XVIII
ОЦЕНКИ И ТОЛКОВАНИЯ ФИЛОСОФИИ ГЕГЕЛЯ
В ТРУДАХ РЕВОЛЮЦИОННЫХ МЫСЛИТЕЛЕЙ РОССИИ XIX в.
Русские ученые, революционные мыслители и особенно марксисты России вписали новые страницы в историю исследования и истолкования философского наследия Гегеля. Его философия вот уже более полутора веков постоянно привлекает к себе внимание представителей различных направлений общественной мысли нашей страны. Выражая отношение прогрессивных мыслителей России к гегелевской философии, пионер русского марксизма Г. В. Плеханов писал в 1891 г. в связи с 60-й годовщиной со дня смерти Гегеля: «Между теми науками, которые у французов называются «sciences morales et politiques», нет ни одной, которая не испытала на себе могучего и в высшей степени плодотворного влияния гегелевского гения. Диалектика, логика, история, право, эстетика, история философии и история религии приняли новый вид благодаря толчку, полученному ими от Гегеля» (148, I, 422).
Отношение различных течений русской философии XIX в. к учению Гегеля было отнюдь не однородным, а противоречивым и меняющимся. В этом нашли свое отражение не только противоречивость учения самого Гегеля, особенно противоположность между его прогрессивным, диалектическим методом и консервативной системой, но и особенности философских позиций идеологов различных классов и социальных групп России XIX в. Различные, а подчас и противоположные по своим мировоззренческим
основам и социальным устремлениям течения русской философской мысли XIX столетия ставили в центр своего внимания, как правило, именно те стороны и идеи гегелевской философии, которые были созвучны их собственным взглядам. Между интерпретациями философии Гегеля, ее оценками со стороны тех или иных русских мыслителей, особенно во второй половине XIX в., существовали большие различия.
Даже в отношениях консервативных и реакционных течений русской философской мысли XIX в. к философии Гегеля характерна значительная градация: от апологетики идеалистической системы Гегеля (в произведениях П. Редкина, Б. Чичерина и других идеалистов) и прямых попыток постіавить ее на службу реакционной идеологии застоя и религиозного мировоззрения (С. Гогоцкий, славянофилы А. Хомяков, Ю. Самарин и др.) до ретроградной критики гегелевской философии справа, доходившей порой до полного отрицания философии Гегеля, особенно его диалектики, с позиций мистики и мракобесия (И. Давыдов, С. Шевырев и др.).
Противоречивым было отношение к гегелевской философии и в российском освободительном ДЕИЖЄНИИ XIX в.; здесь были представлены различные концепции: от нигилистического отрицания духовного богатства гегелевской философии, ее диалектики отдельными склонными к вульгарному материализму и позитивизму демократическими мыслителями и революционерами 60—70-х годов, а затем многими идеологами народничества, «теоретиками» анархизма и т. д. до смелой поддержки диалектики Гегеля и стремления критически овладеть его философией, применить его диалектику к делу социального преобразования России. Наиболее адекватную для своего времени в России, глубокую и критически-рациональную интерпретацию философии Гегеля XIX в. дали русские революционеры-демократы 40—60-х годов — Герцен, Белинский, Чернышевский, Добролюбов. В их сочинениях диалектика Гегеля с полным основанием рассматривалась как «алгебра революции», раскрывались противоречия между нею и метафизической гегелевской системой, подвергались критике консервативные и реакционные моменты в философских и общественно-политических взглядах немецкого мыслителя-идеалиста.
? *
Научный анализ сочинений русских революционных мыслителей XIX в., их философских позиций, отношения их к философии Гегеля, к его диалектике позволил советским историкам философии прийти к ряду теоретических выводов о месте философии Гегеля в развитии передовой русской философской мысли XIX в. (см. 85, II, гл. 4; 86, II, разд. 2; III, разд. 1—3; 161, 84). К началу 40-х годов Герцен и Белинский, а впоследствии, в конце 50-х годов, Чернышевский и Добролюбов пришли к следующим выводам в отношении философии Гегеля:
— Учение Гегеля, как и вся классическая немецкая философия, — ценное достижение человеческой мысли. Классики немецкой философии, как писал Герцен, «не имели иных требований, кроме потребности ведения, но это было своевременно; они труженически разработали для человечества путь науки... они были призваны свидетельствовать миру о совершившемся самопознании и указать путь к нему: в этом состояло их деяние» (61, I 76).
