1. Диалектика Гегеля и естествознание: исторический взгляд
Гегель жил в то время, когда диалектика еще не проникла более или менее глубоко в область естествознания, а лишь врывалась в нее, пробивая то там, то здесь отдельные бреши в старом, окаменелом, метафизическом
мировоззрении. Это было результатом проникновений идеи развития и всеобщей связи в астрономию вместе с космогонической гипотезой Канта и Лапласа, в химию и физику — вместе с атомистикой Ломоносова, Дальтона и Берцелиуса, в биологию — вместе с эволюционным учением Ламарка и его предшественников — К. Бэра и др. Но при этом первоначально сохранялось общее господствующее механистическое мировоззрение и механистические взгляды на природу.
В целом данные естествознания того времени, включая всю первую треть XIX в., не могли еще служить основанием для гегелевской диалектики, которая не только не опиралась на современное ей естествознание, но на каждом шагу приходила в прямое противоречие с ним.
В этом отношении диалектика Гегеля всем своим существом обращена к будущему, когда само естествознание встало на путь глубокого раскрытия диалектики природы.
Именно к этому будущему обращен известный гегелевский афоризм: понять природу — значит изобразить ее как процесс, ибо она есть процесс в самой себе (см. 54, IX, 253). «Природа есть никогда не останавливающееся движение, и вселенная — переход от одного к другому, от раздвоения к единству и от единства к раздвоению» (там же, 254) и др.
Эти слова, сказанные Гегелем в связи с учением Гераклита, относятся и к естествознанию середины и второй половины XIX в., когда сюда вступила диалектика благодаря трем великим научным открытиям, а в еще большей степени — к естествознанию XX в., когда та же диалектика благодаря новым достижениям физики проникла в область микромира и перед изумленными глазами ученых раскрылась вся необычайность и диковинность явлений и закономерностей этого мира. Иными словами, только после смерти Гегеля, и особенно в наше время, смысл и значение основных положений его диалектики выявились в полной мере.
Однако гегелевская диалектика не могла быть ориентирована непосредственно на освещение каких-либо конкретных проблем позднейшего естествознания. Она была направлена на это, так сказать, своим существом, а по форме скорее была обращена к таким областям челове-
веского знания и действительности, которые казались весьма далекими от естествознания. Отсюда глубочайшее противоречие внутри всего естествознания XIX в.: когда диалектика стала наконец проникать в него широким фронтом, ученые не приняли этой диалектики, поскольку она была недоступна для них в гегелевской форме. Этому способствовало позднее и то обстоятельство, что рациональное содержание гегелевской диалектики было воспринято основоположниками марксизма и в переработанном виде легло в основу материалистической диалектики как философского учения революционного пролетариата. Поэтому большинство естествоиспытателей XIX в., принадлежа к буржуазной интеллигенции и будучи зараженными предрассудками «образованного общества», не могли сознательно принять диалектику, хотя сама наука настойчиво и неоспоримо доказывала диалектический характер явлений и законов природы. В итоге естествоиспытатели, раскрывая своими трудами объективную диалектику природы, сами продолжали упорно придерживаться старой метафизики.
Критические замечания Гегеля по адресу современных ему естественнонаучных теорий были направлены против влияния механицизма и метафизики, которые теснейшим образом переплетались тогда с материализмом. Критикуя эту ограниченность естествознания и материализма того времени, Гегель стремился ниспровергнуть и сам материализм как философское учение. Для этого он постоянно отождествляет чуждые диалектике метафизические и механистические тенденции и черты, присущие материализму и естествознанию XVIII и начала XIX в., с материализмом, как таковым.
Основная тактическая линия Гегеля в его борьбе против материализма и состояла в том, чтобы отождествить материализм с метафизикой и механицизмом и доказать несостоятельность и устарелость метафизических и механистических взглядов на мир. При этом философ полагал, будто тем самым опровергается как несостоятельный и весь материализм. (Как известно, такой прием борьбы против материализма впоследствии широко использовали эпигоны идеалистических учений прошлого.)
Поэтому нельзя брать какие-либо положения Гегеля в качестве готовых без предварительного критического их анализа. Такой анализ имеет целью вычленить истин-
ho великое содержание гегелебской диалектики, освободить его от идеалистической шелухи, что не может быть достигнуто чисто механическим способом.
Прямые подтверждения диалектических положений, высказанных Гегелем как в общей форме, так и в связи с естествознанием, стали появляться все чаще и чаще начиная со второй трети XIX столетия. В это время делаются великие открытия в естествознании, возникают новые теории в физике, биологии, химии, приводящие различными путями к раскрытию диалектики природы. С этого времени начало раскрываться и подлинное значение гегелевской диалектики.
Но понять истинный смысл гегелевской диалектики можно только в исторической перспективе: то, что во времена Гегеля лишь намечалось в форме отдаленного предвидения, выступило во всей полноте впоследствии и может быть правильно оценено только в свете последующего развития естествознания.
