge and the flow of information. Stanford, 1981; Eco U.

A theory of semiotics. Bloomington, 1976; FodorJ. Representations. Cambridge, 1981; Goodman N. Languages of art. Indianapolis, 1976; HjelmslevL. Omkring sprogteori- ens grundlaeggelse. Kopenhagen, 1943; Jakobson R. Semio- tik. Fr./M., 1988; Locke J. Essay concerning human understanding, Oxford, 1690; Millikan R. Language, thought, and other biological categories. Cambridge, 1984; Ogden C.K., Richards LA. The meaning of meaning. L., 1923; Peirce C.S. Collected Papers. 1-6 Hg. C. Hartshorne & P. Weiss, 7-8 Hg. A.W. Burks. Cambridge, 1958; Shannon C.E. A mathematical theory of communication // Bell System Technical Journal, 27 (1948).

СОЦИАЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ - одна из областей философского знания. В силу специализации, происходящей в социальных и гуманитарных науках в течение последнего полувека, предметное поле западной с.Ф. распалось на ряд самостоятельных дисциплин, таких как 'политическая философия, 'философия права и моральная философия ('Этика), с одной стороны, и теоретическая социология, социальная антропология, культурная антропология и критика культуры - с другой.

Можно выделить два основных понимания социальной философии, (і) С.Ф. - аспект философской деятельности, относящийся к изучению общества. Именно в таком смысле чаще всего употребляется этот термин в западных источниках: («Социальная философия Аристотеля», «Социальная философия Прудона», «Социальная философия ТБ. Рассела» и т.д.) Если философ сомневается в своей способности познать социальный мир, ему может помочь ощущение ответственности за формирование мысленного проекта будущего. Такой проект можно найти у Т. Гоббса (преодоление войны всех против всех посредством передачи функций легитимного насилия государству), Дж. Локка (ограничение своеволия государства гражданским обществом), И. Канта (проект вечного мира). (2) С.Ф. - философская дисциплина, изучающая предельные основания социальной жизни, человеческих взаимоотношений и общежития. Истоки совр. с.Ф. следует искать в произведениях тех же мыслителей, которые считаются основоположниками социологии (О. Конт, Ф. Теннис, Г. Тард, 'Э. Дюркгейм, ТМ. Вебер). Однако предмет с.Ф. и предмет социологии не совпадают. Если социология по умолчанию понимается как «наука об обществе», то с.Ф. ставит вопрос о том, как возможно общество.

Сущность социального выявляется сегодня из осмысления новых ситуаций, поисков их объяснений с использованием совр. теоретических средств, а также посредством обращения к классическим социальным теориям (от А. Смита и Ш. Монтескье до К. Маркса и М. Вебера) и новой интерпретации этих теорий. К конкуренции концепций и интерпретаций добавляется вопрос о том, что же, собственно, изучается в качестве «социальной реальности».

С.Ф. никогда не давала однозначного ответа на вопрос, что такое социальная реальность. В наши дни появились сомнения в онтологическом статусе самой этой реальности. Популярность, которую тема «исчезновения социального» обрела начиная с 1980-х гг., обусловлена как объективными изменениями общества, так и изменением его восприятия. Отсюда и проблематиза- ция понятия «социальная реальность» (ТЖ. Бодрийяр, 3. Бауман и др.)

Аналогичная проблематизация происходила в 20 в. и в естествознании. Как показала совр. 'философия науки, онтологический статус того или иного объекта неотрывен от теории. В частности, в совр. физике наделение статусом реальности происходит через отбор работающих абстракций и отделение их от неработающих. Абстракции типа теплорода и флогистона перестали быть работающими и не формируют 'онтологию. Вместе с тем такие абстракции, как атом, электрон, энергия, стали работающими, и на них теперь строится онтология физического мира.

Отношение к предмету познания дано не в форме созерцания, а в форме деятельности. Поэтому типы объяснения социальной реальности тесно связаны с культурными ценностями. Социальная практика является частью контекста производства знания. Многие социальные концепции формируются под влиянием внешних целей. Отсюда проистекает изменчивость и непрочность социальных онтологий. Поэтому их осмысление должно заключать в себе не только аналитический, но и нормативный аспект.

Для того чтобы увидеть конкуренцию социальных онтологий, уместно обратиться к истории социальных идей. О. Конт открывает социальное как род 'метафизики, социо-теологию, для которой человеческое общество выступает как потенциально наиболее совершенное и в то же время позитивное (данное как факт) целое, устремленное к развитию, прогрессу, порядку. Это не виртуальные характеристики, а то, чем человечество может стать вследствие своей ориентации на прогресс. Контовский 'позитивизм имеет практические цели - он ставит, говоря сегодняшним языком, задачу управления социальными трансформациями. Г. Спенсер полагает, что общество - это не собрание индивидов, а особое бытие, общественный организм, имеющий структуру, функции и обладающий способностью к росту. Метафизическая трактовка социальной реальности сменяется натуралистической, рассматривающей общество как квазиприродный объект, подобный биологическому организму. К. Маркс выделяет в качестве системообразующего элемента, необходимого для понимания общества, производственные отношения, складывающиеся независимо от воли и сознания людей. Эти отношения соответствуют определенной ступени развития производительных сил. Они составляют базис общества, над которым возвышается надстройка в виде политической и юридической системы и определенных форм общественного сознания.

Э. Дюркгейм наследует социо-теологии О. Конта, считая уже конкретное общество, а не все человечество высшей реальностью. Социологизм и 'натурализм были базовыми чертами его методологии, определявшими его понимание социальной реальности как конкретного общества и имеющихся в нем «социальных фактов». Социальные факты он подразделяет на морфологические (материальный субстрат) и коллективные представления, характеризующие моральную целостность общества. Разрушение коллективных представлений ведет к аномии - отсутствию или рассогласованию ценностей. Оба типа фактов Э. Дюркгейм рассматривает как вещи. Это в равной мере относится к фактам того и другого типа. Классик натуралистического подхода в социологии, он прямо определяет сущность натуралистического метода как превращение исследуемого объекта в вещь: «Положение, согласно которому социальные факты должны рассматриваться как вещи, - положение, лежащее в самой основе нашего метода, -вызвало больше всего возражений. То, что мы уподобляем реальность социального мира реальности мира внешнего, нашли парадоксальным и возмутительным. Это значит глубоко заблуждаться относительно смысла и значения данного уподобления, цель которого - не низвести высшие формы бытия до уровня низших форм, но, наоборот, востребовать для первого уровня реальности, по крайней мере, равного тому, который все признают за вторыми. На самом деле мы не утверждаем, что социальные факты - это материальные вещи; это вещи того же ранга, что и материальные вещи, хотя и на свой лад». Как поясняет в своей работе «Трансформация философии» (1973) тК.-0. Апель, «основная черта того, что в Новое время со времен Ренессанса развивалось в качестве науки, заключается в том, что одно сущее в своем фактическом проявлении объясняется из другого сущего. Это мышление находит свое выражение в причинно-аналитическом методе исследования, принятом в естествознании. Его основной мотив и его подтверждение заключено в техническом овладении природой как средством». Но этот подход распространяется и на науки об обществе, игнорируя достигнутую немецким идеализмом возможность объяснять явления духа из них самих. 19 в., по мнению К.-О. Апеля, знал только две формы действительности: физическое и психическое, причем то и другое разворачивающееся во времени.

Э. Дюргейм разделяет общества, исходя из различий в типе солидарности. Механическая солидарность архаических обществ определена отсутствием дифференциации индивидов, их сходством. Органическая солидарность вырастает из взаимодействия, вызванного разделением труда. Э. Дюркгейм придерживается со- циоцентристской позиции, при которой общество рассматривается как самостоятельное бытие, превосходящее совокупность индивидов. Социальная реальность Э. Дюркгейма непосредственно наблюдаема. Позже такая позиция получает название наивного реализма. Такие социальные реальности, как «культура», «цивилизация» и др., не являются эмпирическими данными и не могут быть однозначно интерпретированы.

