§ 4. Развязанные руки

В период «весны народов» лозунг национального братства против угнетателей выражал естественные установки революционной демократии, но она не смогла разрешить застарелые споры о государственные границах, национальных меньшинствах и колониальной эксплуатации. В эпоху интенсивной эксплуатации колоний чрезвычайно трудно было доказать, что интересы народов метрополий и колоний «по сути дела» одни и те же. Политическая эмпирия доказывала, что дело обстоит как раз наоборот.

Маркс и Энгельс тоже не оставили ничего, что можно было бы назвать теорией национального вопроса, и не включили его в состав своих размышлений о революционной стратегии. Их отношение к национальным проблемам было смесью реминисценций из Гегеля, лозунгов «весны народов» и личных вкусов и пристрастий. Если брать их творчество в целом, то в нем можно обнаружить достаточно резко выраженный европоцентризм и презрение к малым, «неисторическим» народам, которые так или иначе осуждены на гибель, а в настоящее время служат опорой самой черной реакции и великодержавных интриг.

На протяжении всей своей жизни Маркс относился к России с глубоким недоверием и враждой. Подчеркивал, что мировое господство — главная цель и основание международной политики России.

Социализм есть дело господствующих наций, обладающих высокоразвитыми производительными силами. Создавая мировой рынок, буржуазия подготавливает условия для революции. Революция в развитых странах потянет за собой и все остальные нации. Поэтому Энгельс приветствовал аннексию Мексики американцами, а Алжира — французами (потому что бедуины так или иначе народ разбойников и бандитов). Маркс подчеркивал революционную роль Англии в Индии, только благодаря колонизаторам вырванной из тысячелетней спячки. Энгельс критиковал Бернштейна за сентиментально-политические симпатии к египетскому национализму. Совершенно очевидно и презрение Маркса и Энгельса к балканским народам, поскольку они являются врагами развитого Запада и союзниками царя. Болгары, по их словам, нация свинопасов, которой под турецким господством следует смирно ожидать европейской революции. Все эти малые народы — враги высокоразвитого Запада и союзники царя.

Исторические народы — поляки, немцы и венгры — призваны господствовать над всеми славянами, за исключением России. Польше следует возвратить границы до 1772 г., т. е. в ее состав должна входить Литва, Белоруссия и значительная часть Украины. Венгрия должна господствовать над словаками и хорватами, а австрийцы — над чехами и моравами. Эти народы никогда не имели своей собственной истории и потому не участвовали в истории всеобщей. И значит, они никогда не смогут стать независимыми. Франция имеет полное право на захват Бельгии, Эльзаса и Лотарингии, а Германия — Шлезвиг- Гольштейна, так как более высокая цивилизация имеет неотъемлемые права в отношении цивилизации, находящейся на низкой стадии развития.

‘ Маркс и Энгельс придавали большое значение польскому вопросу. Они считали, что поляки — выдающаяся революционная нация, сделавшая для революции больше, чем немцы, итальянцы и венгры вместе взятые. Раздел Польши оказался фундаментальным историческим фактом, закрепившим господство реакции в Европе. Тем самым освобождение Польши — первейшее условие уничтожения царизма, наиболее мощного столпа мировой реакции.

Деление на исторические и неисторические народы классики марксизма заимствовали у Гегеля. Частично такое деление отражало положение в Европе, установившееся после 1815 г., и не может считаться разработанной и обоснованной философско-исторической теорией. Влиянием этой эпохи объясняется также симпатия Маркса и Энгельса к Польше, включая убеждение в центральном значении польского вопроса для перспектив европейской революции. Правда, в последний период жизни классики начали всерьез интересоваться перспективами революции в России. Обращали внимание и на ирландский вопрос и считали, что его разрешение может ускорить революцию в Англии. Однако Маркс и Энгельс так и не включили национальный вопрос в рамки революционной стратегии.

Теоретики и вожди II Интернационала не могли остановиться на общих формулах и чисто умозрительном делении наций на «прогрессивные» и «реакционные», ибо вынуждены были заботиться о поддержке своей тактики и стратегии со стороны пролетариата угнетенных наций. Особенно это касалось многонациональных государств. Русские революционеры, наряду с польскими и австрийскими, попытались сформулировать общие правила решения национального вопроса и включения его в корпус марксистской доктрины. Ленинская попытка соответствовала его концепции партии.

Национальный вопрос был одним из главных, определявших политическую ситуацию в царской империи. На II съезде РСДРП представилась первая возможность его обсуждения и решения.

