<<
>>

Роковые эпизоды жизни

Сталкиваясь с творчеством мыслителя любого масштаба, прежде всего задают вопрос: что он думает о предмете своего исследования, т. е. фактически занимаются доксографией — как можно более адекватным описанием мнения25 ученого или философа о предмете его размышлений.

Как жанр историко-философских исследований доксография зародилась в школе Аристотеля. И долгое время она была основным жанром (биографический жанр, возникший в этой же школе, рассматривался как вспомогательный) как историко- философских, так и историко-научных исследований.

В связи с развитием собственно научного подхода к миру — отделением от философии как естественных, так и гуманитарных наук — была осознана специфика философии, которая занимается в первую очередь и по преимуществу не столько познанием мира, сколько его осмыслением. Тот мир, с которым сталкивается каждый из нас, даже если он и не является философом, всегда уже осмыслен предшествующими поколениями. Результаты этого осмысления представлены в трудах мыслителей и ученых, а кроме того, они представлены в повседневном языке, в закрепленных традицией значениях слов этого языка. Поэтому философское осмысление всегда является, по сути, переосмыслением. Оно начинается и реализуется в ходе проблематизации, казалось бы, самоочевидных для всех общих мест в высказываниях о мире, в ходе тематизации тех неосознаваемых предпосылок, которые делают эти общие места самоочевидными.

В конце XIX — начале XX в. оформляется проблемно- тематический жанр историко-философских исследований, дополняющий, но не отменяющий более древние — доксографи- ческий и биографический. Правда, меняются задачи биографических исследований. При возникновении биографического жанра исследователь пытался в результате жизнеописания решить вопрос о том, каков характер изучаемого мыслителя, как он прожил жизнь, не расходилось ли его слово с делом.

А затем сделать вывод: можно ли доверять мнению человека, который имеет такой характер, так прожил свою жизнь, нужно ли учитывать это мнение, формулируя свое собственное? Современные биографические исследования направлены на выявление ключевого момента в жизни мыслителя, — когда он сам уясняет свою собственную проблему, после чего ощущает себя обретшим призвание и обязанным отдать ему все свои силы. Биографический анализ благодаря такой ориентации становится развернутым проблемным запросом к исследованиям произведений мыслителя, направляет их.

Изучая творчество любого философа, тем более такого оригинального мыслителя как М. К. Петров, мы должны не только выявить обстоятельства его жизни, которые позволяют уяснить, что он считал своим призванием, чему отдавал все свои силы, не только адекватно описать обретенное им представление о предмете (или предметах), на который было направлено его внимание, показать, какие смысловые характеристики этого предмета ему пришлось проблематизировать и какие неосознаваемые предпосылки этих характеристик ему пришлось при этом тематизировать, но и дать оценку его творчеству.

Известно, что естественно-научное знание в отличие от гуманитарного, в том числе и историко-философского, свободно от оценок своего предмета. Как показывает опыт историко- философских исследований, историк философии оценивает свой предмет — творчество изучаемого мыслителя — двояко. Во-первых, он оценивает его с точки зрения логической непро- тиворечивости всего построения, аргументированности высказанных изучаемым автором утверждений. Во-вторых, с точки зрения соответствия тому, что можно назвать «духом времени»: соответствия запросам и ожиданиям как представителей философского сообщества, так и ученых, занимающихся другими отраслями знаний, практиков. Для оценки первого вида необходим анализ аргументации, что предполагает как минимум интуитивное понимание природы логического, а лучше, конечно, владение современными теориями аргументации. Для оценки второго вида также необходим анализ произведений, уже тех, кого можно назвать теоретическими наследниками, но продуктивнее привлекать отклики ученых других областей исследования и практиков.

Таким образом, мы, следуя определенным канонам историко- философского исследования, должны будем рассмотреть идеи Петрова в биографическом, доксографическом, проблемно- тематическом и оценочном аспектах.

Перед нами массив источников: свидетельства о жизненном пути философа (письменные документы, устные свидетельства-воспоминания родных, друзей, учеников); прижизненные и посмертные публикации, обширный архив рукописей, еще ждущих издания; это и рецензии и отзывы, упоминания и даже умолчания о его историко- философских, науковедческих, культурологических и иных идеях. Наличие последнего вида источников говорит о том, что мы не первые, хотя и были одними из первых, и не единственные, кто занимался и занимается творчеством М. К. Петрова, что у него были и критики (особенно много в доперестроечный период нашей истории), имелись и сторонники. Начиная новый цикл исследований его идей, пройти мимо этой литературы нельзя, как нельзя пройти и без учета того, что уже сделано в изучении его жизни. Иначе с основными типами источников пришлось бы работать вслепую.

