§ 2. Надежды и реальность

собрание, парламент—это только форма, своего рода вексель, который нисколько не меняет дела по существу»6 Данное положение прямо относится к послереволюционному государству. Если пролетариат у власти — никакие иные соображения кроме ее удержания не имеют самостоятельного значения. Все они подчинены одной-единственной задаче — удержание и укрепление власти любыми средствами. В результате власть, а не политические и экономические свободы, становится главней ценностью.

Для укрепления своей власти диктатура пролетариата ликвидирует парламентскую систему и принцип разделения властей на законодательную и исполнительную. Именно этим республика Советов отличается от парламентарной республики, как доказывал Ленин в проекте новой программы РКП (б): «Уничтожение парламентаризма (как отделение законодательной работы от исполнительной); соединение законодательной и исполнительной государственной работы. Слияние управления с законодательством»7 Иначе говоря, тот, кто управляет, сам устанавливает законы, в соответствии с которыми он управляет, и не подлежит никакому контролю.

До революции и в первые месяцы после нее Ленин рассчитывал на поддержку не только пролетариата, но и трудящегося крестьянства. Однако вскоре оказалось, что крестьянство в целом поддерживает революцию и новую власть лишь в ее борьбе против помещиков и почти не поддерживает дальнейшую фазу социалистического пере ворота. Поэтому сразу после революции партия дала установку на разжигание классовой борьбы в деревне и пыталась организовать бедное крестьянство и батраков против кулаков. Данная установка выразилась в создании комбедов, но она дала мизерные результаты. Общность интересов крестьянства оказалась сильнее противоположности между бедняками и кулаками. В связи с этим Ленин все чаще высказывался за «нейтрализацию» крестьянства в целом, а в мае 1921 г., на пороге перехода к нэпу, сказал, наконец, со всей откровенностью: «Мы открыто, честно, без всякого обмана, крестьянам заявляем: для того, чтобы удержать путь к социализму, мы вам, товарищи крестьяне, сделаем ряд уступок, но только в таких-то пределах и в такой-то мере, и, конечно, сами будем судить — какая это мера и какие пределы»8.

Следовательно, промежуточный лозунг — революционно-демократическая диктатура пролетариата и беднейшего крестьянства,— формулируемый Лениным до взятия власти в руки большевистской партии, оказался на деле политической иллюзией и пропагандистским штампом. В конечном счете партия признала, что диктатура пролетариата есть диктатура над всем крестьянством. Последнее ничего не могло сказать о своих же интересах! Огромное большинство населения России становилось барьером, сопротивлением «незрелых» людей и обстоятельств, с которыми партия безусловно вынуждена считаться. Но это ничуть не отменяло того факта, что авторитарно-бюрократический подход к социально-историческому творчеству стал внутренней характеристикой большевистской партии.

Но такое развитие событий не устраивало Ленина. По его мнению, диктатуру должен осуществлять пролетариат и ни с кем ее не делить. Проблема большинства никогда Ленина особенно не интересовала. Накануне революции он писал: «...в революционное время недостаточно выявить «волю большинства»,— нет, надо оказаться сильнее в решающий момент в решающем месте, надо победить. ...мы видим бесчисленные примеры тому, как более организованное, более сознательное, лучше вооруженное меньшинство навязывало свою волю большинству, побеждало его»9 И с самого начала было ясно, что пролетарское меньшинство будет осуществлять власть, но не nd рецептам «Государства и революции», а в соответствии с принципом: интересы пролетариата представляет большевистская партия.

Ленина не пугала формула «диктатура партии»: «Когда нас упрекают в диктатуре одной партии и предлагают, как вы слышали, единый социалистический фронт, мы говорим: «Да, диктатура одной партии! Мы на ней стоим и с этой почвы сойти не можем, потому что это та партия, которая в течение десятилетий завоевала положение авангарда всего фабрично-заводского и промышленного пролетариата»10 Причем приведенное положение вождь высказал тогда, когда партия была еще вынуждена отвечать на критику и поэтому иногда оказывалась в незавидном положении. В дискуссии о профсоюзах, фиксируя неизбежные противоречия, вытекающие из отсталости масс, Ленин отмечал, что они неизбежно будут порождать конфликты, различия мнений, трения и т. п. Для решения всех возможных вопросов необходима высшая инстанция — Коммунистическая партия и Коминтерн. Так иерархия в ее дословном значении духовной власти становилась средством решения политических проблем.