Классики немецкой философии, особенно Гегель, как подчеркивали русские революционеры-демократы, раскрыли активную роль философии и вообще человеческого мышления. Поэтому личность, говорит Герцен, «после отрицания, совершенного в сфере мышления... захотела отрицаний в других сферах» (61, I, 77).
Философия Гегеля, равно как и классическая немецкая философия в целом, рассматривается русскими революционными мыслителями как находящаяся в процессе развития, который отличался неравномерностью и наличием серьезных противоречий. Герцен, например, предупреждал против отождествления прогрессивных философских и социальных взглядов молодого Гегеля с консервативными социальными воззрениями, содержащимися в позднейших его сочинениях. «Настоящий Гегель, — писал он, — был тот скромный профессор в Иене... который спас под полой свою «Феноменологию», когда Наполеон входил в город; тогда его философия не вела ни к индийскому квиетизму, ни к оправданию существующих гражданских форм, ни к прусскому христианству; тогда он не читал своих лекций о философии религии, а писал гениальные вещи вроде статьи «О палаче и о смертной
казни», напечатанной в розенкранцевой биографии» (6/, II, 183).
— Русские революционные демократы XIX в. высоко оценивали диалектические идеи Гегеля о закономерном характере историко-философского процесса. Они, как и Гегель, считали, что философские системы связаны не только между собой и с предшествующим развитием человеческой мысли, но и с «духом времени, в котором они развивались». Однако русские революционные демократы начинали отходить от присущего Гегелю идеализма в понимании истории философии, все более связывая развитие философской мысли с требованиями практической жизни, с интересами и борьбой противоположных сил общества, с прогрессом науки и запросами искусства, хотя и не могли дать последовательного научно-материалистического решения этих вопросов.
— Революционные мыслители России обращали особое внимание на то, что в процессе движения философской мысли Гегеля она обогащалась и его диалектика охватывала все новые и новые стороны действительности. «.. .Строгий и глубокий метод открыл большую дорогу сознанию человеческого разума... — писал в 1843 г. Белинский. — Гегель тогда только ошибался в приложениях, когда изменял собственному методу» (22, I, 501).
Вместе с тем русские революционные мыслители видели, что диалектические принципы философии Гегеля все более вступали в противоречие с его идеалистической системой, и особенно с консервативными политическими выводами. «Принципы Гегеля были чрезвычайно мощны и широки, выводы — узки и ничтожны, — писал Чернышевский,— несмотря на всю колоссальность его гения, у великого мыслителя достало силы только на то, чтобы высказать общие идеи, но недостало уже силы неуклонно держаться этих оснований и логически развивать из них все необходимые следствия» (186,1, 662—663).
Выступая против консервативных и порой реакционных сторон гегелевской философии, раздуваемых право- гегельянцами, русские революционные демократы поддерживали и высоко ценили сочинения тех представителей левогегельянского направления, которые стремились к сближению философии с жизнью, с конкретными науками о человеке и т. д., особенно материализм и гуманизм Фейербаха.
Принципиальное отличие материалистической философии русской революционной демократии XIX в. от идеалистической философии Гегеля ярко выразил Герцен, писавший, что Гегель хотел представить природу и историю как «прикладную логику», тогда как логика есть «отвлеченная разумность природы и истории». Герцен указывал: «Жизнь природы — беспрерывное развитие, развитие отвлеченного простого, неполного, стихийного в конкретное полное, сложное... смотрите на нее, как она есть, а она есть в движении; дайте ей простор, смотрите на ее биографию, на историю ее развития, — тогда только раскроется она в связи» (61, I, 127—128). В противовес Гегелю, который в своих позднейших сочинениях абсолютизировал достигнутый уровень развития общества и философской мысли, русские революционные демократы обращали свой взор главным образом к настоящему и будущему.
