«ВОСТОК В ЕВРАЗИЙСКОЙ МЫСЛИ»

Одной из основных идей социальной философии евразийцев была мысль о том, что любое общество способно развиваться только на особенной, самобытной основе. Продолжая традицию поисков культурно- исторического своеобразия России в русле противополагания России и Европы, заложенную славянофилами, евразийцы судьбу России связывали с осознанием истоков национальной самобытности.

Евразийцы, как и славянофилы, подчеркивали, что нельзя считать Россию «отсталой частью Европы» или «развивающейся частью Азии». Она особая категория, особое «месторазвитие». В своих публикациях они не раз обосновывали эту новую категорию: Евразия и месторазвитие. Замена термином Евразия более привычных и распространенных обозначений «Россия Европейская» (Доуральская) и «Россия Азиатская» (Зауральская) вызывала у оппонентов евразийства возражения. Но эта формулировка относилась к одной из главных «точностей» евразийского учения. Так, «евразиец №1» - П.Н.Савицкий писал: «Скажут: изменение терминологии - пустое занятие. Нет, не пустое: сохранение названий России «Европейской и Азиатской» (вместе с прилегающими к ней странами) не согласуемо с пониманием России как особого исторического мира, как мира целостной евразийской культуры, в разнообразии ее отраслей» [1]. Как географический мир он совпадал с пределами СССР.

Понятие «Евразия» стало обозначать историческую парадигму, особую цивилизационную сущность.

Вожди евразийства много писали о духовной близости России к Азии. Наиболее известной и значительной явилась работа Н.С.Трубецкого «О туранском элементе в русской культуре», в которой на основе анализа языка, музыки, устной поэзии, обычного права и религии выделены общие черты туранского психологического типа. Его социальная и культурно- историческая ценность связывается с тем, что, по словам Трубецкого, типичный представитель туранской психики "характеризуется душевной ясностью и спокойствием". Они определяют отсутствие "разлада между мыслию и внешней действительностью, между догматом и бытом". Рассматривая роль туранских этнопсихологических черт в русском национальном облике, Н.С.Трубецкой указывает, что в общем эта роль была положительной[3]. После выхода этой работы евразийство стало восприниматься как попытка философски обосновать «азиатский» облик России и связанную с этим ее уникальность.

Евразийцы по-новому посмотрели на этническую историю России. Это выразилось в идее Н.С.Трубецкого о синтетической природе русских. Она всегда в первую очередь привлекала внимание исследователей евразийства. Долгое время непривычным воспринималось положение о том, что русские - это не славяне и не тюрки, не арийцы и не азиаты, что из двух этнических компонентов - арийско-славянского и туранского появился уникальный синтез. В указанной работе, которая не раз становилась предметом критики, Трубецкой подчеркивал, что «если трудно найти великорусса, в жилах которого так или иначе не текла бы и туранская кровь, то совершенно ясно, что для правильного национального самопознания нам, русским, необходимо учитывать наличность в нас туранского элемента, необходимо изучать наших туранских братьев» [4].

Достижением евразийского обоснования «туранского элемента» в истории России явилось то, что оно представляло собой синтез истории, этнографии, географии, геополитики. Евразийцы подчеркивали, что российское государство росло с расширением границ, прежде всего, восточных и южных. Об этом писал в своей еще доевразийской статье Г.В.Вернадский, один из главных авторов евразийской исторической концепции: «Русская история есть история общества, занявшего огромное пространство. Философия значения этого пространства в историческом процессе есть философия всей русской истории» [6]. В связи с этим следует отметить, что сын известного географа В.П.Семенов-Тянь-Шаньский, историк и критик евразийства, указывал, что «восточно-славянская колонизация белой расы, по подсчетам его отца, за время с конца XV по конец XIX века переселила с Европейского полуострова на восток Евразии 28% колонизационного потока белой расы, тогда как остальные 72% приходятся на эмиграцию всех других народов Европы в Америку и другие части света; так как восточные славяне составляют 20,5% населения Европы, а остальные народы 79,5%, то из этого следует, что славянская колонизация с запада на восток за 400 лет шла интенсивнее, чем западноевропейская на запад и юг» [7].

