§ 5. Философия удара
Однако это целое, или философия марксизма в понимании Плеханова, оказалось унылым и упрощенным повторением ряда формул Энгельса, без каких бы то ни было попыток самостоятельного анализа. Материализм означает принятие тезиса, который марксизм заимствовал у Фейербаха: бытие или материя имеет основание в самой себе, а всякая мысль есть продукт бытия. Но диалектический материализм, в отличие от Фейербаха, утверждает, что человеческий субъект не является лишь пассивным созерцателем содержания предметов, а познает мир в ходе практического воздействия на него. Это не значит, что люди самостоятельно формируют предметы познания. А только то, что познание предметов самих по себе осуществляется главным образом в процессе труда, но не созерцания.
Материализм есть неопровержимая и подтвержденная наукой философская теория, а все его критики — типа Кроче, Шмидта или Бернштейна — только повторяют аргументы, уж давно опровергнутые Фейербахом.
Тогда как диалектика есть теория развития мира во взаимосвязях, противоречиях и качественных скачках. И она тоже подтверждается в свете современной науки. Надример, теория мутации дает пример «качественных скачков» в природе, хотя Плеханов не объясняет, каким образом биологические мутации подготавливаются накоплением «количественных изменений». Не менее весомыми примерами качественных скачков служат превращение воды в лед или в пар, появление бабочки из личинки, а также арифметическое действие сложения, при котором после числа 9 мы получаем «качественный скачок» в виде числа 10.Аналогичными нелепицами переполнены философские труды Плеханова. Сюда же можно отнести его утверждение о том, что признание «диалектических противоречий» не согласуется с формальной логикой. Он просто повторяет аргументы элеатов в пользу тезиса; движение есть противоречие, поскольку движущийся предмет одновременно «находится» и «не находится» в данном месте. Подобно тому, как покой — частный случай диалектической логики и относится к действительности, которая рассматривается как неизменная. Не менее важными примерами «качественных скачков» можно назвать политические революции, а примером диалектических противоречий — классовую борьбу и т. п.
Все приведенные рассуждения и примеры со временем вошли в железный канон официальной государственной философии, обнаруживая никчемность философского образования и упрощенное мышление ее адептов. Впрочем, и отец русского марксизма от них ушел недалеко. В вопросах исторического материализма его выводы более дифференцированны и базируются на неплохом знании предмета. Но здесь Плеханова прежде всего интересует сохранение своей монистической веры во всеобъясняющую силу «производительных сил» как мотора исторического развития. И здесь, по примеру Энгельса, он спорит с утверждением, что марксизм объясняет все исторические процессы с помощью «одного фактора». По мнению Плеханова, все факторы являются лишь методологическими абстракциями, а в действительности мы имеем дело с единым историческим процессом, который «в конечном счете» зависит от технического прогресса.
Выражение «в конечном счете», по Плеханову, означает, что в каждом обществе можно вычленить некие опосредующие уровни, благодаря которым производительные силы предопределяют различные свойства общественной жизни (экономические отношения, политический строй, общественную психологию, идеологию). Кроме того, во всяком обществе мы имеем дело также с взаимодействием. Надстройка не только определяется базисом, но и сама на него влияет. Базис образуется в результате потребностей, выражаемых производительными силами, но сами производительные силы изменяются под влиянием базиса и т. д. Глубокомысленные и нравоучительные изречения Плеханова не помещаются в едином теоретическом блоке. Подобно другим марксистам он не в состоянии объяснить, как можно согласовать веру в производительные силы как главную причину исторического развития с идеей взаимодействия. Если высшие уровни общественной жизни могут инициировать изменения в низших уровнях, то неизвестно, в чем должен заключаться «исторический монизм», так как высшие уровни в конце концов зависят в целом от низших. А если высшие уровни ничего инициировать не могут, то выражение «взаимное воздействие» лишено смысла. Неизвестно также, почему особые «факторы» исторического процесса (типа политического строя, отношений собственности, идеологии) являются лишь «абстракциями», которые используются как чисто операциональные средства мышления, и одновременно те же самые абстракции образуют особые «уровни» общественной жизни таким образом, что их отличие от других полагается совершенно реальным? Из данного затруднения Плеханов выходит посредством бесконечных деклараций о том, что изменения производительных сил (которые по каким- то непонятным причинам не заслуживают имени «фактора») оказываются решающими.Кроме того, в «Основных вопросах марксизма» Плеханов пишет, что производительные силы определяются географическими условиями. Остается неясным, почему Не признать за географическими условиями ранг окончательно объясняющего мотора истории — вопреки всем остальным принципам? Ситуация, видимо, объясняется тем, что Плеханов, как и многие другие марксисты, стремился сохранить веру в единственный принцип, объясняющий исторические процессы, и в то же время не попасть в противоречие со здравым рассудком, который обычно объясняет исторические события влиянием самых разнообразных условий и обстоятельств.