Альтернативную Э. Дюркгейму позицию в интерпретации социального занимал Г. Тард. Он произвел переоценку мотиваций индивидов, ведущую к изменению социальной онтологии. Социальная реальность образуется социальными индивидами, обладающими воображением и способностью к творчеству, инновациям. Становление социального у него начинается с индивидуализации и завершается переходом от психологических состояний к культурным, от утверждений единой социальности к признанию ее многообразия, вариабильности. Г. Тард приводит следующие аргументы против дюргеймовского понимания социальной реальности. Во-первых, не все социальные философы живут в одном и том же мире и разделяют одни и те же представления о солидарности. Во-вторых, социальные теоретики не связаны между собой общими эпистемологическими представлениями.

Переосмысление идей Г. Тарда привела Б. Латура к тому, что он положил деятельность индивида и его взаимодействие с другими в основание общества. Социальная реальность рассматривается в результате как сеть акторов. Эта концепция, в свою очередь, эволюционировала в разделение активности человека и сообществ, которые он образует. Активность характеризуется переходом от поведения к социальным действиям, от социальных действий к взаимодействиям, от взаимодействий к социальным отношениям, от социальных отношений к организациям, от организаций к социальным структурам. Сообщества же характеризуются переходом от индивидов к разному типу социальных групп - общности, общине, локальному обществу, региональному обществу, обществу, размещенному в национально-государственных границах, человеческому обществу в целом.

Особый интерес к идеям Г. Тарда проявляют представители 'постмодернизма. Некоторые из них считают его своим предшественником: не будучи релятивистом, Г. Тард отрицал монолитность общества.

Тема «исчезновения социального», вошедшая в моду благодаря постмодернистам, по сути, поднималась задолго до них. В частности, об апатичной и пассивной массе (как противоположности обществу, состоящему из индивидов), писали еще 'X. Ортега-и-Гассет и Г. Блу- мер. X. Ортега-и-Гассет объяснял, в каком смысле и почему масса «восстала», а Г. Блумер описывал, почему на другом историческом этапе она оказалась пассивной.

социальная философия

Важной проблемой С.Ф. является также проблема условий (эпистемологических, социокультурных, ин- ституциональных), определивших становление той или иной теории общества. Из исследований, делающих своим предметом социальную обусловленность знания (социального и социально-философского знания прежде всего), выделяются работы Р. Коллинза по «социологии философий», а также работы А. Верника. Последний, обращаясь к истории мысли Франции, находит в этой истории некую «арку», идущую от О. Конта к ТЖ. Бодрийяру. Все звенья ее конструкции культурно, когнитивно, исторически и пространственно связаны, но, в конечном итоге, сложились под влиянием избирательного интереса мыслителей друг к другу. Возвеличивание человечества О. Контом, равно как и возвеличивание общества Э. Дюркгеймом было двойной реакцией на секуляризм Великой Французской революции. Это был своеобразный возврат к Богу. Но в иной форме - в форме обожествления социального - социо-теологии. Философы занимались поиском божественного общества, общества, в котором представлен Бог (вопреки объявленной Ф. Ницше «смерти Бога»). Отсюда и возникла потребность в создании такой отрасли знания, как социология, которая должна была быть научной, позитивной, рефлексивной. Возникшие в этот период социологии были вместе с тем буржуазными - объясняющими и оправдывающими капитализм - социология- ми (что нашло наиболее явное выражение у М. Вебера с его теорией «рационализации»). Теории общества, созданные в эпоху становления социологии, дали импульс мысли К. Маркса, т3. Фрейда, Ф. Ницше, ТМ. Хайдеггера в немецкоязычном пространстве, а во Франции - мысли ТЖ. Батая, ТМ. Фуко и Ж. Бодрийяра. «Пост-теистическое мировоззрение» и «сообщество, которое исключает сообщество» у Ж. Батая, структуралистская деистори- зация у М. Фуко, вытеснение реальности тсимулякрами у Ж. Бодрийяра - это ответ новейшей французской мысли на вопросы, поставленные классиками социологии во вт. пол. 19 в.

Парадоксальное переплетение линий развития социологии и С.Ф. можно наблюдать на примере сопоставления идей О. Конта с идеями К. Маркса. Сакрализация человечества у О. Конта (вера в прогресс, в формирование свободных ассоциаций и альтруизм) коррелирует с атеистическим признанием человечества у К. Маркса. Традиция С.Ф., заложенная К. Марксом, нашла продолжение в Неомарксизме. Равным образом, социально-философские идеи, высказанные другими классиками социальной мысли 19 в. (когда демаркационной линии между философией, социологией и политической экономией не существовало), нашли продолжение В 20 в.

В той мере, в какой совр. теоретическая социология ставит философские вопросы, работы ее выдающихся представителей (ТН. Луман, ТП. Бурдье, 3. Бауман, Э. Гидденс и др.) релевантны для С.Ф. В золотой фонд С.Ф. в последние десятилетия вошли труды ТЮ. Хабер- маса, А. Турена, Э. Лаклау, К. Касториадиса, Э. Геллне- ра, ТЧ. Тейлора. Немалую значимость для совр. С.Ф. имеют также труды исследователей, по своей «дисциплинарной» принадлежности относимых к социальной и культурной антропологии, социальной географии и даже к литературной критике и тфилософии языка (М. Дуглас, Д. Харви, С. Зонтаг, гДж. Батлер, ТФ. Джей- мисон, ТН. Хомский).

Лит.: Маркс К. Капитал. Т. і.: К критике гегелевской философии права // Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. 2-е изд. М., 1954-1980; Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. М., 1991; Вебер М. Избранные произведения. М., 1990; Теннис Ф. Общность и общество. СПб., 2002; Луман Н. Эволюция. М., 2005; Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне. М., 2003; Бодрийяр Ж. В тени молчаливого большинства, или конец социального. Екатеринбург, 2000; Бауман 3. Индивидуализированное общество. М., 2004; Ги Дебор. Общество спектакля. М., 1999; Касториадис К. Воображаемое установление общества. М, 2003; фон Гилъдебрандт Д. Метафизика коммуникации. СПб, 2000; Habermas J. Zur Rekonstruk- tion des historischen Materialismus. Fr./M, 1976; Luhmann N. Soziale Systeme: Grundriss einer allgemeinen Theorie. Fr./M., 1984; GiddensA. A Contemporary Critique of Historical Materialism. Vol. 1. L., 1981-1985; GellnerE. Plough, Sword and Book: The Structure of Human History. L., 1988; Duglas M. How Institutions Think. Syracuse, 1986; Hall J., Jarvie I. (Eds.) The Social Philosophy of Ernest Gellner. Cambridge, 1996.

социология ЗНАНИЯ - ряд социально-научных направлений и подходов, исследующих взаимоотношения между знанием (преимущественно научным) и социальными условиями его возникновения и функционирования. В отличие от традиционной эпистемологии, с.з. исходит из того, что познающий субъект включен в социальный контекст, влияющий на процесс познания и содержание знания. Существование, трансляция и распространение систем знания осуществляются в социальной среде и не могут быть исчерпывающе объяснены интеллектуальными способностями и эмпирическим опытом индивидов.

В качестве термина для обозначения особого исследовательского подхода с.з. впервые используется австрийским философом В. Ерузалемом в 1909. Однако с.з. имеет длительную предысторию. Базовые трактовки связи знания и общества исторически можно разделить на три типа: нормативно-критическую, истори- цистскую и сциентистскую. Нормативно-критический тип выделяется следующими особенностями: (і) влияние социальных условий на область знания признается, но оценивается негативно-критически; (2) обратное воздействие знания на сферу социальных отношений, напротив, рассматривается как норма, требующая практического воплощения. Форму парадигмального образца этот тип с.з. приобретает у Платона: его миф о пещере выразительно критикует перспективизм человеческого познания, противопоставляя ему образ идеального знания, черпаемого непосредственно из мира эйдосов. В свою очередь, философ, обладающий доступом к сфере «чистого» знания, выступает у Платона как правитель, способный устроить общество на основании совершенных законов. Противопоставление «чистого» (рационального, строго научного и т.д.) знания и знания, «загрязненного» социальными, психологическими, культурными и др. факторами, является действенным до настоящего времени, определяя критическое отношение значительной части научного сообщества к исследованиям науки средствами с.з.