И, наконец, последнее. Любое исследование является завершенным только тогда, когда его результаты становятся доступными для коллег, для представителей других отраслей науки. Для широкой публики, для людей, необязательно связавших свою жизнь с наукой. Результатов исследования, не опубликованных в той или иной форме (необязательно письменной), реально не существует, поэтому на исследователе лежит обязанность облечь свои результаты в слово.

Мы, естественно, считаем, что нашим читателям знакомы значения общеупотребительных понятий; такой словарик фор- мируется к окончанию средней школы. Но мы не вправе думать, что наши читатели хоть как-то знакомы с жизнью и творчеством М. К. Петрова. Между тем мы, начиная свою исследовательскую работу с имеющимися источниками — документами о жизни М. К. Петрова, с опубликованными и неопубликованными его трудами, с работами о нем — находились на уровне читательского — интуитивного — их понимания. Такое понимание всегда предполагается в гуманитарном исследовании, имеющем дело непосредственно с источниками разного типа, а не просто с фактами. Факты и их обобщение возникают на базе интерпретации этих источников, которая невозможна без понимания их читателем.

Полученное нами исследовательское аналитически- рефлексивное понимание, ставшее основой для выводов, предлагаемых читателю, выглядело для нас как конкретизация и углубление предварительного читательского понимания.

Итак, в основном речь здесь пойдет о двух эпизодах из жизни М. К. Петрова.

Во время учебы в аспирантуре М. К. Петров познакомился с такими известными в дальнейшем философами России как Э. В. Ильенков, М. К. Мамардашвили, Ю. Н. Давыдов, В. В. Давыдов и др. С некоторыми из них сложились дружеские отношения. В дальнейшем круг его «философских» знакомых и друзей то расширялся, то сужался. Одни уходили, как Э. В. Ильенков и А. В. Потёмкин, другие — как А. П. Огурцов, В. Н. Садовский, С. С. Неретина, Э. М. Мирский, братья Э. Г. и Б. Г. Юдины, В. С. Швырёв, А. С. Арсеньев — приходили. В этих кругах его ценили как специалиста в области античной философии и автора оригинальных идей по науковедению, одним из зачинателей которого в СССР он, написав вторую в своей жизни диссертацию «Философские проблемы "Науки о науке"», фактически стал.

Путь к этой второй диссертации был для него не прост. Он проходил через партийную «проработку» в Ейском училище, снятие с работы и исключение из КПСС за повесть «Экзамен не состоялся»26. В период вынужденного перерыва в работе с июня 1961 по сентябрь 1962 годов и в первые годы работы преподавателем кафедры иностранных языков Ростовского госуниверситета усиленно занимается вопросами методики преподавания иностранных языков, проблемами общей лингвистики.

Результаты этих занятий зафиксированы в сохранившихся рукописях, из которых видно, как складывалась его концепция о роли языка в становлении человеческой психики.

В 1964 г. в Ростов приезжает группа сотрудников «Философской энциклопедии» для обсуждения первых двух вышедших к тому времени томов. Среди них — знакомые М. К. Петрова по Институту философии (в частности, Э. В. Ильенков, его публикации были известны большинству членов кафедры философии РГУ, некоторые ее сотрудники были с ним лично знакомы).

Состоялась встреча сотрудников кафедры философии с М. К. Петровым. И это сблизило его с коллективом. Он активно включается в работу по изучению науки в рамках науковедения (или науки о науке), которая разворачивалась в это время на кафедре. Переводит с английского сборник статей «Наука о науке» (1966 г.) и статью Дж. Бернала и А. Л. Маккея «На пути к науке о науке» (Вопросы философии. 1996. № 7), пишет статью «Наука о науке» для четвертого тома «Философской энциклопедии».