Примером такого подхода к диалектике Гегеля могут служить труды Энгельса, который, в частности, отталкивался от гегелевской «Философии природы» задолго до того, как задумал писать свою «Диалектику природы». Так, в письме от 14 июля 1858 г. Энгельс просил Маркса прислать ему обещанную «Философию природы». Энгельсу очень хотелось'узнать, не предвидел ли Гегель что-либо из новых естественнонаучных открытий. Для Энгельса было несомненно, что если бы Гегель создавал свою «Философию природы» в середине XIX в., то факты, подтверждающие диалектику, слетались бы к нему со всех сторон. Так, позднее Энгельс отмечал в письме к Ф. А. Ланге от 29 марта 1865 г., что современная ему естественнонаучная теория о взаимодействии сил природы (т. е. учение о превращении энергии) есть лишь иное выражение или, лучше сказать, положительное доказательство правильности развитых Гегелем мыслей относительно причины, действия, взаимодействия, силы и т. д.
Чем дальше шло развитие естествознания, тем актуальнее звучали эти слова Энгельса: в наши дни факты, подтверждающие диалектику, слетаются со всех сторон в еще большей степени, чем это было во времена Маркса и Энгельса и даже во времена Ленина.
В «Науке логики» (или большой «Логике»), «Энциклопедии» (или малой «Логике»), в «Философии приро-
ды», в «Лекциях по истории философии» и других произведениях Гегеля, как будет показано ниже, поднимаются проблемы диалектики, перекликающиеся с самыми насущными вопросами современного естествознания, хотя конкретные оценки, данные Гегелем тем или иным естественнонаучным теориям, часто были неверными. Тем не менее в ошибочной форме были выражены правильные мысли, что характерно вообще для всей гегелевской диалектики.
2. Представления о строении материи и различная трактовка понятия «превращение»
Сказанное выше касается, в частности, гегелевского отношения к атомистике, которое было глубоко ошибочным. Гегель был в принципе против атомистики, потому что в его глазах она была связана и с механицизмом, и с материализмом. Философ, признавая существование в природе тенденций (движений), раздваивающихся на полярные противоположности, отрицал наличие в ней мельчайших, абсолютно простых и неделимых частиц материи (атомов). Его современники из числа физиков и химиков полагали в соответствии с основным положением атомистики, что неделимые атомы соединяются в сложные частицы, а потому если начать механически делить какое-либо сложное тело, например воду, то в конечном счете мы придем к последней сложной ее частице, состоящей из атомов двух химических элементов — водорода и кислорода. Если эту последнюю частицу, т. е. самую малую порцию воды, разделить химическим путем на составные части, то получатся уже не доли воды, а частички указанных двух элементов — их атомы, которые, по тогдашним представлениям, вообще не способны к дальнейшему делению.
Гегель решительно возражал против таких взглядов. Он считал, что никакого предела механического деления или химического разложения вещества не существует и что после соединения в сложное тело (воду) исходные химические элементы (водород и кислород) как химическое соединение исчезают полностью, а вовсе не продолжают существование в виде атомов внутри частиц (воды). Такие взгляды диктовала Гегелю идеалистическая динамическая теория, которой он придерживался.
Несомненно, что в данном случае были правы химики и физики начала XIX в., а не Гегель. И только на почве атомистической теории могла получить такое бурное развитие в XIX в. сначала неорганическая, затем органическая и, наконец, физическая химия. Точно так же, только на основе атомно-молекулярных представлений, в XIX в. смогла получить развитие молекулярно-кинетическая теория газов, явившаяся одним из величайших триумфов физики прошлого века.
Но наряду с этим в атомной теории начала XIX в. чувствовалось сильное влияние механицизма и метафизики. Именно против этих проявлений антидиалектики в указанных воззрениях было направлено острие гегелевской критики. В центре внимания здесь стоял вопрос о том, как надо понимать превращение вообще и превращение вещества в первую очередь. Механисты, сторонники атомистики, понимали превращение как простую перегруппировку неизменных частиц, как их чисто количественное изменение, как изменение в их пространственном расположении или в их числе. Такой взгляд на сущность процесса превращения исключал качественный момент и сводил дело только к росту или уменьшению (или же к приближению и удалению), тогда как в процессе превращения на первый план выдвигается именно коренное, качественное изменение вещи.
Это означало, что химики-атомисты сильно упрощали диалектику химических превращений вещества, придавая ей односторонне количественную окраску; они сводили качество к количеству, высшее к низшему, сложное к простому, а целое к сумме его частей, делая это в духе механистического принципа аддитивности.
Именно против этого и выступал со всей решительностью Гегель. Но, верный своему главному тактическому приему, он и в данном случае отождествлял основные посылки атомистики и материализма с ограниченным механистическим взглядом на атомы и их взаимодействие. Философ не различал здесь суть дела и далеко не совершенную, преходящую форму, в которой эта суть была выражена химиками-атомистами его времени. Поэтому, отвергая механистическую форму атомистики и такие ее метафизические черты, как признание абсолютной неизменности и неделимости атомов, он вместе с тем отвергал и основную идею атомистического строения материи.