С началом Нового времени и вплоть до к. і8 в. вскрытие социальных факторов, воздействующих на знание, выступает в качестве инструмента продуктивной критики, стимулирующей отбрасывание прежних систем знания и замещение их новыми. Социальная среда, в свою очередь, рассматривается как сфера, которая в конечном итоге должна подвергнуться переустройству на основе знания, полученного научно-рациональным образом. Последовательными представителями этой критической линии являются основоположники философии Нового времени Ф. Бэкон и Р. Декарт, решавшие задачу замены традиционных форм знания новым типом научного познания, основанного на методологически выверенных подходах к изучению природы. Своего расцвета нормативно-критическая трактовка связи знания и социального контекста достигает у философов Просвещения: традиционные формы знания, формы социальной жизни, политическое устройство и т.д. должны быть, по их мнению, заменены строго рациональными, научно выверенными отношениями, построенными на началах абсолютных, неисторических норм разума.

Историцистский тип вносит в трактовку отношений между знанием и социальным контекстом момент исторической относительности. Между состоянием общества и состоянием знания устанавливается историческая корреляция; критический и нормативный момент, напротив, уходят на задний план, хотя полностью исчезают лишь у наиболее последовательных сторонников исторического 'релятивизма (в частности, ут0. Шпенглера). К числу предшественников этого направления относится Дж. Вико, а свою классическую формулировку он получает в философии Г.В.Ф. Гегеля (в первую очередь в его «Феноменологии духа», увязывающей стадии развития «духа» с конкретными социально-историческими контекстами), в работах О. Конта (закон «трех стадий» которого трактует историю человеческого общества как развитие форм знания), в философии практики и, в особенности, в критике 'идеологии К. Маркса и Ф. Энгельса, а также в работах представителей немецкой исторической школы и ее воспреемников.

Широкое применение марксизма в с.з. обусловлено тем, что он рассматривает мышление и бытие не как изолированные области, но как единую взаимосвязанную действительность. Работы К. Маркса и Ф. Энгельса дают основание для двоякой трактовки этой взаимосвязи: односторонне детерминистской («бытие определяет сознание») и диалектической (сложное взаимообусловленное взаимодействие). Понятие идеологии трактуется в марксизме как комплекс представлений, которые классы (в первую очередь, господствующие) стремятся навязать в качестве общезначимых для всего общества, тогда как в действительности они отвечают интересам только одного класса. Идеология не является продуктом реализации осознанных намерений, но обусловлена структурой социально-экономических отношений. Как господствующие, так и подчиненные классы обладают идеологией. Когда идеология одного класса успешно навязывается тем, кто принадлежит к другому классу, возникает феномен «ложного сознания». Заданная марксистской критикой идеологии линия «подозрения» к различным формам рациональности, включая научное знание, была продолжена в работах Ф. Ницше и т3. Фрейда, различным образом вскрывающих иррациональный генезис социальных и индивидуальных когнитивных продуктов.

По сравнению с марксизмом и ницшеанством значение немецкой исторической школы, конституировавшейся в полемике с философией истории Г.В.Ф. Гегеля, менее артикулировано в совр. с.з., однако ее историческое и систематическое значение для этой дисциплины крайне велико. Совр. с.з. «поднимает проблему, первоначально поставленную исторической школой», поскольку речь идет об «исследовании - столь тщательном, насколько возможно, - конкретных взаимосвязей между мышлением и его историческим контекстом» (ТП. Бергер, Т. Лукман). Сциентистский, собственно совр., тип с.з. возникает параллельно с оформлением социологии как самостоятельной дисциплины, осуществляющей специализацию и конкретизацию теорий о структуре и динамике общества. При этом в работах «классиков» совр. социологии - *Э. Дюркгейма, ТМ. Вебера, Г. Зиммеля и др. - содержатся как общие концепции, так и частные исследования, увязывающие социальный или социально-экономический контекст с различными системами знания. Поворотным пунктом в дисциплинарном оформлении с.з. можно считать творчество ТМ. Шелера, выпустившего в 1926 собрание своих работ «Формы знания и общество». Подобно О. Конту, М. Шелер различает три основные формы знания: религию, 'метафизику и науку. Однако М. Шелер, во-первых, не считает последовательное возникновение этих форм прогрессом рациональности (за каждой из них стоят свои «побуждения» иррационалистического характера), а во-вторых, полагает, что возникновение новой формы знания не ведет к исчезновению старой. Отвлекаясь от деталей системы с.з. М. Шелера, обусловленных его метафизическими и антропологическими взглядами, в качестве актуального до настоящего времени положения его теории можно выделить следующее: между социальным и идеальным существует отношение структурной («сущностной») корреляции - содержанию знания соответствует определенная форма его организации. Напр., учение Платона соответствует форме организации Академии, социальная структура религиозной секты соответствует содержанию ее религиозной доктрины и т.д. Несмотря на то что «идеальные факторы» по своему характеру не зависят от «реальных факторов», их появление в истории регулируется именно последними: «Чем «чище» дух, тем более бессилен он в истории и обществе в плане динамического воздействия».

Во французской среде подходы, близкие с с.з., развивались в работах дисконтинуистов (Ж. Кангильема, ТА. Койре, ТГ. Башляра) - историков науки, в своих исследованиях показывающих, что наука функционирует не как прогрессирующее накопление объективного знания, но всегда социально и культурно контекстуа- лизирована и дискретна. Наиболее известным философом, развившим это направление, является ТМ. Фуко, предложивший не только серию исторических исследований, но оригинальные методологические инструменты для концептуализации сложных социально- культурных комплексов, определяющих контекст формирования и функционирования знания. Из числа фр. социологов на с.з. большое влияние оказал ТП. Бурдье, предложивший, в частности, концепцию тгабитуса, в которой мышление и действие выступают как моменты единого социального феномена.

Формирование с.з. в англо-амер. среде первоначально происходило под определяющим влиянием континентальных мыслителей - ТК. Мангейма (основная работа «Идеология и утопия»), П. Сорокина («Социальная и культурная динамика»), а также А. Шюца, разрабатывавшего феноменологический вариант социологии. Продуктивный методологический инструмент в распоряжение с.з. дала концепция 'языковых игр ТЛ. Витгенштейна. В свой поздний период Л. Витгенштейн рассматривал язык, в том числе язык науки, как элемент холистски (тХолизм) трактуемых т«форм жизни» или «практик», имеющих социальный характер.

В своем нынешнем состоянии с.з. представлена широким спектром подходов, причем не столько оформленных в качестве особого направления, сколько выступающих как составная часть разнообразных исследований по истории науки, культуры, философии и т.д. Можно сказать, что с.з. становится стандартным элементом научного исследования когнитивных продуктов (в широком смысле слова), без которого их анализ не может претендовать на эпистемологическую полноценность. Это касается не только истории, но и анализа актуального функционирования различных типов знания (научного, экспертного и т.д.). Используемые подходы, однако, различаются по своему категориальному аппарату, по методологии, а также по типам социальной онтологии. Такое разнообразие объясняется многообразием самих социальных теорий, оперирующих различными теоретическими конструкциями, а также привлечением объяснительных средств не только из социологии, но и из экономики, теорий культуры, дискурс-анализа и т.д. Поскольку не существует единой классификации этих подходов, ограничимся перечислением наиболее влиятельных и методологически оформленных из них.

Феноменологическая с.з. в своей совр. форме представлена в работе П. Бергера и Т. Лукмана «Социальное конструирование реальности». Авторы оперируют широким понятием «знания», которое включает в себя «все то, что считается «знанием» в обществе», а это, в первую очередь, повседневные и дотеоретиче- ские мнения. Понятие социального конструирования, которое может быть возведено к понятию конституи- рования, использующемуся в трансцендентальной феноменологии Э. Гуссерля, не только получило благодаря этой работе широкую популярность в социальных науках, но и стало предметом острых критических оценок (Я. Хакинг).

Институционалистская теория знания Р. Мертона рассматривает науку как сравнительно автономный социальный институт, обладающий собственным набором «институциональных императивов», формирующих «этос» науки (интерсубъективный универсализм; «коммунистический» характер достижений научного познания (результаты научной работы принадлежат обществу, а не индивидам); бескорыстие, основанное на публичном характере научных достижений; организованный скептицизм).