На этой основе возникает совокупность оговорок, на первый взгляд смягчающих крайности монистического объяснения.
А по сути дела они перечеркивают данный монизм, поскольку неясное выражение «в конечном счете» теряет смысл при одновременном признании «взаимовлияния». В итоге остается типичное утверждение здравого рассудка: значимые исторические события происходят в результате действия различных сил, количественное выражение которых учету не поддается. Среди них находятся уровень технического развития, классовая структура и политический строй общества. Но такое утверждение не содержит ничего специфически марксистского и потому не может быть высказано верующим марксистом в данной форме.Вслед за Каутским Плеханов был убежден, что социальные процессы можно изучать по аналогии с «природными» явлениями. Социальное знание может быть абсолютно объективным, поскольку существуют универсальные законы изменений (качественные скачки, противоречия, эволюция), которые могут быть отнесены как к человеческой истории, так и к геологическим эпохам. Как известно, Штаммлер критиковал марксистов за то, что они целиком пренебрегают телеологичным характером поведения людей. Призывая их к сотрудничеству с мнимо неизбежным прогрессом, марксисты не понимают, что их призывы напоминают призывы поддержать солнечное затмение, которое наступит независимо от человеческих усилий.
Подобная критика, по Плеханову, лишена оснований, ибо марксисты признают целесообразный характер деятельности людей, включая чувства, желания и страсти. Однако данные чувства и стремления с необходимостью обусловливаются производительными силами и производственными отношениями. Отсюда можно заключить, что Плеханов совершенно не понимал своего оппонента. Одно дело — исследовать минувшую историю, в которой человеческие чувства, цели и страсти выступают как психологические и социальные факты, взаимодействующие в течении событий. И совсем другое — обсуждать проблему собственного участия в процессах, будущие результаты которых считаются предрешенными действием неизбежных исторических сил. Когда индивид размышляет над тем, как ему найти собственное целесообразное действие или по какой причине он должен участвовать в том или ином социальном движении, то констатация типа «Ваши цели, какими бы они ни были, с железной необходимостью определяются производительными силами» не имеет ни малейшего значения при уточнении индивидуального выбора варианта деятельности. В лучшем случае подобное соображение обосновывает обыденный и идеологический консерватизм.
Однако Плеханов этого не замечал. По его мнению, если человек принимает участие в движении, которое считает исторически закономерным и неизбежно победоносным, то он рассматривает свою деятельность как необходимое звено необходимого процесса. Такое объяснение не только ничего не объясняет, но и пытается идеологически оправдать консерватизм как разновидность человеческой зоологии.Главный ее мотив — уцелеть при любом изменении политической и социальной конъюнктуры. Вера в победу того или иного движения не может считаться ведущим мотивом участия в нем, потому что таким мотивом обычно руководствуются люди, которые хотят гарантировать себе место на стороне победителя — индивида, группы или класса, целиком отбрасывая в сторону все другие обстоятельства и соображения. В данном мотиве поведения соединяются воедино человеческая зоология и политический радикализм. Этот мотив можно назвать дальновидным карьеризмом. Его отслеживание в человеческом поведении вовсе не отвечает на вопрос: «Какие моральные соображения обосновывают участие в движении, победа которого предопределена историческими законами?» Если данные соображения действительно относятся к сфере морали, то они не могут вытекать из исторических законов, а проистекают из других оснований, что было хорошо известно уже Канту. В этом и состоял главный смысл неокантианской критики марксизма, которую Плеханов просто не понимал. Себя самого он, вне всякого сомнения, рассматривал как «необходимое звено» в процессе социалистических преобразований, из чего можно заключить, что они бы без него не обошлись. Не исключено, что здесь он был прав. Но эта истина противоречит общим принципам, изложенным Плехановым в работах о роли личности в истории. Ни в одной из своих работ он не объясняет, почему он сам (а не кто-либо другой) должен непременно сыграть роль «необходимого звена».