Русские материалисты — революционные демократы XIX в., особенно Герцен и Чернышевский, вслед за Гегелем всемерно подчеркивали и раскрывали активный характер теоретического мышления, мыслительной деятельности человека. Однако они стремились этот гегелевский взгляд освободить от «туманностей» идеализма, равно как философские идеи других систем от эмпиризма и схоластики, соединить философские идеи с действием, практикой. Революционные мыслители России делали близкие к истине догадки о диалектическом единстве субъекта-объекта. «Логический процесс, — писал Герцен,— есть единственное всеобщее средство человеческого понимания... природа — только существование и отделяется, так сказать, от себя в сознании человеческом для того, чтобы понять свое бытие; мышление делает не чужую добавку, а продолжает необходимое развитие, без которого вселенная не полна...» (61, I, 105). Герцен критикует созерцательную философию метафизиков, которые «хотят ум сделать страдательным приемником, особого рода зеркалом, которое отражало бы данное, не изменяя его, т. е. во всей его случайности, не усваивая,— тупо, бессмысленно». При этом русские революционные мыслители-материалисты высказывали правильные и глубокие мысли о решающей роли практики в процессе познания (хотя сама практика понималась ими еще ограниченно). «Практика, — писал Чернышевский, — великая
разоблачителЬница обманов и самообольщений не только в практических делах, но также в делах чувства и мысли. Поэтому-то в науке ныне принята она существенным кри- териумом всех спорных пунктов. «Что подлежит спору в теории, на чистоту решается практикой действительной жизни»» (186, I, 180).
Таким образом, наиболее значительное и плодотворное в истории домарксистской мысли в России направление— материалистическая философия русских революционных демократов XIX в. — по достоинству высоко оценила диалектику Гегеля, пыталась материалистически ее переработать, освободить от идеалистической ограниченности. И в этом смысле метод мышления философов русской революционной демократии представлял переходную— от идеалистической к материалистической — форму диалектики, которая была, по словам Плеханова (относившимся к Белинскому и Чернышевскому), жизнеспособным элементом материалистической диалектики. Но материалистическая философия русской революционной демократии XIX в., как говорил Ленин о философском учении Герцена, вплотную подошла к диалектическому материализму и остановилась перед историческим материализмом.
Хотя русская революционно-демократическая мысль "придавала исключительное значение диалектике Гегеля, до распространения марксизма в России еще не было последовательно научной интерпретации гегелевской философии.
Несмотря на то что диалектику Гегеля русские философы-демократы начали материалистически переосмысливать в революционном духе и эта революционно-пере- осмысленная диалектика все более соединялась русскими мыслителями с революционно-демократическими идеями, идеями борьбы сословий и классов, слабость массового революционного движения и неразвитость промышленного пролетариата как класса в России до 80—90-х годов прошлого века еще не давали возможности революционно-демократическим идеологам XIX в. раскрыть глубокую сущность единства борющихся противоположностей — пролетариата и буржуазии, — их антагонизма, который в странах Западной Европы уже выступал как животворный источник революционного преобразования общества. Критически-революционный по своему характеру, диа-
лектический метод, принципы которого воплотились в сочинениях революционных демократов России XIX в., противоречили их идеалистическим, просветительским по своей теоретической основе концепциям, базировавшимся в значительной мере на антропологическом подходе к обществу, их иллюзиям утопического социализма, в том числе и «крестьянского социализма» в России. К тому же отношение к диалектике Гегеля в прогрессивных течениях русской общественной мысли после работ Герцена и Чернышевского 50—60-х годов меняется: часть народнических и анархистских идеологов 70—90-х годов, испытавших влияние идей позитивистского эволюционизма и субъективизма, стала игнорировать философское учение Гегеля, в том числе и его диалектику, и отдавать его на «откуп» реакции, отбрасывать представления о диалектике Гегеля как «алгебре революции», выработанные еще Герценом. Например, либеральный народник Н. Михайловский, увидевший в философии Гегеля только спекулятивное понимание «триады», приписал Гегелю полное игнорирование человека, жестокость в отношении личности. Спекулируя на одном не вполне верном суждении Белинского о Гегеле, Михайловский пишет: «Нет философской системы, которая относилась бы к личности с таким уничтожающим презрением и холодною жестокостью, как система Гегеля» (126, 55). Анархистские идеологи, например В. Черкезов, унаследовавшие от позитивиста Милля, Вундта и других метафизиков в философии пренебрежение к диалектике, третировали Гегеля как реакционера, рассматривали его философию как ретроградную и метафизическую, чуждую социализму и прогрессу.