Широко распространенный подход связан с исследованием социальных групп интеллектуалов, взаимосвязи вырабатываемого этими группами знания и социально-экономическим положением и социальных функций этих групп. Это направление получило новый импульс в неомарксистской теории интеллигенции ТА. Грамши. Разновидностью этого подхода можно считать совр. биографические (просопографические) подходы, рассматривающие, в частности, содержательные особенности теоретических концепций в связи с индивидуальной биографией их создателей.

Исследованию структуры социальных связей на широком историко-философском материале посвящена «Социология философий» Р. Коллинза, рассматривающего историю философии как историю успешных социальных сетей («школ»).

Элементы с.з. широко представлены в различных постпозитивистских теориях науки, обратившихся от выработки нормативных критериев научного знания к

реальной истории науки, а также в работах, которые предшествовали расцвету этого направления (Л. Флек). В особенности здесь необходимо упомянуть понятие парадигмы тТ. Куна. Критическим пафосом в отношении привилегированного социального положения совр. науки выделяются также работы ТП. Фейерабенда.

Оживленные дискуссии в англо-амер. среде, а также ряд весьма продуктивных исторических исследований оказались связаны с появлением т.н. «сильной программы» с.з., сформулированной ТД. Блуром. Сильная программа рассматривает знание как непосредственно включенное в систему каузальных отношений с социальными факторами. Эта программа противопоставляет себя «слабым» подходам в с.з., которые защищают «чистый», или «рациональный», характер научного знания, рассматривая его как автономный по отношению к каузальности вообще и социальной каузальности в частности. Блур подчеркивает, что сильная программа не имеет своей целью критику науки: «в социальном конструировании знания содержится не больше критики, чем в изучении физиологии глаза содержится критики зрения». В русле «сильной программы» с.з. выполнен целый ряд исследований, в частности работы по социологии философского знания М. Куша.

В качестве самостоятельного направления совр. с.з. можно выделить также ряд исследовательских проектов, получивших название тантропологии науки, «исследований лабораторной жизни», «исследований науки и техники» и т.д. Изначально ориентированные на эмпирическое исследование деятельности научных коллективов и лабораторий, эти исследования представлены в работах С. Вулгара, М. Каллона, К. Кнорр- Цетины, Б. Латура и др. В своих последующих работах указанные авторы переносят акцент с социально-каузального контекста существования и распространения знания на изучение того, как «знания конструируют социальные отношения» (К. Кнорр-Цетина); подчеркивают социальную значимость окружающих нас «гибридных» артефактов, состоящих из материальных и нематериальных элементов. Концепции «объект-центричной среды» и «постсоциальных отношений», а также исключительно большое значение, которое придается здесь конструкциям и отношениям, порождаемым в различных сферах знания (не только в лаборатории, но и, напр., на рынке), переопределяют проблематику с.з., переводя ее в план дискуссии с социологией и теми моделями общества, которыми оперирует совр. социальная теория.

Лит.: Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М., 1995; Блур Д. Сильная программа в социологии знания // Логос. 2002, № 5/6; Социология знания. М., 2006; Гилберт Дж. Н., Малкей М. Открывая ящик Пандоры. Социологический анализ высказываний ученых. М., 1987; Коллинз Р. Социология философий: глобальная теория интеллектуального изменения. Новосибирск, 2002; Куш М. Социология философского знания: конкретное исследование и защита // Логос. 2002, № 5/6; Латур Б. Дайте мне лабораторию, и я переверну мир // Логос. 2002, № 5/6; Латур Б. Нового времени не было. Эссе по симметричной антропологии. СПб., 2006; Манхейм К. Диагноз нашего времени. М., 1994; Шарль К. Интеллектуалы во Франции: Вторая половина XIX в. М., 2005; Фуко М. Археология знания. СПб., 2004; Barnes В. Т. S. Kuhn and Social Science. L., 1982; Ben-David. J. The Scientist's Role in Society: A Comparative Study. Englewood Cliffs, 1971; Berger W., Heintel P. Die Organisation der Philosophie. Fr./M., 1998; BloorD. Knowledge and Social Imagery. L., 1976; Hekman S. Hermeneutics and the Sociology of Knowledge. Oxford, 1986; Knoblauch H. Wissenssoziologie. Konstanz, 2005; Knorr Cetina K. Epistemic Cultures: How the Sciences Make Knowledge. Cambridge, 1999; Kusch M. Psychologism. A Case Study in the Sociology of Philosophical Knowledge. L., 1995; LatourB., Woolgar S. Laboratory Life. The Social Construction of Scientific Facts. Beverly Hills, 1981; MaquetJ. The Sociology of Knowledge: Its Structure and its Relation to the Philosophy of Knowledge. A Critical Analysis of the Systems of Karl Mannheim and Pitirim A. Sorokin. Boston, 1951; Merton R. K. The Sociology of Science: Theoretical and Empirical Investigations. Chicago, 1979; Ringer F. K. The Decline of the German Mandarins. Cambridge, 1969; SchelerM. Die Wissensfor- men und die Gesellschaft // Gesammelte Werke. Bd. 8. Bern etc., 1980 (3 Aufl.); Shapin S., SchafferS. Leviathan and the Air-Pump. Princeton, 1985; Schelsky H. Die Arbeit tun die Anderen: Klassenkampf und Priesterherrschaft der Intellektuellen. Opladen, 1975.

СТРУКТУРАЛИЗМ - совокупность направлений в социально-гуманитарных науках 20 в., опирающихся на понятие структуры как целого, образованного взаимозависимыми и взаимообусловленными элементами т.о., что каждый из них может быть тем, чем он является только благодаря отношениям с другими элементами.

В языкознании с. возник как реакция против атомизма, тисторицизма и индуктивизма младограмматической школы. Родоначальник с. в лингвистике Ф. де Соссюр («Курс общей лингвистики», 1916) выдвинул следующие принципы: (і) примат отношений между элементами, выявляемых с помощью системы со- и противопоставлений, над их материальным субстратом («В языке нет ничего, кроме различий»); (2) примат «языка» над «речью», которая строится как индивидуальное исполнение правил языкового кода; (3) примат синхронических отношений в языке, где элементы связываются в систему, над их диахроническими связями, которые системы не образуют; (4) примат «внутренней лингвистики», рассматривающей язык как автономное образование, над «внешней лингвистикой», изучающей экстралингвистические факторы, влияющие на состоя- ниє языка, но не затрагивающие его системы. Для дальнейшего развития с. особенно важны два положения соссюровской лингвистики: языковые структуры, во- первых, не осознаются конкретными носителями языка, а во-вторых - выполняют по отношению к ним принудительную функцию (говорящие индивиды могут подчиняться или не подчиняться языковым правилам, но они не способны ни создавать, ни изменять их).

В 1930-е гг. основные положения Ф. де Соссюра воспринял Пражский лингвистический кружок, вошедший в историю с. прежде всего благодаря учению о фонеме как о пучке смыслоразличительных признаков (Н.С. Трубецкой, P.O. Якобсон). В 1940-1950-е гг. Копенгагенская школа глоссематики (Л. Ельмслев, X. Уль- далль) создала универсальную теорию, позволяющую описывать любые языки (от естественных до языков логических исчислений) как чистые «совокупности отношений», т.е. как семиотические системы, взятые в отвлечении от их материальной реализации (структура, по Ельмслеву - это «автономная сущность с внутренними зависимостями»).

В 1940-1950-е гг., испытав влияние фонологии Р. Якобсона, ТК. Леви-Стросс попытался придать с. статус всеобщей методологии гуманитарных наук. В работе «Элементарные структуры родства» (1949), стремясь объяснить запрет на инцест в первобытных обществах функционированием имплицитных структур (а не природно-биологическими или нравственными факторами), К. Леви-Стросс рассматривает женщин, по аналогии с фонемами, как особые знаки («пучки дифференциальных отношений»), являющиеся предметом обмена между семьями и кланами; такой обмен, осуществляемый по строгим правилам, управляет брачными отношениями и лежит в основе коммуникативной системы родовых обществ; т.о., система родства рассматривается Леви-Строссом как «язык», по правилам которого осуществляются любые индивидуальные «высказывания» (конкретные браки в первобытном обществе).