В противоположность атомистам он развивал идею качественных превращений вещества, происходящих в ходе химических взаимодействий. Однако при этом он высказывал положения, явно расходившиеся с данными естествознания того времени и прежде всего химии. В его критике нужно видеть и сильные и слабые ее стороны. Гегель, например, утверждал, что естествоиспытатели доказывают, что превращений не существует. Согласно их воззрениям, «если вода, раздвоенная в своем процессе, показывает водород и кислород, то это, согласно им, означает: «И тот, и другой не возникли, а существовали уже раньше как таковые, как части, из которых состоит вода»» (54, IX, 257).
Иронизируя, таким образом, над естествоиспытателями, Гегель выражает свое полное несогласие с ними. Конечно, если учесть конкретную форму его высказывания, можно заключить, что он не прав: действительно, вода состоит из водорода и кислорода, и теперь даже можно высчитать в ангстремах расстояние между атомами, входящими в молекулу Н20.
Совсем иначе представляется дело, если разглядеть за этой неверной формой глубокую идею Гегеля, которая состоит в том, что, с одной стороны, в результате качественного превращения исходных, более простых веществ в более сложное вещество возникают новые свойства, а с другой стороны, сложное тело, распадаясь на свои химически составные части, перестает быть тем, чем оно было раньше, и претерпевает качественное превращение. По этому поводу в малой «Логике» философ приводит следующий пример: «Химик помещает кусок мяса в свою реторту, подвергает его разнообразным операциям и затем говорит: я нашел, что он состоит из кислорода, углерода, водорода и т. д. Но эти абстрактные вещества уже не суть мясо» (54, I, 332—333).
Старая механистическая идея, основанная на принципе арифметической аддитивности свойств (свойства целого есть простая сумма свойств его составных частей), полностью опровергается современным естествознанием, но уже не в рамках химии или молекулярной физики, а в рамках ядерной физики. Современная ядерная физика показывает, что при распаде радиоактивных веществ из них вылетают легкие частицы — электроны, позитроны и другие. Согласно старым механистическим представле-
ниям, они должны бы существовать уже заранее как готовые. Однако оказывается, что их там нет, что легкие частицы выделяются из ядра, а внутри ядра их не было. Следовательно, они рождаются заново в соответствии с положением, которое высказал Гегель. Но философ имел дело только с химическими процессами, к которым это положение оказалось в целом неприменимо, поскольку химическое превращение можно было с известным приближением рассматривать как соединение и разъединение (диссоциацию) атомов, сохраняющихся в своей основе и внутри частиц сложного вещества. Только в наш век появились такие факты, представленные ядерной физикой, которые глубже, нежели факты химии начала XIX в., раскрыли диалектику превращений вещества. Разумеется, в то время Гегель не имел возможности подтвердить свои взгляды ссылками на естественнонаучные факты, но его мысль в основе своей была правильной. Опираясь на диалектику, он фактически предвидел то, что ядерная физика обнаружила только 100 лет спустя.
Итак, когда из атомного ядра выделяются электроны, они рождаются заново, но, разумеется, не из ничего, а из массы и соответственно из энергии распадающегося ядра.
В физике имеется специальный'термин для обозначения такого рода процессов — «рождение частиц». Это рождение и есть глубокое качественное преобразование частиц вещества.
Но известны и иные процессы, когда одни частицы вещества превращаются не в другие частицы вещества же, а в «частицы» света — в фотоны. В этих процессах вещество превращается в свет (электромагнитное излучение). Такие процессы в физике называют аннигиляцией частиц. Так, «пара» электрически противоположно заряженных частиц — электрон и позитрон — аннигилируют, превращаясь в фотоны (электромагнитное поле). Противоположный процесс есть рождение той же «пары» частиц из жестких фотонов, находящихся в поле тяжелого ядра. Такое рождение «пары» есть глубокое качественное преобразование «частиц» света (фотонов) в частицы вещества. «Частицы» света не обладают собственной массой (массой покоя), а частицы вещества («пара» — электрон и позитрон) обладают ею. Это их свойство возникает потому, что сами эти частицы рождаются заново путем
ґлубокого качественного превращения. Таким образом, здесь имеет место круговорот превращений: частицы вещества могут исчезать, превращаясь в исходную для них форму (свет), и снова принимать форму вещества, рождаясь из света. Такое превращение, когда имеет место рождение и аннигиляция «пары», есть та самая диалектика превращения, которую фактически имел в виду Гегель, хотя она и не была еще известна естествоиспытателям XIX в. Природа категории «превращение» оказалась действительно глубоко диалектичной, притом в гораздо большей мере, чем думали некогда естественники. Это по-своему предвидел Гегель, и это полностью подтвердило современное естествознание.
Таким образом, сейчас эта проблема ставится иначе, нежели в прошлом веке, скорее по-гегелевски, чем согласно классической атомистике.
Вдумываясь глубже в принципы материалистической диалектики, мы обнаруживаем ту ее сторону, которая вставала уже перед Гегелем: сложное не всегда есть обязательно нечто составное.