Проблемы историко-этнографического разнообразия населения России в свое время стали важными для областничества, в частности, в трудах А.П.Щапова. Он писал: «Когда мы говорим «история великорусского народа», то у нас прежде всего рождается вопрос: да будет ли то история великорусского народа, когда обозревая полный цикл фактов ее исторической жизни, мы то и дело будем встречаться на площади русской земли с многочисленными разнообразными племенами финскими и турко-татарскими, которые доселе еще населяют целые области и сплошными массами пестреют среди русского народонаселения?» и подчеркивал, что «когда мы говорим: дух, характер, миросозерцание, идея русского или великорусского народа, то невольно представляется другой вопрос: да есть ли, образовался ли единый, цельный тип великорусской народности, чтобы можно было об ней составить единичную, цельную, возможно полную и отчетливую ясную идею? Чистая ли славянская кровь течет в жилах великорусского народа? Не составляет ли он амальгаму или органическое порождение различных народных элементов?»[9].

Из приведенных рассуждений А.П.Щапова видно, что один из крупнейших сибирских историков-публицистов 60-70-х годов XIX века выдвинул задачу изучения истории и культуры России в рамках истории Евразии. Евразийцы же, прежде всего П.Н.Савицкий и Н.С.Трубецкой, пошли дальше, отдавая предпочтение восточным корням русского этноса и евразийской культуры. В их исследованиях акцентировалась роль «азиатского элемента» в судьбах России и «степной стихии» в развитии своеобразия культуры и продвижении русских на Восток. Эта «степная стихия», по словам П.Н.Савицкого, давала мироощущение «континента- океана»: «на пространстве всемирной истории западноевропейскому ощущению моря, как равноправное хотя и полярное, противостоит единственно монгольское ощущение континента; между тем в русских «землепроходцах», в размахе русских завоеваний - тот же дух, то же ощущение континента» [10].

Евразийская интерпретация русской истории до сих пор вызывает споры и различное отношение к ней.

Чингисхана». Одной из главных идей П.Н.Савицкого, Н.С.Трубецкого, Г.В.Вернадского и некоторых других стала идея о том, что монголы положили начало единству Евразии и заложили основы ее государственности и политического строя. Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока позволил Н.С.Трубецкому дать свой ответ на знаменитый вопрос древнего летописца «Откуда есть пошьела Русьская земля и како Русьская земля стала есть?». Этот ответ связан с его глубоким убеяедением в том, что в исторической перспективе Россия - преемница «великого наследия Чингисхана», что Киевская Русь, традиционно считавшаяся колыбелью русского государства, цивилизационно, геополитически была лишь разновидностью провинции Византии. Впервые была дана объективная оценка Чингисхана и указано на «неправильное представление о Чингисхане как о простом поработителе, завоевателе и разрушителе, которое создалось в исторических учебниках». Анализируя наследие Чингисхана, Н.С.Трубецкой подчеркивал, что в его империи евразийский культурный мир впервые предстал как целое. Работа «Наследие Чингисхана. Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока», опубликованная в 1925 году, стала новым словом в исторической науке. В ней не раз подчеркивается, что «великий Чингисхан», завоевывая Евразию, государственно ее объединил, «совершил дело исторически необходимое и осуществлял вполне реальную, самой природой поставленную историческую задачу»[11].

Такая оценка роли Чингисхана в русской истории вызвала резкую критику со стороны многих современников. В частности, Г.В.Флоровский, отошедший от евразийства, в работе «Евразийский соблазн» писал: «Для них именно «монголы формировали историческую задачу Евразии, положив начало ее политическому единству и основам ее политического строя». И потому Россия в их сознании превращается в «наследие Чингисхана». Россия есть переродившийся «московский улус... Соблазнительный и опасный, хотя, может быть, неясный и самим евразийцам смысл превращения России в «улус» и «наследие Чингисхана» заключается в сознательно-волевом выключении России из перспективы истории христианского, крещеного мира и перенесении ее в рамки судеб не христианской, «басурманской» Азии.