Теоретическая база была подведена Лениным в известной брошюре «Детская болезнь (левизны) в коммунизме».

В результате проблема отношения между верхами и низами — эпицентр бюрократии в экономике, политике и идеологии — просто аннулировалась. Специфика ленинского умозаключения базируется на посылке: не существует никаких проблем, связанных с отношением партии и класса, партии и вождей, и потому политическое господство горстки олигархов вполне может называться диктатурой пролетариата. Ведь эта горстка сама себя провозгласила выразителем интересов рабочего класса, а никаких других институциональных средств для подтверждения, действительно ли данный класс желает иметь данных вождей своими представите- лям-и, не существует. Примитивизм подобной логики настолько поразителен, что трудно поверить, чтобы Ленин к своим собственным высказываниям относился всерьез (приведенный пассаж направлен против германских «спартаковцев», критикующих большевиков в духе Р Люксембург). Однако данная логика вполне соответствует способу политического мышления Ленина. Если классовые интересы считать единственной реальностью, то проблема самостоятельных интересов руководящего слоя или аппарата становится псевдопроблемой.

Ленину, естественно, нельзя отказать в последовательности. Согласно тезисам «Государства и революции», лишь безнадежные дураки и буржуа ные шарлатаны могут утверждать, что рабочий класс в целом не в состоянии непосредственно руководить промышленностью, государством и администрацией. Спустя два года оказалось: только безнадежные дураки и буржуазные шарлатаны утверждают, что рабочие в состоянии непосредственно руководить промышленностью, государством и администрацией. Ленину вдруг стало ясно, что промышленность вообще не может существовать без единоличного самовластия, а всякие разговоры о «коллегиальности» — чистейший абсурд: «Сплошь и рядом рассуждение о коллегиальности проникнуто самым невежественным духом, духом антиспецства. С таким духом победить нельзя.

На профсоюзы ложатся гигантские трудности. Надо добиться, чтобы они эту задачу усвоили в духе борьбы против остатков пресловутого демократизма. Все эти крики о назначенцах, весь этот старый, вредный хлам, который находит место в разных революциях, разговорах, должен быть выметен»13. «Разве знает каждый рабочий, как управлять государством? Практические люди знают, что это сказки... Мы знаем, как рабочие,

связанные с крестьянами, поддаются на непролетарские лозунги. Кто управлял из рабочих? Несколько тысяч на всю Россию, и только. Если мы скажем, что не партия проводит кандидатуры и управляет, а профессиональные союзы сами, то это будет звучать очень демократично, на этом, может быть, можно поймать голоса, но не долго. Это губит диктатуру пролетариата»14. «Но диктатуру пролетариата через его поголовную организацию осуществить нельзя. Диктатуру может

осуществить только тот авангард, который вобрал в себя революционную энергию класса»15

Тем самым на основании весьма специфической диалектики получается, что непосредственное управление пролетариата вполне может погубить диктатуру пролетариата.

Все же остальные демократические свободы, которых большевистская партия добивалась с чрезвычайным упорством до тех пор, пока она не была у власти, то все они на второй день после революции оказались орудием буржуев. Примером может служить ленинское отношение к свободе прессы до и после революции. «Свобода печати» буржуаз- ного общества состоит в свободе богатых систематически, неуклонно, ежедневно в миллионах экземпляров, обманывать, развращать, одурачивать эксплуатируемые и угнетенные массы народа, бедноту»17 Поэтому «...свобода печати означает: все мнения всех граждан свободно можно оглашать»18 Так писал Ленин за месяц до Октябрьского переворота. Десять дней спустя его точка зрения меняется коренным образом: «Мы и раньше заявляли, что закроем буржуазные газеты, если возьмем власть в руки. Терпеть существование этих газет, значит перестать быть социалистом»19

Ленин обещал и свое обещание сдержал: «...мы себя в обман такими прекрасно звучащими лозунгами, как свобода, равенство и воля большинства, не дадим... <...> ...кто в момент, когда дошло дело до свержения власти капитала во всем мире... все, кто в такой политический момент обращается со словом «свобода» вообще, кто во имя этой свободы идет против диктатуры пролетариата,— тот помогает эксплуататорам и ничего больше, он их сторонник, потому что свобода, если она не подчиняется интересам освобождения труда от гнета капитала, есть обман...»20 На III конгрессе Коминтерна свое отношение к политическим свободам Ленин сформулировал наиболее ясно и кратко: «Пока нет общего окончательного результата (т. е. мировой революции — свер- / жения власти капитала во всем мире.— В. М.), будет продолжаться состояние ужасной войны. И мы говорим: ,,На войне мы поступаем по-военному: мы не обещаем никакой свободы и никакой демократии"»21.