Однако по мере развития национальных движений угнетенных народов царской империи национальный вопрос все больше занимал внимание Ленина. Он требовал, чтобы партия обличала национальное угнетение и использовала его как один из рычагов разрушения абсолютизма. И потому ненависть к великорусскому шовинизму была одним из главных его политических чувств. Уже в 1901 г. он писал: «Мы все еще до такой степени рабы, что нами пользуются для обращения в рабство других племен. Мы всё еще терпим у себя правительство, не только подавляющее со свирепостью палача всякое стремление к свободе в России, но и пользующееся, кроме того, русскими войсками для насильственного посягательства на чужую свободу!»12

Впрочем, отношение к национальному угнетению вообще не было предметом спора среди социал-демократии. Им стал вопрос о самоопределении наций — права наций на отделение и образование собственного государства. Австро-марксисты выдвинули лозунг культурнонациональной автономии. Каждая нация и этническая группа должны иметь полную свободу развития своей культуры и языка, организации школ, печати и т. п. Лидеры австро-венгерской социал-демократии постоянно имели дело с национальными конфликтами внутри партии, которая действовала в государстве, состоящем из нескольких десятков наций. Зачастую они не имели строго определенной территории и проживали смешанно.

Ленин считал принцип культурно-национальной автономии недостаточным и выступал за самоопределение любой нации вплоть до государственного отделения. По его рекомендации Сталин изложил данную позицию в своей брошюре по национальному вопросу, изданной в 1913 г. Лозунг самоопределения наций стал предметом длительного спора РСДРП и СДКПиЛ, которая в связи с этим длительное время не решалась вступать в партию метрополии. Р. Люксембург резко критиковала Ленина, причем ее позиция (исключая Польшу) более соответствовала идеям Маркса и Энгельса. Ленин относил право на самоопределение ко всем нациям в равной степени. И не делал, в отличие от творцов марксизма, различия между «историческими» и «неисторическими» народами. Однако спор между Лениным и Р. Люксембург — по крайней мере с чисто теоретической точки зрения — был не стольчсерь- езен, как может показаться на первый взгляд. Признавая право наций на самоопределение, Ленин ограничил практическое применение данного права такими рамками, которые позволяют понять, почему вскоре после революции оно стало пустым звуком — и при этом ничуть не противоречило ленинским формулам.

Первое ограничение состояло в том, что поддержка права на самоопределение не означает поддержку любых сепаратистских движений. Более того, партия обязана бороться против них. И Ленин авторитетно разъяснил, что в этом нет никакого противоречия, подобно тому, как партия может требовать права развода, но не призывает людей к разводам: «...мы, партия пролетариата, должны быть всегда и безусловно против всякой попытки насилием,, или несправедливостью влиять извне на народное самоопределение. Исполняя всегда этот свой отрицательный долг (борьбы и протеста против насилия), мы сами со своей стороны заботимся о самоопределении не народов и наций, а пролетариата в каждой национальности. <;...> Что же касается до поддержки требований национальной автономии, то эта поддержка отнюдь не является постоянной, программной обязанностью пролетариата.

Ограничение второе было уже следствием общего принципа, по которому самоопределение пролетариата, а не нации соответствует главным интересам партии. Например, критикуя ППС, требовавшей независимости Польши, Ленин писал, что партия «доказывает этим, как слаба в ее теоретическом сознании и в ее политической деятельности связь с классовой борьбой пролетариата. Интересам именно этой борьбы должны мы подчинять требование национального самоопределения. <. .> ...марксист не может иначе как условно и именно под указанным выше условием признавать требование национальной независимости...»14 Вопрос о независимости Польши был ключевым в дискуссиях по национальному вопросу, поскольку поляки были наиболее многочисленной европейской нацией, лишенной независимости. Польша была поделена между тремя империями, и потому ее независимость, по мысли классиков марксизма, имеет решающее значение для борьбы со столпами европейской реакции, прежде всего — с Российской империей.