С 1965 г. М. К. Петров ведет на кафедре историко- философский курс на заочном и вечернем отделениях экономико-философского факультета РГУ и для слушателей ИПК (преподавателей общественных наук) при РГУ. И хотя в 1965 г. его просьба о восстановлении в партии отклоняется городским и областным комитетами КПСС, партийные власти не возражали против работы М. К Петрова по специальности. Защитив в феврале 1967 г. кандидатскую диссертацию «Философские проблемы "науки о науке"», М. К Петров в сентябре этого же года с кафедры иностранных языков переходит работать преподавателем кафедры философии РГУ. Его лекции по истории философии, выступления на проблемных семинарах пользовались большой популярностью у студентов, аспирантов, молодых преподавателей РГУ, у слушателей ИПК Так, в 1966 г. он выступает на семинаре молодых преподавателей и аспирантов кафедры философии РГУ с докладом «Пираты Эгейского моря и личность» (статья на эту тему была дана участникам семинара для предварительного ознакомления). В ней, как и в написанной в том же году монографии «Античная культура», М. К Петров подводил итог своим многолетним исследованиям Античности. К этому его подталкивала потребность показать, что к изучению Античности возможен не только подход, реализованный А. Ф. Лосевым, но и работа над осмыслением проблем современной науки, достаточно широко распространенное понимание последней как мышления о мире по способу древних греков. Основным итогом этой работы фактически и стала культурологическая концепция М. К. Петрова, в рамках которой «греческое чудо» объясняется как случайный продукт случайно происшедшего слома социальности традиционного типа в бассейне Эгейского моря.

Доклад М. К. Петрова был встречен с большим интересом, хотя у многих слушателей возникли сомнения по поводу его приверженности марксизму.

После увольнения из университета за дискуссионную статью «Предмет и цели изучения истории философии» (Вопросы философии. 1969. № 2) М. К. Петров становится старшим научным сотрудником группы по изучению науки, организованной при Северо-Кавказском научном центре Высшей школы. В СКНЦ ВШ в разных должностях, занимаясь исследованиями по организации научной жизни в регионах, он и проработал последние 17 лет своей жизни. Смерть 11 апреля 1987 г. настигла его в самом начале перестройки, за которую он фактически выступал всю свою творческую жизнь, настигла тогда, когда появилась надежда, что его голос может быть услышан, идеи смогут получить объективную оценку. Ведь больше всего он страдал из-за отсутствия гласности.

Роковыми эпизодами жизни М. К Петрова стали повесть «Экзамен не состоялся» (1960) и статья «Предмет и цели изучения истории философии» (Вопросы философии. 1969. № 2).

Как любое значительное произведение, повесть М. К Петрова полна смыслов и значений, содержание которых обнаруживается и раскрывается в зависимости от того, кто и когда это произведение читает. Партийные органы повесть М. К Петрова первоначально (1961—1962) оценили как антипартийную по содержанию без каких-либо комментариев, не говоря уже о доказательствах. Во второй раз (в связи с апелляцией о восстановлении в партии) она словно устыдилась прежней абстрактной формулировки неприятия повести и разъяснила, что М. К Петров в ней «устами ее героев выступил с клеветой на Коммунистическую партию, на советский общественный строй, на социализм и коммунизм, подверг ревизии учение марксизма- ленинизма» и не вывел при том «положительных героев, которые бы разоблачили эту клевету на наше советское общество, нашу действительность» (1966).

Всеми этими формулировками советский режим обозначил отношение к М. К Петрову: «Вы, дескать, только посмотрите, какое чудовище!» — хотя ни за одним словом обвинений ничего не стоит. Ни одного обвинения подтвердить ссылками на текст повести нельзя. Разумеется, из партии его исключали не рядовые члены. От М. К. Петрова освобождалась партийная номенклатура, для которой он представлял серьезную угрозу.

Номенклатурные работники, как они сами себя называли, в большинстве своем осознавали разрыв между партийными декларациями и действительной жизнью. В последние годы советской власти этот разрыв их явно тяготил. Многие из них, а в особенности из высшего эшелона власти, верили в идеологию марксизма-ленинизма, как об этом свидетельствуют их собственные мемуары. Разрыв между идеологическими принципами и реальностью воспринимался, как правило, очень болезненно. Желание его скрыть порождало необходимость развернутой системы идеологического воздействия. Все партийные и комсомольские органы непременно имели отделы пропаганды, да и не только эти органы (кстати, «отделы пропаганды» впервые были введены в 1662 г. папой Римским Георгием, в переводе на русский их название значило «деятельное распространение веры»). Задача их заключалась прежде всего в организации «политического просвещения» трудящихся города и деревни. А те, кто просвещению не поддавался, попадали в поле зрения специальных органов надзора и подвергались различного рода преследованиям. Естественно, что в эту группу попадали прежде всего те, кто противился тотальной идеологизации общественных отношений.