Другой современник, Н.Н.Аленников, также считал, что "русская государственность возникла именно благодаря тому, что она победила в конце концов татарскую государственность, а победила она ее только благодаря тому, что усвоила, наконец, византийский принцип единства власти"[13]. Отвечая на это, П.Н.Савицкий указывал, во-первых: "Евразийцы и не думают отрицать значения "византийского принципа", во- вторых: "Но вот в чем вопрос: почему Русь, в практике государственной жизни, оказалась невосприимчивой к этому принципу в XI-XII вв. и "усвоила" его, "наконец", в XV в.? - Не помогли ли здесь "византийскому принципу" те же татары?"[14]. Об этом писал также Н.С.Трубецкой, подчеркивая, что с православной Византией Россия была знакома задолго до татарского ига и что во время этого ига величие Византии уже померкло, что "византийские идеологии понадобились только для того, чтобы связать с православием и таким путем сделать своею, русскою, ту монгольскую по своему происхождению государственную идею, с которой Россия столкнулась реально, будучи приобщена к монгольской империи и став одной из ее провинций" [15].

Для исследователей в настоящее время стали хрестоматийными многие высказывания интеллектуальных вождей евразийства, связанные с монголо-татарским игом и ставшие главным объектом антивосточной критики тогда и сейчас. В качестве примеров можно привести цитаты из статьи П.Н.Савицкого «Степь и оседлость»: «Прежде всего укажем следующее: без татарщины не было бы России», «Велико счастье Руси, что в момент, когда в силу внутреннего разложения она должна была пасть, она досталась татарам, а не кому другому. Татары - «нейтральная», культурная среда, принимавшая «всяческих богов» и терпевшая «любые культы», - пали на Русь, как наказание Божие, но не замутила чистоты национального творчества. Если бы Русь досталась туркам, заразившимся «иранским фанатизмом и экзальтацией», ее испытание было бы многажды труднее и доля - горше. Если бы ее взял Запад, он вынул бы из нее душу... Татары не изменили духовного существа России; но в отличительном для них в эту эпоху качестве создателей государств, милитарно-организующейся силы они несомненно повлияли на Русь»[16]. Н.С.Трубецкой, П.Н.Савицкий, позже Г.В.Вернадский подчеркивали, что Восток, в отличие от Запада, в татаро-монгольский период русской истории не проявлял агрессивной экспансии в область духовной жизни русского и других народов Евразии.

Остаются мало изученными труды крупнейшего историка зарубежья Г.В.Вернадского - сына выдающегося ученого В.И.Вернадского. Главные научные интересы Г.В.Вернадского были связаны с исследованием влияния Востока на русскую историю и культуру. Он внес свой большой вклад в евразийское решение этой проблемы такими крупными работами, как «Начертания русской истории», «Опыт истории Евразии с половины VI века до настоящего времени». Вслед за Н.С.Трубецким и П.Н.Савицким как историк Г.В.Вернадский обосновал евразийскую интерпретацию монгольского ига. Так, в статье «Два подвига св. Александра Невского»(1925г.) он подчеркивает: «Глубоким и гениальным наследственным историческим чутьем Александр понял, что в его историческую эпоху основная опасность для Православия и своеобразия русской культуры грозит с Запада, а не с Востока, от латинства, а не от монголов. Монгольство несло рабство телу, но не душе. Латинство грозило исказить самое душу». Говоря о том, что латинство «было воинствующей религиозною системой», а монголы несли с собою законы «гражданско- политические», Г.В.Вернадский обращал особое внимание на то, что "основным принципом Великой Монгольской Державы была именно широкая веротерпимость, или даже более - покровительство всем религиям». Непривычным для многих современников явился вывод о том, что наследием подвига смирения Александра Невского по отношению к татаро-монголам «явилось великое Государство Российское» [17]. Как известно, за свой взгляд на этот драматичный период русской истории евразийцы получили даже прозвище «чингизханчики».

Евразийский анализ этого периода русской истории поражает глубиной и широтой. Критики «чингисханчиков» в прошлом и сейчас в интепретации татаро-монгольского ига усматривают только попытки уничтожить традиционные представления о великом монголе. «Не замечались» указания на другие последствия ига. Разгром удельно-вечевой Руси и ее включение в монгольскую империю вызвали не просто острое чувство унижения национального самолюбия перед «величием чужой государственной идеи». Н.С.Трубецкой в «Наследии Чингисхана» пишет: «Началось интенсивное брожение и кипение, сложные душевные процессы, значение которых обычно недооценивается. Главным и основным явлением этого времени был чрезвычайно сильный подъем религиозной жизни. Татарщина была для Древней Руси прежде всего религиозной эпохой». Можно только согласиться с выводами о том, что иго осознавалось как божья кара за грехи, что личное покаяние, идеализация прошлого, его героев формировало у русского народа национальные идеалы, национальную идею государственного единства.