Р. Люксембург и Ленин считали, что взгляды Маркса и Энгельса по данному вопросу устарели. При этом Люксембург целиком отвергала необходимость восстановления независимости Польши, так как, по ее мнению, это противоречит основным экономическим тенденциям Российской империи. Всякое национальное самоопределение она называла буржуазной выдумкой, затемняющей сознание пролетариата иллюзорно-общими национальными идеалами. Ленин был менее решителен, хотя тоже отвергал независимость 'Польши как цель польско- литовской социал-демократии. Для подтверждения своих мыслей он ссылался на Меринга, одного из лидеров германской социал-демократии: «Если бы польский пролетариат захотел написать на своем знамени восстановление польского классового государства, о котором и слышать не хотят сами господствующие классы, то он разыграл бы историческую шуточную комедию... Если же эта реакционная утопия извлекается на свет божий для того, чтобы привлечь на сторону пролетарской агитации те слои интеллигенции и мелкой буржуазии, среди которых находит еще известный отклик национальная агитация, тогда эта утопия вдвойне заслуживает осуждения, как проявление того недостойного оппортунизма, который приносит в жертву ничтожным и дешевым успехам минуты глубокие интересы рабочего класса»15

Целиком соглашаясь с мерйнговским определением будущего Польского государства как «исторической комедии» и «реакционной утопии», Ленин добавлял: «Несомненно, что восстановление Польши до падения капитализма крайне невероятно, но нельзя сказать, чтобы оно было абсолютно невозможно... И русская социал-демократия нисколько не связывает себе рук»16 С учетом последующего исторического развития не составляет труда зафиксировать неправоту Люксембург, Меринга и Ленина. Но значительно важнее отметить политический утилитаризм Ленина и в подходе к национальному вопросу. С одной стороны, он был врагом всякого национального угнетения и провозглашал лозунг самоопределения наций вплоть до государственного отделения. С другой стороны, полагал, что социал-демократия лишь в исключительных случаях должна поддерживать политический сепаратизм, а вопрос о национальном самоопределении без остатка подчинял интересам партии. В случае коллизии между интересами партии и потребностями самоопределения какой-либо нации с этими последними можно не считаться. Такой подход перечеркивал все содержание права на национальное самоопределение и сводил его к чисто тактическому средству. Партия должна использовать национальные интересы и движения в своей борьбе за власть, однако интересы пролетариата (монополия на выражение которых принадлежит партии) никогда не должны подчиняться национальным интересам.

«...Ни один марксист,— писал Ленин вскоре после революции,— не разрывая с основами марксизма и социализма вообще, не сможет отрицать, что интересы социализма стоят выше, чем интересы права наций на самоопределение»17 Интересы пролетариата и социализма тождественны интересам партии и могут быть выражены только ее языком. Поэтому после прихода к власти она является единственным органом решения всех вопросов национального самоопределения и независимости. И это ее право было записано во 2-й Программе, согласно которой носителем воли нации к отделению может быть только уровень исторического развития данной нации. А этот уровень может установить только партия, применяя Марксову схему развития общественно-экономических формаций ко всем нациям и пространствам. Воля нации в любом случае выражается в воле пролетариата, а воля пролетариата — в воле партии, построенной централистски в рамках многонационального государства. Поэтому после взятия власти в руки партии ни одна нация не имеет никакого права на определение собственной судьбы.

В этом и заключается реальный смысл ленинского марксизма и его толкования права наций на самоопределение. Впрочем, не только ленинского, но и бухаринского, не говоря уже об остальных вождях большевиков. И Ленин об этом сказал прямо на VIII съезде РКП (б): «Тов. Бухарин говорит: «Зачем нам право наций на самоопределение!». Я должен повторить то, что возражал ему, когда он в 1917 году летом предлагал откинуть программу-минимум и оставить только программу-максимум. Я тогда ответил: «Не хвались, едучи на рать, а хвались, едучи с рати». Когда мы завоюем власть, да немного подождем, тогда мы это сделаем. Мы власть завоевали, немножечко подождали, теперь я согласен это сделать. <...> То же самое относится и к праву наций на самоопределение»18

И действительно, с того момента, когда «интересы пролетариата» воплотились в интересы пролетарского государства и партии, осуществляющей в нем власть,— автоматически отпали все сомнения в том, что интересы государства, партии и власти превыше всех национальных интересов и стремлений. Поэтому вооруженное подавление всех национальных движений и агрессия центральной власти во все, даже самые захолустные щели страны целиком соответствовали ленинскому толкованию права наций на самоопределение. А ленинская критика Сталина, Орджоникидзе и Дзержинского за грубость методов при завоевании

Грузии просто выражала его личное желание завоевать другие народы с минимальной жестокостью. Но никакого реального политического содержания не имела, хотя кое-кто из современных теоретиков и публицистов стремится доказать недоказуемое. Ведь Ленин не усомнился в праве «пролетарского государства» на завоевание Грузии, которая к тому времени имела правительство, установленное в результате свободных выборов. То же самое можно сказать о его отношении к Польше. Формально признавая ее независимость, он во время советско-польской войны 1920 г. моментально подготовил марионеточное коммунистическое правительство для Польши. Хотя, безусловно, нельзя отрицать искренность его надежды на то, что польский пролетариат будет приветствовать вторжение Красной армии в Польшу как день собственного освобождения.