В сумме характерные особенности теоретического наследия Плеханова можно свести к следующим: абсолютное убеждение в существовании исторической необходимости; отсутствие существенного различия между исследованием природы и общества; убеждение, что исторический материализм есть «применение» принципов диалектического материализма и одновременное различение обоих сфер знания как частей одного неразрывного целого; убеждение в целостности марксизма как мировоззрения социал-демократии, которая обязана исповедовать определенную философскую доктрину; акцент на значимость философской традиции в генезисе марксизма.
Таким образом, Плеханов жестко связал историческую необходимость с существованием конкретной партии, обладающей одним мировоззрением.
Исходя из данного центрального убеждения, невозможно ни избежать, ни предотвратить произвол в целой системе взглядов. По крайней мере, остается неизвестным, какова сфера действия «исторической необходимости»: охватывает ли она все подробности исторических событий или только самую главную тенденцию развития? Если стать на первую точку зрения, то так понятый детерминизм ведет к абсолютному произволу в изучении истории, поскольку каждый отдельный факт или исторический процесс рассматривается как неизбежный в одном и том же смысле, будучи предопределенным одними и теми же условиями. Тогда не имеет смысла плехановская критика Октябрьской революции, так как по определению данная революция вспыхнула с той же самой неизбежностью, с которой товарное хозяйство преобразовалось в капитализм.Сознательная человеческая воля, выраженная в существовании партии и особого мировоззрения, при таком подходе может рассматриваться как обязательная составная часть исторического процесса, но ее содержание и влияние предопределено не менее, чем всех остальных частей. Тогда ни партия, ни марксизм по своим функциям ничуть не отличаются от всех остальных «факторов» исторических изменений. Критика революции, которая не считается с «зрелостью» экономических условий, тоже не имеет смысла, ибо успех революции демонстрирует указанную «зрелость».
Если признать, что историческая необходимость предопределяет только общую тенденцию развития, а ее конкретные формы зависят от человеческой воли, не обусловленной до конца обстоятельствами, то плехановская критика опять-таки не имеет смысла, но уже по другим основаниям. Если мы не в состоянии точно установить, в чем состоит «зрелость» предпосылок социалистической революции, а сознательная политическая активность может ускорять эту зрелость, то никто не в состоянии сказать, в какой момент данное ускорение будет успешным, а в какой нет. Поэтому плехановская критика бланкизма и ленинизма не может считаться достаточно обоснованной его историческим детерминизмом, хотя он ведет критику именно с этой позиции.
Более того, если считать, что научное сознание (марксизм) возникает независимо от социального движения, которое ведет к социализму, и должно вноситься в указанное движение извне, то нет ничего сверхъестественного в тех следствиях, которые вывел Ленин из приведенной посылки. Действительное, научное и пролетарское сознание может развиваться независимо от эмпирического пролетариата, а политический организм (партия), который обладает таким сознанием, вправе считать себя представителем «исторической воли». Ленинская концепция партии- авангарда была обоснована доктриной, разработанной Каутским и переписанной Плехановым. И следовательно, нет оснований упрекать Ленина в непоследовательности.