* * *
Первым русским марксистам уже в 80—90-х годах пришлось «скрестить мечи» с различными антидиалектическими, ненаучными течениями общественной мысли, в частности, по вопросу об отношении и к диалектике Гегеля, и к его философии в целом. Значительные заслуги в этом отношении имел, особенно в первое 20-летие своей теоретической деятельности (1883—1903), Георгий Валентинович Плеханов. Трудно найти такую работу Плеханова, которая не касалась бы диалектики Гегеля. Перу
Плеханова принадлежит ряд сочинений, в которых философия Гегеля и ее историческая роль специально рассматриваются с позиций марксизма. Это прежде всего упоминавшаяся выше статья «К шестидесятой годовщине смерти Гегеля», большие, посвященные философии Гегеля разделы книг «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю» и «Н. Г. Чернышевский», примечания к переводу книги Ф. Энгельса «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии», памфлет «Гром не из тучи», многие статьи против Н. Михайловского, П. Струве, Э. Бернштейна, К. Шмидта и других противников диалектики.
Марксистский анализ гегелевской философии и ее роли в качестве одного из источников марксизма осуществляется Плехановым по нескольким главным линиям.
Прежде всего, вслед за Марксом и Энгельсом Плеханов рассматривает диалектический материализм как законного наследника и продолжателя диалектики классической немецкой философии. Вместе с тем он подчеркивает, что философия марксизма есть радикальное отрицание, рациональное «снятие» гегелевского идеализма, что материалистическая диалектика Маркса представляет -коренную противоположность идеалистической диалектики Гегеля. «Маркс, — писал Плеханов, — наследовал Гегелю, как Юпитер наследовал Сатурну, — низложив его с его трона. Появление материалистической философии Маркса — это подлинная революция, самая великая революция, какую только знает история человеческой мысли» (148t II, 450).
Продолжая традиции русской революционной демократии, Плеханов видит в диалектике Гегеля «алгебру революции», методологическое обоснование социального прогресса, которое применимо и к России. Акцентируя на необходимости диалектического, конкретно-исторического анализа общественного развития, Плеханов постоянно указывает, что истина конкретна, что в обществе «все зависит от условий, времени и места».
Главное внимание в трудах Плеханова было обращено на то, чтобы раскрыть революционный в своей основе характер диалектики Гегеля, выяснить процесс ее критической переработки Марксом и Энгельсом.
Критикуя народнический взгляд о том, что филосо-
фия Гегеля с ее признанием всеобщих закономерностей будто бы обрекает людей на фатализм, на примирение с «гнусной действительностью», Плеханов подчеркивает уверенность Гегеля во всемогуществе человеческого разума и необходимости активной деятельности людей для победы нового.
Из положения Гегеля — «когда философия начинает писать серыми красками на сером фоне действительности, нельзя уже вернуть молодость, ее можно только познать; сова Минервы вылетает лишь в сумерки» — Плеханов делает полный исторического оптимизма диалек- тико-материалистический вывод: «Мы свободны лишь постольку, поскольку познаем законы природы и общественно-исторического развития и поскольку мы, подчиняясь им, опираемся на них. Это было величайшее приобретение как в области философии, так и в области общественной науки, — приобретение, которым в полном его объеме воспользовался, однако, только современный, диалектический, материализм» (148, I, 441, 443).