Так что политический утилитаризм Ленина ничуть не мешал его собственным политическим вкусам и идеологическим иллюзиям. Если интересы пролетариата признаются единственной абсолютной ценностью, тождественной интересам партии, которая провозгласила себя единственным носителем пролетарского сознания и воли, то принцип самоопределения наций становится только тактическим средством. И Ленин это прекрасно осознавал. Использование национальных интересов и стремлений народов к самоопределению как мощного источника энергии, который партия может и должна утилизировать в своей борьбе за власть,— одно из важнейших открытий вождя, способствовавших его победе. Именно потому ленинизм оказался успешным на практике, вопреки критике ортодоксов. Они считали, что из теории классовой борьбы вытекает: марксисты не должны особо заботиться о национальных интересах. Однако «правота» Ленина определялась не только успехом его тактики, но и соответствием ее принципам марксизма.

Если считать интерес пролетариата главной, верховной и решающей всемирно-исторической и политической ценностью, то использование антагонизмов, противоречий и сепаратистских устремлений наций ничуть не противоречит унаследованной доктрине. И вся последующая политика Советского государства, заключающаяся в поддержке тех национальных движений в колониальных государствах, которые способствуют ослаблению капитализма, тоже ей не противоречит. Тогда как разграничение на «исторические» и «неисторические» народы (типичное для Гегеля и Энгельса), подобно ленинскому различению национализма больших и малых наций, нельзя вывести из оснований марксизма. Видимо, в данном случае мы имеем дело с побочными схемами рассуждения, которые объясняются влиянием случайных исторических обстоятельств.

Принцип национального самоопределения в «чистом» виде, понятый как абсолютная политическая ценность, противоречит марксизму. С этой точки зрения Р. Люксембург была более «права». Если классовое деление доминирует над всеми остальными и является международным, то не может быть никаких национальных интересов, достойных защиты. Однако если учесть ленинское толкование и чисто тактический характер указанного принципа, то критика Ленина со стороны Люксембург отпадает. Спор между ними имел чисто политический, а не теоретический характер.

Об этом свидетельствует и то, что для Ленина национальная куль тура не была самостоятельной ценностью, а исключительно принципом буржуазной политики. Только демократический и социалистический пласт культуры соответствует интересам международного пролетариата: «Кто защищает лозунг национальной культуры,— тому место среди националистических мещан, а не среди марксистов»19 То же самое относится к патриотизму: «Пролетариат не может относиться безразлично и равнодушно к политическим, социальным и культурным условиям своей борьбы, следовательно, ему не могут быть безразличны и судьбы его страны. Но судьбы страны его интересуют лишь постольку, поскольку это касается его классовой борьбы, а не в силу какого-то буржуазного совершенно неприличного в устах с.-д. „патриотизма"»70 В том же духе Ленин высказывался во время империалистической войны, цитируя лозунг «Рабочие не имеют отечества» и понимая его дословно. Но все это не мешало ему провозглашать лозунг национального самоопределения в целях борьбы с царским самодержавием.

Правда, в конце 1914 г. он написал небольшую статью «О национальной гордости великороссов». В отличие от всех остальных работ, в которых он высмеивал и клеймил позором всякий «патриотизм» (и брал данное слово обычно в кавычки), здесь Ленин пишет, что русские революционеры любят свой язык, культуру и родину. Они гордятся своими революционными традициями и потому борются за поражение своей державы в развязанной войне. Более того, великорусский пролетариат есть главный двигатель коммунистической революции и потому его интересы соответствуют интересам «...полного равноправия и права самоопределения всех угнетенных великороссами наций»2

На первый взгляд рассматриваемая статья противостоит всей остальной ленинской доктрине. Кажется просто ситуационной уступкой вождя, который стремился отвергнуть традиционные обвинения большевиков в «национальной измене» и доказать, что большевистская политика заслуживает признания с точки зрения «патриотических чувств». А на самом деле статья нисколько не противоречит сокровенной политической сущности ленинского толкования права наций на самоопределение. Поэтому неудивительно, что по мере перехода великорусского шовинизма в статус фактической политики сталинского государства именно эта ленинская статья наиболее часто цитировалась и издавалась.