Идея всеобъемлющего структурного детерминизма, распространяющегося на любые факты культуры (от тмифа и ритуала до постройки деревень), углубляется К. Леви-Строссом в таких программных работах 19501970-х гг., как «Структура мифов» (1955), «Структурная антропология» (1958), «Структура и форма» (i960), «Первобытное мышление» (1963), «Мифологики» (19641971). Полемизируя с В.Я. Проппом («Морфология сказки», 1928), согласно которому морфологической организацией в архаических текстах обладает только уровень сюжетных функций, тогда как на уровне конкретных персонажей, их атрибутов, мотивировок и т.п. действует принцип индивидуальной творческой свободы повествователя, не поддающийся структурному анализу, К. Леви-Стросс утверждал, что миф и сказка структурированы насквозь - на всех уровнях без исключения;

«свобода» же в рамках «мифического видения мира» состоит «лишь в нахождении упорядоченных сочетаний, возможных между кусочками мозаики, число, смысл и конфигурация которых заданы заранее». Структурное бессознательное «всегда пусто, или, точнее, оно так же чуждо образам, как желудок чужд проходящей через него пище. Будучи органом специфической функции, оно ограничивается тем, что налагает структурные законы <... > на перечисленные элементы, поступающие из других мест - влечения, эмоции, представления, воспоминания».

У К. Леви-Стросса не объект конституируется субъектом, но, напротив, субъект возникает как продукт интериоризации коллективных норм. Если соссюров- ский «язык» как социальное установление задавал набор элементов и правила их комбинирования, тогда как «речь», будучи «индивидуальным актом воли и разума», представляла собой «индивидуальные комбинации, зависящие от воли говорящих», то левистрос- совская структура лишь «осуществляется» индивидами независимо от их воли и сознания: «Скорее, это она владеет ими, а не они ею». Мифические повествования того или иного коллектива как раз и образуют его «речь» - речь, не имеющую индивидуального автора; в данном отношении мифолог подобен лингвисту, описывающему грамматику изучаемого языка независимо от того, кто именно является субъектом данного высказывания и каково его содержание.

Отсюда - принципиальная граница между эмпирическими фактами и их теоретической моделью, между осознаваемыми индивидами «социальными отношениями» и латентными - трансиндивидуальными - «социальными структурами»: «зримые социальные отношения никоим образом не образуют структуру; структура обнаруживается лишь в теоретической модели, разрабатываемой ученым, позволяя уяснить функционирование этих отношений».

Акцентируя соссюровскую оппозицию синхрония- диахрония («Противоположность двух точек зрения - синхронической и диахронической, - писал Ф. де Сос- сюр, - совершенно абсолютна и не терпит компромисса»), К. Леви-Стросс распространял ее не только на исторические исследования, которым недоступна научная объективность в силу того, что любой историк с неизбежностью отбирает и интерпретирует определенные факты в зависимости от своих интересов, пристрастий и т.п., но и на любые тнарративы, где хронологическая последовательность событий оказывается эмпирической иллюзией, т.к. в конечном счете поддается растворению в «ахронной матричной структуре». Признанный «отец французского е.», К. Леви-Стросс оказал значительное влияние на гуманитарные дисциплины, смежные с антропологией. В области нарратологии, где с. добился наиболее убедительных результатов, широко известна универ- сальная модель повествовательных текстов, предложенная фр. семиотиком А.-Ж. Греймасом («Структурная семантика», 1966; «О смысле», 1970 и др.). Обобщив выводы В.Я. Проппа и К. Леви-Стросса, А.-Ж. Греймас выделил в нарративном дискурсе три основных уровня: (і) поверхностный уровень «предметной манифестации»; (2) уровень «антропоморфных действий»; (з) глубинный уровень «понятийных операций», или «фундаментальной грамматики».

На первом - изобразительном - уровне читатель имеет дело с персонажами и их поступками в их предметно-семантической конкретности. Так, в сюжете сказки герой может выступать в виде определенного лица, наделенного внутренними и внешними приметами, ведущего полуголодное существование бедняка и стремящегося избавиться от этого состояния, приобретя богатство; эта цель-желание как раз и приводит в движение сюжетное действие. Если же освободить персонажей и их поступки от предметных деталей, то мы перейдем на уровень «антропоморфных действий», т.к. обнажится своего рода нарративный костяк повествовательного произведения, образованный функциями шести актантов (Субъект-Объект, Адресант-Адресат, Помощник-Противник), где первая пара связана модальностью «желать», вторая - модальностью «знать», а третья - модальностью «мочь». Переход с уровня «антропоморфных действий» на уровень «понятийных операций» осуществляется путем редукции повествовательной синтагматики до чисто парадигматических отношений между термами абстрактного «семиотического квадрата», напр.: «бедный» (А)/«богатый» (не-А)/ не-бедный (не-А)/не-богатый (А); А и А связаны логическим отношением противоречивости, А и не-А - отношением противности, А и не-А - отношением импликации.

Иные нарратологические модели были предложены Жераром Женеттом («Фигуры», 1966-1972), Клодом Бремоном («Логика повествования», 1973) и Цветаном Тодоровым («Грамматика «Декамерона»», 1969; «Поэтика прозы», 1971). Аналитическую сводку структуралистских концепций сюжетосложения («Введение в структурный анализ повествовательных текстов», 1966) дал тРолан Барт, возлагавший в 1950-1960-е гг. серьезные надежды на структурно-семиотические методы исследования, представлявшиеся ему объективным научным инструментом, способным демистифицировать превращенные формы обыденного сознания, подорвать его власть, вывернув наизнанку идеологические мифы современности («Мифологии», 1957; «Риторика образа» (1964), «Основы семиологии» (1965), «Система моды», 1967).

На решающей роли бессознательных структур в душевной жизни индивида настаивал ТЖ. Лакан, выдвинувший положение, согласно которому «бессознательное структурировано как язык». Направленная против

картезианско-сартровского рационализма, где субъект рассматривался как субстанциальная целостность, как суверенный носитель сознания и самосознания и как ценностная точка отсчета в культуре, концепция Ж. Лакана исходит из тезиса о том, что субъект - это функция культуры, точка пересечения и приложения сил, коренящихся в неосознаваемых символических структурах: не культура является атрибутом индивида, а индивид - атрибутом культуры, «говорящей» при помощи субъекта; сам же «субъект» есть «ничто», или «пустота», заполняемая содержанием символических матриц. Пафос картезианского Cogito заключается в сведении индивида к его сознанию как центру подлинного бытия человека: «Я мыслю, следовательно, существую; где мыслю, там и существую» - такова лакановская расшифровка декартовского тезиса Cogito ergo sum. Пафос Ж. Лакана, для которого область самосознания является средоточием «ложного сознания», или самообмана (самосознание - это мир «воображаемого», где индивид создает приемлемый для него образ самого себя, выполняющий функцию психической защиты и подчиняющийся не «принципу реальности», а «логике иллюзии»), заключается в том, что подлинное существование индивида (область «реального») протекает на уровне недифференцированных «потребностей», нуждающихся в удовлетворении, но никогда не могущих быть удовлетворенными до конца. Отсюда - знаменитый антикартезианский контртезис самого Ж. Лакана («Я мыслю там, где не существую; я, следовательно, существую там, где не мыслю»), упраздняющий автономию самодеятельного субъекта.

В сфере социологии ТЛ. Альтюссер, настаивавший на том, что первым структуралистом был К. Маркс («За Маркса», 1965; «Читать «Капитал»», 1965), поставил на первый план роль социально-экономических структур и бессознательного коллективного праксиса, трансформирующего природу и общества помимо и независимо от сознательной воли отдельных индивидов. Рассматривая субъекта как производную функцию объективных структур и возлагая надежды на рост социально-гуманитарных наук, Л. Альтюссер выдвинул тезис о «теоретическом антигуманизме» гуманитарного знания, предполагающем «конец человека» как суверенного субъекта («Марксизм и гуманизм», 1964).

В методологическом отношении французскому с. присуща двойственность. С одной стороны, возникнув как реакция на отставание гуманитарных наук от естественных, он способствовал их переходу с эмпирико- описательного (а нередко эссеистического и импрессионистического) на теоретический уровень. Указав на границы таких философских абстракций, как «трансцендентальный субъект» и «сознание вообще», с. подорвал представление о беспредпосылочном характере мышления, вскрыл его «археологическую почву» (ТМ. Фуко). В данном отношении с. - именно постольку, посколь- ку он ориентировался на модели естественных наук, - может рассматриваться как совр. разновидность сциентистского позитивизма.