Герои повести М. К. Петрова «светлое будущее» порочить не собирались. Более того, предлагали искать пути его скорейшего достижения, однако здесь-то они и отнимали у ЦК монополию на истину. По давней традиции советской власти преследование тех, кто видит и говорит больше, чем позволено, должно было сопровождаться вовлечением в это преследование значительного количества людей. Исключение М. К Петрова из партии, отказ восстановить в партии, обсуждение статьи из журнала «Вопросы философии» на заседании Ученого совета ИФ АН СССР по проблемам истории философии, куда были приглашены сотрудники ряда отделов института, а также сотрудники самого журнала, обсуждение этой же статьи на специальном заседании трех философских кафедр РГУ, на двух заседаниях парткома РГУ — все это воспроизводило один и тот же сценарий: «как можно больше героев и зрителей». С М. К Петровым поступали, как с врагом народа, только масштаб мероприятий был скромнее. Эта всеобщая тенденция, максима которой сформулирована еще Эпикуром: не высовывайся, живи скрытно. Герои повести «Экзамен не состоялся» не следуют упомянутой максиме. Один из них думает: «За право быть коммунистом-философом нужно драться... Не все дороги ведут в коммунизм... Нужно еще разобраться, не проскочили ли нужный поворот... А сделать это может только свободная от гипноза имен, свободная от авторитетов... наука. Мы не уйдем из партии и не поднимем на нее руку. Мы завоюем ее изнутри... сделаем ее тем, чем она должна быть — орудием построения коммунизма. Партия станет не только направляющей и руководящей, но, в первую очередь, научной силой»27.

Ясно, что в то время партийная инстанция любого уровня могла оценить позицию этого героя только как клевету на партию, на советский общественный строй, на социализм и коммунизм и без всяких ссылок на монолог Шатова, героя повести, который мы сейчас воспроизвели. Герои повести «Экзамен не состоялся» сейчас выглядят наивными, тем не менее они были способны нести всю тяжесть ответственности за каждое свое слово и действие. Но такие герои повести, как и ее автор, властям прежнего режима были не нужны, что с полной убежденностью выразил первый секретарь Ростовского областного комитета КПСС М. С. Соломенцев (впоследствии председатель Совета Министров РСФСР, член политбюро ЦК КПСС): «Такие люди нам не нужны!»

Назовем еще феномен из множества других, который мог и был, безусловно, причиной бед М. К. Петрова и гонений на него. Иногда это явление называют «неприкаянностью интеллигентов», давших волю своей обиде и зависти. О. Э. Мандельштам знал, о чем говорил, когда сформулировал: «Две лишь краски в мире не поблекли: в желтой — зависть, в красной — интерес».

К тому же всем был известен в те времена тезис, что нельзя то или иное лицо делать знаменем. Все наши «органы» тех времен этим обстоятельством в связи с М. К. Петровым были сильно озабочены. Здесь можно вспомнить наставления Суслова (1965) А. Т. Твардовскому: «Главное, чтобы не было так, будто без него немыслим нынешний день советской литературы» (Из дневника А. Т. Твардовского).

Нехитрые рассуждения героев-философов повести-трактата М. К. Петрова не выходят за пределы традиционной антитезы веры и разума. Слова Шатова (персонажа повести): «Да, я не верю ЦК... Отношения между нами и ЦК не могут строиться на вере. ЦК — не бог, он лишь исполнительный орган партии», — казались невероятными. После 1937 г. партия состояла из людей другого мировоззрения. По сути, рядом с Русской православной церковью возникла российская коммунистическая церковь. Марксистская теория превратилась в идеологию с причудливым названием — марксизм-ленинизм, стала «религией» советизма. Академик Т. И. Ойзерман вспоминает, как «однажды на партийном активе МГУ выступал с докладом один из секретарей ЦК КПСС. Он заключил свой доклад эффектной фразой: марксизм — это наша религия. Некоторые из нас, выступавших в прениях, почтительнейшим образом пытались разъяснить высокому гостю, что религия не может быть наукой, а марксизм есть научная теория, отвергающая какую бы то ни было религию. Но наш докладчик, в свою очередь, разъяснил нам, что речь идет не о религии в обычном смысле слова, что его фраза — образное выражение, характеризующее нашу верность марксизму, веру в победу социализма в мировом масштабе. Разумеется, — пишет Т. И. Ойзерман, — и это разъяснение не стоило ни гроша, но мы уже не решались полемизировать со столь высокопоставленным руководителем, который, кстати сказать, был членом-корреспондентом Академии наук СССР».