Атом сложен, он состоит из ядра и электронов. Ядро тоже сложно, оно состоит из нуклонов — протонов и нейтронов. Нуклон, например нейтрон, тоже сложен, но он по современным воззрениям не состоит из каких-то более простых частиц. Нейтроны, будучи однородными, в то же время в различных своих сферах способны образовывать другие, ранее не существовавшие в них частицы, т. е. рождать эти частицы. Внутри нейтрона они существуют лишь как возможные, виртуальные, способные появиться физически лишь при определенных условиях. Значит, нейтроны, будучи частицами сложными, лишены составного характера в обычном понимании этого слова.
В «Лекциях по истории философии» Гегель поднимает вопрос о понятии «превращение» и разбирает две классические концепции превращения: одну — диалектическую, идущую от Гераклита, другую — механистическую, идущую от древних атомистов и Анаксагора. Одни мыслители, указывает Гегель, понимают превращение в смысле наличности мелких качественно определенных частиц и роста (или уменьшения), соединения (или разъединения) их. Другое понимание (имеется в виду Гераклит)—превращение одного в другое (см. 54, I, 294).
See эти гегелевские положения В. И. Ленин приводит в «Философских тетрадях», показывая, что по сути дела, оперируя различными трактовками понятия «превращение», Гегель достаточно ясно сформулировал две противоположные концепции развития — метафизическую (механистическую) и диалектическую.
Вместе с тем Ленин отмечает, что Гегель отчетливо видел материалистическую направленность атомистического учения, его глубокую атеистичность, его несовместимость с креационистскими концепциями и с верой в стоящее над миром высшее существо. «Атомистика поэтому вообще враждебна представлению о сотворении и сохранении мира силою чужого существа, — писал Гегель.— Естествознание впервые чувствует себя в атомистике освобожденным от необходимости указать основание существования мира» (54, I, 269).
Эта атеистическая, материалистическая сущность атомистики претит Гегелю, поэтому он полностью отбрасывает атомистику, относя ее к разряду ошибочных, антидиалектических концепций, и не допускает ее диалектической трактовки. Современное естествознание дало атомистике именно такое диалектическое толкование, которое казалось Гегелю несовместимым с основами атомистического учения. Наука, таким образом, сама внесла существенные исправления втегелевские положения и оценки, в которых наряду с диалектикой выступала слепота и однобокость Гегеля-идеалиста.
3. Идея неразрывности материи и движения у Гегеля и в позднейшем естествознании
С точки зрения диалектики Гегель подходил и к вопросу о соотношении материи и движения. Между материей и движением нет и не может быть внешнего соотношения, как учат механисты. Взаимоотношения между материей и движением носят характер внутренней, неразделимой связи и единства, как отношения между содержанием и формой.
Энгельс в «Диалектике природы» приводит слова Гегеля, в которых выражены положения, являющиеся по сути дела краеугольным камнем современного естествознания и научного материализма.
В «Философии природы» Гегель говорит: «Точно так
же как нет движения без материи, так не существует материи без движения» (54, II, 60). Это было сказано Гегелем задолго до открытия закона сохранения и превращения энергии, т. е. тогда, когда механистический взгляд на движение был господствующим. Но открытие указанного закона столкнулось с устарелым способом мышления, который прочно укоренился в головах естественников, понимавших движение только как механическое перемещение тел.
В результате первое время после открытия этого закона, как правило, подчеркивалась лишь одна его сторона— количественное сохранение движения (понимаемого как механическое) и игнорировалась другая, не менее важная его сторона — качественное превращение форм движения (при его количественной сохраняемости).
Механистическая трактовка движения не давала возможности понять материю и движение в их внутренней связи, в их нераздельности. Все это было проявлением глубокого методологического противоречия в естествознании XIX в.: по своему объективному содержанию естественнонаучные открытия, в том числе и открытие закона -сохранения и превращения энергии, были диалектическими, но они получали сугубо одностороннее толкование со стороны самих ученых — в духе старого метафизического и механистического способа мышления.
Отмеченное противоречие долгое время оставалось непреодоленным, да и преодолевалось оно тогда чисто стихийным путем, под напором все нараставшего числа открытий, не укладывавшихся в тесные рамки старой метафизики и механицизма. Только лет 20—25 спустя после открытия упомянутого выше закона в физику было введено понятие «энергия» вместо прежнего понятия «сила», и этим отчасти стали подчеркивать тот момент, что движение не есть нечто внешнее по отношению к материи, что оно не сводится к механическому перемещению как якобы единственной форме движения, что наряду с количественной неуничтожимостью движения надо помнить и о его качественной превращаемости.
Однако и позднее то тут, то там у естествоиспытателей проявлялись рецидивы прежних механицизма и метафизики в понимании проблемы соотношения материи и движения. В попытках преодолеть такие рецидивы в конце XIX в. В. Оствальд скатился на позиции идеализма,
когда провозгласил, что энергия есть основная субстанция мира, и сделал отсюда вывод о том, будто существует только чистое движение, оторванное от материи.