С другой стороны, представляя собой эффективный инструмент, позволяющий вскрыть и разоблачить самые различные формы отчужденного сознания, с. с самого начала содержал в себе гуманистическое измерение. К. Леви-Стросс, подвергая жесткой объективации «первобытное мышление» (коллективную истерию тотемизма и проч.) и его носителей, не отстраняется от них, но, напротив, ощущает экзистенциальную близость к тем самым «дикарям», которых делает предметом научного препарирования (см., в частности, самую человечную его книгу - «Печальные тропики», 1955). Подобно своему кумиру и вдохновителю Ж.-Ж. Руссо, К. Леви- Стросс, несомненно, может быть назван «мизантропом», но одновременно и «другом людей», надеющимся на объединение марксизма, освобождающего человека от экономических оков, с буддизмом, освобождающим его от оков духовных. Для Ж. Лакана, анализирующего расщепленного индивида и обезличенные цепочки означающих, ценностной точкой отсчета остается целостная личность как субъект свободной и «полной» речи. Р. Барт, взрывая стереотипы массового сознания, стремится привести человека в «новый и совершенный адамов мир», где слова, научившись передавать смысл «самих вещей», обретут первозданную «свежесть» и станут наконец «счастливы».

Тем не менее внутренняя логика с. едва ли не с неизбежностью ведет к поглощению личности структурами. Если структура определяется как инвариантно- статичное, замкнутое в себе и императивное по отношению к своим пользователям целое, то это означает, что с. выводит за пределы своей компетенции: -

свободные акты выбора и инновации, осуществляемые в процессе деятельности индивида; -

его целевые установки и интенциональный смысл, вкладываемый им в свои поступки;

-динамический и событийный характер всякого праксиса; -

коммуникативную ситуацию, адресованность любого социального «текста», требующую учитывать не только его отправителя, но и получателя сообщения, а также общий для них контекст.

Т.о., понятие структуры обречено на конфликт с событийным характером человеческой практики (ср. один из лозунгов «майской революции» 1968 в Париже: «Структуры не выходят на улицы!»). С одной стороны, несомненно, что всякое «высказывание» (будь то жизненный поступок или речевой акт) находится в подчинении у соответствующего «языка», однако, с другой стороны, столь же несомненно и то, что такое высказывание, будучи актом индивидуальной свободы, стремящимся вырваться из-под власти структуры, грозит «изменениями» и «повреждениями» ее наличного состояния; поэтому структура, со своей стороны, «ежеминутно препятствует свободе выбора» (Ф. де Соссюр), что и приводит к последовательному отвлечению с. от «речи», «события» и «истории».

В философском отношении с. противостоит 'феноменологии и 'экзистенциализму (см. полемику между ТЖ.-П. Сартром и К. Леви-Строссом в нач. 1960-х гг.), поскольку рассматривает сознание не как первичную познавательную инстанцию, а как искаженный симптом работы бессознательных механизмов, а субъекта - как пассивный продукт безличного - доиндивидуаль- ного (в тпсихоанализе) или сверхиндивидуального (в «археологии») - «символического порядка».

Возникнув как конкретно-научный метод, с. мало- помалу возвел свои гипотезы в догму, вследствие чего перерос в овеществляющую человека идеологию бес- субъектности («структуры предшествуют человеку»), исчерпавшую внутренние ресурсы к к. 1970-х гг. и вытесненную 'постструктурализмом.

Лит.: Автономова Н.С. Философские проблемы структурного анализа в гуманитарных науках. М., 1977; Грецкий М.Н. Французский структурализм. М., 1971; Косиков Г.К. Структурная поэтика сюжетосложения во Франции // Зарубежное литературоведение 70-х годов. М., 1984; Косиков Г.К. От структурализма к постструктурализму (проблемы методологии). М., 1998; Косиков Г.К. «Структура» и/или «текст» (стратегии совр. семиотики) // Французская семиотика: От структурализма к постструктурализму. М., 2000; Рикер П. Конфликт интерпретаций. М., 2002; Сахарова Т.А. От философии существования к структурализму. М., 1974; Auzias J.-M. Clefs pour le structuralisme. P., 1967; Bastide R. et al. (Ed.) Sens et usages du terme structure dans les sciences humaines et sociales. Hague, 1962; CorvezM. Les structuralistes. P., 1969; Doss F. Histoire du structuralisme. Tt. 1-2. P., 1992; Ducrot O. et al. Qu'est-ce que le structuralisme? P., 1968; Fages J.-B. Le structuralisme en proces. Toulouse, 1968; Glucksmann A. Structuralist analysis in contemporary social thought. L. etc., 1974; Gritti J., Toinet P. Le structuralisme: science et ideologie. P., 1968; LefebvreH. Au-dela du structuralisme. P., 1971; PiagetJ. Le structuralisme. - P., 1968; Robey D. (Ed.) Structuralism: an introduction. Oxford, 1973; SebagL. Marxisme et structuralisme P., 1964; Viet J. Les methodes structuralistes dans les sciences humaines. P., 1969.

ТЕОРИЯ ДЕЙСТВИЯ - в отличие от 'теории познания т.д. становится самостоятельной философской дисциплиной ЛИШЬ В 20 в. Основы т.д. были заложены еще Аристотелем в его «Никомаховой этике», однако практическая философия формировалась в традиции в первую очередь как моральная философия (тЭтика), а не как морально нейтральная т.д.

Мы совершаем действия: моргаем, дышим, чихаем. Подобным образом совершает действия и животное, ложащееся спать, растение, тянущееся к свету, или ма- шина, реагирующая на импульсы. Большая часть т.д. предполагает, что эти действия фундаментально отличаются от поступков и по этой причине должны быть объединены другим понятием - «поведение».

Основную проблему т.д. составляет вопрос об условиях, которые должны быть выполнены, чтобы считать нечто 'действием в полном смысле слова. Существенным проясняющим моментом здесь служит 'вменяемость действий. В качестве критерия Аристотель ввел два условия: деятельность должна быть сознательной и добровольной ('Свобода). В новейших т.д. была предпринята попытка их уточнения. В дополнение к указанным условиям можно назвать два комплекса вопросов, отражающих ситуацию совр. дебатов. Первый комплекс затрагивает критерий намеренности ('Интенциональность): каково значение утверждения, что действие совершается только если его хотят совершить? В каких отношениях находится воление и исполнение действия? Возможна ли ситуация, при которой мы хотим совершить действие, но все же не осуществляем его? Предшествует ли всякому намеренному действию процесс принятия 'решения? Как определить отношения между волением, желанием и стремлением? Второй комплекс вопросов касается «осознанности» осуществления действия. С одной стороны, говорится, что действующее лицо не только действует согласно определенным правилам (подобно машинам, растениям и животным), но и знает о том, что оно действует по этим правилам. С другой стороны, действующее лицо знает также, почему оно что-либо совершает. «Почему» указывает на причины действия. Сюда же относятся и вопросы о том, что такое причины действий и что значит действовать по к.-л. причине.

В своем раннем труде «Действия, основания и причины» ТД. Дэвидсон разработал модель действия «убежденность-желание». Согласно этой модели нечто может считаться действием, если действующий (і) обладает «предустановкой» ('Желание) в отношении к реализуемому положению вещей и (2) убежден в том, что это положение вещей может быть вызвано определенным действием и, следовательно, соединение «предустановки» и убежденности порождает действие. Т. Нагель (1970) обратил внимание на то обстоятельство, что соединение предустановки и убежденности не является достаточной причиной действия. Для актера эти обстоятельства могут быть условными. По этой причине решающее значение имеет рефлексия способа связи предустановки и убежденности: деятельность может быть названа действием лишь в том случае, если действующее лицо осознало наличие концептуальной связи между первоначальным отношением и убежденностью.