Исследования евразийцев, связанные с «монгольской» тематикой, большая часть русской интеллигенции восприняла не только как неверную, неудачную попытку философски обосновать «азиатский облик» России, а и как оскорбительную для русской истории. Но евразийские опыты «реабилитации роли Монгольской империи - опыты, которые вызвали и вызывают у многих резкие возражения, получили свое развитие. Исследования крупнейшего востоковеда академика В.В.Бартольда подтвердили точку зрения евразийцев. В 1925 году он одновременно с ними писал о ложном понимании и оценке Монгольской империи и с сожалением указывал, что «русские ученые следуют большею частью по стопам европейских и большей же частью принимают взгляды, установившиеся на Западе» [18].

«Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока» академика В.В.Бартольда расширил рамки методологии изучения фактов не только русской истории. Так, в своей работе «Улугбек и его время» он большое внимание уделяет значению «монгольского» периода в истории Старого Света и указывает: «В короткое время возникает не только сильная государственная власть, но и представление о мировом владычестве». Интересна яркая параллельная характеристика Тимура и Чингисхана. Важно указание ученого на то, что, несмотря на большое количество кочевых политических объединений, только монголы на короткое время объединили под своей властью культурные страны восточной и западной Азии; «может ли это совершиться еще раз, этого никто не знает. Монгольское владычество всем странам, где оно было, оставило в наследство большую политическую устойчивость, но в остальном его последствия были неодинаковыми». Важным и авторитетным остается утверждение академика В.В.Бартольда о том, что «первое время существования Монгольской империи было временем экономического и культурного расцвета для всех областей, которые могли воспользоваться последствиями широко развившейся при монголах караванной торговли и более тесного, чем когда-либо прежде и после, культурного общения ме5вду западной и восточной Азией». Выводы академика совпали с выводами евразийцев: «Несмотря на опустошения, произведенные монгольскими войсками, несмотря на все поборы баскаков, в период монгольского владычества было положено начало не только политическому возрождению России, но и дальнейшим успехам русской культуры.. ,»[19].

То, что вопрос о монголо-татарском иге и его результатах, поставленный евразийцами, снова рассматривается и современными исследователями, в частности в контексте трудов В.В.Бартольда, доказывает жизнеспособность идей Г.В.Вернадского, П.Н.Савицкого, Н.С.Трубецкого. Хочется привести еще одно суждение Н.С.Трубецкого, связанное с этой темой: «Монгольское иго длилось более двух веков. Россия попала под него, еще будучи агломератом удельных княжеств, самостийнических, разрозненных, почти лишенных понятий о национальной солидарности и о государственности. Пришли татары, стали Россию угнетать, а попутно и учить. А через двести с лишком лет Россия вышла из-под ига в виде может быть и «неладно скроенного», но очень «крепко сшитого» православного государства, спаянного внутренней духовной дисциплиной и единством «бытового исповедничества», проявляющего силу экспансии и вовне. Это был результат татарского ига, тот плод, по которому можно судить о вредоносности или благоприятности самого ига в судьбах русского народа» [20].

Знакомство с трудами евразийцев позволяет считать, что они заложили новую традицию изучения исторических фактов. Об этом свидетельствует, в частности, книга С.И.Валянского и Д.В.Калюжного «Явление Руси (Хронотрон. Версии мировой истории)», изданная в 1998 году, в которой доказательно опровергаются многие, казавшиеся незыблемыми, освященные академической традицией исторические представления. В предисловии к книге отмечается: «В XIX веке Императорская Академия наук дважды предлагала ученым ответить на вопрос о том, какие последствия произвело господство монголов в России. Ученые таких последствий не нашли. Почему?»[21]. Евразийцы таких последствий нашли много.

Излагая историю России, прежде всего монгольский период, в рамках истории Евразии, интеллектуальные вожди евразийства, как и академик В.В.Бартольд, дополнили ее новым элементом - развитием культуры в пространстве. Они убеждали, что «монголо-татарское» и шире вообще восточное вошло в плоть и кровь русской культуры и стало основой для евразийской культуры, что сейчас уже трудно различить, где собственно русское, древнерусское, а где неславянское.