Новая ситуация создалась в начале XX в., когда в 1905 г. Эйнштейн выступил со своей теорией относительности. Одним из следствий этой теории явился известный фундаментальный закон неразрывной связи и количественной соотносительности между энергией и массой: Е = тс2. Этот закон созвучен положениям Гегеля, утверждавшего, что нет материи без движения и движения без материи. Сегодня это общефилософское положение может быть выражено точным физическим образом: нет массы без энергии, как и нет энергии без массы. Следовательно, и здесь физика задним числом подтверждает правильность положений гегелевской диалектики, разумеется, в ее материалистической трактовке.
Удивительнее всего то, что никаких фактических данных в пользу такого утверждения у Гегеля не было и что он к тому же стоял на почве идеализма; тем не менее, опираясь на диалектику, философ сумел высказать такие идеи, которые прямо перекликаются с открытиями Эйнштейна, сделанными почти 100 лет спустя.
Возьмем выдвинутую в том же 1905 г. тем же Эйнштейном гипотезу о существовании квантов света, или фотонов. В понятии фотона получила дальнейшее развитие теория квантов, созданная Максом Планком в 1900 г. Фотон — это такое физическое образование, в котором нераздельно слиты материя и движение, т. е. материальный субстрат (масса) и его энергия (движение). Фотон— это такая «частица» материи, которая не может быть в принципе представлена остановленной, лишенной движения. Фотон существует только в движении. Та материя (в виде массы), которой он обладает, связана только с его движением. Это — масса движения в отличие от массы покоя, которой обладает вещество, но не обладает свет (фотоны). Разумеется, эту нераздельность материи и движения в ее конкретном выражении Гегель не предвидел и предвидеть не мог, как не предвидел он ни теории относительности Эйнштейна, ни квантовой теории Планка. Однако сама принципиальная постановка вопроса о нераздельности материи и движения, которую мы находим у Гегеля, могла бы толкать мысль физиков на поиски конкретного воплощения этой общей идеи в дан-
ных естествознания. И такая именно идея реализовалась практически в работах Эйнштейна, хотя сам Эйнштейн никак не отталкивался от взглядов Гегеля.
Обратимся к истории философии. Когда Гегель разбирает позицию Фалеса, то он отмечает у древнегреческого натурфилософа как раз то, что сегодня можно отметить у Гегеля по отношению к позднейшему естествознанию. Гегель разглядел у Фалеса за наивным натурфилософским рассуждением о «душе магнита» глубокую мысль о нераздельности материи и ее свойств.
«Представлять себе, — писал Гегель, — что магнит обладает душой, лучше, правда, чем сказать, что он обладает силой притяжения; ибо сила есть род свойства, которое мы представляем себе как отделимый от материи предикат; душа же, напротив, есть тождественное с природой материи самодвижение» (54, IX, 165).
Это замечательный образец того, как правильно уловил Гегель саму суть мысли Фалеса, не цепляясь за конкретную и, разумеется, неверную формулу, в которой эта мысль была выражена самим Фалесом. Вместе с тем это образец объективного, исторически правильного отношения позднейшего мыслителя к своему далекому предшественнику. Именно так понял высказывание Гегеля Энгельс, когда он в «Диалектике природы» привел соответствующее место из гегелевских «Лекций по истории философии», касающееся Фалеса. Современные ученые, в том числе историки науки, нередко поступают иначе: они отвергают с порога положение Фалеса о наличии «души» у магнита как вздорный вымысел, не затрудняя себя поисками рационального смысла в его высказывании. Между тем подлинно исторический, следовательно диалектический, подход требует умения находить даже в неверной форме глубокое, реальное содержание. И это требование целиком применимо к диалектике Гегеля.
4. Движение как единство противоположностей, по Гегелю и согласно современному естествознанию
В одном высказывании Гегеля относительно элеатов утверждается, что «само движение есть именно это действительное единство в противоположности и раздельность обоих моментов в этом единстве. Понять движение— это означает высказать его сущность в форме по-
нятия, т. е. как единство отрицательности и непрерывности; их же сущностью нельзя признать ни непрерывность, ни точечность» (54, IX, 238). В этом маленьком отрывке заключена целая программа научных исследований, касающихся природы движения.
В «Философии природы», развивая положение, содержащееся в I пункте, Гегель пишет о движении: «Его сущностью является та черта, что оно есть непосредственное единство пространства и времени... В движение входит время и пространство... Пространство и время наполнены материей...» (54, II, 59—60).