Чтобы прояснить сюжет о «коммунистической религиозности», приведем еще один фрагмент из текста Т. И. Ойзермана. «Как-то один из профессоров филологического факультета МГУ рассказал мне, что какой-то из "невыдержанных" студентов задал ему после лекции весьма "каверзный" вопрос: были ли ошибки у Ленина? Профессор не задумываясь ответил сухо, пожалуй, даже строго: это нетактичный вопрос. Я сказал коллеге, что не могу согласиться с ним, поскольку Ленин неоднократно подчеркивал: не ошибается тот, кто не работает. Кроме того, известно, что Ленин, как до революции, так и после нее, несколько раз говорил о своих (точнее, наших общих) ошибках, подчеркивал необходимость преодоления заблуждений, которые уже привели к серьезным политическим просчетам. На это мой коллега, в отличие от меня старый член КПСС, резонно заметил: "Можете ли вы назвать какой-нибудь партийный документ, в котором говорилось бы об ошибках Ленина?" — и сам же ответил: "Таких документов нет, и мы должны исходить из этого факта. Да, конечно Ленин неоднократно говорил об ошибках, допущенных партией и им самим. Но то говорил сам Ленин, нам же не пристало об этом говорить"»28.

После статьи «Предмет и цели изучения истории философии» М. К. Петров был уволен с должности старшего преподавателя философского факультета, и с этих пор путь для публикаций его работ был практически закрыт. В чем смысл статьи?

В журнале «Вопросы философии» за 1967, 1968 и 1969 гг. был опубликован ряд статей, где обсуждались историко- философские проблемы. Статья М. К. Петрова в этом ряду оказалась последней. Ей предшествовали статьи В. В. Соколова, В. К. Чалояна, 3. А. Каменского, И. С. Нарского, П. В. Копни- на. Статья М. К Петрова начинается указанием на то, что сложилась определенная традиция в понимании предмета истории философии, его состава и целей. В критическом отношении к этой традиции единодушны все, но содержание претензий различно. Крайние позиции характеризуются тем, что одни считают историю философии способной обеспечить квалифицированный подход к пониманию любых проблем, другие же признают ее частным моментом общекультурного багажа гуманитария.

Нынешние основы построения екомп истории философии в системе преподавания, считает М. К Петров, нуждаются в тотальной перестройке. Необходимость диктуется тем, что выявилась группа новых проблем, связанных с возрастанием роли науки в жизни общества и с локальным характером научно-технической революции (НТР). Возрастание роли науки требует более четких представлений о порождении научного знания, его обновления и утилизации. Локальный характер НТР создает условия, пишет М. К Петров, для понимания европейского способа мысли как одного из многих. Все это предполагает анализ истории философии, в рамках которой научный способ мысли зарождается и возникает. Автор заявляет, что хочет привлечь внимание философов и особенно историков философии к некоторым проблемам этого круга: 1.

Имеет ли смысл говорить о всемирной истории философии или следует придерживаться локально-европейской постановки вопроса о генезисе и развитии философии? 2.

Начинается ли история философии с милетцев? 3.

Насколько правомерно видеть в противоположности материализма и идеализма универсальное основание для классификации всех философских школ? 4.

Историзм — это конкретность социального анализа или ретроспектива? 5.

Должна ли история философии включать историю естествознания?

Обозначив свою позицию по каждому из вопросов и завершая статью, автор полагает, что пока можно сделать единственный вывод: традиционный способ изложения истории философии и курс ее преподавания устарели не столько в деталях, сколько в основных принципах своего построения. Они требуют не частных переделок, дополнений и поправок, а поиска новых форм и подходов.

Для творчества М. К. Петрова написание статьи такого содержания не являлось случайностью. Он начинал свою философскую биографию диссертацией по истории античной философии, размышляя над проблемами методологии историко- философского исследования, что получило отражение как в самой диссертации, так и в рецензии на книгу Дж. Томсона «Первые философы», опубликованной в № 4 за 1959 г. «Вестника древней истории». В конце концов у М. К. Петрова складывается убеждение, что, прежде чем задавать философам прошлого свои вопросы и оценивать их ответы, мы должны разобраться в том, как и какие вопросы они сами ставили перед собой. Как, в какой форме перед античными философами стояла проблема детерминизма, если она действительно перед ними стояла, как была тематизирована ими? Необходимо уяснить специфику античной философии, конкретно-исторически исследовав ее собственную проблематику. Этой специфике была посвящена написанная в 1966 г. книга «Пираты Эгейского моря и личность» (М., 1995) и монография «Античная культура» (М., 1997)29.