В имеющейся литературе по евразийству вопрос о собственно восточной ориентации развития русской культуры только начинает рассматриваться. Общие положения теории культуры в контексте проблемы «Восток-Запад-Россия» как ключевой в евразийской историософии освещаются в диссертационном исследовании Р.А.Урхановой. В публикациях, касающихся этой темы, также в основном выделяется критическое отношение евразийцев к западной культуре, которое определялось не только идейными связями со славянофилами, и на которые, как отмечалось, указывали сами евразийцы, но, главным образом, утверждением того, что исторически Россия - это особый, в том числе культурный, евразийский мир. В программном документе «Евразийство (Формулировка 1927 г.)» авторы подчеркивали, что «это отрицательное отношение усугубляется тем, что современную европейскую культуру во всех ее частях, кроме эмпирической науки и техники, евразийцы признают культурой упадочной». К последнему утверждению, как указывал П.Н.Савицкий, евразийцы пришли независимо от О.Шпенглера. Но очевидно, что знаменитый «Закат Европы» явился доказательством верности их выводов и имел для них особое значение, прежде всего главный вывод О.Шпенглера о том, что, начиная с 19 века, с победой капитализма, западная культура вступила в стадию упадка, предшествующая культура выродилась в цивилизацию.

Евразийское отрицательное отношение к западной культуре определялось констатацией ее «упадничества» (на которое указывал и один из крупнейших европейских философов) и чрезмерного «европопоклонства», начавшегося в петровскую эпоху. Но, как разъяснял П.Н.Савицкий в своей большой статье «В борьбе за евразийство(Полемика вокруг евразийства в 1920-х годах)», евразийцы никогда не призывали «замыкаться» от Европы, они указывали на то, что «сочетание своего основного и с восточным и с западным есть гармоническое и должное сочетание». Это существенное разъяснение П.Н.Савицкого почему-то «не замечалось» раньше критиками восточной ориентации евразийского учения о культуре.

Двусоставность русской культуры Н.С.Трубецкой, П.Н.Савицкий, Г.В.Вернадский определяли исходя из истории не только собственно русского народа, но и восточных славян в контексте всемирной истории. Этот аспект в литературе по евразийству практически не изучен. В евразийских трудах становилось закономерным рассмотрение такой важной проблемы, как проблема этногенеза восточных славян. Имеется специальный доклад П.Н.Савицкого «Русские среди народов Евразии (методологическое введение в проблему)», прочитанный в 1934 году на съезде историков в Варшаве и рассматривающий вопросы истории восточных славян. В нем он разграничивает европейское славянство и восточных славян, которые в своем историческом развитии «соприкоснулись с народами финно-угорского, турецкого, монгольского и маньчжурского корня (а также с палеоазиатами)». Это обусловило особенности «общекультурного облика» евразийских славян. В связи с этим П.Н.Савицкий указывал: «Задача заключается в том, чтобы определить в какой мере отдельные своеобразные (в отношении остального славянства) особенности русского племени определились его восточными связями» [22]. До сих пор специальные исследования этого вопроса отсутствуют.

Утверждение П.Н.Савицкого о том, что основу русской нации, принадлежащей к особому культурно-историческому миру, составляет евразийское славянство, позволяло по-новому посмотреть на киевские истоки русской истории, этнографии, фольклора. Сам лидер евразийства, говоря в докладе о значимости возникающей науки истории Евразии, указывает на новую книгу Г.В.Вернадского «Опыт истории Евразии». Некоторые вопросы новой истории Евразии рассмотрены Г.В.Вернадским в упомянутой уже выше статье «Монгольское иго в русской истории». Так, говоря о том, что вся история Византийского царства была связана и со степным Востоком, Г.В.Вернадский указывает: «Теми же отношениями окрашены ранние века русской истории, ее «домонгольский период» - Киевская Русь», в результате, по его словам, «русская цивилизация и культура постепенно пропитывались началами, с одной стороны, византийской (то есть греко-восточной) цивилизации и культуры степных кочевников, перенимая от них одежду и оружие, песнь и сказку, воинский строй и образ мыслей»[23].