теория действия

Отношения между предустановкой и убежденностью породили дебаты между экстерналистами и интер- налистами в рамках т.д. В свое время И. Кант защищал т. зр., согласно которой разум может стать практическим сам по себе. Д. Юм, напротив, был убежден, что

разум лишь «раб страстей». В наши дни Б. Уильяме приводит аргументы в пользу того, что у действующего лица есть основания для действия лишь в том случае, если он обладает первоначальным отношением к определенному порядку вещей, достижению которого способствует это действие. Желая продемонстрировать, почему экстерналисты обладают ложным представлением о практической рациональности, Б. Уильяме утверждает, что у нас есть основание для действий только тогда, когда мы не пользуемся предустановкой для действия. Дж. Макдауэлл, стремясь возразить Б. Уильямсу, доказывает, что его альтернатива не исчерпывает положение вещей. Дж. Макдауэлл поддерживает критику рационализма Б. Уильямсом, однако, в отличие от последнего, хочет положить начало новой форме экстер- нализма, способной стать посредником между И. Кантом и Д. Юмом.

Другие большие дебаты в рамках т.д. затрагивают отношения оснований к действию. Вопрос заключается в том, следует ли понимать это отношение как каузальное или же как некаузальное. Представители витген- штейновской школы Энтони Кенни и ТГ. X. фон Вригт предпринимают попытку противопоставить «аргумент логической связи» каузальному пониманию оснований. В то время как в отношениях между причиной и следствием оба члена отношений логически независимы друг от друга, об основаниях действия можно судить посредством практического силлогизма. Это различие логической связи двух отношений исключает каузальное понимание оснований действия.

В ответ на данный аргумент Д. Дэвидсон возражает, что существуют каузальные отношения между событиями, в то время как логические отношения могут возникнуть лишь между описаниями этих событий. Так, описания «разбитое окно в подвале» и «удар камня в окно подвала» относятся к двум разным событиям. Однако удар камня привел к тому, что разбилось окно. Поэтому удар камня можно описывать и как причину того, что окно разбилось (это логически вытекает из описания того, что окно разбилось). Так Д. Дэвидсон отводит «аргумент логической связи», придерживаясь убеждения, что основания суть причины.

'О. Хеффе выступает против радикализированного каузализма, устраняющего различие между объясняющим мотивом и оправдывающим основанием. Попытка согласования т.д. с натуралистическим мировоззрением ( Натурализм) не должна приводить к исключению всякой субъективности. При идентификации основания и причины существует опасность упустить из виду три нередуцируемых момента действия: оценочный момент, прескриптивный момент и волюнтативный момент целеполагания.

Лит.: Вригт Г.Х. фон. Объяснение и понимание // Вригт Г. X. фон. Логико-философские исследования: Избранные труды. М., 1986; Anscombe G. Е. М. Intention. теория действия

Cambridge, 1957; Davidson D. Actions and Events. Oxford, 1980; Hoffe O. Lebenskunst und Moral, oder: macht Tugend gliicklich? Miinchen, 2007; Kenny A. Will, Freedom and Power. Oxford, 1975; Lenk H. (Hg.) Handlungstheorien - interdisziplinar. 4 Bde. Miinchen, i977ff.; McDowell J. Might there Be External Reasons? // Mind, Value, and Reality. Cambridge, 2002 (2 ed.); Mele A. (Hg.) The Philosophy of Action. Oxford, 1997; Nagel Th. The Possibility of Altruism. Oxford, 1970; Williams B. Internal and External Reasons // Harrison R. (Ed.) Rational Action. Cambridge, 1980.

ТЕОРИЯ ПОЗНАНИЯ, или эпистемология, - раздел философии, занимающийся проблемой знания и познания вообще.

В систематическом аспекте под т.п. понимают всякое философское исследование познания, т.е. логику, теорию науки, психологию, тфилософию языка и Герменевтику; это соответствует значению «логики», принятому до 18 в. Такое всеохватывающее понятие можно классифицировать по многим разрядам вплоть до т.п. в узком смысле, которая занимается собственно знанием: его условиями, источниками, формами и границами. Поскольку базисным определением знания является «обоснованное истинное убеждение», в центре т.п. располагается по преимуществу - со времени знаменитых «Возражений» (1963) Э. Гетье - проблема специализированного эпистемического обоснования.

В историческом аспекте - хотя философия с самого начала задавалась вопросом о сущности знания и истины - т.п. лишь в 16 в. занимает центральное место в полемике между скептиками и рационалистами, а самостоятельной дисциплиной становится в 19 в. Это повышение статуса не случайно. Успех естественных наук в 19 в. приводит к появлению научного материализма, который в форме радикального эмпирического Позитивизма становится тидеологией и ставит под сомнение легитимность идеалистического философствования. Последнее же пытается избавиться от характера поносимой со всех сторон тметафизики и заново конституироваться в качестве т.п., чтобы т.о. со своей стороны предложить естественным наукам некую «основополагающую науку». В этом отношении рубеж 19-20 в. не является для т.п. переломным; она продолжает оставаться в центре оживленных дискуссий.

Антиметафизический эмпириокритицизм в лице ТЭ. Маха и Р. Авенариуса формулирует первую позитивистскую т.п. Ученые истолковывают субъект и объект познания монистически - как комплексы «элементов ощущений». Поскольку наука никогда не сможет проникнуть за границы явлений, ее задача состоит лишь в эффективном описании функциональных отношений этих элементов (принцип экономии).

Амер. Прагматизм (ТЧ.С. Пирс, ТУ. Джеймс и др.), который становится популярным после 1900, стремится, опираясь на практику естественных наук, реконструировать их результативные познавательные процессы. Он тоже настроен антиметафизически; так, согласно У. Джеймсу, некое высказывание является «истинным», если его принятие ведет к желаемым практическим следствиям.

Европейская университетская философия, напротив, остается в большей степени приверженной традиции; она пытается плодотворно использовать результаты естественных наук для философии как «основополагающей науки». Парадигмальным здесь можно назвать Неокантианство, к 1900 наиболее значимое среди философских направлений. Г. Коген, П. Наторп и др. программно начинают с т.п., чтобы в дальнейшем развитии кантовской трансцендентальной логики прояснить вопрос о законных основаниях естественнонаучного познания.

Как материализм, так и идеализм отклоняются Интуитивизмом, получившим известность прежде всего благодаря ТА. Бергсону. Согласно А. Бергсону, сущность и смысл вещей может схватываться только интуицией, которая снимает противоречие субъекта и объекта, вызываемое интеллектом.

Фокусом дискуссий в т.п. на рубеже веков выступает спор о психологизме. После Дж. С. Миля начинает доминировать релятивистическая позиция: логика и т.п. относятся к сфере эмпирической психологии, потому что они лишь представляют мыслительные образы. Уже после того, как ТГ. Фреге выдвигает важные аргументы против Психологизма, Э. Гуссерлю удается найти форму классического опровержения. Собственная альтернатива Э. Гуссерля - тфеноменология (прежде всего, вариант, разработанный после 1913). Как и неокантианство, она стремится (вновь) обосновать философию в качестве фундаментальной науки, а именно посредством интроспективного «исследования возможностей идеальных переживаний», которые a priori предшествуют любому познанию.

Первая мировая война оказывается своего рода цезурой в развитии т.п. С одной стороны, ТЭ. Кассирер, исследуя формы, которые познание проходит в культурной истории (см. тСимвол), вообще ставит под вопрос т.п., не учитывающую контекст времени. С другой стороны, доминируют универсалистские теории, которые обещают новую достоверность (Sicherheit), достигаемую путем надысторической строгости. Так, Н. Гартман в своей концепции1 критического реализма, направленной против Э. Гуссерля, вновь основывает т.п. на универсальной тонтологии.

В это же время появляется витгенштейновский «Логико-философский трактат», который сегодня - наряду с работами Г. Фреге, ТБ. Рассела и тДж. Э. Мура - считают первым этапом Аналитической философии. «Трактат» оформляет онтологию и т.п. согласно теории отражения в строгое соотношение мира и мышления, точнее, логического (идеального) языка. Это позволяет построить систему точных предложений, которая должна полностью охватить весь доступный логическому языку мир, остаток же действительности выносится за скобки как «невыразимое».

Дискуссии по поводу «Трактата» - наряду с идеями эмпириокритицизма и логицизмом Г. Фреге и Б. Рассела - становятся теоретической основой Венского кружка, складывающегося в 1923-1924 гг. вокруг ТМ. Шлика, ТР. Карнапа, тО. Нейрата и др. Кружок выступает важнейшим представителем 'логического позитивизма, который сегодня считают вторым этапом 'аналитической философии. Его «научное мировосприятие» опирается на сциентистскую т.п.: значимыми объявляются или аналитически-априорные (математика), или синтетически-эмпирические (естественные науки) предложения; метафизические высказывания отвергаются как «бессмысленные».