Обращение к науковедческим вопросам дало М. К. Петрову новый стимул для историко-философских исследований. Вопрос о происхождении современной науки, существующей в дисциплинарной форме, ставил проблему происхождения дисциплинарное™ как формы существования знания. Такой пред- научной дисциплиной, в лоне которой зародились современные опытные науки, оказалась, как считал М. К. Петров, естественная теология Средневековья. Сама же теология явилась результатом применения форм мышления, выработанных античной философией для своих задач, к задачам, поставленным христианской догматикой. Эта связь средневековой теологии с античной философией демонстрирует, по мнению М. К. Петрова, то отношение между традицией и творчеством, которое существует в реальном историческом процессе. В традиции не предопределен способ ее использования. Традиция не несет ответственности за то, как она была использована и истолкована. Историю философии, как историю вообще, творят конкретные люди, опираясь на традиции, доставшееся наследие. Но само наследие не предопределяет направление и цели его использования.

Так, пытаясь осмыслить проблематику научного творчества, М. К. Петров привлекает труды мыслителей Нового времени, особенно И. Канта. Актуализируя труды последнего, используя ход его мыслей для описания ситуации переднего края науки, М. К Петров осознает, что такой постановки вопроса у самого И. Канта не было. Но конкретно-историческое изучение И. Канта, его собственной проблематики, сравнение с результатами конкретно-исторического изучения Г. В. Ф. Гегеля показывает, что для решения проблем научного творчества, для описания действий субъекта на границе познанного и непознанного актуализация наследия И. Канта более эффективна, чем Г. В. Ф. Гегеля. И. Кант ближе к этим вопросам, чем Г. В. Ф. Гегель. Поэтому в современных условиях использование традиции в собственном философском творчестве должно опираться на конкретно-историческое изучение этой традиции. Мы можем задавать философу прошлого свои вопросы, но должны учитывать, какие вопросы он задавал сам себе.

Таким образом, ко времени написания статьи «Предмет и цели изучения истории философии» за М. К Петровым уже стоял опыт самостоятельных историко-философских исследований, опыт преподавания на историко-философских курсах в РГУ, который можно, на наш взгляд, выразить следующим образом. Чтобы эффективно и творчески использовать философское наследие для решения актуальных философских проблем, необходимо конкретно-историческое знание философских учений прошлого — знание тех специфических задач, которые стояли перед творцами этих учений, подходов, которые они использовали. Для этого нужно изучать творчество философов, реально об- условленное их положением в круге культурных проблем своего времени, отношением к проблемным ситуациям этой культуры и отношением к философским традициям. Необходим взгляд на историко-философский процесс как на процесс, реализующийся через акты индивидуального творчества, не имеющий пред- заданной цели. Принятое же изложение истории философии как предыстории того комплекса утверждений, который получил название «марксистско-ленинская философия», внушает ложное представление об историко-философском процессе как процессе, имеющем имманентную цель, запрограммированном на предопределенный результат. Такой взгляд, усвоенный в процессе обучения, препятствует конкретно-историческому анализу и оценкам результатов философского творчества, не способствует эффективному использованию философского наследия в философском творчестве.

Содержание статьи, яркая индивидуальность стиля, аргументированность в постановке проблем — все это выделяло ее из общего потока публикаций по историко-философской тематике и свидетельствовало о безусловной талантливости автора. Именно это и послужило основанием для увольнения М. К. Петрова из РГУ и закрыло путь к публикации. Понять такое сейчас не менее трудно, чем западному интеллектуалу уяснить смысл сакраментальной формулы нашего недавнего прошлого: «строгий выговор с занесением в учетную карточку».

Расширенное заседание объединенного Ученого совета по про - блемам истории философии открыл его председатель В. Е. Евграфов, который обозначил политико-идеологический «интерьер» предстоящего действа. Обсуждение методологических проблем историко-философских исследований полезно, отметил председатель, это дело трудное и ответственное. Важно, чтобы дискуссия с самого начала приняла нужное направление. Наша задача — строго руководствоваться марксистско-ленинским принципом партийности. Полемизируя в рамках марксистской философии, мы усилим свои позиции и создадим прочный фундамент для борьбы с нашими многочисленными идеологическими противниками. Совет заслушал и обсудил доклад В. В. Соколова «Проблемы историзма в историко-философском исследовании». Докладчик отмечает добрые намерения М. К. Петрова и даже разделяет его озабоченность нынешним состоянием историко-философской науки, а в ряде случаев критику этого состояния М. К. Петровым считает справедливой. Однако докладчик несколько иначе понимает пафос статьи, чуть-чуть под- правляет М. К. Петрова. Предложения перестроить историко- философские исследования, их проблематику, содержание, социальную направленность поняты как призыв к тотальной перестройке историко-философской методологии.