Подчеркивая, что внимание философии и общественной мысли конца XIX —начала XX в. было обращено прежде всего на необходимость познания объективных законов общественного развития, Плеханов вместе с тем был чужд всякому фатализму, созерцательности и догматизму, который приписывают ему (так же как Энгельсу, а иногда и Ленину) буржуазные марксологи и советологи (Г. Веттер, Сидней Хук и др.), а вслед за ними и ревизионисты (например, Р. Гароди в книге «Ленин», 1968).
По Плеханову, объективная социальная диалектика, которой он вслед за Марксом и Энгельсом придавал большое революционное значение, служила основанием для сознательной, революционно-преобразующей деятельности прогрессивных классов, в первую очередь пролетариата. «Современный диалектический материализм, — писал он еще в 1891 г., — несравненно лучше идеализма уяснил себе ту истину, что люди делают историю бессознательно: с его точки зрения исторический ход определяется в последнем счете не человеческой волей, а развитием материальных производительных сил... Раз открыты эти силы, раз изучены законы их действий — люди будут в состоянии взять их в свои собственные руки, подчинять их своему собственному разуму... Гегель смотрел на пролетариат, как на толпу. Для Маркса и для марксистов
пролетариат — великая сила, носитель будущего» (148, I, 445).
Плеханов, следуя Марксу и Энгельсу, обнажал ту скрытую от взора многих мыслителей истину, что Гегель близко подходил порой к правильному пониманию и объяснению социально-исторического процесса (хотя зачастую и в форме догадок, «туманных предположений», покрытых мистической оболочкой). По определению Плеханова, Гегель в ряде случаев «подсказывает нам материалистическое понимание истории», «говорит нам, что в экономической деятельности данного народа нужно искать объяснения его религиозных взглядов и всех тех освободительных движений, которые возникают в его среде» (148, I, 434, 435). Плеханов с полным основанием отмечает, что Гегель в «Философии истории», «Философии права» и других работах «яснее всех современных ему экономистов, не исключая даже Рикардо, понимал, что в обществе, основанном на частной собственности, рост богатства на одной стороне непременно должен сопровождаться ростом бедности на другой» (148, I, 437).
Опираясь на диалектику Гегеля, материалистически переработанную Марксом, Плеханов умело критиковал ошибочные концепции «взаимодействия», «случайностей лстории» и т. д., показывая, что «Гегель был, как небо от земли, далек от подобного глубокомыслия». Плеханов отмечал также, что немецкий философ обнаруживал всесторонние знания, огромную проницательность и умение держаться исторической, эмпирической почвы, когда давал характеристику того или иного великого исторического народа (хотя Гегель, должны мы заметить, вопреки исторической правде не считал историческими славянские народы и многие народы Востока).
Плеханов не раз опровергал ходячее поверхностное представление (им грешили порой и некоторые представители революционной мысли), будто бы Гегелю были чужды интересы человека, личности, ее свободы и счастья, будто, по Гегелю, они целиком должны быть поглощены «всеобщностью», господством «абсолютного духа», воплощающегося в государстве, религии и т. п. Эти односторонние представления, ставящие под сомнение наличие элементов какого-либо, в том числе буржуазного, гуманизма в учении Гегеля, так же далеки от истины, как и стирание граней между буржуазным гуманизмом Гегеля и маркси-
стским гуманизмом. Вопрос о гуманизме Гегеля, о понимании им проблемы человека требует, разумеется, специального рассмотрения.
С точки зрения Плеханова, великий немецкий философ диалектически подходил к проблеме соотношения частного и всеобщего, в том числе и таких ее аспектов, как человек и народ, личность и общество, хотя, не будучи материалистом, не дал адекватно-научного понимания роли человека в обществе. Гегель, как показывает Плеханов, не отрицал прав личности и не игнорировал свободу. Он критиковал древние общества Востока за то, что там была подавлена личность, противопоставляя им Древнюю Грецию, где была развита, как он выражался, «прекрасная личность» (речь, разумеется, шла о личности не раба, а свободного человека, главным образом рабовладельца). Гегель, по словам Плеханова, создал целый культ личностей — героев, которые, однако, были, с его точки зрения, орудиями «всемирного духа». Но все же эти герои истории не противопоставлялись Гегелем народу, «толпе», как то было у Бауэра и других младогегельянцев, а затем и у «субъективных социологов» народничества.