Закономерным и важным явилось обращение евразийцев к рассмотрению типологических и контактных взаимосвязей восточных славян и "туранских народов" в области литературы и искусства. Среди них были музыковеды, искусствоведы, литературоведы. В своих исследованиях они специальное внимание уделяли восточным истокам, мотивам, которые обнаруживаются в литературных произведениях разных жанров(сказаниях, хотениях и др.), таких, как: "Повесть временных лет", "Слово о законе и благодати", "Хожение за три моря" Афанасия Никитина. Известно, что в свое время такие крупнейшие филологи, как А.Веселовский, Ф.Буслаев, А.Афанасьев отмечали внутреннюю близость восточных мифов, легенд, сюжетов. Они и другие ученые обращали внимание на то, что восточный колорит всегда сопровождал русскую культуру, литературу, музыку, устное народное творчество. Г.В.Вернадский в своем большом исследовании "Киевская Русь" (впервые изданном в российской печати в 2000 г.), уделяя особое внимание взаимоотношениям Руси и Востока, также считал, что "следует признать непосредственное влияние восточного фольклора на русский" и "поразительное сходство в строе гаммы русской народной песни с песнями некоторых тюркских племен".

П.Н.Савицкий призывал не забывать не только о том, что восточные истоки русской культуры связаны еще с византийской цивилизацией, но и о том, что она тоже являлась величайшей евразийской культурой: «евразийская», в географических пространственных данных своего существования, русская культурная среда получила основы и как бы крепящий скелет исторической культуры от другой «евразийской» культуры. Происшедшим же вслед за тем последовательным напластованьем на русской почве культурных слоев азиатско-азийского (влияния Востока) и европейского (влияния Запада) «евразийское» качество русской культуры было усилено и утверждено» 1241.

В понятие «Восток» евразийцы по сравнению со своими предшественниками вложили свой особый смысл. Для славянофилов «Восток» - это славянский православный, единоплеменной мир, а «Запад» - это романо-германский, католико-протестантский мир. Славянофилы не противопоставляли западной культуре византизм как культурное начало России. Это было осуществлено крупнейшим русским мыслителем К.Н.Леонтьевым, который, как известно, в свое время предложил сделать центром русской культуры бывшую столицу византийской культуры и которая должна была отойти к России. Так, в своих «Письмах о восточных делах» он говорит, что «будут тогда две России, неразрывно сплоченные в лице государя: Россия - империя с новой административной столицей (в Киеве) и Россия - глава Великого Восточного Союза с новой культурной столицей на Босфоре».

Парадигма восприятия Востока у евразийцев во многом была связана с пониманием сущности византийской культуры. Ее разъяснение находим у П.Н.Савицкого: «Сущность византийской культуры определяется сочетанием многоразличнейших элементов. Токи религиозных, художественных и др. импульсов, шедших с Востока, из Палестины, Сирии, Армении, Персии, Малой Азии, а также из некоторых частей Африки, сопрягались здесь с восприятием западной государственной и правовой традиции. Также соприкосновение со степными культурами, столь определительное для образа русской культуры, не прошло в свое время бесследно для Византии. И многое в византийских модах и нравах восходит к заимствованию у степных «варваров», последовательными волнами набегавших на границы империи» [25]. Таким образом, понимание византийской культуры как евразийской расширило представление об основах русской культурно-исторической традиции.

Для евразийцев стали важными не только главные проблемы философии русской истории и культуры: Русь - Орда, Восток - Запад, Россия - Запад, Россия - Восток, но и проблема Русь - Византия. В свое время взгляды евразийцев на последнюю проблему были замечены Всеволодом Ивановым. По его словам, «они правильно вносят поправку в дело славянофилов, ища на Востоке того, чего не хватало Аксакову, Хомякову, Конст. Леонтьеву, чтобы обосновать наше отличие от Европы. Только перетряхивая полным пересмотром историю Востока, найдем мы самих себя». Сами евразийцы указывали, что «несмотря на некоторые соприкосновения со славянофильством» их учение существенно новое. Славянофилы разобщение России и Западной Европы связывали с разделением церквей: православно-византийской и католической. «Византизм» славянофилами понимался как основа создания нового универсального православия, как религиозно-культурное начало Руси- России. Известно и другое понимание роли византизма в истории русской философии. Так, Чаадаев писал, что корень русского застоя и отсталости, отчуяедения от Западной Европы именно в «византизме».