Эта программа развивается по-разному. Наиболее точно следовать ей стремится Р. Карнап. Он создает проект идеального научного языка, который должен адекватно отражать реальность путем «дополнительной рациональной реконструкции» понятий. Позднее, после 1931, Р. Карнап выбирает в качестве основы «единой науки» язык физикалистского ('Физикализм) описания, который должен базироваться на некоем «протокольном языке», практически свободном от интерпретаций. И хотя позднее Р. Карнап будет вынужден ослабить эту модель, он продолжит в течение всей жизни придерживаться логицизма и лингвализма.

'К. Поппер разделяет установку на критику метафизики, однако указывает, что члены Венского кружка широко используют индукцию, представляющую собой метафизическую гипотезу. Исходя из этого, К. Поппер заменяет 'верификационизм кружка 'фальсификацио- низмом: положения, которые выдерживают критическую проверку опытом, считаются «достоверными» и на время принимаются. На этой основе (см. 'Фаллиби- лизм) и обращаясь к критическому реализму Н. Гарт- мана, К. Поппер создает концепцию 'критического рационализма, которую разрабатывает в течение жизни.

В 1930-е гг. начинает самостоятельно развиваться фр. эпистемология, которую - в виде артикулированного «самосознания науки» - основывают 'Г. Башляр и Ж. Кавалье, подчеркнуто отграничивая ее как от традиционной т.п., так и от логического позитивизма; она сохраняет влияние вплоть до появления работ 'Л. Альтюссера, М. Фуко и ТП. Бурдье.

Наиболее радикальный разрыв с логическим позитивизмом все же осуществляет поздний 'Л. Витгенштейн. Его «Философские исследования» (после 1936) обращаются теперь уже не к идеальному логическому языку, а к естественному, чтобы «вновь свести слова к их повседневному, а не метафизическому применению» (см. 'языковые игры). Тем самым в т.п. был осуществлен '«лингвистический поворот».

После убийства М. Шлика в 1936 Венский кружок распадается, с эмиграцией его участников центр 'аналитической философии перемещается в англоязычное пространство. Живущий с 1929 г. в Кембридже Л. Витгенштейн возвещает начало ее третьего этапа. Здесь прежде всего образуются два направления: кружок Л. Витгенштейна в Кембридже и Школа обыденного языка в Оксфорде - 'Г. Райл, ТП. Стросон, P.M. Хэйр, 'Дж. Остин и др. В т.п. Г. Райл также ориентируется на язык повседневности (см. 'Философия обыденного языка). При этом он обращается к муровскому методу анализа понятий и пытается рассматривать философские проблемы через редукцию их к проблемам языка.

Для т.п. четвертого этапа аналитической философии, начатого Н. Гудменом и 'У.В.О. Куайном, наиболее характерна позиция У.В.О. Куайна, который формулирует идею натурализованной эпистемологии (1969). Он отвергает т.п. как изначально философскую дисциплину и относит ее к эмпирической психологии. К тому же согласно положению Дюэма-Куайна ('Дюэма-Куай- на тезис) эмпирически обосновываться могут лишь целостные теории, а не отдельные гипотезы (см. 'Холизм). Вывод У.В.О. Куайна, что эмпирическая теория должна оцениваться не по ее значению, а по ее эффективности, намечает прагматический поворот в аналитической философии.

В 1970-1980-е гг. аналитическая и прагматистская традиции соединяются в 'неопрагматизме, умеренный вариант которого представляет, напр., X. Патнем, а радикальный - ТР. Рорти. Р. Рорти подвергает т.п. исторической критике, требует последовательной истори- зации познания в смысле общей культурантропологии и отрицает в целом возможность 'теории познания. Поэтому с ним часто ассоциируется выражение «смерть эпистемологии».

Параллельное, «континентальное» развитие т.п. проходит в разнообразных дискуссиях. ТГ.-Г. Гадамер создает из герменевтики легитимирующую т.п. гуманитарных наук («наук о духе»). Для Г.-Г. Гадамера герменевтика выступает феноменом понимания и истолкования понятого, и именно по модели диалога, где смысл создают вместе оба партнера, текст и интерпретатор (см. 'Интерпретация).

Универсалистские притязания 'критического рационализма дают импульс 'критической теории ('Т. Адорно, ТЮ. Хабермас и др.), которая в 1961 в т.н. споре о позитивизме высказывает упрек К. Попперу и его ученикам в том, что они оправдывают существующее положение вещей. В 1968 Ю. Хабермас углубляет возражения критикой капиталистической и коммунистической т.п.: обе экономические модели ведут в т.п. к опредмечиванию природных и общественных процессов, чему Ю. Хабермас противопоставляет эмансипирующую критику познания, на основе которой он в 1981 разрабатывает теорию коммуникативной рациональности (см.

теория познания

коммуникация). Сходную социально-критическую т.п. создает (после 1965) П. Бурдье.

ТЖ. Пиаже основывает совершенно новое направление: еготгенетическая т.п. старается осмыслить сущность познания историко-генетически на базе биолого- психологического развития. Для него познавательные процессы суть интернализованные действия, которые обслуживают непрерывные процессы ассимиляции и аккомодации организма с внешней средой. Эта установка радикализируетсятэволюционной т.п. (Д. Кемп- белл, Г. Фоллнер и др.): она описывает «познавательный аппарат» и знание как результат биологического отбора, который гарантирует также адекватность нашего познания.

Радикальный тконструктивизм (напр., Э. фон Гла- зерсфельд, X. фон Ферстер, У. Матурана) и общая теория систем (ТН. Луман) склоняются к кибернетике, а не к учению об эволюции. У. Матурана описывает познание не как освоение субъектом реальности, а как процесс в некоей замкнутой системе; ее целью является не истина, а успешное приспособление системы к своему окружению (см. тАутопойэсис). Н. Луман вводит принцип эмергенции, трансформации - через самоорганизацию системы - упорядочивающих принципов от наиболее общих к наиболее отвлеченным. По этому типу эволюционируют даже системы чувств.

В совр. т.п. особенно противостоят друг другу направления, на которые разделилась (пост-) аналитическая философия. Несмотря на поворот к неопрагматизму, представители молодого поколения активно продолжают аналитическую программу. Спектр более или менее «аналитических» исследовательских направлений выявляет при этом отдельные самостоятельные аспекты, напр., феминистскую т.п., реформированную эпистемологию или виртуальную эпистемологию. Особенно плодотворна дискуссия скептических аргументов, которая основательно ведется начиная с проскептиче- ских работ Т. Нагеля, П. Унгера, Б. Страуда. Как часто случается, именно скепсис обновляет т.п., которая, вопреки отрицаниям и заверениям о ее смерти, оказывается в высшей степени жизненной.

Сегодня широко распространена установка на истолкование т.п. в ракурсе неврологии; эта позиция оценивает успехи естественных наук отчасти слишком поспешно и завышенно, так что теряет исходную философскую перспективу и в дебатах часто заставляет вспоминать о давно отшумевших битвах 1900-х гг. по проблемам психологизма. Знание исторической т.п. здесь может помочь не повторять старые ошибки; ярким примером этому является творческая полемика с т.п. И. Канта, ведущаяся ТП. Стросоном, тО. Хеффе и др.

Лит.: Cassirer Е. Das Erkenntnisproblem in der Philosophie und Wissenschaft der neueren Zeit. 3 Bde.: В., 19061920; Bd. 4: Zurich, 1950; Chisholm R. Theory of Knowledge. Englewood Cliffs, 1977 (2 ed.); Greco J., Sosa E. (Hg.)

The Blackwell Guide to Epistemology. Maiden, 1999; Grund- mann Th. (Hg.) Erkenntnistheorie, Positionen zwischen Tradition und Gegenwart. Paderborn, 2001; Kutschera F. von. Grundfragen der Erkenntnistheorie. Berlin, 2001; Moser P. K. (Hg.) The Oxford Handbook of Epistemology. Oxford, 2002; Schneider N. Erkenntnistheorie im 20. Jh. Stuttgart, 1998.