Критикуя идеализм Гегеля и его консервативные социально-политические взгляды, Плеханов вместе с тем защищал диалектику Гегеля от различного рода нападок со стороны народнических, анархистских и других немарксистских идеологов. В статье «Гром не из тучи» (1901) он замечал в адрес анархистов и тому подобных субъективистов, объявлявших Гегеля мракобесом и реакционером в философии: «И эту-то алгебру прогресса... осмеливаются называть философией реакции жалкие люди, лишенные всякого философского образования, не прочитавшие ни одной страницы из сочинений Гегеля и вряд ли даже издали видавшие эти сочинения» (148, II, 693). В связи с этим Плеханов выдвигал важное методологическое требование: рассматривать историю философских систем в связи с историей политических взглядов, но не отождествлять их, а видеть различие и противоречивость в развитии этих специфических сфер общественного сознания. «...Назвать данного философа реакционером,— писал он, — не значит еще характеризовать его философию. Мыслитель, сочувствующий реакционным стремлениям в общественной жизни, может тем не менее создать
философскую систему, заслуживающую полного внимания и даже сочувствия со стороны прогрессистов. Надо уметь различать между теоретическими посылками данного писателя и теми практическими выводами, которые он сам делает из своих теоретических посылок» {148, 11,682).
Эти и многие другие положения одного из зачинателей марксистской философии в России, Плеханова, способствовали распространению идей диалектики в ее марксистском истолковании среди передовых рабочих, социал-демократов и революционной интеллигенции России в конце XIX — начале XX в. Сочинения Плеханова, переведенные на языки многих европейских народов, помогали пропагандировать и утверждать диалектику марксизма в борьбе с ревизионистами в международном рабочем движении. Вместе с тем труды Г. В. Плеханова еще не давали вполне адекватного, всестороннего истолкования философии Гегеля с позиций диалектического материализма. Тем более они не представляли собой дальнейшей материалистической переработки диалектики Гегеля применительно к требованиям новой эпохи империализма и пролетарских революций, а также новейшей революции в естествознании. Достаточно известны слабости Г. В. Плеханова, который не обратил должного внимания на Логику (с большой буквы), созданную Гегелем и материалистически переработанную Марксом и Энгельсом, не дал ее систематического анализа, не смог показать, что диалектика есть цельная и систематическая наука, теория познания и логика марксизма. Плеханов не оценил по-настоящему выдающихся достижений науки на рубеже XIX—XX вв., не дал их диалектического анализа. Политическое грехопадение Плеханова, перешедшего на позиции меньшевизма (после 1903 г.), а затем и социал-оборончества (в 1914 г.), связано с его неумением конкретно-исторически разработать диалектику Маркса, раскрыть особенности развития России и ее революционного движения, применить диалектику к пониманию противоречий и закономерностей эпохи империализма, мирового революционного процесса. Это политическое грехопадение Плеханова нашло свое выражение в его попытках примирить революционеров с оппортунистами в рабочем движении, что помешало ему подвергнуть критике реформистские, эволюционистские и софи-
СІ^еские концепции Каутского, Кунова и других теоретиков II Интернационала. Поэтому диалектика Гегеля в ряде случаев не находила в работах Плеханова, относящихся к этому меньшевистскому периоду, последовательно научного, творческого и критического переосмысления.
Только Владимир Ильич Ленин, великий сын революционной России, теоретик и вождь международного пролетариата, сумел внести выдающийся вклад в дальнейшую последовательно научную интерпретацию философии Гегеля, в дело материалистической переработки его диалектики, развить и поднять диалектический материализм на более высокую ступень.