Таким образом, все проблемы представительских институтов, гражданских прав, прав меньшинства и большинства, контроля власти и все вопросы государственного устройства были решены с помощью поговорки «На войне как на войне». С одним существенным дополнением: такая война будет продолжаться вплоть до победы коммунизма во всем мире. В результате право как сфера социальных и политических отношений, регулирующих конфликты людей, перестало существовать. Если право понимается только как орудие подавления одного класса другим, то нет существенного различия между правовым правлением и правлением на основе непосредственного насилия. Важно лишь то, какой класс осуществляет данное насилие.

В полном соответствии с таким пониманием права Ленин писал в 1922 г.: «Суд должен не устранить террор... а обосновать и узаконить его принципиально, ясно, без фальши и без прикрас»22 Для этого в уголовный кодекс должен быть внесен следующий параграф: «Пропаганда, или агитация... действующие... в направлении помощи той части международной буржуазии, которая не признает равноправия приходящей на смену капитализма коммунистической системы собственности и стремится к насильственному ее свержению, путем ли интервенции, или блокады, или шпионажа, или финансирования прессы и т. под. средствами, карается высшей мерой наказания, с заменой, в случае смягчающих вину обстоятельств, лишением свободы или высылкой за границу»23. На XI съезде РКП (б) Ленин подчеркивал, что меньшевики и эсеры, утверждающие, что нэп есть возврат к капитализму, лишний раз доказывающий буржуазный характер осуществленной революции,— будут за такие слова расстреляны24. Так слово по своим уголовным последствиям было приравнено к действию.

Ленин заложил фундамент законодательства, присущего тоталитарному политическому режиму. Определяющая черта такого законодательства—не суровость законов, а их фиктивность. При деспотической системе правления могут использоваться самые драконовские меры за малейшие нарушения законов, но такая система еще не является тоталитарной. Для тоталитарного законодательства типична формула, используемая Лениным: надо убивать за высказывание взглядов, которые могут объективно помочь буржуазии. Отсюда следует, что власть может убить каждого, кто ей не нравится, по своему собственному усмотрению. Система гражданских прав преобразуется в идеологически мотивированный произвол. Право исчезает. Уголовный кодекс больше не существует, за исключением названия.

Надо отметить, что все это происходило в период, когда ни Ленин, ни партия еще не владели целиком ситуацией и потому время от времени вынуждены были отвечать на критику. Парадоксальные, резкие и однозначные формулы Ленина, требовавшего террора и не обещающего ни свободы, ни демократии, отражают ситуацию, в которой свобода еще не была погребена с надлежащими почестями. В период сталинизма отпала потребность отвечать на какую бы то ни было критику партии со стороны общества. В результате террористическая фразеология была заменена демократической. Режим, основы которого были заложены Лениным, стал рассматриваться как воплощение наивысшей свободы и совершенное народовластие.

Однако в первые годы революции вожди Советского государства вынуждены были отвечать на критику своих же товарищей из среды социал-демократии, как в России, так и в Европе. Социалисты отвергли принцип, по которому диктатура пролетариата есть уничтожение демократии. Каутский написал брошюру «Диктатура пролетариата», в которой отвергал большевистские принципы построения партии и государства. Ленин со злостью ответил на критику своей брошюрой «Пролетарская революция и ренегат Каутский». Повторил все инвективы и выпады против неучей, которые говорят о демократии независимо от ее классового содержания. И хотят скрыть тот факт, что буржуазная демократия служит буржуазии, а диктатура пролетариата — пролетариату. Каутский доказывал, что в понимании Маркса диктатура пролетариата означает не способ осуществления власти, а только ее классовое содержание. Поэтому демократическая форма правления не только не противоречит власти пролетариата, но является ее необходимым условием. Ленин квалифицировал такой способ рассуждения как бессмыслицу. Поскольку пролетариату принадлежит власть, он должен осуществлять ее посредством насилия. А диктатура есть правление на основе насилия, но не права.