На заседании выступило десять человек. Шестеро из них так или иначе рассматривали содержание статьи М. К. Петрова. Четверо подвергли ее критике. Но эта «критика», по оценке А. Л. Субботина, свидетельствовала об отсутствии самого желания понять и о полном пренебрежении элементарной логикой. Действительная позиция автора трансформировалась настолько, что становилась легко уязвимой. М. К. Мамар- дашвили отметил, что все проблемы, поставленные в статье М. К. Петровым, являются реальными, а все происходящее оценил как подмену необходимости обсуждать конкретные проблемы стремлением «раздавать только отметки участникам дискуссии».

Организаторы заседания Совета вовсе не стремились продвинуться по пути историко-философского познания. Они заботились прежде всего о точности рисунка ритуально- идеологического танца, цель которого — продемонстрировать разгром, осуждение, готовность дать отпор и защитить устои и т. п., ит. п. Конечно же, подлинная задача состояла в том, чтобы осудить М. К. Петрова, а не обсудить проблемы истории. Интересно, что в тексте отчета о состоявшемся заседании фамилия М. К. Петрова упоминается 29 раз, в том числе 15 раз в основном докладе. Почти каждое упоминание его фамилии сопровождалось негативными оценками идеологического толка. На втором месте по частоте упоминаний В. В. Соколов — 9 раз. Это естественно — ведь на него ссылались как на докладчика. Всего упомянуто 24 фамилии, но количество уже совсем не то: Ф. X. Кессиди — 1 раз, 3. А. Каменский — 1, А. Ф. Лосев — 1, И. С. Нарский — 2 и др. М. К. Петров не только не был приглашен на заседание данного Совета, но и узнал о нем лишь некоторое время спустя.

До обсуждения в Москве статьи М. К. Петрова в Ростовском университете было тихо. Затем по инициативе парткома университета и усилиями заведующих трех философских кафедр также организуется обсуждение в РГУ. Делается попытка принять совместное решение трех кафедр, где якобы осуждалось содержание статьи. Через несколько дней собирается заседание парткома, где будто бы рассматривались итоги состоявшегося обсуждения. Это было летом 1969 г.

В редакционной статье журнала «Коммунист» за февраль 1970 г. статья М. К Петрова упоминается в негативном плане. На лекции М. К Петрова учебная часть ректората неоднократно направляет стенографисток. От партийной группы кафедры требуют обсудить и осудить статью М. К. Петрова. Летом 1970 г. партком РГУ вновь обращается к содержанию его статьи. Принимается решение о невозможности использовать его для преподавания философии.

, Все эти «акты воздействия» достаточно ясно свидетельствуют о том, что для существующего режима М. К Петров был опасен. При всем неприятии положения вещей он не стал алкоголиком (а уж очень хотелось поставить на нем именно этот штамп), не стал поклонником восточных верований, не объявил себя сыроедом или травоедом. Все попытки выбить его из седла успехом не увенчались. Хотя жизнь и сократили.

Не прошло и трех лет после попытки отстранить его от философии, как в одной из рукописей, ставшей книгой «Язык, знак, культура», М. К Петров адресует читателю следующие слова: «Жизнь человека коротка, и "суммы обстоятельств" никогда не бывают асфальтовой лентой, уходящей за горизонт. А если и бывают — скучно ходить по асфальту, того хуже ездить: взгляду не за что зацепиться. В наш век не соскучишься... Всегда есть чем озадачиться, над чем поразмыслить, подумать, чем поделиться с современниками».

Эта готовность поразмыслить, да еще и поделиться с современниками, существовавший в то время режим устроить никак не могла, поскольку чиновнику от науки не нужны были рекомендации по переустройству организации науки, подозрительные рассуждения о «невидимых колледжах», которые не знают национальных и государственных границ. М. К Петров нарушил правила игры. Вышел за пределы круга, которым режим очерчивал возможную для каждого сферу деятельности. Его заталкивали в этот круг дружными усилиями системы государственных и общественных институтов, каждый из них выполнял функцию тотального надзора, а служба безопасности среди них играла к тому же роль политического оператора. Функции каждого института, конечно же, персонифицировались определенными чиновниками, сотрудниками, руководителями различных уровней и, разумеется, коллегами. Общими усилиями они довели его до отдела кадров РГУ, где записали в трудовую книжку: «Уволен на основе решения парткома РГУ о невозможности использовать на преподавательской работе по философии».

Описанные и проанализированные в контексте эпохи, в которую приходилось жить М. К. Петрову, два эпизода из его жизни позволяют, на наш взгляд, выявить как содержание его жизненного призвания проблему, ставшую доминантой его творчества, и ключевой момент его жизни — момент осознания им своего призвания. Такой проблемой для М. К. Петрова стал вопрос возникновения, развития и судьбы научного подхода к миру, распространения результатов научных исследований в обществе.