«Византизм» евразийцев отличался и от «византизма» К.Леонтьева. Великий русский мыслитель противопоставлял «умирающей» Европе прежде всего Византию. Другой крупный русский философ С.Л.Франк, высоко оценивая парадоксальные идеи К.Леонтьева, отмечал: «Находясь в остром противоречии со славянофилами и со всем общественным мнением России, господствовавшим в то время, он возражает против намерения освободить славян от турецкого владычества, ибо, по его мнению, только под турецкой деспотией славянство и восточное славянство может уберечься от западного разложения, и только пока существуют мученики и герои, остается еще надежда спасти истинную культуру» [26]. Леонтьева привлекала «языческая» сторона «восточной» культуры, которую он хорошо узнал будучи русским консулом в Турции и Греции. Духовному, культурному разложению Запада он противопоставлял византийские организующие принципы - византийское самодержавие, византийское православие, византийскую культуру. Парадоксальность его идей заключалась в том, что он был убежден: Россия должна выработать совершенно своеобразную культуру, не похожую на западноевропейскую, основанную на внзантнзме. Тогда Россия сможет выполнить великую миссию - дать миру новую культуру - «положительную, созидающую, в высшей степени новоединую и новосложную». Леонтьев подчеркивал: «Конец петровской Руси близок... И слава Богу, ей надо воздвигнуть рукотворный памятник и еще скорее отойти от него, отряхивая романо- германский прах с наших азиатских подошв» [27].

Идеи К.Леонтьева были восприняты евразийцами. В программном коллективном манифесте «Евразийство(Опыт систематического изложения)» отмечалось: «Только К.Леонтьев решился формулировать выводы своего богатого и непредвзятого опыта и мужественно выступить против растворения русской культуры в отвлеченном и романтическом панславизме. Но на его слова также никто не обращал внимания, как и на - пускай часто даже поверхностные - впечатления иностранцев. А иностранцы не смешивают русской культуры ни с европейской, ни со славянством. Они воспринимают Москву, русский быт, русское искусство, русский психический уклад как «Азию», хотя, конечно, и отличают эту «Азию» от Индии или Китая. Для иранцев же русские - преемники Турана»[28].

Евразийцы не раз подчеркивали, что «Восток» - термин многозначный, и нельзя говорить об одной восточной стихии»(П.М. Бицилли). Уже первое издание их трудов «Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев» открывалось статьей крупного философа культуры П.М.Бицилли «Восток» и «Запад» в истории Старого Света», в которой обращалось специальное внимание на эту неоднозначность, на то, что во всемирной истории турко-монголам «много раз случалось побывать в положении «наследников» других восточных стихий. Евразийская философия истории культуры по сравнению с их предшественниками и современными русскими мыслителями отличалась более глубокой, широкой интерпретацией понятия «Восток», «восточная культура» и ее роли в «истории Старого Света».

Важным остается указание П.М.Бицилли о том, что существует не только контраст культур Запада и Востока, но и черты сходства, что культура Запада имеет свои восточные корни. Так, например, говоря о том, что раньше господствовало мнение о полной самостоятельности «западноевропейского, средневекового германо-романского искусства», он пишет: «Доказано, что первыми образцами «германского» искусства (ювелирные работы франкских и вестготских могильников и кладов) Запад обязан Востоку, а именно Персии, что прототип характерного «лангобардского» орнамента находится в Египте; что оттуда же, с Востока, идет и растительный, и животный орнамент ранних миниатюр, еще недавно свидетельствовавший, в глазах историков искусства, о специфическо- немецком «чувстве природы». Бицилли утверждает несостоятельность «противоположения «романо-германской Европы» и «христианского Востока» в области философской мысли. В качестве примера он приводит положение о том, что общим для средневековой западной и восточной мысли было явление платонизма, «с тою разницей, что Восток сумел положить платоновский идеализм в основу своей религиозной философии благодаря тому, что обратился к первоисточнику неоплатонизма - Плотину; ме5вду тем как Запад знает Плотина лишь из вторых рук, равно как и Платона и к тому же часто смешивает их». Философ призывает не забывать «евразийский» период истории Старого Света, оставивший «такие богатства, красоты и истины, что мы до сих пор живем его наследием», призывает освободиться от «западной исторической вульгаты, зависимости, от которой, как оказывается, трудно отделаться даже людям, ощутившим русское «евразийство» [29].