Эти общие формулировки были высказаны в те годы, когда в естествознании господствовала еще механика Ньютона. Вдумаемся в их смысл. Если пространство и время суть формы одного и того же наполняющего их содержания — движущейся материи, то они не могут быть внешними ни по отношению к их содержанию (наполнению), ни по отношению друг к другу. Между тем в основе ньютоновской механики лежала трактовка материи (в форме массы) и движения (исключительно механического), а также пространства и времени как внешних к материи и движению и независимых друг от друга форм бытия. Вот эту-то внешность и разобщенность между содержанием и формами бытия Гегель и старался преодолеть в своей натурфилософии. Соответственно он пытается найти в ньютоновской механике такие положения, которые позволяли бы привести во взаимную связь разобщенные формы бытия — пространство и время. С этой целью Гегель анализирует, например, понятие механической скорости. Известно, что скорость v в механике определяется как первая производная пройденного
пути s по времени /: v=~jj- Гегель по-своему интерпретирует это выражение: «Скорость, количество движения, есть пространство в соотношении с определенным протекшим временем» (54, II, 59). Этим философ старается обосновать и конкретизировать свои положения, относящиеся к диалектике движения, пространства и времени. (При этом он неточно употребляет термин «количество движения», отождествляя его со скоростью.)
Конечно, механика Ньютона не давала возможности в силу своего ограниченного характера раскрыть в полной мере эту диалектику. Только в теории относительно-
Сти (как и в предыдущих случаях) мысли Гегеля, каёйй- шиеся данного круга проблем естествознания и философии, получили на практике свою реализацию. Но если эти гегелевские предвидения нашли свое воплощение в теории Эйнштейна, то и эта теория в свою очередь, несомненно, имела свои гносеологические корни в предшествующей философии, и не нужно забывать, что впервые так отчетливо вопрос о динамике движения, пространства и времени поставил именно Гегель.
Второе положение из содержащихся в приведенном выше высказывании Гегеля гласит: понять движение — значит высказать его сущность в форме понятия. Признание этого чрезвычайно важно именно для современного естествознания, когда так сильно распространено стремление к формализации и математизации. Некоторые естественники порой стремятся вместо содержательного анализа научных понятий условиться обозначать их определенным знаком и на этом поставить точку. Мысль Гегеля, напротив, заключается в том, чтобы в понятиях науки охватить объективный мир. В «Лекциях по истории философии», говоря об Аристотеле, Гегель пишет: «.. .в природе понятие не существует само по себе, не существует в этой свободе как мысль, а облечено плотью и кровью и ограничено внешностью. Эта плоть и кровь, однако, обладает душой, и последняя есть ее понятие» (54, X, 252—253). В таком виде эта концепция звучит явно идеалистически. У понятий вообще нет никакой плоти и крови, в природе существуют материальные вещи, которым эти понятия соответствуют. Но Гегеля надо уметь читать по-ленински, т. е. материалистически. Разбирая то же гегелевское положение об Аристотеле, Ленин писал: «„В природе" понятия не существуют „в этой свободе" (в свободе мысли и фантазии человека!!). „В природе" они, понятия, имеют „кровь и плоть"». Здесь Ленин повторяет фразу Гегеля, а далее дает ей оценку: «Это превосходно! Но это и есть материализм. Понятия человека суть душа природы — это лишь мистический пересказ того, что в понятиях человека своеобразно (это NB: своеобразно и диалектический) отражается природа» (3, XXIX, 257).
Ленин поясняет, таким образом, что свобода мысли и фантазии человека не означает субъективизма и произвола в выборе понятий и оперировании ими и что, напро-
ttifc, гіонятйя в природе имеют плоть и кровь, т. е. являются по своему содержанию объективными.
Ленин и здесь раскрывает рациональный смысл того, что у Гегеля прикрыто идеалистической, мистической шелухой. Нелепо было бы понимать тут Гегеля дословно, но столь же нелепо было бы отвергать все сказанное им из-за того, что оно сформулировано языком идеалиста.
Смысл третьего положения в высказывании Гегеля состоит в том, что нельзя понимать единое как простое сочетание или сложение противоречивых сторон, нельзя сваливать их в кучу или же признавать только одну сторону противоречия, а другую отодвигать на второй план и даже отвергать вовсе. Гегель пишет: «Это — трудность преодолеть мышление, ибо единственным, что причиняет затруднение, является всегда мышление, потому что оно фиксирует в их различении и разъединении моменты предмета, которые на самом деле связаны друг с другом» (54, IX, 242).
Отсюда следует: так как мышление вынуждено расчленять противоречие в целях его познания, то затем оно должно находить способ вновь связывать воедино расчлененные ранее стороны. Путь к этому указывает диалектика, и при ее незнании на этом пути неизбежно возникают трудности. В этом случае аналитическое членение противоречия на его противоположные стороны становится гносеологической предпосылкой того, что берется одна сторона без учета другой или складываются эклектически обе стороны противоречия.
С этой точки зрения Гегель разбирает соотношение прерывности и непрерывности. Эта противоположность в истории науки получила свое частное выражение в понимании сущности двух физических объектов природы — света и вещества. Издавна свет считался процессом непрерывным, волнообразным, а вещество — образованием дискретным, имеющим атомистическое строение.
Выдвигая общий вопрос о категориях непрерывности и прерывности, Гегель фактически ставит проблему, являющуюся по существу программой для последующего развития естествознания.