В повести, за написание которой М. К. Петрова исключают из партии, философ проводит мысль, что политика партии должна стать не на словах, а на деле научной. В статье, за публикацию которой его лишают права преподавания философии, он, отвергая взгляд на историю философии как на предысторию марксистко-ленинского философского синтеза, призывает взглянуть на историко-философский процесс как на начало научного подхода к миру.

Он окончательно осознает, что эта проблема, как и проблема распространения результатов научных изысканий в обществе — «онаучивания» его, — стала содержанием его жизни, когда после увольнения с кафедры философии он отказывается вернуться на кафедру иностранных языков. Он не может и не хочет заниматься исследованиями феномена науки как чем-то побочным. Отныне это единственное, что занимает его мысли.

Темы, которые М. К. Петров разрабатывал, условно можно обозначить так: 1) философско-социологические исследования науки; 2) история философии; 3) философская антропология; 4) философские проблемы образования; 5) философия культуры, ее социальная преемственность, универсалии и типы культуры; 6) проблемы, которые можно условно обозначить как региональные, связанные с Северо-Кавказским научным центром Высшей школы. В текстах, которые можно отнести к данному разделу, обсуждаются те же проблемы философского и социологического анализа науки, образования и культуры, но применительно к Северо-Кавказскому региону и даже к таким гигантам индустрии, как «Ростсельмаш» и «Атом- маш» г.Волгодонска. В 1977 г. М. К Петров пишет работу «Регион—форма социального творчества», где обсуждаются следующие темы: разработка концепта региона, социальное творчество и новация, эмпирия и предмет регионологии, чело- векоразмерность регионообразования, выбор, модель региона. Другая значительная работа этого же цикла — «Регион как объект системного исследования» имеет такие разделы, как локализация, ассоциативные единицы и человеческая размерность, регион, расселение и единицы ассоциации и др. Среди работ, предметом анализа которых является СКНЦ ВШ, можно назвать «Организационные и функционально-познавательные проблемы научного центра в свете системного подхода», «Теоретическое обоснование идеализированной модели научного центра», «Проблема финансирования Высшей школы», «Северо-Кавказский научный центр Высшей школы (функциональная модель)».

После смерти М. К. Петрова было издано восемь его книг: Язык, знак, культура. М., 1991; Самосознание и научное творчество. Ростов н/Д, 1992; Социально-культурные основания развития современной науки. М., 1992; Искусство и наука. Пираты Эгейского моря. М., 1995; Историко-философские исследования. М., 1996; Античная культура. М., 1997; История европейской культурной традиции и ее проблемы. М., 2004; Философские проблемы «науки о науке». Социология науки. М., 2006. Посмертно издано также довольно большое количество статьей, где раскрывается и обосновывается система его взглядов на культуру в целом, на науку, на философию и т. д. Этим же темам в основном посвящены и еще неопубликованные рукописи.

<< | >>
Источник: М. К. Петров. М. : Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН). — 295 с. — (Философия России второй половины XX в.).. 2010

Еще по теме Роковые эпизоды жизни:

  1. Роковые эпизоды жизни
  2. Возврат к церковному мировоззрению. н. В. Го голь. н ачало «славянофильства». А. С. Х омяков
  3. Государственные преступления в XVIII веке
  4. «Донести где надлежит»
  5. Иван Берладник: Грамота 1134 г.» Берладь и берладннки
  6. Г. С. Батыгин, И. Ф.Девятко Советское философское сообщество в сороковые годы: Почему был запрещен третий том «Истории философии»?
  7. ; АКТИВНОСТЬ И ЕЕ ЗНАЧЕНИЕ В ЖИЗНИ
  8. Катехизис
  9. Глава 7 СЧАСТЛИВЫЙ СЛУЧАЙ ДВУХ ЛЕНТЯЕВ
  10. Тема з. О  смысле  выживания
  11. Семья императора Николая II
  12. 3 «Чудовищно-неправдоподобное».
  13. Николай II
  14. 00.htm - glava20 Новый труд о Бентаме’
  15. Глава 5. Этап: по ту сторону пограничного столба
  16. 3. Практика
  17. Декабрист в повседневной жизни
  18. Военная проза второй половины 80-х – 90-х годов
  19. § 2. От сюжета-мотива к сюжету-ситуации
  20. 2. «Вожделеющий взгляд», женщина и искусство классики