Г.В.Флоровский в работе «О народах неисторических» утверждает, что Россия есть сложная историческая формация: «Не трудно различить в русском быте разнородные слои - варяжский, византийский, славянский, татарский, финский, польский, московский, «санкт-петербургский» и прочие, и не трудно возвести эти осадочные образования к определенным причинно-действиям»[30]. Г.В.Флоровский прав в том, что русская историософия началась с первого «Философического письма» Чаадаева, в котором русский народ признавался народом неисторическим, «без наследства». Евразийцы признавали относительную (во всемирно- историческом плане) «неисторичность» русского народа. В контексте же создаваемой ими истории русская цивилизация - наследница цивилизации особого географического и этнокультурного мира Евразии.

Таким образом, определяющим в евразийском учении стало понимание России - «русского сфинкса» как особой исторической формации, уникальность которой связана с восточными корнями. По сравнению со своими идейными предшественниками они расширили парадигму восприятия и роли Востока. Византийский «слой» евразийцы рассматривали как особый элемент, напоминая, что византийская культура сохраняла «евразийское» наследие предшествующей культуры. По-новому оценивая монголо-татарский период в российской истории, лидеры евразийства обосновывали закономерность «азийского», «туранского» элемента в русской государственности, культуре, быте. Те, кто обвиняли их раньше и сейчас в особой любви к «наследию Чингисхана» «не замечают», что евразийцы в своих работах писали о синтезе, симфоничности европейских и восточных цивилизационных черт, которые определили самобытность русской цивилизации. Они призывали не забывать об уникальности пути, пройденном русским народом, поэтому Россия - особая геополитическая и социокультурная личность - личность Евразия. ПРИМЕЧАНИЯ 1.

См.: Савицкий П.Н. Континент Евразия, с. 279. 2.

Там же, с. 295, с. 302. 3.

Под туранскими народами евразийцы понимали угро-финнов, самоедов (сохранившихся в Архангельской губернии и северо-западной Сибири), тюрков (татары, балкарцы, башкиры, киргизы, туркмены, алтайцы, якуты и др.), монголов (в пределах России - буряты, калмыки), маньчжуры (кроме собственно маньчжуров, гольды и тунгусы - эвенки). 4.

См.: Россия между Европой и Азией. Антология. -М.: Наука, 1993. -С.59. 5.

См.: БердяевН.А. Русская идея. -М., 1990. - С. 44. 6.

См.: Вернадский Г.В. Против солнца. Распространение русского государства к востоку //Русская мысль. Т. 35. № 1. - М. - Пб., 1914. - с. 57- 58. 7.

См.: Семенов-Тянь-Шанский В.П. О русском психологическом типе. Возрождение. Т. 65. Париж, 1957. С. 51. 8.

См.: Вернадский Г.В. Против солнца... С. 58. 9.

См.: Щапов А.П. Неизданные сочинения. - Казань, 1926. - С. 15. 10.

См.: Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн, с. 126. 11.

См.: ТрубецкойН.С. Наследие Чингисхана. - М.: АГРАФ, 1999.-С.237. 12.

См.: Россия между Европой и Азией, с. 259-260. 13.

См.: Алейников Н.Н. Культурный путь России // Русский Военный Вестник. - 1926.-№44. 14.

См.: Савицкий П.Н. Континент Евразия, с. 194. 15.

См.: Трубецкой Н.С. Наследие Чингисхана, с. 243. 16.

См.: Мир России-Евразия, с. 60. 17.

См.: Русский узел евразийства, сс. 237, 249. 18.

См.: БартолъдВ.В. Сочинения, т. 11, ч. 1.-М., 1963.-С. 718. 19.

Там же, с. 718. 20.

См.: Россия между Европой и Азией, с. 75. 21.

См.: Полянский С.И., Калюжный Д.В. Явление Руси. - М.: Крафт-Леан, 1998.-С. 5. 22.

См.: Савицкий П.Н. Континент Евразия, с. 196. 23.

См.: Вернадский Г.В. Киевская Русь. - Тверь-Москва: ЛЕАН, АГРАФ, 2000. - С. 384. 24.

Русский узел евразийства, с. 79. 25.

См.: Мир России - Евразия, с. 87. 26.

См.: Франк С.Л. Русское мировоззрение // Духовные основы общества. - М., 1992.-С. 496. 27.

См.: Леонтьев КН. Средний европеец как идеал и орудие всемирного развития // Собр. соч. - Т. 6. - С. 79. 28.

См.: Мир России - Евразия, с. 255. 29.

См.: Россия между Европой и Азией, сс. 30, 35. 30.

См.: Мир России - Евразия, с. 41.