В гегелевской «Науке логики» раздел о количестве как раз начинается с анализа категорий (определений) непрерывности и прерывности. Философ пишет: «Так как каждая из двух противоположных сторон содержит в са-
мой себе свою другую и ни одна из них не может быть мыслима без другой, то из этого следует, что ни одно из этих определений, взятое отдельно, не истинно, а истинно лишь их единство. Это есть истинно диалектический способ рассмотрения этих определений, равно как и истинный результат» (54, V, 214).
И дальше: «Дискретность есть подобно непрерывности момент количества...» (54, V, 217).
Во всей дальнейшей истории физического учения о веществе и свете это гегелевское положение нашло свое реальное воплощение: от аналитического расчленения противоположностей прерывности и непрерывности и абстрактного их противопоставления друг другу развитие науки двигалось к синтетическому раскрытию их конкретного единства как в учении о свете, так и в учении о веществе. Подтвердилось положение Гегеля, что ни одна из этих противоположностей не истинна, когда она взята абстрактно и противопоставлена другой противоположности, но истинно только их единство. До конца первой четверти XX в. физика шла в основном по пути определения либо прерывности, либо непрерывности, и только ,с возникновением квантовой механики это противоречие было снято диалектическим путем. Квантовая механика впервые реализовала единство указанных противоположностей.
В свое время в «Диалектике природы» Энгельс писал об аналогичной проблеме делимости материи; он отмечал, что «Гегель очень легко разделывается с этим вопросом о делимости, говоря, что материя — и то и другое, и делима и непрерывна, и в то же время ни то, ни другое, что вовсе не является ответом, но теперь почти доказано» (/, XX, 560). Квантовая механика, начиная с первых работ Луи де Бройля, выдвинула положение о том, что в области микроявлений с каждой частицей (т. е. дискретным образованием материи) сопоставляется определенная волна (непрерывное образование) и, наоборот, с каждой волной — определенная частица, так что здесь имеет место как раз то самое единство противоположностей прерывного и непрерывного, о котором как об истинной диалектике писал Гегель и на которое обратил внимание Энгельс почти 100 лет назад.
Именно на это же обстоятельство со ссылкой на Гегеля (на его «Науку логики») обратил внимание Энгельс
в другом месте «Диалектики природы», где он подчеркнул противоречие непрерывной и дискретной материи (см. /, XX, 560).
Интересно отметить, что и в области физической химии развитие науки шло тем же путем: от ранее разорванных противоположностей прерывности и непрерывности наука в конце концов пришла к признанию их единства. Об этом свидетельствовала уже гидратная, или химическая, теория растворов Д. И. Менделеева в конце XIX в. и особенно физико-химический анализ Н. С. Кур- накова в XX в. Так, Курнаков писал: «Совершенно ясно, что в равновесных системах дискретность и непрерывность взаимно сочетаются и существуют рядом друг с другом... Мы видим приложение диалектического принципа единства противоположностей. Замечательная мысль Гегеля о том, что «величина в непрерывности имеет непосредственно момент дискретности», получает здесь реальное осуществление» (107, 134).
Так и физика и химия различными путями приводили к одному и тому же — к раскрытию истинной диалектики, состоящей в признании единства противоположностей дискретности и непрерывности как в отношении света, так и в отношении вещества.
5. Необходимость изучения трудов Гегеля с материалистических позиций современными естествоиспытателями
Изложенное выше убедительно свидетельствует, что глубокое понимание многих коренных проблем современного естествознания требует подхода к ним с позиций материалистически истолкованных положений Гегеля.
Философское обобщение результатов естественных наук в наше время, равно как и дальнейшая разработка самой материалистической диалектики как науки, неразрывно связано с материалистическим толкованием Гегеля.
В свое время (в 1878 г.) Энгельс писал, что он считает обязательным для современных ему естествоиспытателей изучение трудов Гегеля. В старом предисловии к «Анти-Дюрингу» Энгельс указывал, что диалектика до сих пор «была исследована более или менее точным образом лишь двумя мыслителями: Аристотелем и Гегелем.
Но именно диалектика является для современного естествознания наиболее важной формой мышления, ибо только она представляет аналог и тем самым метод объяснения для происходящих в природе процессов развития, для всеобщих связей природы, для переходов от одной области исследования к другой» (/, XX, 367).
Отметив, что вместе с гегельянством была выброшена за борт и диалектика как раз в тот момент, когда только она одна могла помочь естествознанию выбраться из теоретических трудностей, Энгельс подчеркивает далее, что классическая немецкая философия от Канта до Гегеля, содержащая диалектику, является особенно близкой естествоиспытателям, его соотечественникам. «Но учиться диалектике у Канта было бы без нужды утомительной и неблагодарной работой, с тех пор как в произведениях Гегеля мы имеем обширный компендий диалектики, хотя и развитый из совершенно ложного исходного пункта» (/, XX, 370).
И Энгельс выражал надежду, что, может быть, придет такое время, когда «станет возможным опять заговорить перед естествоиспытателями о Гегеле, не вызывая этим у них той виттовой пляски, в которой так забавен г-н Дюринг» (/, XX, 370).