Плеханов может считаться также создателем такого стиля философского и политического письма, который унаследовал образцы полемики религиозных сект и культивировал их в деятельности партии. Этот стиль подхватил у Плеханова Ленин, усовершенствовал Сталин, а сегодня он проявляется в полемике журналов типа «Нашего современника», «Молодой гвардии» и связанных с ними политических движений. С момента обращения в марксистскую веру Плеханов уже не сомневался, что она окончательно решила все проблемы философии и теории социального развития. Поэтому ни в одной из своих работ он не занимает позицию человека, который обсуждает ту или иную теоретическую проблему, а стоит на позиции последователя, который защищает принятую им доктрину. В результате его аргументация может быть какой угодно. Главная цель при такой позиции — «нанести удар» или «дать отпор» противнику, а не изучать теоретический вопрос.
Так же постоянно Плеханов высмеивал противников за то, что они ссылаются на какие-либо научные авторитеты: ведь марксизм не признает никаких авторитетов! Однако сам почти на каждой странице своих трудов ссылается на авторитеты, которые позволяли ему подпереть тот или иной тезис. Постоянно оперировал примерами из таких областей знания, в которых сам ничего не понимал, умножая тем самым фактические ошибки. Приводил бесконечное число примеров, которые должны подтвердить некие «законы диалектики» или принципы материализма. И не осознавал дистанции между совокупностью примеров, преимущественно тривиальных («вода преобразуется в пар», «в биологии есть мутации» и т. п.), и общим принципом, который они должны иллюстрировать (например: «все процессы в мире осуществляются посредством накопления количественных изменений, которые ведут к скачкам»),
Плеханов не понимал, как нетрудно найти примеры, подтверждающие зависимость определенных нравов и обычаев от технического уровня общества или некоторых свойств идеологии от социальной борьбы, не менее легко найти примеры, подтверждающие противоположную зависимость: технического развития от политического строя, политического строя от идеологических традиций и т. п. В любом случае подобные примеры не подтверждают никакой общей историософской теории, если, разумеется, не сводить ее к беспредметным и туманным фразам типа: «С одной стороны, такие-то и такие-то обстоятельства влияют на другие, но, с другой стороны, существует и обратное влияние».
Как и следовало ожидать, Советская Россия отвергла Плеханова- политика, но — по рекомендации Ленина — признала его заслуги , как «теоретика марксизма». Полное собрание сочинений Плеханова было издано вскоре после революции, однако затем издавали только философские, а не политические произведения. Если учесть споры с Лениным и большевизмом, то Плеханов, конечно, не имел шансов дослужиться до формального ранга «классика марксизма» в официальной государственной идеологии. Но остался одним из ее главных авторов. Получив название «марксизма-ленинизма», благодаря поддержке партии, государства и полиции, эта идеология сумела успешно уничтожить марксистскую мысль.
Еще по теме § 5. Философия удара:
- В поисках конкретной философии
- ЧТО ТАКОЕ ФИЛОСОФИЯ? (О понятии и истории философии)
- I. Вызовы политическому и проблемы российской политической философии и науки
- ОБРАЗ ФИЛОСОФИИ У Л. ШЕСТОВА
- ФИЛОСОФИЯ ИСКУССТВА В ИТАЛИИ
- ЛУИ Д’ЭСТИССАК Наместник Пуату и Сентонжа Высшее должностное лицо при короле и герметический философ
- 7. Абу Хамид Газали и критика философии
- § 5. Философия удара
- 20. Характеристика и критика философии Лейбница
- ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ЛИЧНОСТЬ В СОВРЕМЕННОЙ ФИЛОСОФИИ
- Я. С. Юлина Проблема науки и метафизики в американской философии XX в.
- Б. М. Кедров Философия как общая наука в ее соотношении с частными науками
- ФИЛОСОФИЯ И МОРАЛЬНОЕ ВОЗЗРЕНИЕ НА МИР О. Г. Дробннцкий
- ФИЛОСОФИЯ И РЕЛИГИЯ А. П. Мидлер
- РИМСКАЯ ФИЛОСОФИЯ
- ФИЛОСОФИЯ ДРЕВНОСТИ И СРЕДНЕВЕКОВЬЯ
- Философия и интенционализм
- ОСНОВНАЯ ИДЕЯ ТЕОРЕТИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ И. Г. ФИХТЕ
- Абу Хамид Газали и критика философии