Много лет спустя (в 1892 г.) Энгельс вновь со всей силой подчеркнул это же обстоятельство. В некрологе о своем покойном друге химике Карле Шорлеммере Энгельс писал, что Шорлеммер «был, пожалуй, единственным в свое время известным естествоиспытателем, который не пренебрегал изучением презираемого тогда многими, но высоко ценимого им Гегеля. И вполне справедливо. Кто желает что-либо достичь в области теоретического, общего естествознания, тот должен рассматривать явления природы не как неизменные величины, какими их считает большинство исследователей, а как величины изменчивые, текучие. А этому еще и поныне легче всего научиться у Гегеля» (/, XXII, 323).
Незадолго перед тем, 1 ноября 1891 г., Энгельс писал К. Шмидту, что без Гегеля, конечно, обойтись невозможно и притом нужно время, чтобы его переварить, и что малая «Логика» в «Энциклопедии» — очень хорошее начало. И Энгельс дает подробнейшие методические и методологические советы, как надо изучать Гегеля.
Спустя 30 лет в совершенно иных исторических усло-
виях, когда в нашей стране победила пролетарская революция, В. И. Ленин высказал аналогичные мысли в адрес современных ему естествоиспытателей, рекомендуя им и всем философам-марксистам изучать с материалистических позиций работы Гегеля. В статье «О значении воинствующего материализма» (1922) Ленин разработал конкретную программу по всесторонней разработке гегелевской диалектики с позиций философского материализма. Но эта программа до конца не выполнена и поныне. В первое время ряд философов и естествоиспытателей в нашей стране горячо взялись за ее выполнение, но сделали много ошибок, о чем и предупреждал Ленин. Однако, вместо того чтобы устранить эти ошибки и направить всю работу по материалистической переработке гегелевской диалектики по правильному, указанному Лениным, пути, некоторые упрощенцы предпочли вообще отказаться от этого трудного дела. Они объявили Гегеля реакционером, извратителем диалектики, у которого сегодня вообще ничему нельзя научиться. Да и чему бы, с их точки зрения, можно было учиться у представителя аристократической реакции на французскую революцию XVIII в.?
Выдвигался при этом и тот довод, что поскольку Маркс и Энгельс уже совершили революционный переворот в философии и произвели материалистическую переработку гегелевской диалектики, то якобы бессмысленно теперь вновь обращаться к Гегелю и совершенно бесполезно затрачивать на изучение его трудов время и силы. Утверждалось, что если во времена Энгельса можно было говорить о ненужности изучать диалектику по Канту, поскольку у Гегеля она изложена гораздо лучше, то теперь изучать ее нужно только по произведениям классиков марксизма-ленинизма, но отнюдь не Гегеля.
Дело дошло до того, что изучение трудов Гегеля не только не рекомендовалось естествоиспытателям, но даже при подготовке будущих специалистов-философов этому не уделялось достаточно серьезного внимания.
Между тем образец того, как нужно изучать и перерабатывать с материалистических позиций диалектику Гегеля уже после того, как Маркс и Энгельс создали свою материалистическую диалектику, дал не кто иной, как Ленин. Именно этому посвящены в основном его «Философские тетради». Н. К. Крупская впоследствии вспоминала: «Советы, которые дает Владимир Ильич в статье
О воинствующем материализме сотрудникам журнала «Под знаменем марксизма», как работать над Гегелем, заключают в себе горячее, хотя не высказанное до конца пожелание, чтобы та работа, которую проделывал сам Ильич в области философии и ее популяризации, нашла своих продолжателей. Весной 1922 г. уже чувствовал Ильич, что силы его уходят, и хотелось ему, чтобы работа не оборвалась» (104, 59).
Таким образом, всякие ссылки на то, будто в наше время дальнейшая материалистическая переработка гегелевской диалектики утратила, дескать, свое значение, не имеют абсолютно никакого основания.
Что же касается довода, будто после трудов Маркса и Энгельса не следует больше заниматься Гегелем, то можно привести следующее соображение, содержащееся в ленинских «Философских тетрадях»: «Афоризм: Нельзя вполне понять „Капитала" Маркса и особенно его I главы, не проштудировав и не поняв всей Логики Гегеля. Следовательно, никто из марксистов не понял Маркса 1/2 века спустя!!» (3, XXIX, 162).
Это значит, что необходимость изучения диалектики Гегеля не только не снимается в результате появления работ Маркса и Энгельса, но как раз, наоборот, становится еще более важным делом — именно для понимания их работ.
В трудах Гегеля еще и сегодня можно вновь и вновь искать и находить те диалектические идеи, тот подход к актуальным вопросам современности, который при правильном материалистическом понимании и сейчас позволяет преодолевать влияние метафизики, механицизма, догматизма, эклектики, вскрывать ограниченность недиалектического мышления, препятствующую дальнейшему развитию современного научного знания. Наша обязанность не в том, чтобы отмахиваться под любыми благовидными предлогами от задачи, поставленной перед нами Лениным полвека назад, а в том, чтобы эту задачу выполнить в полной мере и с должным успехом.